Скайрим + доморощенный гений...

…С кухни Гарцующей кобылы доносилось пение мужского голоса. Гостей не было, стражники отдохнули и разошлись по делам. Хульда собиралась пойти на рынок, чтобы закупиться продуктами для себя, пока друг Довакина готовил что-то на вечер. Как раз, когда она одевалась, в зал с улицы зашла какая-то альтмерка. Подружка парня, кажется, сейчас была в Драконьем Пределе, да и эта была сильно повыше. Одета, как магичка из Винтерхолда. Хульда подавила в себе желание скривиться при виде эльфийки и сказала: — Заходи, мы только что подкинули дров. Если хочешь поесть — спроси у нашего певца на кухне, он тебе что-нибудь нальёт. Альтмерка, похоже, испытала схожие чувства при виде нордки, но, после небольшой паузы, ответила: — Спасибо. Хульда чуть удивилась и, накинув-таки шубу, вышла на рынок. Эльфийка направилась к кухне. Песня зазвучала чётче: -…now the Vigil Strike alight the torches Illumine the sigil of the King of Winterdeep. Prepare now in gladness The feast of yearly passage Drive out gloom and sadness From the halls of Winterdeep… Альтмерка остановилась в проходе и оперлась на стену, наблюдая и слушая. Человек двигался по кухне так, словно пол-жизни был поваром, одновременно нарезая овощи в одной части стола, мясо в другой, на втором столе так вообще занимаясь с тестом. И периодически разворачиваясь к ещё одному очагу, чтобы проверить, как прожарились куски на вертеле и что с варевом в котелках. Петь он не прекращал, но это было скорее ради концентрации, чем ради удовольствия. Пока он пел, он почти не замечал жара от раскалённого металла утвари. Правда, изредка он всё же касался горячей посуды и, почти не прекращая красивую мелодию, матерился шёпотом. Слова были знакомы, пусть это и другой язык. Да, значит, это именно он. Эльфийка удивилась про себя, что этот человек ещё и готовит. Иногда он, останавливаясь, смотрел на какое-то двемерское устройство на столе с овощами. А потом, выждав какую-то ему понятную паузу, наверное, на раздумия, бросался делать другие вещи. Еды он готовил много. А запахи были просто одуряющие. Она не была голодна, пока шла сюда, в пути был обед, но сейчас, под эти ароматы… — О! Привет. Парень заметил её и, не прекращая двигаться, загнал пирог в печь. Заново проверив все котелки и мясо на вертеле, но вырезал из каждого крупного куска по ломтю с середины, чтобы посмотреть, как пропеклось. Смотрел он весьма придирчиво и каждый попробовал на вкус. Судя по его лицу, чего-то там не хватало. Кстати, о лице. Чисто выбритое, в отличие от нордских. Голод свёл желудок, будто связав из него узел, а во рту скопилась слюна, пока запах свежеприготовленной пищи дразнил нос. — Есть будешь? Да, спросил он на своём языке, но перевод этой фразы не требовался. И он точно узнал её в лицо. Странно. Она никогда не видела его лично. А ещё становилось жарковато. Норды привыкли топить очаги, не жалея дров. А тут их два сразу. И… парень улыбался. Непринуждённо, будто увидел старую знакомую, а не часть народа угнетателей и гонителей Талоса. Эльфийка сняла меховой капюшон и шагнула по ступеням вниз, к повару. Тот забросил с досок продукты в пару котлов и указал ножом на стену рядом с ней. — Вешалка там. Попрошу не входить на кухню в верхней одежде. Альтмерка посмотрела в указанное место и увидела крючки, прибитые к стене. На одном из них висела меховая куртка. Смысл фраз до неё дошёл чуть после, плюс тон, которым он это сказал, был требовательным, а не вежливым. Что ж, похвальная строгость и хорошая выдержка. Может, командовать и не привык, но привык к порядку. Женщина оставила свою тёплую одежду у входа. Она пока ещё ничего не сказала, предпочитая сначала понаблюдать за человеком. А он, начав прибирать столы, молча ткнул в угол, где стоял небольшой столик и пара стульев. Высокая эльфийка не поверила себе, что подчиняется. Но, кажется, в своих записях он ясно дал понять, что знает много, если не всё. И он знал её в лицо. Плюс все эти последние события, которые, кажется, произошли исключительно по его вине. Так что она осторожно прошла мимо него, чтобы не задеть ни его, ни посуду, и приготовилась подождать, пока он закончит работу. Правда, как и с того мига, когда она услышала его голос, за этим просто хотелось смотреть. Как иногда хотелось смотреть на тренирующихся в спарринге воинов. Ну, правда, под воинами она имела ввиду именно эльфийских солдат, а не тех неуклюжих неумёх из стражи нордов… Посередь уборки парень достал с полки с посудой для гостей чистую тарелку, аккуратно открыл горячий котёл и, взяв черпак, набрал оттуда супа. И, вместо того, чтобы простецки подать эту миску эльфийке, прошёлся по специям и чисто для красоты положил в суп веточки морозной мириам и посыпал укропом. И добавил ложечку сметаны перед подачей. Альтмерка снова удивилась. Еда-то была вроде бы простой, но то, как красиво это выглядело… Сложилось ощущение, что он был поваром при дворе, да не человеческом, а Алинорском. Подобному учат только там. Может, ещё где-нибудь в Хай Роке. Рядом с миской супа легла простенькая деревянная ложка и краюха свежего хлеба. Ещё горячего, только вынутого из печи с пару часов назад. Терпеть и делать вид, что голод её не грызёт, как волк кости, сил уже не осталось, так что эльфийка принялась за пищу. Всё-таки это был неофициальный визит, и ни единая душа не знала, что она здесь. Конечно, нужды есть манерно не было, но вековую выучку поведения при дворе не вытравить даже местными морозами. Суп убывал раздражающе медленно, но это давало ей насладиться и вкусом, и мастерством, с которым пища была приготовлена. Человек тем временем закончил с уборкой, снял поварскую форму и как следует её встряхнул над огнём, бормоча под нос что-то о стирке. Оставшись в своей повседневной одежде, он потянулся и размялся после работы, убрал ухватом котелки подальше от огня и отодвинул вертел, чтобы мясо не подгорело. Альтмерка как раз заканчивала со своей едой. А не забывший о вежливости парень подал ещё и полотенце. Нет, ну эта его искренняя улыбка… Она сбивала с толку. Люди эльфов не любят. А он… как минимум, выглядел приятнее прочих бесхвостых лысых обезьян. Отодвинув себе другой стул, он сел напротив, облокотившись на спинку и слегка поменяв улыбку. Альтмерка истолковала её как любопытную. — Интересно, насколько хорошо ты разобралась в моём языке по моему разговорнику? И как мне лучше к тебе обращаться, избегая имён? Он не чувствовал тех трудностей, которые возникали при общении на двух разных языках, в отличие от неё. Ей-то приходилось шариться в своей памяти, подбирая к звукам письменный вариант слов, которые ей удалось прочитать на то следующее утро. Но тренированный разум дипломата с этой задачей справлялся хорошо, так что пауза между вопросом и ответом не вышла долгой: — Достаточно, чтобы немного понимать тебя. Откуда ты меня знаешь? И на слух он тоже не ощущал трудностей восприятия тамриэльского. Пожав плечами, ответил: — Долго объяснять. Просто знаю, и всё. Ну так как мне к тебе обращаться? — А мне? У тебя есть имя? — Имя-то есть, да только я не знаю, какое. Все меня зовут по-разному. Кстати, можешь считать, что я немножко не в своём уме. Так будет проще понимать некоторые мои мысли, выскажи я их вслух. И нет, я не сбегал с Дрожащих Островов. Хотя бывал там пару раз. Одно это можно было истолковать, как определённое сумасшествие. Но он, как и следовало судить по его записям, не являлся психом. Кстати, о записях. Альтмерка достала из своей походной сумки его тетрадку и протянула ему. — Мне кажется, это твоё. Он снова улыбнулся, принимая назад толстый дневник и раскрыв его на месте, где было подробное послание с кучей исторических фактов, которые он никак не мог знать… как думала эльфийка. — Значит, всё-таки прочитала. Я не думал, что прочтёшь. Но увидел тебя здесь, причём не в форме, а в сторонней одежде, значит, все мои предположения были правдивы. Ты разбираешься в языках, у тебя очень много бумажной работы и тонны политики… Но ты уже знаешь, что я обитаю вне её. Что я — вне политики. И что я всё-таки более интересен, чем кажусь самому себе. И что могу сделать так, что мои просьбы будут исполняться, если хорошо попросить и завладеть твоим вниманием. Хотя я думал, что ты слишком высокомерна для этого. Высокомерна? Он захлопнул тетрадь, прямо глянул на неё без улыбки. Желание возразить пропало. Он вновь улыбнулся. — Радует, что я ошибся, и ты ценишь разумный разговор не меньше меня. Итак… спрашивай. Мне интересно, какие вопросы тебя тревожат. Вспомнился тот жест Довакина, но она коротко качнула головой, закрыв глаза, чтобы прогнать это воспоминание прочь. И так пол-дороги её не прекращали терроризировать сны эротической направленности. Не хватало опять скатиться в замкнутый круг. И, что интересно, ей не было страшно показать этому человеку часть своих истинных эмоций. — Где мы ошиблись, если против Талмора возник этот… Она оборвала себя и захотела задать другой вопрос, но парень услышал этот и ответил: — Шезаррины всегда появлялись в мире смертных, когда эльфы были опасно близки к мировому господству, и людям требовалось проторить путь к своему собственному светлому будущему, Элен. А сейчас вообще исполнилось пророчество. Когда воцарятся беспорядки в восьми частях света, когда Медная Башня пойдёт и время преобразится, когда триблагие падут и Красная Башня содрогнётся, когда Драконорождённый Государь утратит свой престол и Белая Башня падёт, когда на Снежную Башню придут раскол, бесцарствие и кровопролитие, проснётся Пожиратель Мира, и Колесо повернётся на Последнем Драконорождённом. Вот и повернулось. А ваши военные похождения так с этим совпали, что вам на голову упал полубог, защитник людей. Ей вспомнились слова этого самого защитника о тёмных эльфах и аргонианах на совете, высказанные Ульфрику. Получается, не только людей. А этот странный всезнающий продолжил: — Так было во времена Падения Айлейдов, когда на помощь Алессии, Королевы Рабов, пришёл Пелинал Вайтстрейк, наполовину человек, наполовину машина, с осколком божественной сущности Шеззара в качестве источника его сил. Так было во времена Вулфхарта и Битвы при Красной Горе. Вулфхарт тоже был Довакином, и Голос его был столь мощным, что он не мог говорить, не причиняя разрушения всему вокруг. Так было во времена Талоса, который первым объединил весь Тамриэль под знамя Империи. С помощью двемерского медного бога-машины Нумидиума, который питала Монтелла. В которой были заключены души Зурина Арктуса и того же Вулфхарта. Оба из которых были Шезарринами. И сам Талос, тоже Довакин, тоже Шезаррин, тоже поглотивший души десятков драконов. В этом мире смертные порой могут стать божествами. Эленвен молча внимала этим словам, пытаясь держать себя в руках и не дёргаться. Он рассказывал всё это, как достоверно известные исторические факты, а не затерянную в песках времени летопись, половина которой состоит из слухов и домыслов, а вторая — из религиозных бредней человеческих жрецов. — Могу ещё напомнить про Маннимарко, который стал богом некромантов во время Междуцарствия. Кстати, как раз тогда и был союз между данмерами, нордами и аргонианами. Эбонхартский пакт, кажется. Тебе кажется, что я опасно много знаю, Элен? Не стесняйся, я готов выслушать твои опасения. Я ведь уже сказал, что стою вне политики. Альтмерка едва не потеряла контроль. Но парень был спокоен и собран. Ничуть не страшился того, что, вообще-то, говорит всё это эмиссару Талмора! И опять это его упоминание об избегании политики. Он об этом писал, он об этом сказал и теперь повторил. — Кто ты такой? И откуда всё это знаешь? Человек опять пожал плечами. — Говорю же, трудно сказать. Но я подумал, что было бы нелишним открыть тебе глаза. Конкретно тебе. Потому что мне показалось, что ты — лишь пешка в руках правящей верхушки Талмора. Успокойся, я не тот, кого можно бояться. Я просто смотрю со стороны на всю эту возню за трон и веру смертных, и не понимаю, почему нельзя сделать так, чтобы всем было хорошо. Поэтому и высказал Довакину своё недовольство относительно гражданской войны в Скайриме. Помнится, когда-то слоады наслали на Тамриэль страшную чуму, и пол-континента вымерло, и только тогда смертные собрались все вместе и надавали слизнякам по башке. Всего-то потребовалось умереть половине населения, подумаешь… Он… так спокойно это сказал… У Эленвен возникла догадка, подкреплённая портретом Мефалы в его тетрадке: — Ты — один из даэдра? В смертном облике? Парень рассмеялся, опустив голову. Поднял на неё весёлый взгляд. — Не-ет, совсем нет. Я всего лишь человек. Просто мне легче думать отстранённо, когда я называю все народы Тамриэля смертными. Меня тоже можно убить, и я не знаю, что станет со мной после смерти. Я тоже могу захворать, мне тоже больно, я тоже испытываю голод, жажду и все эти противные чувства, присущие людям и в принципе всем созданиям из плоти. Но я стараюсь относиться к ним, как к необходимому злу и единственным, пусть и несовершенным, инструментам для восприятия мира. Иначе бы я не мог здесь существовать. И не был бы свидетелем красивых деталей картины бытия. Музыки, искусства, песен, оружия, архитектуры и, наконец, совершенных тел. Женских тел, разумеется, так как моё тело мужское. Это… ставило в ступор. Перед ней сидел человек, совершенно точно. В этом нельзя было сомневаться, да он и не давал. Но… он не воспринимал себя таким. Он… Вспомнились его слова о Дрожащих Островах. Что ж, если и впрямь думать, что это просто псих, то картинка складывалась. Правда… для сумасшедшего он был слишком уж в своём уме. Стоп… Получается что, он сейчас отпустил ей такой же завуалированный комплимент? Если расшифровать его слова в соответствии с записями и покидать смысловую формулировку из одного языка в другой, то получается, что он сейчас сказал, будто он ей симпатизирует. Это бы объяснило его искреннюю улыбку. Однако он не раздевал её взглядом, такое бы Эленвен заметила. Его взгляд скользящий, долго не задерживается на чём-либо, особенно на том, на что обычно пялятся мужики. Нет, он больше всего смотрит именно в лицо. А ещё все эти слова… они были какие-то сложные, будто слова учёного, который любит говорить с большой точностью, дабы избежать кривотолков и недопонимания. — И много ты учился? А то говоришь больно многословно. Он ответил с другой улыбкой, но тоже весёлой: — Век живи — век учись, как говорится. А дураком помрёшь. Поговорка. Остроумно. Эленвен оборвала себя, почувствовав, что тоже собирается улыбнуться. Напомнила себе, что это… всего лишь человек… Снова напомнила, но о другом — он честно признался, что бывал в Дурдоме у Бога Безумия. И всё равно это натыкалось на грамотно выстроенную стену из слов и многознания. На исключительную разумность. На открыто противоречащее безумию нечто. Он встал и придвинул стул обратно к столику. — Давай поговорим у меня в комнате? А то тут даже двери нет, и пока никто не зашёл, но обязательно зайдут и увидят, как мы тут с тобой мило болтаем. Разумно. Хотелось искать в его предложении скрытые подтексты, но что-то подсказывало, что он сказал то, что и подумал. Просто пригласил на разговор без свидетелей. И, пусть её здесь никто в лицо не знает (кроме Балгруфа, но он тоже может зайти в таверну), лучше не рисковать. Эленвен тоже поднялась, отряхнула крошки, которые всё-таки уцепились за её одежду после еды, и пошла за ним. Парень, проходя мимо вешалки, одним движением забрал её тёплую шубу (из «Сияющих одежд», между прочим, пошитую на заказ) и, аккуратно сложив у себя на руке, понёс наверх. Альтмерка удивилась опять. Он даже не спросил, просто сделал очередной жест вежливости. Такое и многие эльфы-то делать не станут, всё на слуг спихнули. Поднявшись на третий этаж и пройдя до предпоследней комнаты, он открыл замок ключом и толкнул дверь. Шубу развернул и повесил на другую вешалку. Рядом на комоде лежала его собственная походная одежда с элементами брони. Из двемерского металла, кажется. Рядом лежало ещё одно устройство непонятного назначения, похожее на массивный наруч из множества двемерских пластин со сложной конструкцией посередине. Возле него странная ручка от меча или кинжала, прямая и удлинённая, с закрытой гардой из маленьких коготков. Видавшая виды магическая сумка, колчан с дротиками в другом углу, вполне обычный эфес для простого двемерского меча на тумбе возле кровати. Двемерский лук и стрелы. Предпочитает качественное и долговечное снаряжение. Не любит ближний бой и тяжёлую броню. Даже просто нормальную броню, которую сочтут средней или лёгкой. А у порога лента с руническими письменами непонятного назначения. Если попробовать их прочитать, выходила бессмыслица. Руны причём разные, из разных древних языков, включая драконий и некоторые эльфийские диалекты, ушедшие в прошлое. Магии в нём не ощущалось, но вот эта ленточка не могла быть создана человеком, который не разбирался бы в магии. Да. Он явно учёный. Хотя Эленвен смущало то, насколько он молодо выглядел. Даже для человека. Лет двадцать, наверное. Двадцать пять максимум. И это она бы его состарила на пару-тройку. Парень прошёл дальше и сел на стул возле кровати. Стул был единственным. А комнату наполнял странный запах трав, скорее всего, исходящий от постели. Как он в ней спит с таким резким едким ароматом? Кстати, на постель он и указал. — Тут помягче, чем на этом табурете, разве что спинки нет. И сомкнул пальцы возле пояса, положив ногу на ногу. Эльфийка закрыла дверь и с интересом посмотрела на рунную ленточку ещё раз. — Что это такое? — Защита от нежити, призраков и младших даэдра. Можешь не верить, но она работает. Даэдра-паук даже двери коснуться не может. Это удивило её больше, и она неверяще уставилась на него. Он скромно улыбнулся. — Я — тот ещё параноик, миледи. А в этом мире монстры, нежить и натуральные демоны не выдумка, а объективная реальность. И данные меры предосторожности уже не раз спасали мою жизнь. Эленвен повела взглядом на его снаряжение. Он по очереди объяснил, что и где: — Раскладной нуменорский щит с арбалетом и крюком-кошкой на металлическом тросе с пружинами. Раскладной клинок. Лук Зефир, оружие одной моей хорошей подруги, которая умерла за свои исследования. Сумка из Коллегии. Весьма полезные вещи для выживания в местных непростых условиях. Раскладные щит и меч? Зачем? Изобретатель добавил: — И щит, и меч я сделал по памяти в Чёрном Пределе, в двемерских мастерских. Я видел их раньше, но не мог даже потрогать, потому что… ну, скажем, они были нарисованы. А теперь у меня есть их реальные прототипы. И они вполне рабочие. Тот же щит спас мне жизнь, когда мы впервые познакомились с Анной. Он выдержал удар сталгримового клинка. Так, понятно, что он имел ввиду, когда говорил про произведения искусства. Не только красота, но и практичность. Вот что он по-настоящему ценит. Что ж, двусмысленности в его предложении опять не угадывалось, так что альтмерка села на кровать, постаравшись остаться на углу, чтобы выдержать дистанцию. Тело ещё помнило жёсткую талморскую форму одежды, и сидеть с комфортом не получалось. А он видел, как она себя чувствует, и улыбался. — Элен, это не официальный приём и не разговор начальника и подчинённого. Веди себя, как тебе хочется. Это МНЕ надо соблюдать все приличия и держать дистанцию, а ты — как хочешь. Я просто позвал тебя побеседовать. Обо всём и ни о чём. О чём будет интересно. С Анной всё куда проще, она прямая, как стрела, и ведёт себя только так, как ей захочется. И она не любит много слов, она любит музыку и драки. Ну, и вкусно поесть. «Ему» следует держать дистанцию? — Ты так и не сказал, как тебя звать. Теперь он, вздохнув, расфокусировал взгляд. Глядел перед собой, не видя её. До того он как будто любовался ею. Но сейчас, пока он думал, его глаза не двигались. Словно в его обширной памяти не было имени, которое он искал. Поморгав немного, он вернул своему зрению фокус и ответил: — Не знаю. Довакину я назвался Неразимом, но это не имя, а название целого народа, почитающего честь и Путь Тени. Ещё они не общаются голосом, а исключительно телепатически. Анне я назвал имя того, кто изобрёл тот раздвижной мечик. Пьеро Джоплин. Одна каджитка из Коллегии постоянно звала меня Котом, потому что я показался ей сказочным Котом в сапогах. Ну, а чтобы дурачить куклу Мефалы, я назвался Чеширом. Это тоже кот, но из… другого мирочка, который называют Страной Чудес, но в которой все поголовно сошли с ума. Кот, который постоянно улыбается, телепортируется, исчезает и любит пофилософствовать. Вот кукла Меф из-за этого и впрямь думает, что я чокнутый. И из-за того, что умеет читать мысли, а в мою голову без приглашения заглядывать не рекомендуется. Так что я не знаю, как мне тебе представиться. — Ну-у, а если «Ангел»? Улыбка пропала, плечи опустились. Ой, кажется, попала в больное место. — Какой уж тут ангел без крыльев? Нет, сразу нет. — Ты сделал странное замечание. О некоей «кукле» Мефалы. Теперь это была ухмылка. — Скажи, Элен, что ты знаешь о даэдра? Ну, как местная и как магичка. Вдруг ты знаешь о них что-то, что отличается от моих знаний. Эленвен хмыкнула и сказала то, чему учили в академии: — Даэдра — это тёмные сущности. Первоначальные духи, обитающие в Обливионе. Чаще всего ими движет зло и жажда разрушения. Есть младшие по иерархии, есть старшие, есть даэдрические существа и даже растения. А есть их Лорды. Сущности столь могучие, что кое-кто почитает их, как богов. Мерзкие еретики… Парень посмеялся. — Еретики или нет, но они все подпитывают силу потусторонних сущностей, которые возникли задолго до того, как были созданы смертные. Для меня они не боги. По большей части я не считаю чем-то божественным всех духов, которым поклоняются смертные. Я видел и кое-что посильнее, чем эти сущности. — Как тот «Бог-Господь» из твоей песни? Он поправил: — Песня — не моя. Но я её запомнил и переписал. Её написал командир Шестой роты, в память о своих бойцах, погибших в том бою. А я подумал, что она придётся по душе нордам. И оказался прав. Как и другие песни. А ещё — да, возможно, если Создатель существует, то он однозначно более велик, чем все лорды даэдра и все аэдра вместе взятые. Прежде, чем Эленвен бы начала религиозный диспут, он задал вопрос: — Скажи, что больше — один Нирн, или вся Вселенная? Эльфийка почти без раздумий сказала: — Вся Вселенная, конечно. — Вот. И когда я говорю «Создатель», я имею ввиду нечто, что создало всю Вселенную, а то и не её одну. И оно при этом не утратило свою божественную искру, в отличие от ваших аэдра. Плюс, я ведь уточнил — ЕСЛИ оно существует. Если. А ещё есть некоторые вселенные, в которых не приходится сомневаться в существовании других потусторонних сущностей, для которых все лорды даэдра скопом — не больше, чем дети. И, поверь, я бы очень не хотел оказаться в такой вселенной. Где существует сорок тысяч способов подохнуть. И это только подохнуть. Она опять оказалась в небольшом ступоре. С-сколько? Она сама видела много смертей за свои несколько веков, слышала много, много читала… да даже участвовала в пытках в своё время, и очень была рада, что больше не приходится, а то отмываться потом долго. Но… сорок тысяч? Сорок тысяч способов умереть? — Н-надеюсь, ты не собираешься их перечислять. — Нет, конечно. Мне ещё дорого твоё психическое здоровье, а после того, что мне рассказал Довакин, я могу себе представить, насколько у тебя развитое воображение. Ой-ёй… Опять… Эленвен поморщилась и нахмурилась. — Зачем ты мне об этом напомнил? И это ты научил его так ругаться и… этому жесту? Пьеро пожал плечами. — Да. — Ч-что это вообще означает? Честно, я не п-представляю себе… Ага, не представляет… Представила, ещё как, во всех подробностях! А этот нахал, который научил того варвара этакой ругани и извращениям, ещё и смеётся! — Да это просто мне сослуживец в армии объяснил, что со мной сделает командир нашего отделения, если узнает, что я масло тырю со столовки. Эленвен ещё больше покраснела. Это где существует такая армия сплошь из мужеложцев?! Гадость! Но Неразим поправился: — Ну, это же не буквально. Но в армии в принципе культурно не разговаривают, особенно с равными по званию. Там слово «ебать» обычно означает ругань, начиная от выговора и заканчивая нарядами вне очереди. Ну, это когда я сам служил… да и когда мои предки служили тоже. Плюс, это человеческие войска, а ты представляешь себе, насколько люди могут всё сексуализировать. Только это далеко не приятный процесс. Правда, думаю, Довакин тогда именно это и имел ввиду, чтобы не слушать твои возражения. Немного собравшись с мыслями, Эленвен не удержалась от смеха. — Ага, а ещё он пригрозил Ульфрику, что заставит его поцеловаться с Туллием, если тот будет возражать. — А ещё хочу пояснить, почему с тобой он был груб, а Ульфрику он просто и без мата так сказал. Понимаешь, для Довакина ты в первую очередь — талморка, причём самая главная в Скайриме. Я не буду называть тебя так, как называют норды. А во вторую — женщина. Нет, это в третью, во вторую — эльфийка. Тебя он ненавидит, и есть за что, а Ульфрика, пусть и недолюбливает (тоже есть за что), но немного уважает. Плюс, он норд, он мужик и он ушёл на войну, хотя учился у Седобородых. И да, Дова спокойно может исполнить все свои угрозы, потому он и не стесняется в выражениях. Картина прояснилась. Теперь взгляд расфокусировала сама посол. Её ненавидели, как ненавидят весь Талмор скопом. Как лицо её страны. Это вот что Чешир имел ввиду, говоря, что хочет открыть ей глаза? Она подняла взор обратно на своего собеседника. — И… так повсюду? Во всей империи? — За всю Империю сказать не смогу. Возможно, столь же яростно вас не любят в Хаммерфелле. Но я там не был, так что тоже сказать не смогу. А вы не перестаёте сеять ненависть. Вы — в смысле Талмор. И, подозреваю, что у вас дома всё тоже далеко не так гладко, как вам хотелось бы. Просто я уже видел тоталитарные режимы правления. Ни один из них хорошо не закончил. Особенно те, кто решал пойти войной на весь остальной мир. Вы ведь сеете ветер. Знаешь, что бывает потом? Что придётся пожать? Насилие порождает насилие, кровь будет литься бесконечно, пока кто-нибудь не закончится. Боль и страдания, хаос, интриги и смерть… Тебе напомнить, чья это сфера влияния? Кого питают ваши страдания? Нет, не требовалось. И, смешно сказать, звучало, как часть проповеди… Эленвен грустно усмехнулась: — Говоришь, как монах-псиджик. А он был полностью серьёзен: — Я разделяю их философию. Что ещё делать, если они правы? Когда-нибудь ненависти станет просто слишком много, и смертные вымрут. Возможно, останется лишь нежить, которая будет лупить друг друга до тех пор, пока не забудет, как сражаться. И за что. Ещё мне непонятно, зачем демонизируют Ситиса, если он — это вселенское начало Изменения, и ему не понравится, если его детище станет навсегда неизменным куском камня. И, думаю, не нравится, что за последние тысячи лет здесь ничего и не менялось. Все расы ненавидят друг друга. Все ведут однообразные войны с однообразным периодическим успехом, история… не меняется. Почему его демонизируют, я знаю — из-за Тёмного Братства, которое создало целый культ, воспевающий смерть. Но ведь это же не его истинная природа. Если беспристрастно посмотреть на всё это, то мир обретает совсем другие краски. Альтмерка поражённо покачала головой. — После такого мне трудно поверить, что ты всего лишь человек, Пьер. Вот эту улыбку можно было назвать грустной. — Я не выбирал быть человеком. И думаю, что это какое-то наказание за что-то, о чём мне даже помнить запрещено. Наверное, проступок был серьёзный, раз я даже не знаю — я просто псих, или же действительно мог быть чем-то большим, чем человек. Эленвен прицокнула языком, представив себе сложность проклятия, способного сотворить такое. Такое бы мог сотворить только кто-нибудь из богов. Она сама и не предполагала, что существуют такие масштабные магические изменения. Но, видимо, всё возможно. — Почему же ты называешь себя безумцем? Я так до сих пор и не услышала чего-то неразумного из твоих уст. — Потому что ты думаешь, что у безумия есть какие-то привычные границы. Дядюшка Шео бы сказал, что да, безумие — это его грань бытия. Но на самом деле у безумия не может быть границ. А некоторые разумы могут быть настолько сложными, что понять их, при этом не сойдя с ума самостоятельно, невозможно. Мне кажется, что, раз уж до меня доебалась Мефала, то дядюшка Шео… думаю, ему нескучно наблюдать за тем, как я воздействую на чужие умы. И как я умею видеть души. Не то, что можно захватить в камни душ и использовать вместо магических батареек. А их суть. Их красоту. Их чистое сияние. Оно не может быть заметным глазу. Его нельзя увидеть в магическом спектре. В том спектре, который доступен местным магам. Да, в нём не было дара. Но, кажется, было что-то помощнее. Или просто хороший мозг. ОЧЕНЬ хороший мозг. До эльфийки с большим стажем в магии и в политике дошло, что это сияние, которое он якобы видит, ничто иное как ментальный конструкт… Однако… В его песнях было что-то… — Шпионка писала, что ты играешь на струнах душ. Ты можешь продемонстрировать? Парень смущённо улыбнулся. — Ну, на самом деле я не настолько хорошо играю. Ещё только учусь, до встречи с Анной и до этого нашего небольшого отпуска вообще не умел… Альтмерка напомнила: — Ты пишешь песни и рисуешь. Я всю дорогу сюда листала твою тетрадку, разбираясь в твоём языке. Странно, что ты не играешь. — Как-то не пригодилось. Ни в той жизни, ни в этой. Только сейчас раскрываю в себе это. Раньше я ни для кого не пел, пока меня Довакин не услышал в походе. Я не пою, когда у меня нет настроения. А на жизнь можно зарабатывать и другими способами… Эленвен мягко перебила, настояв на своём: — Зачем-то же ты меня пригласил. Я думала, что это действительно правда, будто ты играешь так, что даже моих разведчиков проняло. А они учатся мыслить без эмоций. Только… не так сильно, как ты. Они — обычные каджиты и эльфы. Поэт промолчал. Затем встал, вышел, зашёл в соседнюю комнату и быстро вернулся с… со странной формы не то лютней, не то объёмной скрипкой. Пробормотал себе под нос, пробуя струны: — Надеюсь, Аня меня не убьёт, что я её гитару взял. Хотя, убьёт, только если я её струны расстрою… Эленвен почувствовала странное облегчение. Из спины будто вынули стержень, и она наконец поняла, что это по-настоящему открытый разговор. В котором нет нужды сидеть смирно и следовать правилам поведения светского общества. Она легла поудобнее, поставив щеку на ладонь, уперевшись локтем в мягкий матрас. Ей нечасто доводилось слушать хорошую музыку. Особенно живую, из-под рук музыканта, который не играет ради других. Хотя слышала, что такая музыка обычно красивее всех. Вот он пробует сыграть одну мелодию, вот вторую. Немного, словно пытался вспомнить что-нибудь подходящее под настроение или обстоятельства. И, после минуты-другой раздумий, решил сыграть, наверное, самую известную свою песню: -…Горное око во мгле впереди, Ты с моих братьев взор не своди. Пусть небеса объяли пламя и дым, Дурина сын тобой храним… Тронул струны. Полилась мелодия. И… и это он сказал «немного»? -…Всё канет в пламя, знаю… Тогда сгорим, стоя рядом. Всполох озирая… плавящий жизнь. О Отец, услышь зов, стойко держись, и языки огня, увидим, вознеслись ввысь. …И если смерть в ночи, то мы погибнем все вместе. Пьём бокал вина напоследок. О Отец, услышь зов. Будь готов встретить Пламя ало-бурое на склонах скал… Обратились в пустошь небеса. Я вижу пламя… в горных отрогах. Вижу пла-амя… в кронах дубо-ов, Вижу пла-а-амя, души в ожогах, Вижу пла-а-амя… воздуха кровь… Теперь вспомнишь ли меня ты вновь? Когда падёт народ мой, Я отправлюсь за ним. Огонь в чертогах горных неумолим. О Отец, услышь зов, Будь смел и крепок. Пламя ало-бурое на склонах скал. Обратились в пустошь небеса! Я вижу пламя… в горных отрогах. Вижу пла-амя… в кронах дубо-ов, Вижу пла-а-амя, души в ожогах, Вижу пла-а-амя… воздуха кровь… Теперь вспомнишь ли меня ты вновь? Лишь ночь заполыхает, тотчас веки сомкну, Коль грянет тьма, то братьев уж мне не вернуть, Обрушен неба свод пологий на сей город одинокий! И под тенью, скрывшей землю, обращённым в бегство внемлю! Вижу пламя в горных отрогах! Вижу пла-амя в кронах дубо-ов! Вижу пла-а-амя, души в ожогах! Вижу пла-а-амя, воздуха кровь! Вижу пламя! (Видел я огнём объятый город…) В горных отрогах, Вижу пла-амя! (Кожа помнит жар огня!) В кронах дубо-ов, Вижу пла-а-амя, души в ожогах! Пламя ало-бурое на склонах скал… Пока он играл, наращивая и громкость, и напев, казалось, что он уже был не здесь. Его глаза, прежде смотрящие на Эленвен, словно перенеслись настолько далеко, насколько была эта песня отсюда. Последний отрезок звучал так, что она поняла, что шпионка имела ввиду. Он уже забыл, что «плохо» умеет играть. Он сильно недооценивал свои способности. И затем так резко закончил песню, разом вернувшись мысленно сюда, в этот мир. Да уж, не зря Шеогората называют ещё и покровителем творческих смертных. Такие всегда немного не от мира сего. А более «не от мира сего» человека она ещё не встречала. Причём в хорошую сторону, а не в плохую, как это обычно бывало. Отложив гитару (любопытный инструмент, такого она ещё не видела, парнишка смущённо улыбнулся. — Ну как? Просто… я никогда ещё не пел кому-то одному. Если не считать Аню. Но у неё идеальный слух, и… вот, в общем. Обычно мы поём с ней вместе. Первый эмиссар Талмора, на секунду забыв о своём титуле и должности, оценила, не обращая внимания на его круглые уши: — Это было… красиво. Очень. Мне тоже нечасто поют, тем более наедине. — Звучит немного двусмысленно. Лично я не собирался ни на что намекать. А ты? Забавно. Только что перед ней сидел совершенно другой человек, вот буквально миг назад. Застенчивый и смущённый, особенно если учесть его молодость и взгляды со скрытым восхищением. А сейчас на нём снова холодная маска видавшего жизнь странного существа, отрешённого от мира смертных и живущего в этом теле по принуждению, а не с рождения. Да, это была маска! Уж кому, как не послу и аристократке это понимать? Конечно, таких масок при дворах что Алинора, что Скайрима никто не носил, но… Альтмерка обратила внимание на то, как она лежит, и как он смотрит. Где-то внутри она радовалась, что согласилась на это приглашение и переоделась во что-то менее строгое, чем её униформа. А Тари всё-таки пошила этот наряд со всеми правилами и в соответствии с мерками. Когда Эленвен в последний раз смотрелась в зеркало, чтобы просто увидеть своё отражение? Не перед очередным торжеством или официальным приёмом, где требовалось выглядеть, как строгий посол от Талморского Доминиона, как грёбаный офицер, а не как женщина? Пожалуй, эта нарочитая отрешённость могла бы послужить не худшим зеркалом, чем обычное стеклянное. И всё его предложение послужило идеальным поводом, чтобы хоть немного отдохнуть от давления со стороны командования. К тому же, казалось, это был единственный человек, который не ненавидел её. Хотя бы не ненавидел. Говорил, правда, вещи, весьма далёкие от тех, что бы одобрили высокие чины или даже простые солдаты Доминиона… — Знаешь… я как-то уже не хочу спрашивать у тебя, во что ты веришь или как относишься к моим сородичам. Что-то подсказывает мне, что я услышу лишь то, что мои коллеги назовут ересью. А ты бы обвинил их всех во лжи и смог бы это доказать… Улыбка вернулась на его лицо. — С последним согласен, потому что мы открыто видим издевательство над реальной историей. Избитая тема, причём не только здесь. А вот как я отношусь к эльфам… Если оставить за скобками ваш нынешний национализм и то, что он для меня значит, плюс обычное для альтмеров высокомерие… Я люблю эльфов. В первую очередь именно из-за эльфиек. Вы все красивы. Я ещё не встречал эльфийки, на которой бы не задержал взгляда… Эленвен поддела его: — На мне ты довольно долго задерживаешь взгляд. Холодная маска почти не сделала паузы и выдала скупой комплимент: — Значит, тут есть, на чём его задержать. Затем добавила: — И, раз уж я настолько завладел твоим вниманием, то мне остаётся только… Он начал загибать пальцы, смотря в потолок. -…не показаться скучным. Не показаться грубым. Поддерживать моральный образ галантного кавалера. И держать безопасную дистанцию. Эти спокойные карие глаза опустились обратно к лицу альтмерки. А та спросила слегка недовольно, но наигранно: — Безопасную дистанцию? И тут он в лоб спросил: — Тебе по дороге сюда не снились сны эротического содержания? Эленвен не сдержала своего ошеломления. И её обалдевшее лицо красноречиво говорило о том, что он ткнул прямо в точку. Но он почему-то опять смущённо улыбнулся. — Извини. Я хотел проверить свою теорию. — Это какую? — Возможно ли в мире снов послать в чужой разум собственноручно сплетённый сон. Понимаешь, я умею иногда управлять своими сновидениями. Это происходит в промежуток между засыпанием и отключением и между полным пробуждением и утренней полудрёмой. После рассказа Довакина о его… весьма эмоциональном выступлении на мирном совете, где он поставил на место политиков, я подумал о твоём потрясённом виде, о его причинах и о твоей жизни. Плюс, мы ещё лично не встречались, а перед твоей «пташкой» я уже довольно ярко засветился. Она уже обыскивала наши с Аней комнаты пару раз. И потом, как я подумал, я понял, что минимум за последние полгода у тебя было не особо много личного свободного времени. Даже на сон, не говоря о чём-то большем. Вот и… постарался представить себе твой образ мыслей во всех деталях, когда провалился в очередной полусон, а там легче всего творить самые прекрасные картины. Нет нужды думать об обстоятельствах. Если только немножко. А потом подробно нарисовал пару сцен, которые должны были тебе помочь сбросить напряжение. Сбросить? Эти сны?! Ох, ей сейчас захотелось обматерить его так же, как Довакин орал матом на совете… Но она лишь гневно нахмурилась и прошипела: — Помочь? Да ты только хуже сделал! Эта вспышка гнева ничуть не задела его ледяного спокойствия. — Если тебя не затруднит, можешь описать, что ты видела? Я хочу убедиться, что это не совпадение, и что я действительно смог… — Да не пойти бы тебя туда же, куда нас Довакин послал? — Если тебе не нравится наша беседа, я могу её прекратить. Эленвен перестала метать глазами «молнии» и, всё ещё пытаясь прожечь в нём дырку, сдалась перед этим холодным лицом. И как бы ей описать эти… «сны»? -…Там… Там был человек. Примерно твоего возраста. И роскошная купальня с парилкой. Он… умело прогнал из меня весь пот какими-то вениками из берёзы и дуба. Это… было больно, но только поначалу. Потом было приятно, но жарко. А когда мы пили чай после парилки… Ну… Этого хватит? Парень немного покивал, пока она рассказывала, и уточнил: — Молодой человек, баня, парилка, чай… А потом инициатива оказалась в твоих руках? Нет, правда, за такие слова его бы взглядом стоило испепелить, если б она могла. Потому что он был прав! И ей было не по себе от этого. Тем более, что это прозвучало несколько буквальнее, чем должно было. — Как это всё перетекло в спальню, я не знаю. Но продолжалось там. И… пока мы… Он постоянно называл меня госпожой, звал по имени и говорил мне, что я прекрасна… Эльфийка не сдержалась, вспомнив эту сцену, повторявшуюся несколько ночей кряду. Она улыбнулась и слегка покраснела. Вспоминать этот сон было приятно. Где при этом находилось лицо мальчика и его… кхм, она решила не уточнять. Подумала, что Пьер и сам знает, если эти сны создавал он. Кстати, о нём. Его улыбку теперь можно было истолковать, как улыбку человека, довольного проделанной работой. Но он ничего об этом не сказал, только пояснил свои мотивы: — Элен, я потому и держу дистанцию, что знаю о твоих проблемах и знаю твоё положение в иерархии Талмора. Я не собираюсь воплощать эти сны в реальность… Что? -…Потому что не хочу ставить под угрозу твою честь как женщины, как эльфийки и как посла. А сны? Это всего лишь сны. Мало ли что может привидеться. Это же не кошмары Вермины, в конце концов. Это просто твои собственные фантазии из-за навалившихся на тебя проблем и от отсутствия свободного времени. Раздражение начало возвращаться: — Мои? После того, что ты сказал? Что это ты создал эти сны? Серьёзно? Он снова пожал плечами. — Я не маг. Я просто человек. И мой разговорник угодил к тебе в начале февраля. То есть, Восхода Солнца. Помнишь созвездие-покровитель этого месяца? Знак Любовника. Сволочь, улыбается… —…Забавное совпадение, не правда ли? Я правда хотел помочь. Хотя бы немного, чтобы тебе не было так тяжело и дальше нести службу. Можешь вспоминать этот сон, а можешь забыть, дело твоё. А можешь попытаться всё-таки выкроить время на более политически одобряемый союз. Неофициальный, разумеется, но хотя бы с альтмером, а не с человеком. Эленвен искренне спросила: — И как ты себе это представляешь? Кто-нибудь ещё, кроме тебя, думал о том, как мне тяжело? И кто-нибудь ещё будет обращаться ко мне по имени, проявляя ту чуткость, которую ты мне рисовал? А не будет раздевать меня взглядом или представлять, как делает это всё жёстко и против моей воли? Эта холодная маска начинает действовать на нервы. А ведь эти слова должны были пробить корку ментального льда. И он опять ответил почти без эмоций: — Я старался создать нечто приятное, в соответствии с теми понятиями о женской душе, которые известны мне. Что женщины любят, когда их в это время зовут по имени, что они любят, когда они желанны для мужчин, что любят, когда подчёркивают их власть. Ну, это в твоём случае. Что всё должно происходить нежно и с любовью, а не грубо и через силу. Я всё это видел со стороны, а не от лица мальчика, кстати. Там бы видеть ничего не получилось. Не знаю, от чьёго лица всё это видела ты. Она отразила эту безэмоциональность обратно: — От своего. И со стороны тоже. Не думала, что ты можешь так точно представить себе моё голое тело. — Я сильно преувеличил? — Нисколько. — Приуменьшил? — Ничуть. Чешир приподнял брови и чуточку кивнул, удивлённо поджав губы. Склонил голову набок. — Мне становится интересно, как тебе, высокой эльфийке и… военному офицеру, может нравиться представлять себе, будто бы я, человек, завожу с тобой роман? Честно, не вижу каких-либо объективных причин, кроме твоей усталости, сексуального голода и моих… творческих изысканий. Неужели я настолько привлекателен на твой вкус? Кукла Мефалы не в счёт, у неё приказ на моё соблазнение, это не зависит от её свободной воли, которой у неё и нет. Вот теперь альтмерка посмотрела на него оценивающе, мысленно отбросив все его умные слова. Жизнь в условиях холодов и опасности, а не тепла и сытости, как у альтмерских вельмож, позитивно сказывается на любом искателе приключений. По крайней мере, пока таковой ещё живёт. Это говорит о приемлемой силе, которая бы понравилась любой женщине. Он очень вежливо и обходительно себя вёл, говорил крайне разумно, знал тонкую женскую натуру и держался приличий. Очень вкусно готовил, пел, писал стихи, песни, играет на струнных музыкальных инструментах и был готов вести себя нежно и чутко, если дело дойдёт до любви. Только сейчас она вспомнила, что это человек, глянув на его круглые уши. И что он только что сказал. Пожалуй, такие мысли не подобают талморскому эмиссару. Она пожалела, что перед ней не альтмер. Что даже не эльф. И он не давал об этом забыть. Подумать об обратном было бы… безумно. Странно. Он не должен был даже рассматриваться в качестве любовника. Он и не вёл себя так, чтобы её к нему потянуло. Но всё работало с точностью до наоборот. И он был прав, у неё просто не было ни времени, ни возможности на посту посла Альдмерского Доминиона в Скайриме, чтобы развлекаться, слушая бардов или проводя ночи в компании симпатичных мужчин. В ней говорила замученная бесконечной работой женщина, а не талморский эмиссар и не чистокровная альтмерка. Но тут её смутила одна деталь: — А что ты сам? Неужели ты был бы готов возлечь с жестокой убийцей, высокомерной тварью и палачом, какой меня видят здесь? Неужели ты видишь только мою женскую красоту и благодарного слушателя? И, кстати, неужели ты не считаешь меня старой, как счёл бы любой человек, услышь он, что я раз в десять его старше? Человек улыбнулся. Так, будто он знал, что был прав, и был рад, что она сама к этому пришла. — Ты в другой одежде, а не в талморской форме, которая напоминает мне других фанатиков, думавших, будто их народ выше других. Ты выслушала все мои слова о том, как неразумно ведёт себя твой народ и ваша нынешняя правящая элита. И, более того, даже не возразила. А чем тебя смущает твоя красота? Тебе нельзя быть женщиной на твоей руководящей должности? И причём тут количество прожитых лет, если эльфы не стареют так, как люди? Двух- или даже трёхсотлетняя эльфийка может быть хороша собой, как человеческая девушка в семнадцать лет. Это глупо — мерить других по тому, как живёшь ты. И говорить потом, что это какой-то минус, что они живут иначе. Получается, если так посмотреть, то в его глазах перед ним не древняя старуха, а молодая женщина от двадцати до двадцати пяти лет в самом соку. Это льстило. И сильно. Но он опять ничего не делал, сидя в стороне. Прикоснулся бы хоть. Правда, мысли пришлось направить в более конструктивное русло и обратить внимание на другое. Как он сказал? Мерить других по себе — глупо? Эленвен впервые слышала что-то такое. Никто и никогда не говорил, что разные народы… просто разные. И это его упоминание о других фанатиках… Фанатиках? Хотя да, если попытаться взглянуть его глазами на талморцев, то среди них мало рассудительных и трезво мыслящих эльфов. Несомненно, такие есть на самом верху правящей элиты, но рядовые эмиссары, юстициары и солдаты… Увы. Они бы даже разговаривать с ним не стали. А ведь он очень умело зацепил её своими манерами и этими стихами. Настолько, что она позабыла, кем является. И дело уже было не в усталости, так как в дороге было не до бумажной работы. Передвигаться по зимнему Скайриму ой как трудно. Пришлось даже несколько раз сражаться за свою жизнь то с разбойниками, то со зверями, то с вампирами. Давненько, кстати, до этого путешествия, Эленвен не вспоминала свои боевые навыки. С ней постоянно был эскорт из минимум четырёх юстициаров боевой направленности, с которыми местные твари предпочитали не связываться. На этот раз ей просто было по пути с имперским контингентом. То, как те приветствовали братьев бури, попавшихся по дороге, коробило, но она предпочла не лезть в их разговоры. Она тогда была что для тех, что для других всего лишь альтмерской волшебницей, по каким-то своим причинам отправившейся из Солитьюда в Вайтран. И обе группы людей, недавно зачистивших пару разбойничьих логов, были очень благодарны ей, когда на них налетела шайка вампиров. Оставалось надеяться, что никто из них не знал, что это сама Эленвен, глава талморского посольства. А если и поняли, кто она, то решили промолчать. Она вернулась из воспоминаний о дороге в снегах к симпатичному лицу человека перед ней. Показалось, что симпатичным он выглядел только потому, что вёл он себя с исключительной вежливостью и настолько открыто и искренне, насколько это вообще было возможно. Уж для такой-то тонкой натуры, как он. Даже миг истинных чувств он поспешил скрыть за ледяной отстранённостью. Хорошо себя контролирует. Подавляет свои эмоции. Умело использует свои обширные знания. И прямо говорит о том, что и как делает. И зачем. — Скажи, ты только за этим меня позвал? Открыть мне глаза на то, что люди и эльфы — разные? Что мой народ сейчас совершает какие-то страшные ошибки? Которые ты уже видел где-то? Зачем тогда ты наслал на меня эти… дразнящие сновидения? Не могу поверить в то, что они были призваны помочь мне справиться с усталостью. Пьер немного усмехнулся. — Ну, я же не звал тебя ради того, чтобы затащить в постель… И, поняв, насколько двусмысленно это сейчас прозвучало, особенно учитывая её позу, потупил взор, бросив тот на постель. -…В том смысле, что не собираюсь с тобой спать. — Но ты бы хотел. Не отрицай. — Не настолько. Я предпочитаю не давать этим порывам волю, Элен. Это человеческое тело, оно так уж устроено, чтобы постоянно желать интимной близости. Я отношусь к нему, как к тупому животному, чьи аппетиты стоит только ограничивать. Эльфийка снова смутилась, как и тогда, в первый раз, когда он сказал нечто подобное. — И как же ты живёшь, если ты всегда как в тюрьме из плоти? Эта улыбка… она определённо выглядела приятно. — Ищу удовольствие в других вещах. Посвящаю свои мыслительные способности воспоминаниям о песнях, сопровождавших меня всё время в прошлой жизни. Как видишь, это позволяет мне творить. Это не мои песни, но их мне хватает, чтобы не сойти с ума. Ну, по-настоящему. Я не пишу стихов. Это довольно трудно даже на родном языке, не то что на здешнем. И пока ни один мой стих не возникал просто так, без подходящего эмоционального состояния. А те, что были… скажем так, писал я их не в лучшем настроении… — Не расскажешь? Он сдвинул брови и убрал улыбку. — Они не о любви. Я не люблю романтику. Она напоминает мне о том, чего я лишён. И мои стихи… это воплощённая безнадёжность и отчаяние. Голос предсмертной агонии гибнущей души. Прости, если можешь. Но я не стану омрачать наш разговор такими оттенками чувств. Краткий миг истинного лица. Не то чтоб Эленвен сомневалась в правдивости его слов. Просто… где-то за ними крылось нечто, похожее на настоящего творца. Ранимый дух которого создал себе холодное, отстранённое, чересчур разумное и циничное отражение, чтобы то защищало его от жестокого мира. Отражение, которое смотрело на всё вокруг через призму самых жестоких и бесстрастных мыслей. И у неё были подозрения, что это не единственная маска, которую он носит. Эльфийка благосклонно кивнула. — Хорошо… А он вдруг сказал: — Я как-то слышал, что ваши пытаются разрушить Нирн, как материальную тюрьму. А девятая «спица» в колесе Аурбиса укрепляет прочность всего мира, что мешает этой цели. Спроси себя — а никто не задумывался, что бытие смертных, это не столько ограничения и лишения, сколько испытания на пути к становлению Эт’Ада? Что божественность следовало бы обретать тем, кто познал, каково быть смертным и каково им приходится жить. И что такое вообще «жить». И что смерть — это не проклятие созданий из плоти, а лишь ещё один шаг на пути, избавление от смертной оболочки? Что люди в таком случае стоят дальше на пути, чем эльфы. Они ведь уходят из этого мира гораздо раньше вас… Альтмерка замерла. Да, может, она и назвала его псиджиком, но не думала, что он и впрямь может… Нет, он же не маг! Хотя, он уже несколько раз сказал, что знает о какой-то своей прошлой жизни. Возможно, раньше, когда-то, он и был магом. И, скорее всего, очень умелым, раз… Эленвен снова попыталась взглянуть на него беспристрастно. Как он это сам делал со всем и всеми вокруг. Попыталась представить себе, как он думает. Каково это, когда нет чувств? Когда тебе всё равно, какое у тебя тело? Ну, не в том смысле, что тебе было бы всё равно, кем быть, а всё равно, что ты не можешь быть никем иным. Выходило так, что ему далеко не всё равно. Просто он в любом случае с этим ничего не может сделать. За исключением своего творчества и воспоминаний о чьём-то другом. Не-ет, человек так думать не может. Может, телом он и безволосая обезьяна, зато его душа… Нет, всё равно понятно не было. Невозможно жить без эмоций! Можно научиться держать лицо, можно научиться думать холодно и цинично… но не так, как это делал он. Такому не учат… -…Но это необязательно непреложная истина в последней инстанции. Это моё личное наблюдение. И занятный философский вопрос. Это не научно доказанный факт, а личный выбор каждого. Каждый смертный сам выбирает, кем быть и что делать в жизни. Стоит только осознать, что нас держит здесь и что неизбежно случится, можно избавиться от страха, который держит всех в оковах. Это не очевидно, но все мы боимся чего-то, что нельзя истолковать иначе. Что произойдёт, если ты не выполнишь приказ начальства с Алинора? Что о тебе скажут, если заметят в обществе людей, если ты не будешь вести себя с ними подобающе? Что с тобой станет, если ты разочаруешь кого-то званием повыше, чем у тебя? Какая будет кара? Каждый его вопрос всё сильнее и сильнее заставлял задуматься. А он не заканчивал: — Безусловно, страх полезен. В определённых обстоятельствах. Он заставляет кровь быстрее течь по жилам, обостряет чувства и позволяет выжить даже в смертельной опасности. Но то, что заставляет всех — что эльфов, что людей, — мгновенно решать, что делать, чтобы выжить — бить или бежать — то же самое заставляет любого смертного подчиняться правилам общества. Иначе само общество развалится на куски. Но это не означает, что мы обязательно должны быть слепы и бездумно подчиняться вышестоящим. И улыбался. Странно так улыбался. — Мы сами решаем, во что верить и как быть. И сами оцениваем и выбираем последствия. Вот что такое — чистый разум. Даже я не избавляюсь от своих страхов. Они помогают мне успешно бороться за свою жизнь и за жизни каждого, кто мне дорог. За каждую душу. Пусть даже без сверхъестественных сил, в этом слабом и никчёмном теле из плоти. Я бы предпочёл металлический корпус, свободный от неконтролируемых эмоций плоти. Я бы почитал Бога-Машину, если б мог, но это лишь вымышленная религиозная концепция. Оставив сложные вопросы о страхах и последствиях на потом, Эленвен уцепилась за нечто попроще и незнакомее: — «Бог-Машина»? Помнится, ты уже говорил так, но про Нумидиума, у которого источником энергии был… получается, сам Лорхан. Странно, но прямо сейчас она не ощущала привычной неприязни при упоминании этого божества. А Пьер объяснил: — Говорил. Но это настоящее божество, только искусственное, созданное двемерами. И первым источником энергии первого прототипа было реальное Сердце Лорхана. Сердце Нирна. Его детища. А вот исконный Бог-Машина… Это… хммм… Он задумался, как бы ему объяснить это понятнее. И вдруг его лицо стало ещё более холодным, чем когда он надевал маску жестокого циника. А голос как-то страшно преобразился, хотя вроде бы принадлежал ему, а не чему-то ещё: — В плоти нет истины — только измена. В плоти нет силы — только слабость. Нет постоянства в плоти — есть лишь распад. Определённости нет. Но есть смерть… Кредо Омниссии. Жёсткость постепенно убыла обратно, и он глубоко вздохнул, глядя в никуда. А потом снова сфокусировал глаза на лице эльфийки, вздрогнувшей, когда его голос охрип и заскрипел. Успокаивающе улыбнулся. — Культ техножречества Красной Планеты. Люди, которых отвратила их плоть. Люди, выжившие после конца света в своём мире только благодаря механизмам, которые были построены их предками для создания приемлемых условий жизни в сухом и мёртвом мире. Они стали их почитать и канонизировать. И создали культ Бога-Машины. Божественной сущности, управляющей абсолютно всеми механизмами, созданными когда-либо, через Духов Машин, крошечных частичек воли Его. И верили, что когда-нибудь явится Омниссия, воплощение божества, которое приведёт человечество к светлому будущему… Он взглянул на свои руки. -…Они ближе ко мне, чем те, кто верит в светлых и добрых духов. Но я не могу так же, как они, заменять части своего тела на механизмы из металла. Так я ещё скорее сойду с ума. Можно было бы безжалостно вырезать нелогичное и эмоциональное правое полушарие моего мозга, чтобы заменить его на более совершенную вычислительную машину, но так я перестану быть собой. Если замена рук, ног или менее жизненно важных органов мало сказалось бы на моём рассудке, то вот мозг… Это несовершенный механизм. Плоть слаба, её можно повредить нагрузками, которые покажутся щекоткой для металла. Чуть горячее остывшего чая, и получишь ожог. Чуть надавил ногтем на кожу, и можно проткнуть её до крови. Попробуй поднять груз в тысячу фунтов, и надорвёшь мышцы. Едва холоднее весенней оттепели, и ты замёрзнешь без одежды. Но… мне нельзя. Нельзя быть кем-то, кроме как человеком. Поднял взгляд обратно на Эленвен. Эту улыбку она истолковала, как жест симпатии. — Так я ближе к вам, создания из плоти. Так Мы понимаем вас. «Мы» живём так же, как вы, и «нам» становится доступен ваш опыт жизни. Так мы можем наиболее точно оценить ваши параметры, ваши условия жизни и ваши недостатки… Человек, бывший на месте того, что сейчас скрывалось за его лицом, наконец вернулся обратно. Из этих карих глаз перестал сочиться холод, который был страшнее местного. Выждав, пока у Эленвен всё это немного уляжется в голове, он спросил: — Как тебе знакомство с Машиной? С одной из граней этой личности, с которой ты решила поговорить? Эльфийка поёжилась, пытаясь вернуть уют той беседы, с которой всё начиналось. — Ужасно. Это и есть твоё безумие? Или, вернее сказать, «ваше»? В тебе одновременно несколько личностей? Парень задумчиво хмыкнул. — Это… сложно. Личность-то одна. Просто «граней» много. Например, ты же сейчас общаешься со мной не как альтмерка или как аристократка, а как женщина. Эленвен возразила: — Я в своей жизни никогда не надевала столь чуждую и непонятную никому «маску» машины. Он согласился и продолжил: — Верно. И я не надеваю. Машина находится глубоко внутри и крайне редко выходит на первый план, если понимать под «маской» именно это. Она управляет таким большим количеством ментальных процессов, что невозможно ещё и быть на виду Машиной. Среди людей проще вести себя, как человек. Заодно я могу презрительно называть других «органиками», хотя на деле я ведь тоже не стальной и тоже такой же, как и вы все. И это позволяет мне с большей лёгкостью не делать разницы между одними органиками и другими. Чем отличаются одни антропоморфные, то есть, человекоподобные органики от других? У людей и эльфов по две руки и две ноги, одна голова, один мозг, причём примерно одинакового размера, кровь красная и вытекает из ран одинаково. Они одинаково чувствуют боль, если их ранить. Они одинаково болеют, разница между одним и другим совсем незначительна и зависит от личных настроек собственного иммунитета. Альтмерка хотела снова возразить, но он её опередил: — Хочешь сказать, что люди намного хуже обращаются с магией? Ладно, тогда вспомним Шалидора, который, на минуточку, основал Коллегию Магов в Винтерхолде. Норд, кстати. Представитель расы, которая ныне презирает магическое искусство. Или Азидал, величайший нордский мастер зачарования, который накладывал чары на Вутрад, секиру Исграмора. Да даже нынешние Седобородые, которые спокойно выдерживают Голос Довакина, который, на минуточку, полубог. Всё это настолько же индивидуально, как и физическое здоровье. Могу привести в пример Анну. Она тоже альтмерка, как и ты, вот только к магии она не имеет никакого отношения, а одним ударом способна свалить с ног Довакина. Девушка. Эленвен неверяще усмехнулась. Он рассказал, как: — Довакин как-то спросил у меня, есть ли у нас с ней отношения. Я ответил, что нет. Он, как истинный баклан, шлёпнул её по заднице. Ну, а так как она ростом ему по грудь, то ей пришлось сперва садануть ему по яйцам, а потом она уже добавила в глаз. Он аж отключился. Ей сейчас почти удалось не заржать в голос. Вот уж не знала она, что этот варвар и мужлан так огрёб от такой маленькой девочки! А Пьер не остановил сравнение людей и меров: — Вы одинаково любите, одинаково привязываетесь к семье, к детям, одинаково рожаете и кормите детей, в конце концов. И в чём настоящая разница? В том, что у тебя уши острые, и что ты живёшь дольше? Тут, наверное, только моя личная симпатия ставит тебя по чисто женской красоте выше любой человеческой женщины. И то лишь в моих глазах. А это уже вкусовщина. Любой норд может мне сказать, что я не разбираюсь в женщинах, раз засматриваюсь на эльфийку. Альтмерка хмыкнула. — Мои бы мне сказали примерно то же самое, узнай они про тебя. Пожалуй, в твоих глазах между нами и правда нет разницы. — Жаль, что никто другой не видит. А ты? Ты видишь? Или в тебе всё так же говорит женщина, уставшая от веков службы идеалам «высшей расы»? Эльфийка прислушалась к себе. После тех его слов о том, как работает страх… После очевидных сравнений людей и эльфов в глазах машины… Как тут можно возвышать одну расу над другой? Но тут вставал другой вопрос. Почему она? Чем она так приглянулась ему, что он именно ей открыл глаза? Если он борется за каждую душу, как он говорит. Она и прошептала: — Почему я? — Всё просто… Он, как и прежде, отвечал сразу же, если у него был ответ. И тот у него был: -…Ты — женщина и эльфийка. Двойная симпатия. И у тебя выбили почву из-под ног. Помнишь? Ты же первым делом спросила, что вы делаете не так, «где вы ошиблись», что вам на голову свалился Довакин. Ваши ошибки можно долго перечислять, но главное не в этом. Главное в том, что вам надо вынести из этих ошибок уроки. А почему ты? А чем ты хуже любого другого, кому бы я мог доверить услышать все эти слова? Чем лучше? А разве я говорю глупости? Разве на это можно смотреть, закрыв глаза? Разве можно осмыслить прежде немыслимые вещи, если тебе не огрели по голове своеобразной «кувалдой»? Да, не спорю, мой друг не отличается вежливостью и чуткостью. Но он исправно выполняет возложенные на него задачи. Эленвен поражённо покачала головой. — И как вы подружились, если вы такие разные? — Тоже просто. Я до сих пор не знаю, каким образом оказался в той повозке семнадцатого числа Последнего Зерна, когда имперцы везли Ульфрика на казнь в Хелгене. Будущий Довакин услышал от меня, как я дословно повторяю слова того, кого казнили до меня… Хе, а перед этим я проговорил шутку из моего прошлого. Если ты считаешь, что ты неудачник по жизни, то вспомни того долбоёба, который остался бы жив, если бы не выёбывался и дал жрице спокойно дочитать молитву. Один из братьев бури наорал на жрицу и первым вышел к плахе. Алдуин прилетел через пару минут. Идиот… Альтмерка согласно усмехнулась, но тут её смутило, что он сказал про слова этого идиота… -…Ну, а потом Довакин спас меня в том хаосе, потому что я наизусть знал всё происходящее прямо в тот день, поминутно. И потом тоже… Хм, вот смотри, меня же не было на том твоём приёме, на котором он оказался, так ведь? Первый эмиссар кивнула. Она бы заметила такого неординарного человека. Он не мог не проявить каких-нибудь интересных моментов. А сейчас… он вдруг состроил пьяную рожу, вытянул руку, будто держа кубок, и начал говорить, цитируя… — Внимание, внимание, послушайте меня! Я хчу сделать объявление… …Разелана! -…Я предлагаю тост за Эленвен, за нашу хозяйку! Фигурально, ррзмеется. Маловероятно, чтобы кто-то из вас захотел оказаться с ней в постели… Хотя… вы уже все почти с ней в постели, но всё же… Я, конечно же, выражаюсь фигурально, но… Ладно, ладно, уберите руки! Ладно уж, я буду паинькой… Он перестал строить из себя пародию на этого пьяницу и спросил: -…Мне продолжать? Эленвен просто моргнула. Он только что сказал всё, что сказал Разелан, отвлекая внимание от Довакина. Слово в слово. Тон в тон… — Впрочем, скоро мои знания о том, что произойдёт, исчерпаются. До того момента я бы хотел по мере сил повлиять на события. И, раз уж ты здесь, передо мной, и до сих пор внимательно слушаешь, что-то у меня да получилось. Мм? — И… и много ты знаешь? — Пока достаточно. Но мои вмешательства уже серьёзно направили известную мне историю по другому курсу, и я уже не знаю, что случится дальше. Ещё предстоит встретиться с основателем клана вампиров Волкихар, который вознамерился погасить Солнце… Эта новость ошеломила её как бы не больше, чем то, что он это знает. Ладно Алдуин, его уже должен был убить Довакин, которому это было предначертано. Но ещё один грядущий апокалипсис? -…И у меня есть несколько мыслей о том, как бы и его заставить раскрыть глаза на очевидные вещи, известные любому крестьянину. Правда, в отличие от тебя, это гораздо, ГОРАЗДО сложнее. — Как? Как ты собираешься его образумить? И как он хочет погасить Солнце? — Для этого ему потребуется осквернить Лук Ауриэля кровью своей дочери и выстрелить из него в Солнце. А пророчество о Тирании Солнца создал один из последних снежных эльфов, которого обратили в вампира на заре истории, а Ауриэль его не защитил. Разумеется, этот тоже хочет погасить Солнце, но не ради власти Детей Ночи, а из мести вашему божеству. И Лук находится буквально за его спиной. Он… просто ждёт, пока к нему явится какая-нибудь Дочь Хладной Гавани. Которой и является дочь Харкона. Кстати, милая девушка. И очень умная, хоть и наивная. Думаю, она бы одобрила мой план, но не методы, которыми я хочу огорошить её отца. Поэтому, когда мы с Довой попрёмся в гробницу, в которой она заточена собственной матерью, я не стану говорить ей, что собираюсь сделать. Он замолчал, так и не сказав, что всё-таки собирался сделать, чтобы вправить мозги древнему вампиру. Потом заговорил о другом: — И за последние полгода на Дову ни разу не было совершено покушение фанатиков Первого Драконорожденного. Первого в принципе, существовавшего ещё до Языков. Он сейчас служит Хермеусу Море и собирается выбраться из Апокрифа. Он знает Крик, которым можно подчинять себе волю других, начиная с земли и зверей, и заканчивая драконами. Это странно. Обычно покушение свершается ещё до того, как Довакин находит Рог Юргена в Устенгреве. Но в Устенгрев мы пошли ещё до того, как направились к Седобородым, а потом незамедлительно отправились за Древним Свитком с пророчеством Алдуина. Если нас до сих пор ищут, то напали бы уже на меня, так как я реже ношусь по Скайриму, как оглашенный. Или, как минимум, попытались бы взять в заложники и выпытать информацию о Довакине. Либо Мирак оказался умнее, чем я знаю, либо Херма Мора его предупредил, чем закончится его попытки вырваться из Апокрифа, либо Знающий… знает обо мне больше, чем я сам. В любом случае, я уже не знаю, чем закончится эта история, потому что я посоветовал Дове не помогать Септимию открыть двемерский ящик с Огма Инфиниум внутри. Хер не мог этого не узнать. Точно так же я советовал моему другу не читать его Чёрные Книги, если представится случай. Будь она прежней, Эленвен бы подумала в первую очередь о том, чтобы узнать от него, и как заполучить такой ценный даэдрический артефакт, и как найти Чёрные Книги. Но, во-первых, после его философских вопросов она уже не думала о том, как бы усилить позиции Талмора в Тамриэле. А во-вторых, раз он сам не советовал своему другу-полубогу этого делать, значит, это было, мягко говоря, опасно. И, учитывая природу и славу Хермеуса Моры, с этим было трудно спорить. Она ещё не спятила, чтобы мечтать о безграничном могуществе, не обращая внимания на возможность стать марионеткой даэдрического принца. Конечно, усилить свои магические таланты стало бы нелишним, но не такой ценой. Кроме того, из этих его слов следует, что он не раз проходил через эти события. И не два. И, раз он дословно процитировал Разелана и мог бы процитировать других точно так же, он бывал во всём этом уже столько раз, что потерял счёт. Кстати, это был ещё не конец: — Ещё Анкано, талморский агент в Коллегии Магов, был убит до того, как близость к Оку Магнуса вскружила ему голову, и он бы собрался стать очередным божеством с его помощью. И в итоге я без понятия, что там теперь произойдёт, так как его должен был убить будущий архимаг. А до того местная кандидатка должна была пойти в Лабиринтиан и упокоить древнего драконьего жреца Морокеи, в руках которого Посох Магнуса. Насколько я знаю, сейчас ни то, ни другое не случилось, и что будет, КОГДА Морокеи вырвется из-под чар, наложенных когда-то архимагом Ареном, мне не ведомо. И что-то мне подсказывает, что древний маг-лич, все эти века обладающий Посохом, куда лучше знает, как им пользоваться, в отличие от рядового мага, который будет просто тыкать этим посохом в цель, и тот будет вытягивать отовсюду магическую силу. Боюсь, как бы Морокеи не устроил нам всем пиздец похлеще Алдуина и Харкона. Потому что Око должны были забрать на Артейум. УЖЕ. Здесь мои знания дают сбой. А ещё ты… Он говорил это всё с расфокусированным зрением, а теперь посмотрел в лицо Эленвен. -…Ты лежишь сейчас и слушаешь всё это, ничего не говоря. По чесноку, после наших разговоров ты бы должна броситься докладывать обо всём наверх по командной цепочке на Алинор. Но… скажи мне, как бы ты посмотрела на меня, если бы рассказала мне что-то, чего вообще никто не должен о тебе знать, а я бы вдруг тебя предал похожим образом? Альтмерка представила и вздрогнула. Он бы стал для неё… она даже не знала, чем. Не знала, как бы ей описать всю глубину своего отвращения к такому предательству. И потом представила, как бы он посмотрел на неё, если она хоть словом упомянет о его существовании своему начальству. А он… он уже смотрел на неё, выжидая, что она скажет, будто хорошо представлял себе, кто она и что она будет делать. И взгляд этот был не теплее, чем когда он на миг стал Машиной. Как и его голос: — Если ты так сделаешь… что ж. Значит, этот мир действительно заслуживал того, чтобы его пожрал Алдуин, раз тут живёт такая подлость. А моё существование… действительно окажется бессмысленным. Какой смысл в моей борьбе за ваши души, если вы способны предать меня ради каких-то своих личных, приземлённых интересов? Власти. Мести. Идей о превосходстве одной расы над другими. Если для местных смертных нет ничего святого, то зачем мне здесь быть? И это была правда. Незачем. Если он по своей воле, в таком отвратительном для него теле, которое он считает не более чем тюрьмой из плоти, борется за них, а они бы стали так поступать… Нет, сейчас Эленвен ни за что бы не захотела предавать столь великое доверие. Даже от человека. Хотя какой это человек? Дух чего-то большего, заключённый в смертной оболочке настолько мощным проклятием, что даже у Принцев Даэдра (может, кроме Хермеуса) не нашлось бы идей, как развеять столь сложную магическую структуру. Если бы они этого хотели, конечно… И не стоит забывать, что у него оставалось как минимум две попытки, чтобы устроить Нирну новый Конец Света или выпустить в мир такое Зло, с которым никто не справится. А Эленвен не покидало ощущение, что он бы мог так сделать, чтобы отомстить за свою разрушенную душу. Она бы сделала, если бы знала, как. И если бы её так предали… Однако, сами эти слова и этот вопрос ставили её в такое положение, в котором… Он доверял ей. Немыслимо. Но доверял. Доверял настолько, что открылся предельно честно и бесстрашно. Как будто думал, что она и вправду может выслушать и не предать. Будто она была достойна такого доверия и таких опасных знаний. В разговоре с ним не хотелось выбирать слова или опасаться, что её не так поймут. Он мгновенно мог преобразовать чужие слова в своих мыслях в понятные ему вещи и уточнить любой вопрос, чтобы прийти к полному взаимопониманию. А ещё, он был милым. Для человека так просто чрезвычайно милым. Эленвен попыталась вновь отстраниться мысленно и не смотреть на него, как женщина. Да, как первый эмиссар Талмора, она не просто должна была, она была обязана сообщить обо всём этом командованию. Вот только останавливало то, что её выбрали быть достойной такого доверия. Как магу, он мог дать ей много интересных знаний, которые сами по себе могли повысить её потенциал. И он был в шаге от того, чтобы назвать её своим другом. А много ли у неё таких друзей? Тех, с кем можно было бы общаться обо всём? Говорить, не выбирая слова? И не бояться обсуждать любые вопросы, даже самые безумные? Не бояться показаться глупой, невежественной или смешной? Или слушать через раз откровенные двусмысленности, подозрительно похожие на шутки? Много ли у неё вообще друзей? ***