Kneel

Гоуст отпрянул так быстро, что Соуп даже не успел понять, что произошло, как кулем упал на пол. Он осторожно посмотрел в сторону лейтенанта, пытаясь поймать его взгляд, надеясь по его глазам понять, что ему делать дальше. Но британец даже не смотрел на него, всем корпусом повернувшись в сторону коридора, словно что-то там заслуживало его внимания больше, чем распластавшийся по полу сержант. От этого что-то настолько больно кольнуло в груди, что МакТавиш мгновенно протрезвел. — ЭлТи? — тихо позвал он дрожащим голосом, ещё даже не зная, что сказать, но лишь бы как-то достучаться до лейтенанта, оправдаться, заставить его вновь взглянуть на себя. Перепуганные мысли метались, как тараканы на ночной кухне, и Соуп никак не мог поймать хоть одну из них. Он был растерян и напуган, и корил себя за то, что не смог удержать язык за зубами. Можно же было просто отшутиться, наговорить Гоусту всякой ахинеи, сбить его с мысли. Тот же видел, насколько Соуп пьян, он бы поверил, что сержант сейчас не скажет ничего вразумительного, и, может быть, Джон бы отделался строгим выговором и парой нарядов вне очереди. Но глупый мозг МакТавиша, видимо, сговорился с не менее глупым сердцем и как на духу выдал самое сокровенное, то, что он раньше всегда за рёбрами хоронил, за короткими взглядами прятал, старательно шифровал между строчек, лишь бы ни одна душа не узнала. Лишь бы Он не узнал. — ЭлТи, пожалуйста… — Соуп уже был готов натурально умолять, если бы не был уверен, что уж тогда Гоуст окончательно в нём разочаруется, но что ещё он мог сделать? Но лейтенант не стал дожидаться, пока МакТавиша осенит. — Завтра в восемь утра в мой кабинет, — угрожающе рыкнул он и, так ни разу и не взглянув на сержанта, быстро ушёл. Джон ещё какое-то время посидел, пытаясь переварить всё произошедшее, но мозг коротило от всё ещё бушующего в крови адреналина, а в животе неприятно тянуло от страха. Он не знал, чего ждать от завтрашнего дня. Британец его не убьет, конечно, иначе он сделал бы это сразу, но что тогда? Его попрут из армии? Или только лишат звания? Бобже, лучше бы ЭлТи просто его избил. Ожидание и неизвестность были хуже любой боли. А ещё старший в нём явно разочаровался. Соуп старательно гнал от себя эту мысль, но она всё равно скреблась где-то в подкорке. Он даже ни разу не взглянул на него. Из-за чего? Из-за отвращения? Наверное, лейтенанту было мерзко из-за того, что Джон так прямо объявил ему о своём желании. И уж точно не стоит забывать, что шотландец так глупо спалился на том, что подслушивал. Для такого замкнутого человека, как Гоуст, это уж точно было серьёзным ударом. А ведь сержант просто глупо оказался не в том месте и не в то время. Хотя, чего уж себя обманывать. Он мог сразу уйти или мог подать какой-то сигнал, чтобы предупредить людей о своём присутствии, но он предпочёл этого не делать. Ему было слишком любопытно, слишком хотелось залезть туда, под кожу лейтенанта, узнать о нём всё, что можно. Запустить пальцы в незащищённое нутро. Так что толку было теперь об этом жалеть? Оставалось только надеть метафорические штаны взрослого человека и разгребать то дерьмо, которое сам же и развёл. И хотя в такой феерический пиздец Джон ещё не попадал, он никогда не бежал от ответственности. Поэтому мужчина с кряхтением поднялся и медленно побрёл в сторону своей комнаты. Едва ли у него осталось больше чем пара часов сна, так что не стоило их упускать. И пусть в груди всё сжималось от ужаса, он встретит опасность лицом к лицу, так же, как и всегда. Но поспать ему так и не удалось. Как бы Соуп не храбрился, навязчивые мысли всё равно продолжали преследовать его, каждый раз подкидывая всё более ужасающий сценарий. Так что, когда он утром возник на пороге у Гоуста, видок его оставлял желать лучшего. Всклокоченный, с лицом нежно-зелёного цвета, своими мешками под глазами он мог дать фору даже боевой раскраске самого лейтенанта. Но британец этого не заметил, он опять даже не взглянул на сержанта, лишь приказал ему жестом подождать, пока сам что-то дописывал в документах, что были в беспорядке разбросаны по его столу. Джон осторожно подошёл ближе, не решаясь даже присесть без разрешения, и начал терпеливо ждать, попутно разглядывая стол лейтенанта, чтобы хоть чем-то себя занять и отвлечься от тревожных мыслей. В сами документы МакТавиш решил не всматриваться. ЭлТи его, конечно, старательно игнорировал, но снова попасться на попытке сунуть нос не в своё дело не хотелось. Так что он кинул взгляд на помятую, почти пустую пачку сигарет на краю стола и походную зажигалку рядом с ней. Добротная зажигалка, крепкая на вид, надо будет прикупить себе похожую. Сам Соуп, конечно, не курил, но в поле случалось всякое, и надёжный источник огня лишним не будет. Дальше стояла простая металлическая кружка с остатками какой-то жидкости на дне. Сержант украдкой потянул носом. Определённо, кофе, в помещении ещё слабо чувствовался его специфический запах. Джон с трудом сдержал завистливый вздох. Сам он не успел выпить кофе и сейчас не отказался бы даже от той быстрорастворимой бурды, запасы которой хранились у них в комнате отдыха на самый чёрный день, ну и ещё для отдельных извращенцев, которые предпочитали это безобразие нормальному свежезаваренному напитку богов. Отогнав от себя очередные печальные мысли, Соуп повнимательнее присмотрелся к самой кружке. Её матовые бока украшали многочисленные царапины и вмятины. Это что же надо было с ней делать, чтобы так помять металл? Фантазия тут же нарисовала картину, как взбешенный Гоуст швыряется этой кружкой в особенно нерасторопных рядовых. Что же, если это действительно так, то ему в лоб она сегодня точно прилетит. Ровно промеж глаз, уж в меткости лейтенанта МакТавиш не сомневался. Больше на столе, кажется, не было ничего интересного, но, окинув его ещё раз блуждающим взглядом, шотландец уловил какой-то слабый блеск. Присмотревшись повнимательнее, он разглядел полупустой блистер таблеток, почти скрывшийся под кипами бумаг. ЭлТи заболел? Таблетки не выглядели знакомо. Большие, овальной формы. Он бы такие точно запомнил. Строгая, без лишних деталей упаковка давала понять, что это не просто какие-то витаминки. Но когда Соуп прищурился, чтобы прочитать название, на блистер с громким хлопком приземлилась папка с документами, рассыпая вокруг себя листы бумаги и полностью погребая таблетки под собой. Шотландец от неожиданности вздрогнул, а когда следом раздался холодный голос, вздрогнул ещё раз. — Твоё неуемное любопытство дорого тебе обходится, ты так не думаешь, Джонни? Оказывается, Гоуст уже закончил со своими бумагами и, кажется, уже какое-то время просто наблюдал за сержантом. МакТавиш почувствовал, как у него краснеют уши. И от внимательного взгляда, словно у хищника, выслеживающего жертву, и от этого бархатного, чуть хрипловатого «Джонни», что своими вкрадчивыми нотками хватало Соупа и за яйца, и за горло. — ЭлТи, ты болеешь? — с трудом стряхнув с себя оцепенение, спросил Соуп, старательно игнорируя шпильку в свой адрес. — Глупый вопрос, на который ты знаешь ответ, — тон его голоса не изменился, но мужчина едва заметно прищурился. Ему это явно не понравилось. Шотландец непонимающе нахмурился, а когда до него дошло, одними губами чертыхнулся. Ну конечно же! Та доктор говорила, что выписала лейтенанту какие-то таблетки, и, видимо, это были именно они. А сержант, планировавший если не заболтать британца, то хотя бы как-то его задобрить, только сделал яму под собой ещё глубже. — Итак, Джонни, — Гоуст подался вперед, упираясь подбородком на сцепленные в замок руки. Его взгляд гипнотизировал, приковывал к месту, не давая даже шелохнуться. — Объяснишь мне, что же вчера произошло? Соуп вздрогнул. Если лейтенант собирается его наказать, то к чему весь этот допрос? Хочет ещё его помурыжить? Помучить неизвестностью? Едва ли вчерашнюю ситуацию можно рассмотреть двояко. Хотя, может быть, так ему удастся выкрутиться? Главное — правильно разыграть карты. — Да ладно тебе, ЭлТи! Я был настолько пьян, что своего имени не помнил, а ты всерьёз воспринял всё, что я мог там наговорить? — беззаботно рассмеялся МакТавиш, но под острым взглядом быстро умолк. — До этого ты никогда не врал мне, Джонни. И я надеюсь, не будешь делать этого и сейчас, — его низкий, рокочущий голос обволакивал, подавлял. Будто тяжёлая ладонь опустилась на загривок и давит вниз мягко, почти нежно, но настойчиво и необратимо, так, что колени дрожат, грозясь вот-вот подогнуться. И сержант не может этому сопротивляться. — Что ты хочешь услышать, Гоуст? — обречённо выдыхает он, смотря мужчине прямо в глаза. — Правду, Джонни. Лейтенант мурлычет это «Джонни» каждый раз, как будто за поводок дёргает. Как будто точно знает, что у Соупа от этого каждый раз сердце удар пропускает, и яйца поджимаются. Как магическое заклинание, от которого у шотландца в голове пусто, а в штанах — стояк. Он ни о чём другом думать не может, только на этом голосе концентрироваться, словно выдрессированная послушная псина на хозяине. — Правда тебе не понравится, — всё ещё пробует взбрыкнуть Джон, хотя отлично понимает, что уже плотно увяз в чужих сетях. — Это уже мне решать, Джонни. И вот опять. Он точно понимает, не может не понимать, как это на МакТавиша действует, но всё равно зовёт его, словно кошка с добычей играется. Загоняет в угол, перекрывая все возможные пути к отступлению. Прирождённый хищник. Соупу с ним не тягаться, он чувствует себя волком, загнанным во флажки. Со всех сторон преграда, а единственный возможный путь ведёт прямо под пули охотника. Что же, может, ему повезёт, и охотник в этот раз промахнётся? Он зажмуривается, глотает воздуха побольше, как перед прыжком в воду, и на одном дыхании выпаливает: — Ты мне нравишься. Я тебя хочу. До звона в ушах. Всегда и везде. На тренировке, на миссии, на совещании. Когда ты убиваешь, когда куришь, когда что-то там на своём чертовом британском рокочешь. Хочу трогать тебя, целовать, кусаться. Хочу встать на колени и отсосать тебе. Хочу, чтобы ты меня разложил на любой доступной поверхности в этом гребаном штабе и хорошенько выебал. Нравится тебе такая правда?! Последние слова он уже чуть ли не кричал и, закончив свою речь, тяжело задышал, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. Его запал иссяк, и он надеялся, что старшему этого хватит, и он не полезет дальше. Что всего, что Джон тут наговорил, будет достаточно, чтобы вызвать у старшего омерзение, и он не захочет и дальше разбираться в этом дерьме. Ведь самое ценное, самое дорогое, то, что в межреберном прячется, тёплое, кроткое, беззащитное, Соуп от него скрыл. Он был готов к тому, что Гоуст на корню пресечёт все его желания, но не уверен, что смог бы со спокойным лицом наблюдать, как лейтенант разнесёт в пух и прах ещё и его чувства. Но когда он поднял взгляд на британца, то не смог прочесть в его глазах ни отвращения, ни гнева, да вообще ничего, что ожидал там увидеть. Гоуст откинулся обратно в кресло, всё также внимательно наблюдая за сержантом, но он выглядел скорее задумчивым, нежели разозлённым. — И это всё? — наконец спросил он через некоторое время. — Эээ… Да? — поспешно гася вспыхнувший было приступ паники, осторожно ответил Джон. — Хорошо. Можешь идти, — едва заметно кивнул он и потянулся к очередным документам. Соупа как будто прикладом по голове ударили. — И это всё? — растерянно уточнил шотландец. — Да. Я не могу дать тебе того, что ты хочешь, так что нет смысла продолжать этот разговор, — хмыкнул Гоуст. — А как же нарушение субординации и всё такое? — неопределённо махнул рукой МакТавиш. Лейтенант снова отложил документы и тяжело вздохнул, потерев переносицу. — Джонни, одно только моё существование — сплошное нарушение субординации. Так что пока это не мешает тебе работать и ты можешь удержать член в штанах — это не моё дело. Считай это равноценным обменом. Я храню твои секреты, ты хранишь мои. — То есть, это компромат, чтобы я не растрепал твои тайны? — недобро прищурился сержант. — Мог бы так не напрягаться, я бы всё равно ничего никому не сказал. — Я знаю, Джонни. Британец мгновенно считал его раздражение и чуть склонил голову вперёд, словно хищник, готовый в любой момент оскалить острые клыки. — Но не доверяете мне, — даже и не думал отступать МакТавиш. Обида и нервное напряжение только подстёгивали его злость. — Думаешь, я тебе не доверяю? — светлая бровь скользнула вверх, скрываясь под балаклавой. — А разве нет? — запальчиво огрызнулся Соуп. — Ты же ещё жив, — словно это что-то само собой разумеющееся, хмыкнул Гоуст, неожиданно расслабляясь. Сбитый с толку Джон замер, не совсем понимая, что мужчина имел в виду. Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы сообразить. Лейтенант не позволил бы кому попало подслушивать его секреты. И если бы он нашёл виновника, он бы навряд ли его просто так отпустил. Это подтверждалось тем, что даже ни в чём не повинные солдаты, которым просто не посчастливилось вчера столкнуться с Гоустом, до сих пор ходили все перепуганные и шарахались от собственной тени, но когда попался Соуп… Поняв, что это он, лейтенант хоть и на пару мгновений, но успокоился. И, возможно, то, что сержант принял за обречённость, на самом деле было облегчением?.. — Тогда к чему было вот это всё? — снова начал закипать сержант. — Хотел удостовериться, что твои желания ограничиваются лишь физическим влечением, — пожал плечами старший. — А если бы нет? — оскалился шотландец. — Не хочешь, чтобы тебе в любви признавался какой-то мужик? — Я похож на человека, которому не класть на гендер? — голос его остался спокойным, но что-то коротко вспыхнуло в карих глазах, что-то такое, что Соуп не успел разобрать, но отчего будь у него шерсть на загривке, она бы встала дыбом. — Хотеть секса — это одно, Джонни, а вот испытывать чувства — это уже совсем другое. Это уже могло бы стать проблемой. — Почему? — непонятливо склонил голову Соуп, чувствуя, как внутри всё болезненно сжалось. — Чувства не рациональны. Поддашься им и будешь опасен в бою как для себя, так и для своих товарищей. — Говоришь так, будто знаешь это на собственном опыте, — хмыкнул Джон, стараясь скрыть горечь, подступившую к горлу. — Нет, но видел не единожды, — равнодушно ответил ему Гоуст. Он поднялся со своего места и, цапнув со стола сигареты, подошёл к окну. Открыв одну из створок, слегка закатал балаклаву и закурил. Яркое солнце высвечивало его профиль, скрывая в тени все остальные детали, хотя Соупу не нужен был свет, он уже давно мог по памяти нарисовать те крохотные дюймы кожи, которые лейтенант изредка позволял увидеть окружающим. Квадратный подбородок, всегда гладко выбритый, чуть впалые щёки, ещё не болезненно, но ЭлТи явно надо лучше питаться, чётко очерченные губы, которые с правой стороны пересекал глубокий шрам и уходил куда-то выше, под маску. Ещё один шрам змеился рядом, вдоль линии челюсти, и ещё один с другой стороны спускался к высокому воротнику водолазки, где скрывался. Джон каждый раз старался не думать о том, сколько ещё шрамов скрывается под одеждой. По комнате поплыл отчетливый запах дыма, и МакТавиш тут же поднял взгляд к потолку. В том месте, где должна была находиться пожарная сигнализация, торчали только жалкие обрывки проводов. Становилось понятно, почему лейтенант так бесстрашно курил прямо в кабинете. Между тем Гоуст сделал очередную затяжку и снова заговорил: — Если ты хочешь просто секса, то я не вижу в этом никакой проблемы. Тело — это просто тело, и у него есть свои потребности, а мы уже давно не подростки, чтобы придавать этому какое-то особенное значение. Но если ты ищешь любви, — Соупу показалось, что на этом слове в голосе лейтенанта звякнул металл. — То я настоятельно тебе рекомендую искать её за пределами казармы. Сержант осторожно кивнул, а затем, ни на что особо не надеясь, полушутя спросил: — Так если это просто секс, так может, мы… — Не со мной, Джонни, — резко прервал его мужчина. — А теперь иди, разговор окончен. Каким-то шестым чувством понимая, что вот теперь действительно пора сваливать, Соуп коротко отсалютовал и покинул кабинет, осторожно прикрыв за собой дверь. Оказавшись в пустом прохладном коридоре, он тихо выругался и прислонился к ближайшей стене. Чёрт, в какое же дерьмо он вляпался? Ему даже не хотелось думать об этом. Но, кажется, у всего произошедшего был один крошечный плюс. Он не знал, благодарить ли за это доктора или её волшебные таблетки, но не мог не заметить, каким более живым и открытым стал Гоуст. Да, он всё ещё был крайне скуп на эмоции, в основном сохраняя маску равнодушия и хладнокровия, ему было ещё очень далеко до нормальных человеческих реакций, но по сравнению с тем, что было раньше, это был огромный прогресс.