The Rings

Она сорвала с доски самодельную листовку, распечатанную явно на домашнем, не самом хорошем принтере. — Ри, ты идешь? — Вадим обернулся и остановился, но она неподвижно стояла, глядя в белый листок. — Это Саша, — она протянула ему свою находку. С нечеткой серой полосатой фотографии смотрело улыбающееся лицо парня. — Саша? Которого с Глебом сбили? Ты уверена? «Помогите найти человека!» Далее шел небольшой текст с описанием примет — рост, телосложение, цвет глаз и волос. То, что обычно пишут в подобных случаях. «Александр Ярцев, 24 года, пропал 31 июля, если вам что-то известно…» — Ри, фото ужасного качества… — Это Саша, — она забрала листовку из его рук. Вид у нее был задумчиво-растерянный. — Но… — Но так не бывает? — синие глаза уперлись ему куда-то в переносицу, — Держи, диктуй номер, — листовка снова перекочевала к Вадиму, пока она доставала телефон. — Тут нет номера, — он повертел ее в руках, — Адрес только. — Нет номера? — она рассматривала текст через его плечо, — Как так… — Адрес только, улица Вторая Складская, дом 24, к.264. — Это на другом конце города, где старые склады, почти на выезде. Поехали, — она уже направилась в сторону машины, — Я поведу, примерно помню, в какую сторону ехать. Пока они ехали, Вадим продолжал рассматривать странное объявление. — Его реально что ли Саша зовут, получается? Ты когда его сбила? — Третьего августа. Ну в ночь со второго на третье, — она сосредоточенно смотрела на дорогу, шел мелкий противный снег. — А пропал 31 июля. Ну допустим. Но… Ри, мы не в Москве! Мы за три с лишним тыщи километров от Москвы! Ты же говорила, что он не значится в розыске, что вы проверяли, Тимур проверял, как это возможно вообще? Ты наверняка ошиблась, ну просто похож, да еще и качество такое, все в полосах, как будто на древнем принтере печатали, в котором вот-вот сдохнет картридж, — он свернул лист вдвое и положил перед собой, — Ри, у нас самолет… — Через восемь часов, да, — она перебила, — Я помню. Если ты торопишься, я высажу тебя здесь, — машина действительно остановилась у обочины. Вадиму оставалось только тяжело вздохнуть. Он потянулся и положил свою руку на ее. — Я никуда без тебя не уеду. Просто… Просто в это невозможно поверить, ты правильно сказала — так не бывает. Она повернулась и смотрела на него, в глазах снова была какая-то отрешенная грусть. — Я понимаю. Но пусть я лучше ошибаюсь, но узнаю об этом. Сейчас, — она вдруг замолчала, — Знаешь, мы с Глебом когда ходили к нему, разговаривали… Ну когда он уже смог хоть как-то разговаривать, то оказалось, что он совершенно обычный человек, несмотря на свой диагноз в виде амнезии. Он знает, как держать вилку, он слушает музыку, смотрит фильмы, мы много раз гулять выходили. Его же перевели в частную клинику, как только можно стало, там огромный парк с фонтаном… Он говорит о погоде, о лечении, о своих мыслях каких-то. Как все мы. Знает, что в сутках 24 часа, что за зимой приходит весна, что квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов. Ему этого никто не рассказывал заново. Он умеет писать и читать, помнит стихи Пушкина из школьной программы. А о себе — ничего. Совершенно ничего, даже имени. Он не может сказать, есть ли у него родители, братья, девушка или жена. Чем он занимался и что любит. Он всего раз, когда увидел, как я отгоняла в ужасе осу, сказал: «Уля так же смешно машет руками, тоже боится ос». Но кто такая Уля, мы так и не узнали. Он только грустно пожал плечами, мне казалось, что он готов заплакать, потому что в его голову вдруг прорвалось что-то родное и знакомое, но он не смог вспомнить, что. И однажды после такой прогулки по больничному парку, когда мы с Глебом уже ехали домой, Глеб сказал: «Абстрактно это звучит даже здорово: ты все о себе забываешь, в том числе все дерьмо, что с тобой приключилось, не помнишь своей боли, своих разочарований, не несешь больше на себе груз предательств, драм и обид. Ты — чистый лист. Круто? Но когда видишь это вот так, не абстрактно, по-настоящему видишь, что с кем-то это произошло… Не знаю, мне страшно». И я с ним только согласилась. Это — страшно. А человека с листовки… Его кто-то ждет и ищет, он кому-то нужен, даже если это не Саша, — внутри себя Ри не сомневалась ни на секунду, что не ошибается, но решила, что так будет звучать убедительнее, — Если не Саша, мы просто извинимся и уйдем. И будем искать дальше. Будешь выходить? — машина по-прежнему мигала аварийкой на обочине. — Нет. Еще через несколько минут они въехали в какой-то двор. — Это где-то здесь, вот двадцатый дом, вот двадцать второй, там же двадцать четвертый? Вадим не ответил, потому что с интересом разглядывал открывшийся пейзаж. — Это ж настоящее гетто, — фары дополнительно осветили несколько переполненных мусорных баков, рядом с которыми валялись какие-то пакеты, мешки, коробки, бутылки и прочие прелести, тут же несколько бродячих собак пытались добыть себе ужин. — Что здесь такое? — Это общаги. Их раньше давали рабочим завода и складов, а потом, когда все это закончилось… Когда завод закрылся, в складах тоже пропала необходимость. В общем тут самое дешевое жилье, поэтому контингент соответствующий, мы сюда никогда не совались, даже ради интереса, — Ри остановила машину недалеко от угла дома с табличкой 24, — Все знали, что дальше проспекта Зависимости соваться не стоит. Но теперь придется. — Проспекта Зависимости? — Вадим едва не заржал. — Да, мы по нему сейчас ехали. Вообще это проспект Независимости, но в девяностые там были все алко- и наркопритоны города, такая черта, за которой более или менее спокойная жизнь сменялась другой жизнью… Поэтому здесь это так называется, исторически, можно сказать. Тем более, никто никогда не понимал, какой именно независимости посвящено название. Независимости чего? От чего? А убираешь «не», и все обретает смысл, отражая реальность. Облупившаяся кирпичная пятиэтажка доверия не внушала. Двора, как такового, не было вообще — никаких песочниц или старых качелей, просто небольшой грязный пятак с мусорными баками, голые ветки деревьев, покосившаяся лавка. Прямо на газоне, если это можно было так назвать, стояло несколько машин. Однотипные дома ютились в небольшом пространстве, словно жались друг к другу. Балконов не было, но за окнами висели какие-то пакеты, несколько конструкций для сушки белья, если он правильно понял их назначение. Впрочем сушить белье на улице был не сезон. — Я знаю, о чем ты думаешь, — Ри смотрела на него внимательно, — Но ты знаешь, что я все равно туда пойду. — Я думаю о том, что мы с тобой совсем ебанулись, Рината, — он улыбнулся, — Вон видишь подъезд? Видишь, что там? Подъезд был всего один, хотя обычно в домах такого размера их было, как минимум, пять. Видимо планировка предполагала наличие длинных-предлинных коридоров в обе стороны. Прямо у входа уютно расположилась компания людей, человек восемь; они увлеченно махали руками, поддерживая шумную, явно подогретую алкоголем беседу, рядом, прямо на земле, стояло несколько пластиковых бутылок. Деревянная лавка с высокой спинкой использовалась по назначению, но не всеми. Большинство продолжало стоять. — Ну вижу, — она равнодушно пожала плечами и уже открыла дверь, — Все будет хорошо. — Хорошо? — Вадим выскочил из машины и уже стоял возле нее, — Ри, я не боюсь, но это пиздец, ты собираешься пойти в общагу в гетто через толпу алкашей, еще и в таком виде, — он снова прошелся взглядом по светлому пальто и распущенным волнистым волосам, — Это очень плохая идея, их больше, намного больше, чем нас с тобой. А что там внутри — вообще неизвестно. Где ты видела объявления о пропаже человека даже без номера телефона?! Да сейчас телефоны даже у бомжей есть. В крайнем случае, там должен быть указан номер полиции, каких-то поисковых служб, не знаю… Это была не трусость, не страх, не малодушие, — это был голос трезвого разума, который упорно твердил, что идея не выдерживает критики. Он хорошо знал, что обычно бывает в таких случаях, и этот случай вряд ли способен был стать исключением: быдло только и ждет, до кого доебаться. Это — развлечение. Способ скрасить унылый досуг. Даже то, что сейчас нет и двенадцати часов дня, никого из них не смущает. Его мысли прервал громкий мат и звон разбивающегося стекла, который снова сменился пьяным гоготанием. Она вдруг развернулась и взяла его за обе руки. — Я не знаю, что там будет. Не знаю, как будет. Кого мы там встретим и встретим ли вообще. Да и что говорить автору этого объявления, я не знаю. Единственное, что я могу тебе обещать, — мы войдем туда без проблем. И так же без проблем выйдем. Нас никто не тронет. Никто не причинит вреда. Разве что матом покроют сначала, говно какое-нибудь скажут. Но никто не будет препятствовать тому, чтобы мы вошли. Единственное, что от тебя требуется — молчать. Пожалуйста. Просто молчи. Не лезь. Не провоцируй. А провоцирует в таких случаях что угодно… — То есть я должен просто поверить, да? Что толпа пьяного быдла, оккупировавшая вход в подъезд, встретит нас с распростертыми объятиями? — Вадим усмехнулся, но никакого веселья не было и в помине. — Да, именно так, — Рината прервала его и уже сделала шаг в сторону дома, — Я бы никогда не дала тебе идти со мной, если бы знала, что с тобой может что-то случиться.

***

— А кто это у нас тут? — навстречу им тут же выскочил мужичок в шапке на затылке и кожаной куртке не по сезону, на костяшках пальцев был выбит какой-то синий партак, но букв было не разобрать, — Гости что ли? К кому идём такие красивые? — он внимательно разглядел Ринату и присвистнул, — А мы гостей не ждём! — А мы и не к вам, — Рината выглядела равнодушно спокойной, — Нам нужна комната 264, не подскажете, где это? — 264 это Ярцевой что ли? — он на секунду задумался, — А зачем, по какому делу? Вы из ментовки что ли? Рожа у тебя больно знакомая, — теперь он пристально вглядывался в Вадима, — Видел тебя где-то, вспомнить не могу, — он сплюнул себе под ноги, — Хотя не, я всех ментов тут знаю, да и менты к нам соваться не любят, — он неприятно рассмеялся, остальные его друзья стояли чуть поодаль, но смотрели не менее пристально, и в глазах не было ничего хорошего. Сидевшие до этого на грязной лавке предусмотрительно встали на ноги. — Эй, Стасян, — он обратился к кому-то из них. — Гости просят дорогу подсказать, не подскажешь? Может, проводить надо дамочку, вдруг по пути заплутает. Весь их вид и тон не оставляли никакой надежды на дружелюбие, но Рината не выразила никаких эмоций. Вид у нее был скучающий, как будто это был рядовой разговор где-нибудь в очереди на кассу о погоде. — Ладно, ребята, приятно было познакомиться, но мы торопимся, — она шагнула вперёд, но естественно ей тут же преградили путь. — А ты чего, красивая, так дерзко разговариваешь? Тебе вопрос задали, куда идешь, отвечать надо, не по-людски это, так вести себя, — он отхлебнул из горла какую-то непонятную жижу из пластиковой бутылки, — А хахаль твой немой что ли? Калека? Ри только жестом показала Вадиму, чтобы тот молчал. Молчать было сложно. «Этому ханыге в шапке я запросто ебальник снесу, видел он меня где-то, блять». Впрочем еще семь его друзей, стоявших рядом, сильно охлаждали пыл. И тут произошло то, что он уже видел. Он вдруг понял, что сейчас будет. — Можно нам войти, пожалуйста? — Ри лучезарно улыбалась. Какую-то секунду звенела тишина, потому что все хранители входа в подъезд разом замолчали, а потом главарь предсказуемо растянул в улыбке свой рот, обнажая желтые неровные зубы. — Конечно, проходите, — он открыл дверь и теперь как идиот стоял, изображая швейцара. — Быстрее, — Ри крепко подхватила Вадима под руку и втолкнула в подъезд. — Я уже видел это, — он остановился на грязных ступеньках, — Это и есть ключ от всех дверей? Как это работает? — Потом, — она быстро поднялась на второй этаж и разглядывала номера на дверях, — Наверное, еще выше. Ничего не понятно. Как вообще строится эта нумерация. — Нет, сейчас, — он схватил ее за запястье и притянул к себе, — Как это работает?! — Потом! — она хотела вырваться, но он был сильнее. — Где он? Как он выглядит? Где этот ключ? Раздражение на ее лице сменилось усмешкой. — Где? Ну поищи. Наверное, где-то на мне. Но тебе придется самому меня раздеть. Начинай, — она оперлась плечом об исписанную художествами стену, в синих глазах горело какое-то нехорошее возбуждение, — Ничего не дается просто так без усилий. Поиск чего-то предполагает, что ты ищешь, а не стоишь на заплеванной лестнице и орешь «где?», и я сейчас говорю не про это, — она обвела глазами унылый подъезд, — Считай, это метафора. — Никакого ключа нет, это метафора, да? Метафора к этой вот чертовщине? Но Ри уже поднималась выше по полутемной лестнице, не слушая его. Искомая дверь нашлась на последнем этаже, в самом конце коридора. Никакого номера на ней не было, пришлось ориентироваться по другим, где еще хоть как-то можно было разглядеть цифры. Дверь была хлипкая, деревянная, окрашенная коричневой краской, которая от времени изрядно облупилась, а кое-где даже пошла волнами. Вадим хотел что-то сказать, но она уже подняла руку и постучала. Несколько секунд ничего не было слышно, кроме каких-то голосов и возни, которая раздавалась из других комнат. Где-то явно работал телевизор. Рината постучала еще и еще. — Видишь, никого нет, — Вадим вздохнул. Находиться здесь было неприятно. Темный длинный коридор освещался только парой тусклых ламп, пахло чем-то затхлым, этажом ниже слышалось шарканье ног, как будто кто-то ходил в домашних тапках, не в силах нормально поднимать ноги. То и дело раздавались хлопки открывающихся и закрывающихся дверей. Этот мир был другим, вызывающим желание скорее его покинуть. Никогда не видеть и не возвращаться. Никогда не вспоминать, что это все для кого-то является домом. Рината постучала еще. — Ри, пойдем, — он взял ее за талию и хотел увлечь обратно к лестнице, но в этот момент они услышали тихий голосок. — Кто там? — звучал голос приглушенно и робко, как будто его обладатель долго не решался обнаружить своего присутствия за этой дверью. — Извините, мы по объявлению, на листовке был ваш адрес, — Ри наклонилась к двери и говорила это куда-то в откос, — Откройте, пожалуйста. Снова воцарилась тишина, а потом скрипнул поворачивающийся замок. Вадиму сначала показалось, что дверь открыл ребенок. Освещение было таким же тусклым, а фигурка — щуплой и в безразмерном сером свитере. На осунувшемся личике выделялись только большие карие глаза, в которых одновременно читался неприкрытый страх и что-то еще… Надежда? — Вы из полиции? — девушка перевела взгляд на Вадима, и он понял, что это не такой уж ребенок, ей лет двадцать, наверное, просто вся эта обстановка… — Нет, — Ри тоже была в какой-то степени поражена увиденным и молчала, но теперь снова смогла говорить, — Мы увидели листовку на доске у магазина, вот эту, — она протянула ее девушке, — Это ваше? — Мое, — она опустила глаза в пол, так и не взяв объявление в руки, — Я сама сделала их… — Можно нам войти? — Вадим оглянулся, на лестнице раздавались явно нетрезвые голоса, встречаться здесь с кем-то еще крайне не хотелось. — Да, да… — она отошла в сторону, — Проходите. Девушка хоть и старалась держаться, но все выдавало в ней ее страх. И то, как она сжалась, обхватив себя за плечи, когда пропускала их, и то, как смотрела. Но в свое жилище пустила, хоть на лице и отразилась борьба. Комната была маленькой и бедной. Единственной «роскошью» являлась старенькая швейная машинка, стоящая на столе у окна. Рядом лежали стопки какой-то ткани, бумажные вырезки. В углу был деревянный шкаф, напротив — кровать с металлическими спинками, как в больнице, еще один стол, на котором стояла пачка чая и несколько чашек. Стул был только один. На окне висели полупрозрачные занавески с цветочным рисунком. Еще был торшер, от которого исходил мягкий теплый свет, какая-то большая коробка у стола. И, пожалуй, больше ничего. Несмотря на аскетичное убранство, в комнате было чисто и пахло чем-то свежим, как будто только-только помыли полы и постелили чистое постельное белье, надежно впитавшее запах стирального порошка. Вадим и Рината так и стояли на пороге, растеряв по пути всю свою уверенность, если она у них и была. Девушка еще раз оглядела их, постепенно страх начал уступать место нетерпению. Но смотрела она по-прежнему испуганно, как будто ждала, что любой из них может причинить ей вред в любую секунду. — Проходите… Проходите, пожалуйста, можно не разуваться… Ри еще раз посмотрела на чистый пол и сняла кроссовки, Вадим последовал ее примеру. «Нужно было подготовиться как-то, хотя бы что говорить…» Но мысль эта была запоздалой. — Я вижу, что ты напугана, — Рината наконец-то взяла себя в руки, — Мы не причиним тебе вреда, это Вадим, а я… — Ты Рината Кольцова, — девушка перебила, продолжая обнимать себя за плечи, а им с Вадимом оставалось только удивленно переглянуться, хоть ситуация с самого начала была странной, теперь стало еще хуже. Она увидела их замешательство и вздохнула. — Я помню… Мне тогда одиннадцать лет было, и листовки… Я не знала, как это правильно делается, и вспомнила о тебе. У нас в таких листовках весь город был тогда. Все об этом говорили. И я… И я нашла ее. Она в книге была все эти годы, я ее оторвала тогда от доски объявлений возле детского дома… — она вдруг развернулась и открыла шкаф, с полки была извлечена толстая книга в синем переплете, на корешке золотистыми потертыми буквами было написано «Хождение по мукам». Она бегло пролистала, — Вот… Вадим взял из ее рук сложенный вдвое листок и развернул его.

«Помогите найти человека! Рината Кольцова, 01.08.1984 г.р, 16 лет, 04 июня 2001 года ушла из дома по адресу… Рост 170 см, вес 50 кг, голубые глаза, длинные светлые волосы, предположительно одета в… Если вам что-либо известно, просим сообщить по телефону…. или 02».

Несмотря на то, что от времени листок изрядно потрепался, фотография была более, чем узнаваемой, хоть и черно-белой. Ри задумчиво посмотрела на листовку в его руках. «Господи, сюр какой-то, ты до сих пор хочешь сказать, что так не бывает?». Но Вадим ответить не успел. — Ты совсем не изменилась, — девушка отошла и присела на край кровати, — Когда Сашу надо было искать, я вспомнила, достала и сделала так же. Это уже не первые листовки, новые. Я… я телефон потеряла, — она тяжело вздохнула, — Другого нет… Пришлось переделать и написать адрес… Вдруг бы кто-то позвонил, а ответить я не смогу. Хотя ни разу никто не звонил… — в глазах застыли слезы, — У меня стул только один, извините. Проходите, давайте я повешу одежду, — она снова встала и протянула тонкие руки, чтобы взять пальто Ри. — Мы постоим, ничего страшного, — Рината отдала ей пальто, — А почему ты ищешь Сашу вот так? Сама. А полиция? — она снова покосилась на Вадима, который так и пялился в старое объявление. — Конечно я ходила в полицию, и заявление писала. Его даже приняли. Но сказали, что погуляет и вернется… Я несколько раз ездила, встречалась с дознавателем, спрашивала… Мне кажется, они ничего и не делали. Даже объявления нигде не разместили. Мужик этот мне только посочувствовал на словах, что, мол, так бывает, загулял твой Саша… А я знаю, что не загулял! — по бледным щекам покатились слезы, — Он бы молча никогда никуда не ушел, он в последний раз звонил 31 июля, сказал, что теперь точно все будет хорошо, что мы теперь сможем уехать отсюда, что у нас будет нормальная жизнь, — хрупкие плечики затряслись, — Ри села рядом с ней на кровать и осторожно обняла, — Просил пока ничего не спрашивать, что сам все через несколько дней расскажет. Но больше не позвонил. И телефон стал недоступен. Ри встала и подошла к Вадиму, достала телефон и показала ему фото. Фото, которое когда-то прислал Тимур. Из так и не возбужденного уголовного дела. На нем Саша был без сознания, с разбитой головой и спутанными в крови волосами. Другой фотографии не было. Нет, конечно, у Тимура фотографий было полно, включая и самые свежие, на которых Саша уже не вызывал ужаса, но заниматься этим сейчас было уже поздно. Говорить ей ничего не пришлось, он понял все сам. Подошел и присел перед девушкой. — Слушай, я хочу тебе показать фотографию. Сейчас с этим человеком все в порядке! Он почти здоров. И выглядит не так, не так, как на фото. С ним все в порядке! Ты слышишь? Поняла? Не пугайся. Возможно, мы ошиблись, возможно, это не тот, кого ты ищешь. Но тебе нужно посмотреть. Она только кивнула. Вадим повернул телефон экраном к ее лицу. Потом она долго плакала, потом смеялась, потом снова плакала. Никто в это не вмешивался, Ри только подошла к Вадиму, и он ее обнял. «Я бы никогда в это не поверил» — он прошептал это куда-то ей в висок, — «Я и сейчас не верю, но ты действительно была права». Когда девушка немного успокоилась, то быстро вытерла слезы, от которых намок даже ворот ее свитера, и начала засыпать их вопросами. — Что случилось? Где он? Я объехала все больницы в ближайших населенных пунктах, обзвонила все… Нигде не было, нигде! Но я верила, я знала, что он не умер, я знала, что что-то случилось, что я его найду, я бы всю жизнь искала, никогда не бросила, — она снова заплакала, но быстро постаралась взять себя в руки, — Как мне его увидеть? — Его машина сбила, — Вадим задумчиво посмотрел на мокрое лицо и покрасневшие глаза, — Он в Москве… — В Москве?! — Собирайся, — Ри сняла с крючка свое пальто, — Скоро самолет. Ты ведь Уля? Девушка только хлопала влажными длинными ресницами. — Уля… Но я… Как… У меня денег нет на билет, да и собирать мне нечего… — У меня есть, где твой паспорт? Возьми что-нибудь из одежды и все, остальное на себя наденешь, — Ри уже хотела выйти за дверь, но остановилась, — Давай я помогу. Девушка выдвинула ящик стола и достала паспорт, на котором не было обложки. — Вот… — Ри взяла и отдала его Вадиму вместе со своей банковской картой. — Купи ей билет на наш рейс. Он хотел что-то сказать, но понял, что это будет лишним. Ульяне Ярцевой было двадцать два года. Она родилась здесь, судя по графе «место рождения», и была прописана в этой самой комнате общежития. — Вадим, пожалуйста, просто купи билет, ладно? — Ри смотрела на него задумчиво, — Может, ты не поймешь, но я знаю, что так нужно. Он и не думал возражать, в очередной раз удивившись, какая она… Ему вдруг и самому захотелось помочь. Сделать что-то хорошее для другого. Он снова оглядел бедную спартанскую общажную конуру, худую бледную девчонку, ежившуюся в своем свитере. «Она ведь тут так и живет… Всю жизнь так, а теперь еще и одна совсем». Почему-то у него не было сомнений, что кроме Саши у нее никого больше нет. Она так и выглядела — совершенно одинокой, маленькой и потерянной. — А машинка швейная тебе зачем? — он почему-то решил спросить об этом. — Я шью… Одежду, постельное белье, шторы, да что угодно могу шить… Я после детского дома закончила техникум, хотела быть дизайнером одежды, — она горько улыбнулась, — Но это не нужно никому здесь, зато постельное белье нужно, я всему общежитию шью, платье на выпускной дочке соседки сшила, Ивану Михайловичу костюм, детям для школы, разное… у меня и оверлок есть. Так и живу. Деньги не большие, но ко мне всегда все обращаются, я даже объявления давала, что на заказ что угодно сошью… Думала, что когда заработаю деньги, ателье свое открою, вот только не получается… Но всем нравится! — она как будто пыталась оправдываться, — Ну почти всем… — Что значит почти? — Вадим уже ввел паспортные данные на сайте авиакомпании, желающих лететь в Москву их рейсом было не так много, и сайт показывал около тридцати свободных мест. — Я соседу рубашки сшила, а они ему не понравились… То есть понравились сначала, а потом он порвал одну, когда пьяный упал и зацепился за лавку. Пришел, сказал, возвращай деньги, ткань плохая и сшила плохо, — Уля вздохнула, — А денег у меня не было, я обычно сразу ткань покупаю, ну и так… — он видел, как вспыхнули ее щеки, она говорила это, пытаясь пересилить свой стыд, — В общем не было денег… Вот он у меня телефон и забрал, сказал, в залог… — Тот телефон, который ты якобы потеряла, и поэтому листовки пришлось перепечатать? — Вадим оторвался от экрана, билет был куплен. Вся эта история вызывала в нем какую-то бурю. — Да… Но я ему деньги когда отдам, он вернет! Ри посмотрела на Вадима, и они снова поняли друг друга с полувзгляда. — Ладно, вы пока собирайте вещи, я в машине подожду, — он надел куртку, — А из какой, говоришь, комнаты сосед? — Вадим уже открыл дверь и остановился на пороге. — Из двести тридцатой… А что? Но дверь уже захлопнулась. Как только помятое похмельное лицо показалось в проеме двери, в него тут же прилетел кулак. Из носа брызнула кровь. — Че за?.. Ты, блять, кто? — мужик в линялой майке и темных домашних шортах отшатнулся, схватившись за лицо, но равновесия не потерял, — Ах ты хуила! — он дернулся вперед, но тут же снова налетел на кулак. — Телефон где? — Вадим захлопнул дверь за своей спиной. — Какой в пизду телефон? Че за беспредел, нахуй? Да я тебя щас… — но на этот раз он не попытался ничего сделать. — Телефон твоей соседки, которая тебе сшила рубашку, а ты ее порвал, — Вадим смотрел на него со злым азартом в глазах, — Быстрее думай, пока еще можешь. — Ульки что ли? А ты кто такой, ейный хахаль новый? Вот сука, вот шельма! Вадим схватил его за ворот майки и вжал в стену. — Телефон давай! Я ждать не буду, еще раз дернешься, яйца вырву, ты понял? Что-то в этом взгляде не оставляло сомнений, что все так и будет. Мужик скривился, вытирая льющуюся из носа кровь и по стеночке двинулся в сторону шкафа. В комнате было грязно, воняло перегаром, а разбросанные по полу пустые бутылки давали явное представление о ее хозяине. Он извлек из ящика старую синюю нокию и протянул Вадиму. — Нормально бы попросил, сразу с кулаками лезешь! — Нормально ты бы не понял. Вадим уже вышел. Хлопнула дверь. Оставшуюся на кулаке кровь он брезгливо вытер бумажным платком.

***

Рината открыла шкаф и очень удивилась. — А это все… — Это все я сама сшила, — Уля достала из-за двери небольшой потертый чемодан и поставила его рядом, — Но такое… Здесь такое не наденешь… Я это для себя, чтобы навыков не терять. Ри достала плечики, на которых висело темно-синее платье. Длинное, с аккуратными белыми вставками на груди и манжетах. — Я сама нарисовала, а потом сшила, в таком платье я бы пошла на какой-нибудь концерт… — она мечтательно улыбнулась, — Чтобы в первом ряду сидеть и чувствовать себя красивой. Но у нас в городе почти не бывает концертов… Ри продолжала перебирать вещи. Красивые белоснежные блузки, сшитые как будто по специальному заказу. Струящиеся темные брюки с защипами. Еще несколько платьев, хоть и из недорогой ткани, но выглядящие ничуть не хуже магазинных. — А есть что-то, что можно носить… здесь? Уля пожала плечами. — Пара свитеров, джинсы. Куртка новая, я недавно купила. А Саша… Почему Саша мне не позвонил? Почему он не возвращается, если он почти здоров?.. — в глазах снова появилась тоска. — Он не помнит тебя, — Ри понимала, что сказать это нужно чем быстрее, тем лучше, — Он сильно ударился головой. Мы все это время искали его родных и близких, но в розыске его нет. У него нет телефона и нет документов. Ты должна взять его свидетельство о рождении, без него не смогут сделать паспорт взамен потерянного. У тебя есть? Уля только вздохнула. — А как ты… Почему ты?.. Рината набрала в грудь побольше воздуха. — Я его сбила на машине. За городом, он шел ночью по трассе. Посреди дороги. Я не увидела, я… — она отвернулась в сторону, — Прости. Все это время он был под наблюдением хороших врачей, он идет на поправку, все с ним будет хорошо. Это никак не отменяет моей вины, но… Уля вдруг просто потянулась и обняла ее, погладив по спине. — Спасибо… Спасибо, что не бросила его, — она всхлипнула. Ринате стало не по себе. — Ты слышишь, что я говорю? Я его сбила! Он из-за меня оказался в больнице! Но Уля только еще раз погладила ее по спине. — Ты не виновата, если все было так, как ты сказала… Я не знаю, что случилось, не знаю, как он там оказался, — она отстранилась, но продолжала держать ее за руку, — Он очень хотел для нас хорошей жизни, хотел найти работу, хотел, чтобы мы уехали… отсюда… Может, он поехал в Москву за этим… — Поехал и не сказал тебе? — Он обещал все рассказать позже… У нас не было друг от друга секретов. Он бы все рассказал. Через десять минут они вышли на улицу. У входа никого не было. Уля катила за собой маленький черный чемодан, который быстро перекочевал в багажник машины. — А как… А где я там буду? Я и в Москве не была никогда, у меня там никого нет… И Саша, если он еще в больнице лежит… — первые сильные эмоции схлынули, на их место пришли более логичные и приземленные вопросы. — Все будет хорошо. Ты с нами будешь. Сашу скоро выписать должны. Там решим. Как-нибудь решим, — Ри приоткрыла окно, выглядела она уставшей, говорить ей явно не хотелось. Слишком многое нужно было как-то осмыслить и уложить внутри. — Может, пока едем, расскажешь нам? Что вообще произошло, — Вадим и сам не мог до конца объяснить себе происходящее, но в отличие от Ри силы на разговоры его не покинули, — Кстати, вот твой телефон, — он протянул ей нокию. — Да что рассказывать… — она поудобнее устроилась на заднем сидении, — Спасибо, — повертела в руках простой мобильник и убрала в карман, решив ни о чем не спрашивать, — Мы в детском доме выросли, в нашем, на Солнцевской. При очередном упоминании детского дома Ри поморщилась, и это не ускользнуло от Вадима. — Мне четыре года было, Саше шесть, когда родители… — она вдруг замолчала, а потом набрала в легкие как можно больше воздуха и затараторила на одном дыхании, — Они пили сильно, все время. И ссорились. Я хоть и маленькая была, но очень хорошо помню, из памяти не стирается. Под Новый год на очередной пьянке что-то не поделили, папа нож кухонный схватил. Мама умерла. Его посадили. Мы оказались в детском доме. Вадим хотел что-то сказать, но Ри перехватила его взгляд и просто покачала головой. — В школе учились, все как у всех. Отец когда из тюрьмы вышел, то за нами не вернулся. Мы и сейчас не знаем, где он. Говорят, уехал на вахту на север работать, в Норильск, начал новую жизнь. Отсидел десять лет в общей сложности. Его сразу родительских прав лишили, когда судили еще. После школы я в техникум поступила на швею, а Саша на столярное дело. От государства нам, как сиротам, дали две комнаты в общежитии, где мы и живем… А у Саши руки золотые, он ими все может — мебель, окна, лестницы, карнизы, все, что из дерева можно сделать — все сделает. Реставрацией занимался еще. А у нас работы здесь и нет такой… Он в областном центре в основном работал, так, разные халтуры и шабашки, но были и крупные заказы. А я шила… Про это вы уже знаете, — она с тоской посмотрела в темное окно на мокрый снег, — Так и жили. И мы не пьем! Я в своей жизни ни разу не пробовала даже ничего алкогольного! И Саша тоже никогда не пробовал! Мы хоть и живем вот так, здесь, мы… — она замолчала. Ри тоже смотрела в окно и думала о собранной на металлические спицы Сашиной руке. — Так он брат твой что ли? — Вадим поделился своим внезапным запоздалым озарением. — Ну да. А кто еще? Ри закатила глаза. — Все эти братья, — какой-то мой личный ад. У меня тоже есть брат, ты его, кстати, скоро увидишь, он с нами летит, не пугайся. И у Вадима есть брат. — Так это же здорово! — Уля не поняла иронии Ринаты, — Хорошо, когда есть близкий родной человек, который всегда поймет, всегда придет на помощь. На этот раз глаза закатил и Вадим. — А в Москве-то он как оказаться мог? — этот вопрос интересовал сейчас больше всего, хоть сомнений в том, что Саша — это Саша, уже не было, но эта тайна оставалась не разгаданной. — Не знаю, могу только предположить… Он последние месяцы у бизнесмена одного работал местного, в его коттедже лестницы делал деревянные по специальному заказу. И мне кажется, что тот ему предложил какую-то работу, может, и в Москве. Он сам потому что живет в основном в Москве, а у нас тут семья у него… Просто Саша был такой счастливый, так уверенно говорил, что теперь все наладится, что будут деньги, что мы переедем.

***

До самолета оставалось еще много времени, но решили ехать сразу в аэропорт. Пока они ждали представителя службы проката, чтобы передать ему четырку, Ри разглядывала соцсети Кейт. Было действительно интересно. — Хочешь посмотреть? — Рината протянула ему свой телефон, — Надо же, восемь лет непрерывной работы над образом, имиджем… Вся эта духовность, зож, girl next door… Вадим взял телефон. На первом же фото Кейт с блядским макияжем и хищной улыбочкой позировала в каком-то русском народном костюме на фоне таблички «Серпухов». Второе фото — портрет в кокошнике. На плече у нее была чужая рука, и эту руку он узнал сразу. Таких фотографий набралось с добрый десяток. «I’m in love with Russia, I’ll only wear Russian folk clothes» гласила подпись под следующим фото. «Душегрея is my love». — Они что, музей ограбили? — Вадим задумчиво листал дальше, — Но вообще если ее умыть, вон коса какая толстая… — Да ты дальше смотри, там не только музей, там еще автобус Лиаз, они, по всей видимости, действительно его угнали, потому что в комментарии она написала, что все обвинения в угоне — гадкая ложь, и целая серия «бест рашн андерграунд», — не порнография, конечно, но… Так скажем, полутяжелая эротика. — — А это еще кто? — Рома вальяжно сидел в кресле в зале ожидания вылетов. — Это Уля, она с нами полетит, — Ри устало подкатила свой чемодан к нему, — Я за кофе, кому что взять? — Ниче объяснить не хочешь? — Рома уперся в нее серым взглядом, — Ты подружку что ли себе нашла? Так там Кетти тебя ждет, не покладая рук и других органов, в основном женских, — он снова посмотрел на худенькую фигурку в простом черном пуховике, — Она в Серпухове напялила на себя русский народный костюм из музея и ушла в нем… Весь день по городу бродила так, сотрудники музея в полицию обратились, так их и загребли перед местным ДК, а она ж и сопротивлялась, и орала. И Глеба вашего с ней забрали, — Рома заржал, — Если бы я не знал, что она ничего не употребляет, то решил бы, что у нее совсем колпак от наркоты сорвало. Тимур ездил, из обезьянника их вызволял. За костюм штраф огромный заплатили, а концерт перенести пришлось. Но зато после этого на концерт народу набилось в пять раз больше, чем вообще это помещение вместить способно, все хотели на нашу Катюшу посмотреть. А автобус? Ты про автобус уже читала? Они его угнали прямо с выставки «Автопром СССР» в Королёве. Только водить такое видимо никто из них не умел, быстро прервалась поездка. Да все с ними нормально! — Рома увидел испуганный взгляд двух пар глаз, — Никто не пострадал! Разве что психика организатора выставки и охранника. Ну про остальное ты сама почитай, просто берешь афишу концертов с Глебовского сайта, а потом открываешь новостные сайты каждого из этих городов. — Дома они? Нормально все? — Ри устало вздохнула. — Сегодня последний концерт еще где-то, потом перерыв, ну, даст бог, живы будем, не помрем! Но на вопрос ты не ответила! — он снова сверлил взглядом Улю. — Ри, иди, мы разберемся, мне любой кофе с молоком, ну ты знаешь, — Вадим жестом показал Уле садиться, — Давай я сам тут. — Ты снова решил себя как говно вести? — когда Ри отошла, он уселся рядом с Ромой, — А чего так? Вчера нормально все было. Это Уля — сестра Саши, — увидев, как взлетела бровь Романа, он продолжил, — Да, да, ты все правильно понял. Она с нами полетит, билет у нее есть. Где мы ее нашли? Прямо там и нашли. Других вопросов я тебе советую не задавать. Давай хотя бы как-то успокоимся. Все. Вот как ты успокаиваешься обычно? — он перевел взгляд на сидевшую рядом Улю, которая уже не выглядела такой испуганной, как до этого. — Не знаю, для этого у человека должно быть хобби какое-то… — Хобби? — Роман заржал, — И че у тебя за хобби? Мыльные сериалы по телику смотреть, как миллионер влюбляется в простушку и увозит ее в Монако? Или пивасик хлебать с пацанами на лавке? Вадим хотел вмешаться, но на удивление девушка стала совершенно спокойной и серьезной. — Нет. Хобби — это то, что душу лечит, то, что ты можешь делать для себя и получать от этого удовольствие. Здорово, когда это совпадает с твоей работой. Я, например, очень рисовать люблю. Разную одежду, платья, костюмы. Выкройки делать. Потом шить что-то и видеть, как моя идея становится реальностью. А у тебя хобби есть? Вадим от такого даже охуел. Впрочем за эту поездку охуевал он уже столько раз, что было не счесть. — Конечно, есть. И не одно, — Рината принесла на подставке четыре стакана с напитками, — Алкоголизм. Нудный пиздеж. Постоянное нытье. Загибаете пальцы? Тут три капучино, и мне американо, разбирайте. Можно поесть сходить, времени полно.

***

Когда самолет наконец взлетел, взяв курс на столицу, Рината уже привычно положила голову ему на плечо. Рома и Уля сидели где-то дальше, ближе к концу. Ни видно, ни слышно их не было. — Я как будто целую жизнь прожил. Не знаю, как объяснить, — Вадим погладил ее по руке, — Я вроде и поехал, чтобы просто с тобой там побыть, а получилось… Получилось, что сам теперь все как-то иначе… Не знаю. Ри, мы доделаем альбом Крайз, все хорошо будет. Рома приехал. Ты снова плакать можешь. С Кейт меня познакомишь… Может… Может, оно все не так уж… Не поздно, — каждое слово давалось ему с трудом, она уперлась подбородком ему в плечо и просто смотрела, — я как-то с Глебом еще поговорю. Как-то все… Любые слова сейчас казались лишними и незначительными. Вера в «счастливое завтра» не наступила, но что-то изменилось. И это чувствовалось, вибрировало в воздухе. Бизнес-класса в самолете снова не было, чему Рома возмущался больше всех, заполучив свое место у сортира в хвосте, но рядом с Вадимом и Ринатой никто не сидел — третье место оставалось свободным. Поцеловал ее он сам. Теперь это не было каким-то актом насилия над собственной волей. «Мы лечимся только моментом. У нас у всех нет ничего, кроме момента».

***

— А это что за старухи? — Кейт махнула длинными пальцами в сторону двери, — Выходим, не задерживаемся! — говорила она естественно на английском, но Глеб как-то понимал большую часть сказанного. Иногда на помощь приходил гугл-транслейт: если предложения были длинными и сложными, но в целом проблем не возникало. Гримерка была в очередной раз очищена от нежелательных гостей. Кейт упала рядом с ним на диван, поправляя воротничок струящейся черной блузки. — Строгий менеджмент ведет к успеху, милый, — она забросила на него ногу в кожаном сапоге с острым каблуком, и он ее погладил, — Это фанатки твои что ли? А где молодые, красивые, сексуальные? Такие, как я? Это что за бабка? — Таких как ты больше нет, ты самая сексуальная, — Глеб усмехнулся, но в целом это было похоже на правду. Кейт явилась неизвестно откуда и внезапно сделала его жизнь проще. Просто так. Ее боялся даже его директор, и выглядело это весьма забавно. — Своих поклонников надо любить, Глебушка, но не так. Не так, чтобы они ломились к тебе в гримерку как оголтелые, а ты перед ними пресмыкался. Это святая святых, только для избранных. Нужно устраивать встречи, пресс-конференции, работать с пиар службой… Сниматься в рекламе. Я устраиваю видео-трансляции, где каждый может поболтать со мной, активно веду соцсети, где делюсь своей жизнью. Мои поклонники чувствуют, что близки ко мне, но при этом я никогда не даю переходить грань, чтобы кто-то вламывался ко мне и лапал руками. А еще можно приносить пользу обществу. Ценность артиста очень падает, если он… Он не дал ей договорить, притягивая к себе, пальцы уже расстегивали мелкие черные пуговицы на блузке. Он мог не понимать многие слова, что она говорила, а говорила она много, но если там было что-то важное, она всегда привлекала его внимание и включала переводчик. ННо в остальном все было просто. Best Russian Underground. И в ее Фейсбук летело фото, где он целовал ее в шею. Все билеты были проданы в течение нескольких часов. Кейт сама занималась всеми организационными вопросами, несмотря на незнание русского, отодвинув на второй план тех, кто, по идее, должен был за это отвечать. И Глеб не возражал. Просто смотрел и усмехался. Талант не пропьешь. Подмосковный тур прошел с небывалым успехом, несмотря на некоторые нюансы. Но народный костюм, Лиаз и то, как она заставила перелезть его через забор ночью в какой-то парк-заповедник, он легко ей простил. — Могу сама сыграть на твоем концерте, вот они офигеют. Но не буду. Концерты — твои. А я — твоя фанатка, — и она легко целовала его в губы, повиснув на шее. Что все это было, он старался даже не думать. Судьба подсунула внезапно одно из тридцати трех удовольствий, и не воспользоваться этим было глупо. Единственное, о чем она решила поговорить с ним серьезно, была Рината. Но скрывать ему было нечего. «Ринату знаю. С Ринатой не спал. Притязаний на Ринату не имею. Да, нравится. Но не для этого». Ответы ее устроили. Сама она ни на какие вопросы не отвечала, даже те, что Глеб старательно сформулировал в транслейте. It doesn't matter — был единственный ответ почти на все. — Ты ведь замужем вроде, — Глеб еще раз изучил страницу на Википедии, факт ее замужества его не смущал, но было интересно. — Ну да, и что? Крупнейшее свадебное агентство США предложило мне многомиллионный контракт за то, чтобы провести мою свадьбу, и я вышла замуж. За гитариста своего. Майк, он хороший парень, свой, — она легко поцеловала его куда-то за ухо, — Это другие тратят кучу бабла на организацию этого лицемерного шоу, а я на этом заработала. — Почему лицемерного? — это ему пришлось поискать в транслейте. — А какого? Ты что, веришь в любовь до гроба? — она даже слегка отстранилась и посмотрела на него с подозрением, — Поделись тогда. Может, у тебя есть человек, которого ты всю свою жизнь любил и любишь и будешь любить и дальше? Давай только честно. Сколько раз ты развелся уже? — Два, но это… Она рассмеялась. — А что так? А как же раз и навсегда? Это и есть лицемерие: ты обещаешь другому быть с ним всегда, любить и в горе и в радости, а потом подаешь на развод и то же самое обещаешь другому, потом третьему и так далее… Мы с Майком пообещали друг другу только справедливо деньги поделить. В этом куда больше честности и правды, чем во всех этих клятвах. Ну так что, любил ты кого-нибудь всю жизнь? Любишь? Глеб задумался и вздохнул. — Нет… Ну то есть да… Кейт смотрела с интересом. — Так нет или да? — Да, но это другое. Это вообще не про свадьбы и прочее. — Слушай, но и я говорю не о маме или братьях-сестрах, там все понятно, их в основном любят по умолчанию, даже когда все плохо. «Блять, блять, вот же пиздец, зря я все это начал». В планы Глеба никак не входило делиться информацией о своих пожизненных привязанностях, пожалуй, даже в свободной Америке для такого не было места. Пила она немного, но никогда не отказывалась составить компанию. Звездного гонора тоже особо не наблюдалось, наоборот, она с интересом разглядывала не самый новый и красивый ДК, делая фотки на телефон. А потом долго рассуждала на тему того, какой этот мир разный. И как он хорош. — Ты показал мне совершенно новый необычный мир, для меня это ценно, я никогда не видела подобного. Я никогда не ездила на таком автобусе! — и в глазах стоял бешеный восторг, — Он такой желтый и так гремит, будто вот-вот развалится! Он очень старый? — Да он когда и не старый был, гремел так же, — Глеб только хмыкнул. За автобус Кейт тоже пришлось заплатить гору штрафов, но американский паспорт и уверенно сказанная фраза «I am an American citizen, you must call the consul» вызвали предсказуемую реакцию. Молодой лейтенант только схватился за голову: «Нам такого говна в отделе не надо! Помиритесь как-то с хозяином автобуса, заплатите ему, пусть заявление заберет!». Деньги ожидаемо решили проблему. «Я вообще думал, он не заводится даже», — хмыкнул усатый мужик, забирая деньги, «А что краска маленько слезла от столкновения с забором, так мы из баллончика покрасим и на место его вернем». Кейт обворожительно улыбнулась и поцеловала мужика в щеку «I’m so sorry that this happened. Forgive me!». Он залился румянцем: «Да чего уж там… Бывает». И Глеб улыбался, в очередной раз рассматривая эту странную, не от мира сего, девушку. Она как будто вернула ему ненадолго веру в то, что все может быть легким и простым. Необремененная фанатской любовью, не понимающая большую часть его песен, она просто была рядом и совершенно непосредственно зажигала за сценой, куда он косился каждый этот концерт.

***

В клинике Саши не оказалось. Степенного вида медсестра только пожала плечами: — Так его с утра девушка забрала, эта, как ее, Женя. Борис Михалыч выписал, Саша согласие на выписку подписал, у нас же не концлагерь — есть показания на выписку, пациент сам решает. Ну хоть и платили за все вы, но сами понимаете… Он в госпитализации не нуждается. Лфк, занятия, реабилитация — план ему выдали. Женя сказала, что они по расписанию будут приезжать. Телефон Дженни не отвечал. Ри только вздохнула. — Ладно, с Сашей все в порядке, — она взяла Улю за руку, — Нам всем надо отдохнуть после этого… Этой поездки. Я до Джен дозвонюсь, узнаю. Сейчас ко мне поедем, все хорошо будет.