самый настоящий догги стайл

Бредли стянул с Макса синие джинсы, под которыми уже пряталось возбуждение и на которых уже виднелось пятно от естественной смазки. В школьной каморке уже стоял густой собачий запах. Это заводило еще больше: хотелось уткнуть носом в чужую промежность, откуда исходил чудесный, по мнению Бредли, запах; попробовать на вкус прозрачную жидкость, дотронуться пальцами и перетереть меж пальцев, а после засунуть их в исходящую обильно слюнями пасть. Однако желание вылизать и вынюхать сначала самому, а после предоставить такую возможность своему почти уже скулящему щенку. Поза крайне неудобная. Из-за спущенных к мохнатым коленкам джинс кажется, что вот-вот они рухнут на грязный пыльный пол. Руки Макса неосторожно впиваются в волосы и задевают чувствительные уши, которые быстро сокращаются в сладостной и мучительной истоме ожидания. Бредли понимает. Бредли чувствует, что затягивать нельзя. Ему нравится такой ничтожный и жалостливый Макс, что, подобно псу, готов растечься бесформенной лужей возбуждения, лишь бы его наконец-то вылизали. — Я знаю, что ты хочешь, — Бредли словно бы рычит, даже в их положении, когда Макс смотрел на него сверху вниз, — но нам нужно кое-что изменить. Бредли поднимается с колен и смотрит голубыми глазами в чужие. В темном помещении создается впечатление, что у Макса нет радужки – один зрачок на весь глаз. Будто этот мелкий пес снюхал дорогу на ободке грязного школьного толчка. Грязный шкодливый пес. — У меня есть просьба, — есть ощущение, что Макс от нетерпения недовольно топнет ногой, — Ты не должен молчать и пытаться быть тише, — и снова это глупое и недоумевающие лицо, иногда Бредли кажется, что он полюбил дебила, — без лишних вопросов, — сказав это, он резко развернул подростка к стене. Чужие ягодицы со вздернутым кверху хвостом даже во мраке комнаты выглядели соблазнительнее и красивее всего на свете. Мысли внутри распыляли внутри животное желание, хотя они оба были четвероногими, но друзьями друг для друга не были. Да даже парой они никогда не были. Как минимум так никогда не считал Бредли. Его устраивали отношения по принципу вытянутой руки. Он мог днем в коридоре сказать ему самую грязную гадость, а вечером стонать от узости и влажного рта Макса. Это было так рутинно и обыденно, что вошло в самую настоящую привычку. К категории вредных Бредли бы ее не отнес, однако какой-то неприятный осадочек имелся. Возможно, этому способствовал добрый и преданный щенячий взгляд Макса. Черная шерсть бы шикарно лоснилась и переливалась на солнце, но, к сожалению, из источников света у них был только телефон, кинутый на картонную коробку. На него то и дело приходили какие-то уведомления. — Че, папка пишет что ли? — спрашивает насмешливо Бредли и наконец-то приближается к душистым ягодицам, — или любовница? — руки уже разводят в разные стороны ягодицы, — не отвечай, я знаю, что кроме отца тебе никто не пишет. Нос упирается прямо под хвост и движется ниже. Бредли буквально лицом ощущает, как сокращается от волнения и желания анальное отверстие Макса. После опрокинутой вскользь насмешки парень замирает и это повисшее напряжение спадает в секунду, когда Бредли проходится горячим языком вдоль. Стон ударяется о стены тесной комнатушки и приятно ударяет по ушам. Идеально. Бредли ненавидит тишину. Ненавидит, когда тихо. Ненавидит, когда нельзя распознать эмоций другого человека и считать реакцию. Проводить по сморщенным складкам, игнорируя завитые длинные волосы, крайне приятно, а ощущение дрожи чужих коленок — и того лучше. Длинный язык лишь на кончик иногда проскальзывает внутрь. Бредли нравится это баловство. Пусть Макс почувствует, как ощущается его ребячество и инфантильность. Он хватается за упругую ляжку и чувствует сокращение чужих мышц, пока другая рука тянется к стоящему колом хвосту и держит прямо под корень. Бредли прекрасно понимает, что щенок хочет немного иного подхода. Макс хочет, чтобы его изнывающий и сочащийся смазкой член взяли в горячую лапу и проводили верх-вниз быстро-быстро. Осознание собственного превосходства перетекало из их будничной жизни в интимную. — Бредли, а ты можешь, пож…— договорить ему, конечно же, не дают. Чужой юркий язык входит слишком быстро и глубоко. Вырывается пошлый скулеж, а когда Макс пытается извернуться и повернуть голову назад, то в темноте видит только отблеск голубых глаз. Его движения не скрываются от Бредли, который склоняет голову в бок и вопросительно что-то хмыкает. Во всех смыслах прямо в жопу Макса.