The Rings

До больницы он добрался быстро, но вот найти нужный вход и отделение было сложнее. Потратив добрых полчаса на шатания по бесконечным коридорам, нужные двери с аббревиатурой ОРИТ все же нашлись. Улю он увидел сразу: она сидела, согнувшись и уткнувшись лбом в колени, на светлой дермантиновой кушетке в небольшом предбаннике. Он снова почувствовал себя не в своей тарелке. Что ей сказать, не было ни единой мысли, поэтому он просто тихонько подошел и сел рядом. Она на секунду подняла голову, посмотрела на него и вернулась в прежнее положение. — Как дела? — он все же прервал молчание. — Что-нибудь говорят? Она медленно распрямилась и облокотилась спиной о стену. — Нет… Ничего… Ждать. При ярком электрическом свете лицо ее казалось совершенно белым. В ней сейчас не было ничего от той красивой брюнетки в идеальном платье, какой он видел ее последний раз. Волосы были неаккуратно завязаны в шишку на затылке, покрасневшие опухшие глаза сузились, на плечи была накинута простенькая черная кофта на замке. Синяки под глазами и искусанные до крови губы — вот и всё, что можно было разглядеть. Вадим хотел погладить ее по плечу и сказать хоть что-то утешительное, но в голову ничего не шло. Рука так и застыла в воздухе, не коснувшись. «Нахуя я вообще это делаю, зачем я приперся?». Но подумать об этом стоило раньше. Теперь был больничный коридор, выкрашенный в грязный молочный цвет, скрипучий звук открывающихся где-то дверей лифта, и Уля. — Ты одна здесь? Она только кивнула. — Давно? — Со вчера. Мне позвонили… позвонили до обеда, часов в одиннадцать, я сразу приехала. Но мне ничего не говорят толком. Только общие фразы, и что нужно ждать… — на глазах показались слезы. Какое-то время они сидели молча. В голове по-прежнему было пусто. Он снова оглядел ее сочувствующим взглядом. — Тебе отдохнуть надо. Поесть, полежать и… — Нет, — она тут же перебила. — Я никуда отсюда не уйду. Буду сидеть, сколько потребуется. Вадим понимал, что никакие логичные доводы тут не подействуют, но все же попытался: — Ты себе так хуже делаешь. Ты не можешь не есть и не спать сутками, хочешь, я посижу тут, а ты съездишь домой? — Нет! — теперь Уля почти кричала. — Я же сказала, что никуда не поеду! Не надо меня уговаривать! — Извини… — он снова замолчал и уставился в стену. — Это ты извини, — она прервала повисшую тишину, вздохнула и закрыла лицо руками. — Я сейчас не в состоянии поддерживать разговор. Извини. И уехать… Нет. Вдруг что-то случится, вдруг будут новости какие-то, а меня нет. Я должна быть здесь. В уме он уже посчитал, что она сидит здесь часов тридцать. Расспрашивать о подробностях показалось неуместным, хотя узнать хотелось многое. Но вряд ли она сейчас знала больше, чем он сам. — Кто-нибудь приходил? Следователь? Уля снова покачала головой. — Мне только позвонили один раз, когда сообщили. Потому что я ближайший родственник… Получается так… — она нервно теребила на пальце золотое обручальное кольцо с красивым блестящим камнем. — Когда Рома меня уговаривал выйти за него замуж, в шутку сказал, что если с ним что-то случится, то пустят только законную жену… — она снова закрыла лицо руками и всхлипнула. — Он оказался прав. А ты как сюда прошел? — Напиздел, что тоже родственник. Документы у меня не спрашивали. — Понятно, — она попыталась улыбнуться, но улыбка получилась вымученной и болезненной. В руках появился телефон. — Он сел, зарядки нет с собой, ты когда позвонил, два процента оставалось… Вадим посчитал, что это неплохой повод ее отвлечь. — У меня в машине есть зарядка. И тут недалеко есть кафе. Я понимаю, что ты не хочешь уезжать, но давай… Давай хотя бы сходим выпить кофе. И телефон зарядить. Никуда не надо ехать, рядом. Уле пришлось согласиться. Она ничего не ела, просто молча ковыряла вилкой овощной салат. — Это самое страшное — когда не знаешь, что будет дальше… — она отвлеклась от вилки и теперь смотрела в окно куда-то мимо Вадима. — Я уже ничего не соображаю, в голове как будто вата. — Давай я домой тебя отвезу. — Дома мне лучше не станет. Там тихо и никого нет. — Тогда хотя бы ешь. Уля помолчала и вернулась к созерцанию салата. — Там со мной с утра женщина сидела, Ирина. У нее сын… В реанимации. Она мне принесла булку и чай. Еще я немного поспала. Прямо там. — А что с ним случилось? С ее сыном, — Вадим уже не знал, о чем лучше спрашивать, потому что вся эта обстановка и состояние Ули давили на психику неимоверно, хотелось побыстрее сбежать, стало очевидным, что приехал он напрасно. Улю он знал плохо, точнее, не знал вообще. Конечно, существовали некоторые общечеловеческие нормы, но… — Из окна выпал. Шестнадцать лет ему. Дима зовут, — Уля сделала глоток кофе и закрыла глаза. — Она мне сказала, что надо верить и богу молиться. А я ни одной молитвы не знаю и вообще, наверное, не верю в бога. А ты? На этот вопрос Вадим не мог ответить даже себе. — Не обязательно верить именно в бога. Можно просто верить, во что-то хорошее. Что все будет хорошо. А молитвы… Я тоже не знаю молитв, но ты можешь просто попросить от себя, так, как хочется, — других слов подобрать не вышло. — От тебя сейчас ничего не зависит и, может, единственное, что ты можешь делать — это молиться. — А откуда ты узнал? Я не знала, что вы с Ромой друзья. Он никогда мне не говорил, и я не видела тебя все это время ни разу… Ну кроме тогда, в декабре, — Уля устало подперла щеку рукой и смотрела на него мутным взглядом, видимо решив сменить тему. — Мы не друзья. Узнал случайно, по новостям показали… Номер. Номер машины, Ринаты. И я подумал, что… — Понятно, — Уля перебила. — Все равно спасибо, что приехал. Мне надо возвращаться, и так долго здесь сидим, — она встала. — Я напишу тебе, если что-то изменится. Можно зарядку себе оставить? — Конечно, — Вадим тоже встал. — У меня другая есть. Давай я тебя провожу обратно. Шли они молча. Серый промозглый февраль пробирался ледяными пальцами под куртку, Вадим поёжился и застегнул до конца молнию. Улю ему было искренне жалко. Выглядела она совсем маленькой и одинокой. Практически такой же, как когда он увидел ее впервые. Хотелось спросить, есть ли вообще хоть кто-то, кто мог бы ее поддержать. Друзья, подруги… В конце концов, у нее есть родной брат. Да, в Америке, но самолеты летают каждый день. Мог бы и приехать. Сам же Вадим ей совершенно никто. Он и Кольцовым, по большому счету, никто. Он ни разу не видел никого из них, ни разу ни с кем из них не говорил за эти годы… Они почти дошли, когда Уля резко остановилась у входа и подошла к сидящей на лавке заплаканной женщине. В руках у той были какие-то бумаги с печатями. Она подняла покрасневшие глаза, наспех вытерла щеку ладонью. — А вы что здесь? — Уля поджала губы, уже успев прочитать верхнюю строчку на бланке. — Не успела попрощаться, когда живой еще был. Димочка. Не пустили. Вадим не успел ничего понять, а Уля уже бросилась ко входу, от нее, измученной и убитой горем, он не ожидал такой прыти, поэтому еле успевал за ней, благо, был только третий этаж, но бежать по ступенькам в таком темпе — то еще удовольствие. — Уля, подожди! Куда ты?! Он в общем и не собирался снова идти туда, хотел просто проводить до дверей, но за минуту снова оказался в уже знакомом коридорчике. Уля с силой толкнула плечом двери с табличкой «Вход воспрещен». Послышались какие-то крики. — Нельзя сюда, сколько раз объяснять? — крепкий медбрат буквально выволок ее обратно в коридор. — Вам разрешили здесь ночевать только потому, что вы обещали сидеть тихо. — Пожалуйста, дайте мне посмотреть, хотя бы одну минуту! — Уля теперь рыдала в голос. — Хотя бы десять секунд! Я просто хочу его увидеть, — она попыталась вырваться, но крепкая мужская рука схватила ее еще грубее. — Нет. Ни минуты, ни секунды. Нельзя. Уходите. — Вы обязаны меня пустить! — теперь все это походило на настоящую истерику. — Вы обязаны! — Я обязан сейчас вызвать охрану, чтобы вас вывели из здания больницы. Именно это я и сделаю, если не хотите по-хорошему. Это отделение реанимации, а не балаган, — медбрат подтолкнул Улю к стене и она, трясясь от рыданий, присела на корточки. — Если будут какие-то изменения, вас известят. От того, что вы здесь бьетесь в припадке, вашему мужу или кто он там, лучше не станет. — Мальчик умер… Я его маму видела, вы не дали ей увидеть сына, когда он еще был живой! Вадим еле разобрал, что она говорит, потому что слова тонули во всхлипах. — Это реанимация. Здесь почти каждый день кто-то умирает. Я вызываю охрану, или вы уходите? Вадим тут же вышел из ступора. — Ты руки убери! Ты почему с ней так обращаешься? Парень был больше Ули раза в два, и как раз снова потянулся к ней, видимо желая поднять ее с пола. — Есть правила, их надо соблюдать! Если ваша подруга не в состоянии вести себя адекватно, то она отсюда вылетит, и вы вслед за ней. Истерики дома у себя устраивайте. Нет, Вадим, конечно, не думал, что медбрат реанимационного отделения должен брать на себя функции утешителя и психолога, но все это было грубо. Грубо и несправедливо. — Не трогай ее! — Вадим сделал шаг вперед. — Пизды давно не получал? Со стороны Вадима это было не менее грубо и неправильно, но его захлестнула настоящая злость. — У людей горе, люди сюда приходят к своим родным, а ты… — Не надо, — Уля вдруг неуверенно встала и перебила. — Пожалуйста, не надо. Я уйду. Мы уйдем, — она схватила Вадима за локоть. — Он прав. Я не в себе, нам лучше уйти. Пожалуйста, не надо этого… Вадим осекся. Парень тоже замолчал, а потом посмотрел тяжелым взглядом и добавил: — Ульяна, я вам сочувствую, но так вести себя нельзя. Вы мешаете работе. Дверь за его спиной закрылась. — Мне в туалет надо. Умыться, — Уля отпустила его локоть. — Отвези меня домой. Пожалуйста. И телефон… Мне надо позвонить, — телефон так и лежал разряженным у нее в кармане. — В машине на зарядку поставлю. Иди. Я подожду, — он опустился на кушетку. — Ты точно нормально? Ну насколько это возможно. — Да. Просто нервы сдали. Он прав, — она кивнула в сторону белой двери с табличкой. — Так нельзя. Я обещаю, что возьму себя в руки. Больше не буду, — мокрые ресницы дрожали, было видно, что она из последних сил сжала зубы, чтобы снова не зареветь. — Я в туалет и поедем. Потом подумаю, что делать… Как дальше… Минут десять Вадим сидел в полной тишине. Внутри разворачивалась баталия из противоречий. С одной стороны, ему было невероятно тоскливо и тяжело. Хотелось хоть что-то сделать, как-то помочь. С другой — снова подумалось о том, что он мог бы просто не включать проклятый телевизор, ничего не знать и продолжать жить прежней жизнью и проблемами, но проблемами своими. Кольцовым все равно не поможешь. А Уля… Уле он искренне сопереживал, но она была посторонним человеком. Чужим. «Надо же, как вышло… Стала женой Кольцова. Удивительно». Он мог бы еще долго копаться в своих мыслях и удивлениях, но в конце коридора послышались шаги. Он мельком глянул в ту сторону, взгляд зацепился за край белого халата: это была не Уля. «Как-то слишком долго она умывается». Он снова уставился перед собой. Шаги остановились в паре метров. Стало тихо. — Что ты здесь делаешь? — поскольку больше никого не было, он понял, что обращаются к нему. — Жду жену пациента. И мы с вами на брудершафт не пили, чтобы вы мне тыкали, — хамство персонала уже начало раздражать. Сначала распускающий руки мужик, теперь это… — Меня сюда пустили, и я имею право здесь сидеть, — с каждым словом он заводился все больше, нервы были не железными. Хотелось добавить «пиздуй куда пиздовала», но он сдержался. Но никакого ответа не последовало. Как и звука удаляющихся шагов. Вадим наконец поднял глаза на больничную хамку. Два синих глаза смотрели прямо на него, не отрываясь. — Действительно. На брудершафт не пили. Почти все лицо Ринаты до самых глаз закрывала голубая медицинская маска. Поверх одежды был накинут белый халат. Длинные светлые волосы, убранные в хвост, кое-где выбились и волнистые пряди падали на плечи. Он на секунду застыл, а потом вдруг стало как-то светло. Ему показалось, что грохот камня, который упал с души, было слышно на весь город. «Блять, с чего я вообще… Какой я идиот…» — Я очень рад тебя видеть, Ри. Ты не представляешь, насколько, — он моментально встал и сгреб ее в охапку, прижимая к себе. — Я не помню, когда в последний раз был кому-то так рад. На объятия она не ответила, но никак им не противилась. Какое-то время он просто молчал, уткнувшись носом в ее висок. — Уля где? — Рината отстранилась, как ему показалось, слишком демонстративно. — Ты же здесь с Улей? — Да, я приехал пару часов назад, она пошла в туалет, ее выгнали из реанимации, в общем… — Ясно. Где туалет? Я за ней схожу, потом вызову такси, и мы домой поедем, — она окончательно освободилась от внезапных крепких объятий. — Давай я тебя отвезу. В смысле вас, — Вадим продолжал смотреть на нее, такую же, как раньше, разве что с длинными волосами. — Ладно, поехали. Я там внизу оставила чемодан и шубу, я прямо из аэропорта. Если это все еще не спиздили, надо забрать. — Заберем. Ри, я… я случайно узнал и в общем… — Потом расскажешь, — она перебила, и он не стал возражать. Всю дорогу до дома Ули они молчали. Рината смотрела в окно, отвернувшись. Она как будто вообще не находилась с ними рядом. По крайней мере, ее сознание. Уля всхлипывала сзади. — Мне нужно забрать ключи от своей квартиры и машину я возьму, Ромин Порш. Если ты не против. — Конечно. Снова воцарилось молчание. После того, как Уля уснула, выпив какую-то сунутую ей Ринатой таблетку, они снова оказались на улице. Вадим продолжал ее разглядывать. Большую часть лица по-прежнему закрывала маска, хотя больницу они давно покинули. Такие широкие зрачки. Такое заторможенное поведение. Как будто Рината пребывала где-то не здесь. Но он решил ничего не спрашивать, по крайней мере, сейчас. — Давай я сам тебя отвезу, куда тебе за руль? — он не надеялся, что она согласится, потому что в руке у нее был ключ от машины. Но согласилась она относительно легко, хотя и странно на него посмотрела. «Машину заберу потом. Когда буду в состоянии». Ключ скрылся в сумочке. Это место и раньше выглядело не самым жилым, а теперь представляло собой совершенно стерильное светлое помещение, в котором по-прежнему оставалась вся мебель, но мелочей в виде книг, посуды, подсвечника на полке или ложки для обуви не было и в помине. Она устало разулась и повесила короткую голубую шубку в шкаф. — Дом, милый дом… Проходи, чего стоишь? — голос звучал глухо и отрешенно. — Квартиру на продажу выставили больше года назад. Только сейчас нашелся покупатель. Я собиралась приехать, хотя у Ромы есть доверенность… Он сам мог. Но я хотела приехать. Еще двадцать восьмого. Но потом он мне сказал, что лучше не надо. Лучше ближе к его дню рождения, в мае. Что зима, холодно. И он сам квартиру продаст. А мне казалось, что что-то не так, но… Согласилась. Но приехать все равно пришлось, как видишь. А покупатели попросили еще пару недель, чтобы уладить какие-то свои дела. Так что пока это еще моя квартира, — говорила она отдельными короткими предложениями, словно заставляла себя хоть что-то сказать. — Почему только год назад решила продавать? — Вадим тоже уже избавился от верхней одежды. — Потому что окончательно поняла, что никогда сюда не вернусь. А для поездок в гости на пару недель квартира не нужна. — А ты приезжала? За это время. — Нет. Ни разу. Рома с Улей приезжали. Уля даже прожила там около полугода. Рината стояла посреди просторной гостиной, как будто раздумывая, что делать дальше. Вадим в нерешительности остановился в дверях. Какого-то разговора не выходило, но это было и неудивительно. Он довез ее до дома, помог донести чемодан, наверное, было пора уходить. — Ри, если я чем-то помогу помочь… В общем, скажи мне. Что ты будешь делать? — Тимур посоветовал ничего не делать, дождаться его. Впервые за три года шеф дал ему отпуск, — она вздохнула. — Отдыхает в Таиланде. Вернется послезавтра. Но я и не собиралась ничего делать, точнее, я понятия не имею, что делать… Это он мне позвонил и рассказал. Узнал, как обычно, самый первый, не знаю, как он это делает, но Рома именно поэтому всегда хотел работать только с ним, даже когда… Когда все изменилось. Он видимо подумал, что я брошусь выносить двери в поисках правды. А правда… Правда заключается в том, что, скорее всего, добиться ее будет очень сложно, — все слова звучали так, будто она диктует их на автоответчик. В больнице она была как-то поживее, похожей на саму себя, а теперь… — Почему? Из-за того, что это машина депутата? — В том числе. — Вообще я имел в виду сейчас. Что ты будешь делать прямо сейчас. — А, сейчас. Ну сначала в душ схожу, переоденусь. А потом буду бухать, пока не сдохну. Интересно, этот магазин на соседней улице еще работает, не в курсе? — она упала на диван и положила на колени подушку. — Ты не представляешь, как я устала. На первый рейс не было билетов, второй вылетел с трехчасовой задержкой. Все это время я сидела в аэропорту, потом летела одиннадцать часов. Потом добралась до больницы, пошла к главврачу… — смотрела она куда-то в сторону, вообще не глядя на Вадима. — И что он сказал? — Вадим осторожно присел рядом. — То же, что обычно говорят в таких случаях. Что они делают все возможное, что в больнице квалифицированный персонал и современное оборудование., — на слове «квалифицированный» она заметно запнулась и повторила его по слогам. — Разве он может что-то еще мне сказать? — она внезапно уставилась на него холодным взглядом. — Зачем тебе маска? Ты болеешь? — маска почему-то неимоверно его раздражала. — Можно и так сказать. Болею. Угу. Ладно, спасибо тебе за помощь. Прости, чая нет, поэтому не предлагаю. Здесь вообще нихуя нет. Дальше я сама. Давай провожу. Ему показалось, что она говорит все это с плохо скрываемой неприязнью. Да, они не были близки все это время, но все же… — Ты хочешь, чтобы я ушел? — он продолжал сидеть на месте. — Конечно. Еще раз спасибо. — А почему ты со мной так разговариваешь? Не помню, чтобы мы расстались врагами, — он все еще всматривался в тонкий профиль, чему очень мешала маска, и холодные глаза с неестественно широкими зрачками. — Я даже не знаю, как ты жила все это время, что было… — Мог бы хоть раз позвонить и спросить, — Рината уже была в коридоре, всем видом показывая, что разговор окончен. — Я вообще-то звонил. А что, ты пользовалась российской сим-картой? — это уже начинало злить. — Мой номер есть у Ромы, он пользуется своей российской сим-картой. Есть у Глеба. Так что если бы ты захотел… — Дело не в том, что я не захотел! — Вадим наконец встал. — А в чем? В том, что не знал, у кого спросить? А интернетом ты пользоваться умеешь? — В том, что я… Когда я это представлял, мне казалось, что мне будет нечего тебе сказать. И нам будет не о чем поговорить. А я бы так не хотел… И когда я встретил Улю в декабре, она сказала, что все хорошо. Мы встретились на презентации, случайно. — Я знаю. Уля рассказала. Что ты плохо выглядел и был явно чем-то расстроен. И даже спросил в конце про нас с братом. И что? Как это объясняет то, что ты обо мне ни разу не вспомнил за три года, но почему-то оказался в реанимации вперед меня? Что тебе нужно? — Нужно? — Вадим опешил. — Ничего не нужно! Я просто хотел хоть чем-то помочь, я узнал совершенно случайно! — говорить Ринате о том, что это именно ее он похоронил в той машине, он не стал. — Помочь? Помоги лучше себе, — эти слова вроде и несли в себе явную неприязнь, но произнесены были уж слишком механически. — В каком смысле? — А что, у тебя все хорошо? — Обычно, так же, как всегда. — Серьезно? — для вопроса прозвучало невыразительно, как будто это был и не вопрос вовсе. Вадим вдруг начал догадываться, откуда растут ноги у этой подозрительности и неприязни, но пока еще гнал от себя эти мысли. — Ладно, я верю. Теперь уходи. Мне надо отдохнуть, — входная дверь уже была открыта. — Ты ничем не можешь мне помочь. И я вообще не уверена, что хочу с тобой общаться. После всего. — После чего всего? Ри просто продолжала смотреть на него, но как будто мимо. Теперь Вадим успокоиться не мог. — Это Глеб, да? Он и тебя умудрился настроить против меня? Рассказывая свои сказки всем подряд о том, какой я урод и мудак. Что он тебе сказал? Что такого он тебе сказал, что ты говоришь со мной чуть ли не с отвращением?! Ну то есть говорила бы с отвращением, если бы могла, — он не выдержал и дернул за край проклятой голубой маски. — Сними ты уже это! Красивое бледное лицо украшал явно свежий яркий кровоподтек. Верхняя губа была разбита. — Что… это? — Ничего. — Я никуда не пойду, — Вадим вернул на место куртку, которую уже держал в руках, так и не надев. — А за бухлом? — Рината со своими «побоями», казалось, выглядит ничуть не хуже, чем выглядела всегда. — Если ключи мне дашь от квартиры. «За бухлом» Вадим не пошел. Зато пошел в ближайшую кофейню и вернулся минут через сорок с подставкой с четырьмя стаканами кофе и какой-то выпечкой. Изображать из себя святого зожника в его планы не входило, но пить Ринате явно не стоило. Она не только выглядела странно, она странно говорила, она даже ни о чем его не спросила, блять! Не дала ничего рассказать, как будто вообще забыла обо всем. Не поговорила с ним. Вместо этого он получил агрессивные выпады, непонятные претензии. Кого-то другого он бы давно послал на хуй, разумно посчитав, что так на попытку помочь не реагируют даже самые конченные ебланы. Но с Ринатой происходило явно что-то другое. В том, что вечер будет не самым приятным, он не сомневался, но просто так уйти даже не думал, поэтому с самым непринужденным видом водрузил на стол свои покупки и уставился на Ри. Мокрые длинные волосы рассыпались по плечам и оставляли следы на свободной белой футболке. — Это что? Школьное чаепитие? — она с трудом сфокусировала взгляд на столе. — Нет, это кофе, а не чай. — А бухать мы что будем? — А бухать мы не будем, — Вадим все так же непринужденно принялся доставать из бумажного пакета еду. — Ммммм… а почему? — Давай покажу лучше, иди сюда. Она никуда не пошла, и ему самому пришлось осторожно взять ее за талию и подвести к большому зеркалу в пол в коридоре. — Что ты видишь, Ри? — Себя. Тебя, — в зеркало она особо не смотрела. — Что тебе от меня надо, оставь меня в покое, — она предприняла слабую попытку вырваться, но он не дал. — Для начала мне надо, чтобы ты пришла в себя. Знаешь, как кто ты выглядишь? — Как человек, который провел двадцать часов в дороге, потому что его брат в реанимации? — Как человек, который очень сильно чем-то объебался и еле соображает, где он находится и что происходит. Ты выглядишь очень плохо, Ри. — Ну ты тоже не особо такой стал, — она все же пристально, насколько могла, посмотрела в зеркало. — Стрижка уебанская. Но Вадим не обиделся. Только вздохнул. — Мы поговорим завтра. Все обсудим. Сейчас это бесполезно. Вопросов было много. Откуда на ее лице эти синяки? Что сказал ей Тимур? Почему она так вела себя с Улей, как будто они едва знакомы? Кто, в конце концов, ехал с ее братом в той машине? Про погибшую девушку за весь день никто не сказал ни слова. А если говорить совсем честно, то больше всего ему хотелось узнать, как она жила все это время, как живет… Но сегодня ему пришлось взять на себя самую неблагодарную роль: роль человека, который нудно и душно не дает совершать дальнейших ошибок. Надеялся он только на то, что у нее все же хватит благоразумия его послушать. Рината проснулась в полной темноте. Несколько минут бесполезно пыталась понять, где она, и что случилось. И память все же вернулась. Вот она после очередной вечеринки бросает куда-то в угол туфли на высоком каблуке и падает на широченную кровать. Какое-то мгновение, — во сне все кажется мгновением, — и ее будит противный рингтон. Голос Тимура она не слышала года два. И то, что Тимур сейчас звонит ей, не предвещает ничего хорошего. Голос его по-деловому тверд, но в нем она всё равно слышит ноты сожаления. Еще какое-то время уходит на то, чтобы понять, что он говорит. А потом она звонит Кейт, и уже через пятнадцать минут Кейт в тонком плащике, накинутом прямо на домашнее розовое платье, сидит в гостиной. Кейт говорит: «Все будет хорошо». Кейт говорит: «Сейчас мы купим тебе билет, где твой паспорт?». Кейт говорит: «У меня нет ебаной визы, но я сделаю, я приеду». А Рината ничего не слышит. Она снова такая же глупая и беспомощная, как несколько лет назад. Пальцы сжимают горлышко недопитой со вчера бутылки, Кейт вырывает ее и опрокидывает над раковиной. «Все будет хорошо». И эти слова настолько ничтожны, настолько отвратительны, что Ринате кажется, что она уже никогда в них не поверит. Кейт говорит: «Давай я перезвоню Тимуру, давай я послушаю, раз ты ничего не поняла». Но главное Рината хорошо понимает: машина брата упала в реку. И он вместе с ней. Кто-то погиб. А Рома нет, Рома жив, но… Потом Кейт звонит своему водителю, Кейт собирает ее вещи. Почти как тогда, когда Рома собирал их, отправляя ее с Вадимом в неизвестность. Потому что сама она ничего не может. Как будто не было этих лет психотерапии, учебы в консерватории, отношений с черноволосым бразильцем с накаченным торсом, который так красиво сделал ей предложение на берегу океана. Ничего не было. Она снова та беспомощная жалкая девочка, у которой вот-вот отберут брата. «Тебя заберут, и у меня никого не останется… никого не останется». И Кейт тащит ее чемодан к выходу. Кейт тащит ее умываться. «Скажи, что он должен позвонить Уле. Как можно скорее. Уля рядом, она успеет, а я…». «Ты тоже успеешь», — и Кейт на ломаном русском просит в трубку Тимура как можно скорее позвонить Уле и отправить ее в больницу. Потом все как будто обрывается. Белозубый брюнет в форме таможенной службы просит пройти за ним для дополнительного досмотра. «На все эти таблетки есть рецепты, все законно, вы можете проверить». И он проверяет. Долго, так долго, что она почти последней успевает проскользнуть на посадку. Все действительно законно. А когда самолет касается земли, то страшнее всего вернуть телефон из режима полета. Потому что она, наверное, не успела. Но сообщений нет. Звонков тоже. Уля не отвечает, а потом становится недоступна. И приходится брать себя в руки. Ты можешь сколько угодно ныть и думать, когда у тебя много вариантов, когда ничто не давит на тебя так, что вот-вот раздавит. А бывает так, что никакого выбора уже нет, и Рината быстро получает багаж, быстро садится в такси. Все это уже было, тогда, было еще хуже. Здесь ей хотя бы не нужно видеть умирающего брата, если так предначертано, он умрет и без нее. И желтая машина летит по платке, а накинутые сверху пять тысяч по нынешнему курсу делают таксиста самым приятным человеком в мире. На ногах летние кроссовки, на плечах голубая лохматая шуба Кейт, у Кейт полно такого добра, нужно для фотосессий и эпатажа. Рината же давно выбросила всю зимнюю одежду, там она не нужна. Полный мужчина в белом халате быстро добреет, увидев деньги: «Рината Романовна, мы делаем все, что можем». И она знает, как попасть в ОРИТ, это можно решить. Но не хочет. Надо забрать Улю. Надо обо всем подумать. Улю она находит на полу в туалете, не самом чистом полу, но видимо ей все равно. Она плачет, комкая в руках свою кофту, вытирает ей слезы, и Рината просто говорит: «Пойдем. Я отвезу тебя домой. Пойдем, я приехала. Все будет хорошо». Еще несколько таблеток она запивает водой прямо из крана, стараясь не касаться его губами. Все действия — механические. Слова — такие же. Она совсем ничего не чувствует. В висках только стучит: надо, надо, надо. Надо отвезти Улю домой. Надо найти ключи от своей бывшей квартиры. Надо машину. Надо лечь спать, это завтра пройдет. Надо было соблюдать дозировку, как говорил всегда врач. Надо отправить Вадима домой. Она смотрит на себя в зеркало в ванной. Вадим. Вадим тоже был. Раскалывается голова. Тошнит. Но от голода. И таблеток. Сколько их было? Кое-как умывшись, она выползает в коридор. На комоде в прихожей лежит чужая куртка. На столе в кухне так и остался бумажный пакет с логотипом кофейни. Вадим спит в одной из спален, обхватив руками подушку. Прямо в одежде. Она несколько минут стоит в дверях, а потом ложится с краю, осторожно, чтобы не разбудить. По щекам ползут слезы, больно ноет разбитая губа.