Твари в черном

      Спустя два с половиной часа.       Я одним из первых вылезаю из клуба и, пошатываясь, иду к автобусу… Думается, что к автобусу. На деле же, обогнув здание, ноги несут меня совсем по иному маршруту… Чувства, мысли, эмоции мои совсем не здесь. Не в этом городе, не в этой стране и даже не в этом мире. Но где? Это мне нынче не ведомо.       

* * *

      Пройдя одну за другой хорошо освещенные улочки северо-восточной части Хельсинки, я оказываюсь в совершенно ином месте. В парке, я полагаю. Не слышно ни ветра, ни шума автомобилей, ни лая собак в спальных районах Кяпюля. Даже насекомые умолкли. Понимая, что здесь наверняка есть какие-нибудь личности, желающие заполучить мой рюкзак с бухлом, деньгами и прочими покупками с концерта, мне стоит развернуться и пойти к остальным. Мы ведь договорились встретиться через двадцать минут у автобуса! Но что-то все же тянет меня в глубь хельсинкского леса…       Лесом это, конечно, ну никак не назовешь, ибо это всего лишь вылизанный парк с частыми тусклыми фонарями, аккуратными ажурными лавочками с завитками и чистенькими асфальтированными дорожками, но в Хельсинки и так живет мало людей, в парках гуляет еще меньше, а после захода солнца вовсе можно не встретить вообще никого вплоть до самого рассвета, поэтому данное место вполне можно именовать пустырем. Несмотря на яркие ночи, хельсинкцам не особо-то хочется покидать свои уютные квартиры в столь позднее время, хотя сейчас всего лишь одиннадцатый час.       Теплый ветерок гуляет по прогулочным маршрутам парка, открытым верандам, детской площадке… Железные качели скрипят, сучья деревьев шуршат, шумя в низинах. Я же прусь по дорожке, уходя все дальше от города. Иду-иду… спотыкаюсь о камушек и носом лечу с холма. Естественно, прямо в кусты.       «Ай, черт!.. Больно, однако ж…» — расположившись в зарослях, я гляжу на разодранную дырку на джинсах и слизываю подступившую кровь. Коленка, которой я ударился, естественно, теперь в грязи, гравии и жухлой молодой траве — темно-зеленой и безжизненно серой, что несколько темней, чем привыкли жители более южных широт.       Внезапно меня накрывает чувство животного страха. Боюсь поднять голову вверх, думая, что… там кто-то есть. Я едва не вскрикиваю от ужаса, почуяв на себе чей-то тяжелый долгий взгляд. Проходят секунды. Может, уже и минуты. Я точно не знаю, сколько, ибо сижу с рюкзаком в обнимку, не двигаясь и слушая лишь стук своего дергающегося, подобно наркоману под дозой, сердца да шорохи со стороны.       «Господи, почему ж я так сильно пугаюсь? Даже, если кто-то смотрит на меня, что в этом такого? Это просто парк… просто парк… Нет! Твою ж бабушку! Почему мне так страшно?..»       Тогда я поднимаюсь и оглядываюсь по сторонам. Как и ожидалось, никого тут нет и в помине. Поспешно откинув волосы назад, я подбираю рюкзак, отряхиваю джинсы и продолжаю настороженно двигаться по тропинке. Вдруг меня настигает странное ощущение… а где это я, собственно? Где моя милая дорожка? Где, черт возьми, город?       — Хэй, есть тут кто?.. Хэ-э-эй! Боже, что здесь происходит?!       — То-о-о-оми-и-и-и… — шепчет чей-то едва различимый голос в темноте.       — Кто ты? Или… что ты? Откуда ты меня знаешь? — тишина. — Ну не молчи же!.. — никакого ответа.       Я оборачиваюсь и вижу за спиной тень ростом чуть ниже меня с морщинистыми тонкими лапищами, длинными когтями, обвитыми каменными потрескавшимися лозами. Они вылезают из-под черного плаща, полностью накрывающего лицо незнакомца, оставляя его личность для меня загадочной, подобно старинным нераскрытым делам детективов прошлых поколений.       — Господь! — я от страха отшатываюсь в сторону. — Эй, парень, иди домой, кончай тут людей пугать! Это вообще не смешно! — тень молча тянет ко мне свои тоненькие мертвечинные ручки. — Молчишь? Оглох совсем, да?! Я ж тебе сказал, отвали от меня!       Это нечто двигается ко мне, вообще не колыхая траву и не ломая тонкие веточки, коими усеяна земля. Оно… летает? Прищурившись, я разглядываю на шее твари большой серебряный крест с красным камнем. Он ярко-ярко сияет в свете луны и неба чистейшей апрельской ночи. Вот теперь-то я понимаю, что столкнулся не с очередным подростком-шутником, не с обезумевшим лесником или смотрителем парка, и даже не с алкашом, натянувшем на себя занавеску и в сумерках пошедшем гулять (у нас и такое бывало). Это вовсе не человек. Не животное. Не игра света или удачное пугало для огорода. Это… хамэ.       Хамэ — это дух или привидение, но я бы назвал это «бессмысленной повесткой с того света». Обычно это и есть человекоподобные вытянутые фигуры в плащах, с жуткими серыми лапищами, похожими на руки совсем уж пожилых людей. Они, как и полагается, длинные, морщинистые да с обвисшей кожей. Появились хамэ, если верить преданиям, еще очень давно. Тогда, когда люди только начали чествовать богов и магию. Во всяком случае, так рассказывают на курсах по истории мироздания и мифообразования. Древние язычники даже говорили: «Не пугай хамэ, ибо это как жизнь твоя. Напугаешь — потеряешь».       Знаю-знаю, звучит оно весьма странно и запутанно. Но на самом-то деле: хамэ — это лишь подвид призраков и у них особо-то и нет никакой задачи. Просто это жестоко убитые или раненые жизнью души, блуждающие по Земле в поисках мести и искупления. Но они его не найдут, ибо лишь видят этот мир, паря по нему да упиваясь страданиями оттого, что нельзя уже ничего исправить и вернуться в жизнь. Понятное дело, говорить хамэ не могут, но зато слышат хорошо. Влиять на что-либо здесь, то есть, в мире живых, они тоже не в праве. Не их это воля.       Бред — все это, конечно, насчет смерти от одного лишь вида хамэ. Я их уже, получается, не раз видел. И уже не боюсь. Они немного любопытны и любят понаблюдать иногда за живыми, вспомнить молодость, так сказать. Но простые смертные их не видят. Только маги. Но все же… это странно, что Смерть послала его в Хельсинки. В столицу, черт возьми, Финляндии! Это крайне странно, ибо хамэ бояться нас, живых, поэтому к людям почти не выходят. Так что оно — именно то, что тревожит меня в данной ситуации. Тут тогда есть лишь один возможный вариант: это не хамэ, а обличье чародея. Иногда маги любят превращаться в хамэ, чтобы путать и заводить души в ловушки, где они делают из них эссенции. Души — хороший способ для получения дополнительного могущества, которое ой как нужно им, магам.       Но вот зачем им я? Меня не запугать, пыль и эссенцию не создать… Вряд ли чародей (стало быть, могущественный, коли может разные облики принимать) будет тратить время на то, чтобы пугать заблудших школьников-алкашей в лесопарке ночью.        — Ита-ак… Ты, значит-са, уходить не будешь? — протягиваю я, держась настороже и ожидая нападения со стороны чародея, коли уж это чародей. — Но ты меня звал, а значит — не хамэ. Они говорить не могут… Молчишь? Так я и думал, грязный лжец.       Глаза незнакомца сверкают белым, пронзительно ярким, как луч фонарика, светом. Он подбирается все ближе. Тогда я инстинктивно отпрыгиваю к трухлявому пню посреди поляны и начинаю выжидать. Призрак двигается ко мне. Я ловлю себя на чувстве, как меня разжигает изнутри, как кровь быстро бегает по жилам, бурля в адской агонии. Адреналин… вот и он. А значит, магия! Нет-нет, это же невозможно…       Тень тоже не мешкает и принимается скакать по поляне, выпуская изо рта плески кислоты в мою сторону.       Мои руки беспомощно трясутся, когда лжехамэ подбирается ближе. Теперь я чувствую столь чудовищный страх, что он переходит через эмоции, становясь чем-то большим… Все внутри пылает, полыхает туманным маревом… вены выползают наружу и вмиг чернеют. Я сжимаюсь, меня сотрясает, перед глазами начинают расползаться кровавые круги. Кисть, опалившись ближе к кончикам пальцев, испускает поток жидкой магмы прямо в лицо незваному гостю. Лжехамэ взывает от боли, уже улетая в заросли.       Я чувствую, как кровоточат глаза, а щеки краснеют, синеют и бледнеют одновременно. Все уходит из-под ног, но я и не думаю терять сознание. С появлением новых вен, теперь уже на предплечьях, все становится только хуже. Мне отныне кажется, что я начинаю терять контроль над телом. Оно само материализовывает львиную порцию пламени, частичка которого прыгает на сухие корни деревьев, и огонь вмиг охватывает поляну. Тварь, понятное дело, давным-давно пропала. Все происходит прямо на моих глазах, но я не в состоянии что-либо сделать, тело будто сковано… Наконец меня отпускает, я мешкаю немного, но тут же прихожу в себя. А вот сейчас точно нужно скорей бежать отсюда, иначе я сгорю вместе с этим чертовым лесом!       

* * *

      Когда я вылезаю из колючек и зарослей, то перевожу дух и, уже не так активно дыша, спешу к выходу из парка. Деревья, кустарники… все полыхает алым пламенем смерти. Благо, кто-то из местных уже додумался вызвать пожарную команду. Улицы, повороты, переулки… превозмогая топографический кретинизм, которым я страдаю с рождения, мне все-таки удается выбежать на искомую дорогу, где еще о пожаре слыхом ни слыхивали. Там еще стоит наш автобус, а возле него как раз курят Матти и Антеро, последний из которых сжимает в руке бутылку дорого вискаря, а под мышкой коробку конфет и статуэтки команды «Lustful».       — О, жирный! Откуда так торопливо несешься?.. — настороженно спрашивает меня Бык.       — Да так… ни… ниоткуда… Фух! Ах, Теро, ты у нас, вижу, теперь романтик? — я издевательски хихикаю.       — Эй! Тебе вломить?       — Во, Томи, и я тоже самое говорил! — Матти съеживается от смеха. — Скоро уж поедем, ждем остальных… О! Вспомнил солнце — вот и лучик, — он украдкой кивает на нашу шайку алкашей, лениво выползающих из клуба. Сам Молния пересчитывает всех и первым ступает в автобус, который оказывается не запертым.       Один за другим, бухие, грязные, потные (а некоторые обдолбанные, облеванные и с фингалами под глазами) вваливаемся мы в автобус. Половина ребят уже распласталась прямо в проходе. Я же ползу к своему месту у окошка, раскрываю форточку, достаю из рюкзака карманное зеркальце и смотрю в него: вен, крови и испарины на лице как ни бывало. Все в целом хорошо. Единственное — побаливает колено из-за пренебрежения джинсами без дырок и фонариком перед ночной прогулкой. Я решаю попробовать поспать — все равно ехать долго… Из этого полусонного состояния меня выводит голос водилы.       — Ой!.. А вот и… ик! вы!       Голос Юхани дрожит, растягивается, а его обладатель заикается больше обычного — выпил, оно заметно. Алкаш вонючий, гад дрожащий! Чтоб его…       — Ты что, бухать тут вздумал?! — орет на него Теро. — Как мы теперь до дома добираться будем?!       — Да я же… это… ну-ну… ик!.. не-немножко-о!       «Ох уж эти семейные драмы…» — ухмыляюсь я, радуясь в тот же миг тому, что пока еще смертные не придумали дельного способа мысли читать.       — Какой тут немножко?! Ты обалдел? Да я сейчас более трезвый, чем ты! –восклицает Дима, который также известен тем, что почти нигде не появляется без бутылочки водки, получив отсюда крайне стереотипную, но в наших кругах непопулярную кличку Русич. Хотя сейчас он и вправду кажется адекватней, да и к тому же стоит на ногах уверенней, чем Юхани.       — Вези, — Бык бьет кулаком по огнетушителю в проходе. — Как хочешь вези! А малолетки тебе помогут! — он кивает в сторону нашей компашки. — Жирный, девка, тот фиолетовый фрик, ну и… Снеговик! Давайте, в темпе! Через час меняться будем!       

* * *

      — Налево! Нет же, твое лево!.. Тупица! Гони вправо! — вопит что есть сил Вуоринен. — Там дерево!.. Бабка!.. Ребенок!.. Бабка с ребенком!.. ФУРА!.. — автобус, едва не впечатавшись сзади в фуру, заворачивает на дорогу сквозь лесополосу. Теперь и вовсе темень, как в готском гардеробе, ибо та вообще не освещаема. Я же стою рядом и клюю носом, пока Пирка сама все разруливает. Клевая она, все-таки! — Сейчас сюда, нет… сюда! Разворачивайся!.. Черт! Береза! Нет, она не там! БАБКА!..       — Зна-знаешь, куда, ик! эту ба-бабку себе за-засунь?       — Завались, Карканен!.. ОЛЕНЬ! ТАМ ЧЕРТОВ ОЛЕНЬ!       Резко повернув вбок, Юхани все-таки сносит животное, но тут же пулей сваливает с места преступления. Меня заносит в сторону, и я влетаю в дверь. Там же пока и остаюсь.       — Ну ты и дятел! — Вуоринен что есть сил бьет Карканена по тому месту, где у него имеется зачетный «загривок», представляющий собой на деле кучу неопрятных волос. — Оленя задавил!       — Это ты, Пирка, олень! А там был лось!       — Ой, Алекси. Ты-то уж молчи лучше!       

* * *

      Четыре часа спустя.       — Подъем! При-приехали! Ва-валите уже отсю-сюда!       — Уходим, уходим… Взвод! А НУ-КА ЖИВО ВСЕ ВСТАЛИ! Мы дома! — орет Молния.       Матерясь и спотыкаясь в полудреме, вся алкашня покидает автобус.       — Ух! Наконец-то свежий воздух!..       — Все! Я с вами больше не поеду! — Пирка вставляет подзатыльники всем, кому хотела, воспользовавшись нерасторопностью наших алко-барыг, забирает остатки бухла да вкусных ништяков, и спешит домой. — Бон вояж, козлики!       Юхани же заводит автобус и, виляя по пустой автостраде, уезжает прочь.       Я тоже хочу было свалить, но тут раздается звук уже местной полицейской сирены отдела Тохмаярви. Увидев пьяную толпу из тридцати с лишним особей мужского пола, случайный служащий правопорядка выходит из тачки и обращается к нам:       — Эй, молодежь, чего в такое время гуляем? На часы смотрели?       — Да так, служивый… с концерта едем…       — Ах, с концерта. Ну, тогда не смею вас отвлекать, коль буянить не будете.       — Чего вы тогда тут вьетесь? — пищит Эса. — Идите своею дорогой!       — Полегче, гражданин! А если я тебя оштрафую или за хулиганство на учет поставлю? Не боишься, не?       — Да какой уж там… — ехидно протягивает Коскинен.       — Ну-ну… В общем так: — походу, полисмену наскучило судачить на случайные темы с Эсой, и он решает показать всем, кто здесь босс. — Если через десять минут еще хоть кого-то из вас увижу тут без уважительной причины, то в участок заберем, смотрите!.. А сейчас, сержант Рамонен, — полицейский кивает своей коллеге. — Мы едем патрулировать другой район!       — Ха-ха, — ухмыляется обнаглевший Эса. — Что вы в такой час патрулировать собрались?       — Значит так, мальчик!.. — взрывается было коп.       — Тише-тише, товарищ офицер, — самоуверенно проговаривает сержант Рамонен. — Едем. Не будем тратить на них время… Мой племянничек Эса — мальчик ответственный. Но! Если хоть одну жалобу увижу — штрафов не оберешься, смотри у меня. И матери твоей все расскажу!       — Только не маме, теть Нура…       — Отставить неформальную лексику! Сейчас я для тебя сержант Рамонен!.. Что ж ладно, до скорого, детишки, — стоит тете Нуре закончить нравоучения для Эсы, полицейские усаживаются в машину и поспешно сваливают.       — Да ну вас… — выдает Алекси. — Лучше уж дома посидел бы, в приставку поиграл… Эх, ладно, идем к тебе, Луковица. Нам еще перед твоими объясняться, что я делаю в ста пятидесяти километрах от дома в такой-то час.       — Папа-то не против, мама на соревнованиях, а вот Ансси…       — Думаю, мы договоримся.       Попрощавшись со всеми, обменявшись контактами с новыми знакомыми и забрав свою долю от бухла, мы отстраняемся от группы алко-шествия и удерживаем путь в сторону Алатие.