Реабилитация

«Его выбор — бросить всё, как есть сейчас, или раскаяться и двигаться дальше. Твой выбор — между рукопожатием и сжатыми кулаками. Решать тебе.»

      В ту ночь Догдэй так и не смог уснуть.       Время уже подходило к шести, а пёс все лежал, закрыв глаза, пока в комнате напротив сладко посапывал кот. Пёс понимал, что должен отдохнуть хотя бы немного, иначе проведёт завтрашний день — важный, расписанный чуть ли не поминутно — с мигренью и ужасным настроением, однако, сна не было ни в одном глазу. Слегка приподняв голову от подушки, он посмотрел на циферблат часов, висящих на стене — стрелки показывали 06:04.       Отлично. Просто превосходно.       Догдэй перевернулся на спину и уставился в потолок. До будильника оставался час, смысла пытаться уснуть уже попросту нет, ведь в любом случае как следует выспаться не выйдет, так что он принял решение начать свой день немного пораньше… В шесть утра вместо семи. Ну что же.       Пёс поднялся с кровати, нащупав под ней тапочки, а затем спустился вниз на кухню, предварительно набросив на плечи домашний халат. Тяжёлые шаги возможно разбудят кота, но…       «Так ему и надо. Даже он спит, а я в шесть утра на ногах…»       Догдэй заварил себе очень крепкий чай и молча встретил новый день на терассе, с кружкой в руках. Было ещё темно, и от того, что весь город спал, это утро казалось воистину тихим и спокойным… Ему хотелось, чтобы и день прошёл в похожей обстановке, однако, в глубине души пес понимал, что это очень маловероятно.       Догдэй поднес кружку к губам и немного отпил, сохраняя нейтральное выражение лица. Он бесцельно смотрел куда-то вдаль, над крышами одинаковых домиков и за горизонт, привычно скрытый плотной облачной завесой. Сейчас его тревожило много вещей, но на первом месте стояло собрание.       Оно уж слишком волновало. Зверята проводили собрания и ранее: каждое обязательно заканчивалось либо тем, что половина «команды» так и не удосуживалась появиться на месте (если ещё повезёт), либо скандалом со стороны Хоппи, ведь ей всегда что-то не нравилось. Несмотря на то, что в целом крольчиха была хорошим собеседником и надежным другом, она никогда не отличалась терпением, а сейчас, с получением сообственного этажа, это особенно обострилось, особенно в последнее время. Она была остра на язык, не принимала чужих точек зрения, никогда не слушала (и слушать не хотела) остальных, всегда оставалась исключительно при своём мнении и была готова отстаивать его до последнего, даже если знала, что неправа, — свою неправоту она ни за что не принимала без боя. В итоге, вся агрессия, накопленное раздражение и ещё черт-знает-что выливались на «друзей» на этих самых собраниях, раз за разом их срывая — и это еще при том, что темы были совершенно обычные! Чаще всего они просто делились новостями из повседневной жизни своего народа, но в этот раз… Недавное событие уж никак нельзя назвать повседневностью.       «Да его же на месте разорвут…»       Он знал, что Хоппи думает о коте. Она самолично видела, до какого состояния Кэтнап довёл пса: месяца три-четыре назад, когда Догдэй только-только умер, он очутился именно на её этаже, с жуткой болью в стертых до крови запястьях, плечевых суставах и затекших мышцах не только груди, но еще спины, а заодно и шеи. Ноги на тот момент буквально парализовало — он их не чувствовал и не мог пошевелить ими самостоятельно, только с помощью «извне»: руками сгибая и разгибая суставы. Это ощущалось чересчур странно, словно пес двигает не то тяжелый манекен, не то часть огромной ростовой куклы, и мозг никак не принимал факт того, что два инородных отростка вообще относятся к его туловищу: смотреть вниз и видеть что-то ниже бедер было чересчур непривычно. Казалось, что две… Ноги? Соединены с бедрами??? Лишь тонким слоем кожи, а кости насильно вставлены в отверстия, прежде кое-как зашитые, — вроде бы, на свое законное место, однако верилось в это с огромным трудом, поскольку законным оно было лет 6 тому назад.       Тогда Хоппи буквально на руках дотащила пса до своего дома, а он, давясь словами на грани истерики, в полубреду рассказывал ей о том, что именно произошло на заводе за эти долгие годы и как в это впутаны кот, пёс и Божество; говорил много и быстро, вдаваясь в подробности и не фильтруя речь, а она, не веря своим ушам, лишь с суровым усердием продолжала проминать ему забитые мышцы. Неудивительно, но это помогло: спустя пару дней такого чересчур агрессивного, но действующего «массажа» лишнее напряжение ушло, а ещё через неделю чувствительность вернулась и нижней части туловища, вследствие чего он потихоньку начинал привыкать к новым ощущениям и учиться ходить.       Крольчиха буквально поставила его на ноги, и Догдэй был бесконечно благодарен ей; однако, на тот момент тот даже не подозревал, что своими словами заложил фундамент будущей ненависти к коту. Хотя Хоппи дала слово — и он ей верил — что никому никогда об этом не расскажет, её сообственного гнева легко хватило бы дабы накрыть несчастного кота с головой, разорвать на мелкие кусочки и живого места не оставить. Она, в отличие от пса, явно не будет сдерживаться.       »…Вот и поделом.» — Проскочила в голове мысль, но Догдэй сразу же отрекнулся от неё. Чересчур злая.       Насчёт собрания оставалось много вопросов, но возник ещё один: чем бы заняться именно сейчас? Да, у него были планы на сегодняшний день, но они волшебным образом сдвинулись и сейчас оставалось свободное время. Лечь обратно в постель? Не вариант. Позвонить друзьям? Опять же, мимо. Слишком рано. В шесть утра нормальные люди спят. Люди…       Догдэй, прищурившись, вгляделся в западную сторону города. Где-то там виднелось белое здание, окруженное забором — тюрьма-изолятор. Нужно было поговорить с заключенной. Это было запланировано на вечер, но раз уж планы меняются… Можно сходить туда с утра пораньше, зато вторая половина дня освободится, хоть спать ляжет нормально. Уже радует.       Допив чай, пёс поднялся со стула и направился в душ, дабы окончательно избавиться от остатков сонливости. Вскоре приглушённо зашумела вода, и он встал под текущие потоки, позволяя холодный струям стекать вниз по его телу, теряясь в густой шерсти.       Догдэй не видел смысла во всей этой утренней рутине — смысл мыться сейчас, если в любом случае придётся делать это ещё и вечером? — А лишь надеялся, что вместе с усталостью вода смоет все лишние мысли и переживания, ведь он про этого кота даже думать не должен. Какая ему разница, что с ним случится на этом собрании? Да пусть хоть прямо там убьют — ему же лучше!       …С другой стороны, это нельзя так оставлять. Разве справедливо, что на него набросятся всей толпой? Разве честно просто бросить его на произвол судьбы? Бедолага тоже заслуживает немного уважения, и…       …Да, честно! Так ему и надо! Значит то, что он десять лет кошмарил всю фабрику, а сейчас спокойно спит в тепле и уюте, тоже справедливо?!       Стало ещё хуже — от противоречий голова уже начинала гудеть, мысли про фабрику лишь больше усугубляли ситуацию. Разбираться во всем этом совершенно не хотелось.       С раздраженным вздохом пёс запрокинул голову, жмурясь от падающей на лицо воды. Запуская пальцы в мокрую шерсть на загривке, он постарался отвлечь себя посторонними мыслями, но те все равно возвращались к двум остро стоящим темам: кот и народ. Контакт не складывался в обоих случаях: в первом пса наполняли противоречия — Догдэй его ненавидел, причём и сам кот прекрасно понимал это, однако что-то побуждало стиснуть зубы и продолжать «заботиться», если это, конечно, вообще можно так назвать. Во втором же, он пытался доказать людям пользу установленной политики — равенства. Та была необходима, и часть людей её поддерживала, однако, недовольные все равно находились — и те всеми силами противились Кодексу.       «Вот у всех нормальные люди, а у меня… А что у меня? Ничего не понимают и понимать не хотят, лишь слепо следуют за точно такими же бунтарями. Неужели нельзя быть умнее и смотреть на мир не так поверхностно?»       Он выключил воду, вылез из ванной и вытерся полотенцем. Чуть влажная шерстка забавно топорщилась в отражении зеркала — Догдэй тут же высушился феном и причесался, чтоб смотрелось идеально. Не хотелось ударить лицом в грязь перед собранием. Да и что подумают люди, если увидят лидера в неподобающем виде?       Уже в комнате пес окончательно привел себя в порядок: оделся и привычно накрасил глаза, а вскоре стоял перед зеркалом в полный рост в прихожей. Осмотрев себя со всех сторон, он убедился, что пальто сидит идеально, в сотый раз поправил галстук на шее, и, смахнув с плеча невидимые пылинки, вышел на улицу.       Было прохладнее, чем обычно. Пес быстро добрался до нужного здания за счёт того, что улицы пустовали, и спустя ещё 5 минут уже стоял напротив нужной ему камеры. Выдохнув, он собрался с силами и уверенно открыл дверь.

***

      Санни, — заключенная за неподобающий внешний вид — склонив голову к стене, сидела на койке и, судя по всему, дремала. Однако, стоило замку двери щёлкнуть, она распахнула глаза и резко выпрямилась, сверля вошедшего взглядом.       — Здравствуй. — Поздоровался лидер. Девушка не ответила.       Хмыкнув, он встал напротив. Убрав за спину руки, пёс ответно уставился ей в глаза. Она хочет поиграть в гляделки? Хорошо. Она их получит.       В конце концов, девушка не выдержала ледянящего взгляда и опустила голову.       —Здравствуй. — Догдэй повторил свое приветствие более настойчивым тоном. Санни разглядывала пол у себя под ногами и оставалась молчалива, в то время как её глаза скрылись под короткими волосами, упавшими на лицо девушки. Он стиснул зубы.       — Надеюсь, Вы понимаете, за что именно находитесь здесь. — Вкрадчиво произнес пёс, наблюдая за реакцией.       В ответ молчание.       — Итак…?       Снова молчание. И оно, и вся ситуация в целом уже начинали раздражать, но Догдэй старался держаться если не положительно, то хотя бы нейтрально.       — Я задал Вам вопрос, — процедил пёс сквозь сжатые зубы. Хотелось провести разговор на более дружелюбных тонах, но… Уже не важно. Она сама выбрала такой способ коммуникации. — Будьте добры ответить на него.       — …Нет.       — «Нет»? — Переспросил он, — не будете отвечать?       — Нет. Я не понимаю, за что оказалась здесь, — послышалось со стороны койки. Она не поднимала головы       — Смотрите на меня. Прямо перед Вами лежит свод правил и законов. Вы читали его?       — Да. — Санни продолжала разглядывать пол. Пёс укоризненно прищурился.       — Я сказал, поднимите голову. В чем дело?       Стиснув зубы, Санни все же повиновалась и встретилась с лидером сердитым взглядом. Она процедила:       — Кодекс не имеет смысла.       Догдэй нахмурился, не сводя с девушки глаз.       — Это серьёзное заявление. Объяснитесь.       — Закон утверждает, что различия это плохо, что от них одни неприятности. Даже я попала сюда просто за то, что отрезала свои же волосы и стала выбиваться из общей толпы…       В раздраженном вздохе лидера промелькнуло разачарование. Пока было неясно, к чему именно девушка клонит, но общий намёк был ясен, как день — да и сама она прямым текстом сказала, что не понимает смысла закона. Ну неужели им самим не хочется лучшей жизни?! Утонув в сообственных мыслях, он частично прослушал сказанное, но быстро попытался вникнуть в услышанную часть.       —…Это же нечестно! Типа, я к тому, что даже если брать во внимание основной закон о равенстве, тот кот отличается от остальных намного больше меня, но Вы выпустили его раньше. Он фиолетовый, ушастый и хвостатый! Таких больше нет! — Продолжала вещать Санни на повышенных тонах, — именно поэтому Кодекс бессмысленнен. Он противоречит сам себе!       »…Она совершенно не понимает его истинного смысла.»       — …Он не местный, да?       — Да. И закон на него не распространяется. — Сухо заключил пёс.       — Это… Это нечестно! Почему ему можно, а нам нельзя?! — Вновь вспылила Санни, хлопнув ладонью по койке.       — Потому что он не житель этажа Зависти, в отличии от Вас. Возражения? Я слушаю.       Ноздри девушки гневно раздувались, а кулаки сжимались, но сама она молчала: сказать больше было нечего, да и агрессировать на лидера не хотелось.       — Скажете, что у Вас нет проблем с завистью? — Вкрадчиво спросил Догдэй, но тут же ответил самостоятельно, — солжете. Я прекрасно понимаю, что Вы чувствуете прямо сейчас. Еще вопрос, если позволите: что злит Вас больше? Запрет на самовыражение или факт разного отношения к Вам и к тому фиолетовому коту? Объективно, он нарушил закон намного серьёзнее. Вы всего-лишь отрезали волосы, а он отличается поистине координально, и тем не менее, получил срок меньше. Разве это справедливо? Разве так должно быть?       — Второе… — Скривившись, Санни приложила руку к груди. Внутри словно паутинкой расползалось что-то жгучее и ледянящее одновременно. — Нет, так быть не должно…       — Именно. Это несправедливо.       — Да… — Еле слышно прошептала девушка.       — А первое?       — Тоже неприятно. Но второе хуже.       — Верно. Что бы Вы предпочли, если бы у Вас был выбор?       Она поморщилась. Ей не нравилось ни одно, ни другое.       — Справедливость или несправедливость, что лучше? — Продолжал Догдэй, не сводя с девушки цепкого взгляда. Она должна была прийти к выводу сама, но лишь молчала, судорожно впиваясь пальцами в койку.       — Во втором, несправедливом варианте Вы ощущали чистую зависть. Вам понравилось?       Молчание.       — Я задал вопрос, — требовательно повторил пёс, — вам понравилось? Понравилось, как это чувство раздирало Вас изнутри? Понравилось быть озлобленной на весь мир? Понравилось ощущать, словно вашу душу что-то разъедает, как ржавчина металл?       — Нет, — выдавила та, сжав ткань рубашки.       — Несправедливость порождает Зависть. Весь ужас порождается именно из несправедливости. Вы действительно хотите этого в нашем обществе?       Девушка заторможенно помотала головой, словно в чем-то сомневаясь. Это не ускользнуло от внимания пса, так что тот продолжал:       — Несправедливость порождает различия. Неравенство порождается с желанием выделиться из толпы. Ведь так?       Поморщившись, Санни прикусила губу и вновь стыдливо опустила голову. Она успела тысячу раз пожалеть о своём решении постричься. Со словами лидера у неё в голове сложилась логическая цепочка: различия —> неравенство —> несправедливость —> Зависть. А Зависть изъедала людские души, терзала и жгла ненавистью к близким, разрывала на мелкие кусочки радостью к чужим бедам, и, злорадно ухмыляясь, топила в лицемерном водовороте самообмана, лжи и вечного сравнения с другими.       — Различия порождают Зависть, — продолжал пёс, — Разве зависть это хорошо?       Девушка нервно теребила пальцами манжету рубашки. Ее мысли метались из стороны в сторону и путались друг с другом.       — Зависть — ужасный грех. Вы согласны со мной?       Это было скорее утверждение, нежели вопрос. Санни закивала, приняв окончательное решение. Её душу словно вывернули наизнанку и представили на тарелочке с голубой каёмочкой, мол — «Смотри! Так делать не надо!»       — Намного лучше, когда все равны, верно? Тогда не будет ни несправедливости, ни зависти.       — Да…       Внутри словно что-то щёлкнуло. Ей в мгновение ока стала понятна простая истина, что мудрый лидер так упорно хотел донести до своего народа. Стало очень-очень стыдно, и она быстро заморгала от жгучих слез, подступившим к глазам.       — Итак, какой вывод? — Мягко спросил лидер.       — Отличия порождают Зависть.       Он продолжал смотреть на неё, ожидая продолжения.       — Следовательно…? — Догдэй аккуратно подводил девушку к нужному, истинному ответу.       — …От них нужно избавляться.       — И почему же?       — Потому что равенство — ключ к счастью.       Догдэй милостиво кивнул, галантно протянув ей руку в чёрной перчатке.       — Замечательно. Теперь Вы понимаете смысл Кодекса?       Санни приняла приглашение и поднялась с койки, ответив лишь одним словом:       — Равенство.       — Не совсем. Она подняла на лидера растерянный взгляд. Он посмотрел на неё в ответ. В глазах девушки стояли слёзы раскаяния от тяжести греха, что та так внезапно осознала.       «Бедолага совсем запуталась…»       — Основная его цель — избавление людей именно от Зависти, как от ужасной участи и грешной муки, посредством равных условий и отношений. У меня нет цели заставить их быть копиями друг друга. Это необходимость во имя лучшей жизни.       Она вновь опустила голову, теребя локон обрезанных волос. «Санни, как ты могла?! Чем ты вообще думала?! Лидер… Лидер с самого начала все знал! Он все продумал, а ты?! Не нужно было сопротивляться Кодексу! Глупая, глупая, поддалась секундному желанию, словно бунтующий подросток, упуская настолько важную вещь! Чего ты хотела? Выбиться из толпы? Обратить на себя внимание? Чтож, ты этого добилась! Он явно разачарован в тебе! И после всего этого ты имеешь совесть называть себя жительницей этажа?!»       — Позвольте… Позвольте задать еще вопрос?       — Я Вас слушаю.       — …Вы злитесь на меня?       — За что?       — За противоречие Кодексу.       — Нет, — твёрдо уверил пёс, поскольку видел, что собеседница искренне сожалеет о своей ошибке, — я знаю, насколько ужасна Зависть, но понимаю, что чтобы адаптироваться к правилам Кодекса, нужно время. Каждый должен самостоятельно дойти до вывода, что Вы сделали сейчас — и я могу сказать без капли увеличений, что от всей души горжусь Вами. Именно эти слова я и хочу слышать от своих самых лучших граждан.       От похвалы ей стало легче. Девушка подняла голову и слабо улыбнулась, а взгляд лидера потеплел. Тем не менее, он продолжал:       — …Единственное, за что я сейчас могу злиться, это нарушение техники безопасности работы на заводе. Сколь короткие волосы будет сложно собрать в хвост, и в противном случае те могут попасть в станок. Об этом написано в Кодексе, почитайте. Глава 7, «Техника безопасности».       Санни вновь покосилась на книгу, лежащую рядом. Она взяла её в руки и провела пальцами по корешку, вслух читая название.       — «Кодекс Равенства». Равенства…       — Да. Равенство — это прекрасно.       — Прекрасно.

«Лидер знает лучше»

«Против хвастовства, зависти и лицемерия — за ударные темпы работы!»

«Равенство — ключ к счастливому будущему!»

      …Гласили плакаты на стенах, когда он в неоднозначном настроении шёл домой. Все прошло намного лучше, чем пёс ожидал — на разговор ушло немало сил, но, по крайней мере, хоть кто-то из народа его понял. На одного невдупленыша меньше. Отравляло ситуацию лишь то, что его товарищам — другим зверятам — явно не нужно тратить столько времени просто на то, чтобы нормально общаться со своими людьми! Взять того же Киккена. Только и знает, что летать и получать за это уважение, восхищенные взгляды и всеобщее признание. За что, ещё раз? За то что «потрясающий»! Но, конечно же, это не так. Просто кому-то Гордыня в голову ударила. Ведь он даже не работал над этим — всё ему, гаду, даром перепадает!       Или Пикки: ведёт разгульный образ жизни, вкусно ест и пьёт дорогие вина, целыми днями плескается в морской водичке и нежится под теплым солнышком. Целыми днями! И на всё ей плевать, лишь бы веселиться! Ни о каком уходе за собой, ясное дело, и речи идти не может — тем не менее, люди в ней души не чают. Ну да, ну да. Конечно. Им тоже лишь бы нажраться — и Пикки прекрасно справляется с данной задачей. Всего-лишь! Всего-лишь магией создавать еду! Вот разве он хуже этих раздолбаев?!       Он воспитан и начитан, всегда прекрасно выглядит и одет с иголочки. Он тактичен, галантен и следит за речью, всегда думает о других и знает всё наперёд. Он упорно работает над собой и своим этажом, отдаваясь полностью, дабы избавить людей от завистливой участи. И что в ответ? Его ни во что не ставят.        Как же так выходит, что самое лучшее всегда перепадает тем, кто этого совершенно не заслуживает?

***

      Уже дома он первым делом поднялся на второй этаж, где находилась гостевая, а затем постучал в дверь. Ответа не последовало, так что он просто зашёл внутрь.       Кэтнап сидел на подоконнике и смотрел в окно, прислонившись лбом к стеклу, но, потревоженный стуком, тут же вскочил с него.       — Доброе утро. — Поздоровался Догдэй, стоящий в дверях.       Он окинул спальню взглядом. За столь короткий срок Кэтнап вполне успел в ней обжиться — об этом красноречиво говорила смятая кровать, приоткрытые дверцы шкафа и даже его нахождение на подоконнике — кот почему-то предпочёл его мягкому креслу в углу — но пёс не планировал разбираться в странностях его поведения. Комната его, пусть решает сам. До поры до времени.       — Доброе.       — Будь добр, заправь постель. Затем спускайся на кухню.       Кот, склонив голову, наблюдал за тем, как закрылась дверь за Догдэем, а затем подошёл к кровати и почесал затылок. Кое-как заправив кровать, он вдруг заметил кулон, одиноко лежащий на тумбочке со вчерашнего вечера. Он взял его в руки и вновь осмотрел. Серебряный, холодный, блестящий. На обратной стороне выгравирована надпись. Что-же с ним делать? Надевать не хотелось.       В итоге, подумав еще немного, Кэтнап нацепил его на спинку кровати. Решив, что как нибудь попозже он обязательно спросит, что именно там написано, кот вышел из комнаты и тихо спустился вниз, на кухню. Там он сразу увидел Догдэя, что стоял у плиты и помешивал в кастрюльке что-то бурлящее. От внимания Кэтнапа не ускользнуло и то, что около стола появился второй стул, на который он аккуратно присел и начал ждать… Чего-то.       — Как спалось? — Как бы невзначай спросил пёс, стоя спиной к собеседнику. «Что-то» в кастрюльке уже сварилось, и он вылавливал «это» из воды.       — Хорошо.       Ему и правда хорошо спалось. Поначалу Кэтнапу даже не верилось, но он действительно выспался. В кои то веки!       — А тебе? — Ответно спросил кот.       — О, поверь, просто замечательно. — Догдэй наконец повернулся лицом к коту. Он был, как всегда, идеален: выглаженная рубашечка, строгие брюки и галстук.       «Он что, всегда при параде? Даже дома?»       Кэтнап посмотрел вниз. Перед ним Догдэй поставил тарелку, а в ней лежало варёное мясо, аккуратно порезанное на равные кусочки, и Кэтнап наконец понял, что именно тот варил. Он тут же провел параллели со вчерашним днем: сейчас атмосфера была намного приятнее, нежели тогда. Догдэй поставил на стол стакан воды, подал приборы а затем сел на стул, выпрямившись и сложив руки на коленях.       Перед тем как начать трапезу Кэтнап посмотрел на пса, сидящего напротив — и случайно столкнулся с ним взглядом.       — Ешь.       Лицо того не выражало абсолютно никаких эмоций, но неотрывный, ледянящий взгляд пробирал буквально до костей. Кот поспешил прервать зрительный контакт и приступить к еде. Он неумело взял в руку вилку, пытаясь понять, как вообще её нужно держать — прибор постоянно выпадал из лап, пальцы лежали на нем совершенно неудобно, а цепкий взгляд Догдэя лишь нервировал. Внезапно Кэтнап ощутил себя совсем маленьким ребёнком, что буквально ничего не может сделать самостоятельно — даже вилку в руках удержать!       «Почему он… Не сводит с меня взгляда? Ну и позорище…»       — Зажми вилку между средним и указательным пальцами. Сверху придерживай большим.       Кэтнап поднял голову, на время прекратив попытки удержать прибор в трясущихся лапах. Пёс все также смотрел на него, а затем с тихим вздохом прикрыл глаза и покачал головой.       — Пожалуйста, подай мне нож, лежащий около твоей тарелки.       Кот не смел задавать лишних вопросов. Он молча протянул Догдэю ножик лезвием вперёд, ибо сам взялся за ручку. Пёс еле заметно нахмурился, но все же принял прибор, при том стараясь не коснуться ни лезвия, ни чужих лап.       — На будущее, нож подается лезвием назад.       Кэтнап кивнул, стараясь как следует запомнить информацию, а Догдэй взял прибор за самый кончик ручки и перекрутил его в лапах, чтобы тот лёг более уверенно.       — Смотри. — Пёс элегантно положил пальцы на тонкую рукоять ножа и сжал его. — Вот так. С вилкой аналогично. Попробуй.       Кот внимательно следил за каждым движением его лап, стараясь проектировать их на свою вилку. Худо-бедно, но в итоге у него получилось, и Кэтнап наконец попробовал еду.       «Вкусно!»       Пережевывая еду, кот вновь поднял взгляд на Догдэя — тот встал со стула и убрал нож в ящичек для приборов, поняв, что раз сожитель еле-еле держит вилку, то им уж точно пользоваться не умеет.       «А почему он сам не ест?»       Весь такой утонченный, элегантный. Идеальный по всем параметрам. В чем подвох? Пёс вновь сел за стол и Кэтнап поспешил вернуться к трапезе, дабы не сталкиваться с ним взглядом.       — Доедай всё. До последнего кусочка.       О да, так он и планировал… Наверное. Смутно припоминая события сегодняшнего сна, кот подцепил из тарелки ещё кусочек и задумчиво отправил его в рот.

«…Воздух вокруг гудел — его словно пронизывали тысячи молний одновременно. Теплый свет приветливо приглашал в свои объятия, и кот был просто не в праве отказать ему. Прикрыв глаза, он со смиренной улыбкой позволил сиянию окутать его тело, накрывая с головой. Он знал, кто ждёт его там. Он ждал этой встречи всю свою осознанную жизнь и даже после.

Говорят, у кошек девять жизней. Что-ж, и прошедшие две, и оставшиеся семь целиком и полностью принадлежали ему. Как и душа. Как и тело. С головы до пят, с ушек и до самого-самого кончика длинного хвоста.

Он шёл до тех пор, пока не заметил высокую фигуру, стоящую вдалеке. Источник освещения находился где-то за ней, так что лицо было затемнено, а сам силуэт, обрамленный тонкой кромкой света, имел несколько самых разных хвостов, около трех пар ушей, шесть крыльев и больше двенадцати глаз. Различные трубки, провода и шнуры окутывали все тело фигуры и тянулись за ней, создавая подобие своеобразного шлейфа, но четких контуров он не видел. Сердце бедного кота пропустило удар, и тот ускорился, чудом не путаясь в полах длиной чёрной робы.

— Это… Это правда Вы?! Это же… Господи Боже! — На выдохе воскликнул он, не веря тому, что видит. На глазах выступили слезы счастья, дышать вдруг стало слишком сложно. — Я… Я сделал всё как Вы велели! Я заставил… Я, Я… Он не хотел, и я, и… Ух…

— Переведи дыхание.

Слова из уст фигуры прозвучали многоголосым хором, в котором переплетались и детские, и взрослые — самые разные голоса. Кот сделал, как ему было велено, судорожно вздыхая и смотря на высокую фигуру. Казалось, та тянулась прямиком в небеса, и в конце концов у него закружилась голова. Кот пошатнулся, на мгновение потерявшись в пространстве, и упал на колени, подползая ближе к ногам фигуры.

— Боже… Мой! — Вновь прошептал кот. Воздуха критически не хватало, легкие словно втрижды потеряли в объеме, так что он делал короткие, прерывистые и поверхностные вдохи, а на выдохе безудержно лепетал полубезумные молитвы, бросая преданные взгляды на фигуру…»

      Так, а что было дальше?       — …Кэтнап? Ты меня слышишь? — Голос пса резко выдернул его из грёз.       — А? Что? — Встрепенулся кот.       Догдэй то ли устало, то ли раздражённо потер переносицу:       — Я сказал, что время уже подходит к девяти. Нам нужно начинать собираться, если не хотим опоздать.       Кэтнап замер с едой в зубах.       — Опоздать — куда?       — Не говори с набитым ртом. На собрание, знакомить тебя с остальными. Разве ты не хочешь повидать старых друзей?       «Он что, шутит?»       — Честно… Не особо…       Догдэй снисходительно хмыкнул:       — Действительно? Почему?       — Мне страшно. — Решил не таить кот.       — Сомневаюсь, что именно ты должен их бояться. — Мрачно произнес пёс. Кэтнап едва не вздрогнул от его холодного тона, но спустя мгновение тот немного потеплел: — Не бери в голову. Они тебя не обидят. Они хорошие... «…В отличии от тебя. — Мысленно дополнил кот. Он не верил ни единому слову собеседника. — Они-то может быть и хорошие, но вот я — не особо. Вообще не особо.»       Да, возможно Догдэй и пустил его к себе на порог, но лидер по своей натуре всегда был добр ко всем, иногда даже чересчур... Чего он точно не ждал от других. Особенно от вспыльчивой Хоппи и своенравной Пикки.        Тут в целом и к Догдэю вопросы возникают… Был бы кот на его месте, он бы точно не потащил домой сообственного убийцу-мучителя, по совместительству религиозного фанатика и — возможно! — каннибала.       «Ну почему же убийцу… — размышлял Кэтнап, откусывая кусочек мяса. Оно и вправду было вкусным! Немного недоваренным, но… Чёрт, как же давно он не ел приготовленной еды! — Он ведь сам умер. Наверное. А умер ли вообще? Просто взял и исчез в один день. Вдруг он всё ещё на фабрике?» — Впрочем, что-то подсказывало, что спрашивать об этом у пса точно не стоит. «С другой стороны, вряд ли… Вот он, здесь, прямо передо мной. Вполне живой… Или нет. С каких пор он вообще такой?!» — Кот мысленно задался вопросом, глядя на то как пёс поправляет галстук. «Какие галстуки, какие рубашки? Он ведь… Ему же никогда не нравилось подобное…?»       Впрочем, копаться в жизни Догдэя ему тоже не хотелось. Накормил, пригрел — и на том спасибо. Мало ли, что с ним тут случилось…       «По твоей вине!» — усердно кричала совесть.       «А вот и неправда. — отвечал он ей. — Что я мог такого сделать, чтобы он из… ну, собаки, превратился в джентльмена? Что за чертовщина? Он… Он же не такой!»       Догдэй внимательно следил за сожителем. Можно было сказать, что кот практически оставил вчерашнюю неловкость, ведь больше не сжимался от одного лишь взгляда лидера, а вполне уверенно и с явным удовольствием уплетал еду, но последние пару минут вновь витал в облаках. «Ну и правильно. Дают — бери, бъют… Что-ж... — Он искренне надеялся, что кота хорошенько побьют. Как нибудь. Не сегодня. — ...Вполне заслуженно. О чем он вообще думает?»       — Ты доел?       — Что? А, да… — И буквально запихал в рот остатки завтрака. Пёс усмехнулся про себя, настолько это выглядело нелепо. «И вот он меня убил?»       — Ставь тарелку в раковину и иди собираться. У тебя 15 минут, я буду ждать в прихожей.       Догдэй поднялся и вышел из кухни, оставив кота в одиночестве. Впрочем, Кэтнап тоже решил не задерживаться — он тут же встал со стула и сделал то, что было велено. Аккуратно положив тарелку в мойку и на всякий случай задвинув стул, кот поднялся наверх.       Уже в своей комнате он сразу же подошёл к зеркальной дверце шкафа, оглядывая себя с ног до головы. Вполне прилично, что сказать. Ну а что он ещё мог сделать с собой? Разве что причесаться. Кэтнап взъерошил шерсть на голове. Нечего не изменилось.       «М-да.»       Интереса ради кот открыл дверцу шкафа и заглянул внутрь, сам не зная, что хотел там найти. Его взгляду предстал довольно скудный набор — светлая футболка простого кроя, длинные шорты, пара белых рубашек и строгие чёрные брюки. Было несложно догадаться, кому именно принадлежали эти вещи. От греха подальше, он закрыл шкаф. «Очень интересно получилось.»       Еле выждав скучные 15 минут по настенным часам, кот вышел из комнаты и направился к лестнице. Судя по тому, что в комнате напротив было тихо, милостивый сосед уже ждал его снизу.

***

      …Пёс смахнул с плеча невидимые пылинки и покрутился, оглядев себя со всех сторон. Рубашка была идеальна. Брюки — идеальны. Галстук, ремни, бархатные перчатки и начищенная до блеска обувь — всё было идеально. Как и подобает хорошему лидеру! Он улыбнулся своему отражению — то улыбнулось и подмигнуло в ответ. Догдэй оценил, как прекрасно отражение нанесло макияж — тени выгодно подчеркивали глаза, однако этого было недостаточно. Оно могло лучше. Намного лучше, чем сейчас. Намного лучше Киккена, по всем параметрам!        «Бьюсь об заклад, он даже не соизволит переодеться после своей аэро… батики. Аэробатики. Бр-р! Он просто помешан, конечно же ворвётся на собрание прямо в том, в чем летал. Что уж там говорить про аксессуары?»       — Я готов. — Тихо прозвучал голос около лестницы. Пёс резко развернулся и увидел Кэтнапа, что одной лапой держался за перила, а второй теребил ворот бедной водолазки. Помимо неё и широких, немного помятых чёрных брюк на нем ничего не было. Догдэй подавил смешок. «Сегодня холодно. Если он выйдет в таком виде на улицу, то запросто замёрзнет.» Запахнув пальто, пёс кривовато улыбнулся и галантно приоткрыл дверь перед гостем, приглашая того на выход.       А на улице и вправду было холодно. Радовало только то, что ветра нет — с ним было бы совсем невыносимо. Стоило Кэтнапу выйти наружу, так он сразу весь съёжился, обняв себя руками. Догдэй же наоборот чуствовал себя просто прекрасно. Закрыв дверь ключом, он двинулся в сторону парка, растущего у подножия холма.       — Пойдём. Идти недалеко.       — А куда мы идём?       — К лифту.       — Лифт? Какой лифт? Зачем?       Догдэй еле сдержался чтобы не закатить глаза. "Слишком много вопросов.»       — Я не рассказывал тебе про другие этажи?       — Этажи? А-а… — Понимающе протянул кот, — теперь понятно, причём тут лифт. А что с ними, с этажами? Почему именно этажи?       Они шли по той же аллее, что вчера, но теперь в сторону города. Не было ни ветра, ни солнца — лишь пыль, голые деревья и пасмурное небо. Не очень атмосферно… «И ему нравится здесь жить? Если есть другие… ну, этажи, то почему бы не переехать?»       — У каждого из нас есть свой этаж. Мы идём к Киккену. Он Гордыня, его этаж самый верхний, и поэтому все собрания проводятся именно там.       — А… А что будет на собрании? — Выдавил он из себя каким-то странным тоном, после которого захотелось хорошенько прочистить горло. Пёс, до этого идущий впереди, обернулся и бросил на Кэтнапа равнодушный взгляд.       — Вы познакомитесь. «Да уж, спасибо, очень успокаивающе!»       Кот понимал, что Догдэй в целом не особо хочет разговаривать с ним — тем уж более распинаться насчёт других этажей и зверят — но односложные ответы пса вызывали лишь больше вопросов. Что за другие этажи? Что за лифт, как он работает? Киккен… Стоп-стоп-стоп. Гордыня?!       — Можно ещё вопрос?       — Задавай.       — Ты сказал, что Киккен — Гордыня. Разве это не…       — Да. Это один из семи смертных грехов. — Догдэй словно заранее знал, что последует такой вопрос. Кот ошалело уставился ему в спину.       — Киккен?       — Да.       — Гордыня?       — Да.       — Значит, и остальные тоже соответствуют грехам? Как и этажи?       — Да. «Чудесно! Просто превосходно! Помимо озлобленных зверей мне предстоит встреча еще и с представителями смертных грехов!»       — А этажи это что-то вроде кругов ада, да?       Пёс промолчал. Кэтнап нервно усмехнулся, продолжая пялиться ему в спину. И как он вообще собирался «знакомиться» с остальными? С адскими грешниками-демонами?       — Волнуешься? — Внезапно спросил Догдэй.       — Да. — Кот решил не таить. Чего уж молчать...       — Зря я тебе рассказал. Не бойся, они и правда хорошие, хотя некоторые достаточно своеобразны. Вы найдёте общий язык.       — Правда?       — Да. Не бери в голову эту тему про грехи. Не так страшен чёрт, как его малюют.       — «Чёрт»? А вы типа… Демоны, да? Адские грешники?       — В каком смысле «вы»? Ты что, и меня за дьявола считаешь?       Это было сказано совершенно без эмоций, и Кэтнап не понял, пёс так шутит или говорит серьёзно.       — Ну-у… Нет?       На всякий случай он решил перестраховаться. Это одновременно и было, и не было правдой: с одной стороны, Догдэй, хоть и не особо радушно, но все же пустил его к себе домой, накормил и всё подобное… Однако, особо тёплых чуств пёс не вызывал, и это точно было взаимно. Плюс, Кэтнап узнал, что каждому из его «друзей» присущ один из семи грехов. Значит, и Догдэю тоже. Продолжая пялиться ему в спину, кот мысленно подрисовал псу рожки на голове и хвост с треугольничком на конце под полами пальто.       — Всё понятно.       Кота совсем не порадовало то, как мрачно прозвучали эти слова.       — Настоятельно советую придумать, что ты им скажешь при встрече.       Эти слова прозвучали ничуть не лучше, так что остаток пути кот и пёс провели в молчании. Каждый думал о своём, но мысли обоих кружили вокруг одной и той же темы, словно заевшая пластинка. Собрание. Оно успело утомить, даже не начавшись.       Кэтнап не следил за дорогой. Он и под ноги то особо не смотрел, просто шёл за Догдэем, слепо уставившись вперёд. Кот всеми силами пытался направить поток мыслей в нужное русло — придумать хоть что-то в свое оправдание, как ему и советовал пёс, но в голове был лишь «белый шум». Он думал одновременно обо всем и ни о чем. Слишком много информации внезапно вывалилось, как снег на голову, и Кэтнап был не в силах оторваться от неё, хотя здравый смысл и кричал во все горло, что конкретно сейчас стоит задуматься над своими поступками и постараться хоть как-то их объяснить старым знакомым. В самом деле, что он собирался им говорить?! «Извиняйте, ребят, был неправ, давайте жить мирно»? — Прекрасный план. Надёжный, как швейцарские часы! Точно сработает, безо всяких сомнений. Останется только крепко обняться и поднести им тортик, как знак дружбы навека.       «Ну почему неправ то…» — Вновь задумался Кэтнап. Мысли улетали еще дальше от нужной темы — в голову лезло продолжение его сна.

— …Боже… Мой! — Вновь прошептал кот, бросая преданные взгляды на фигуру, бросаясь к её ногам.

— Не твой.

«Нет-нет-нет! Сейчас не время! Думай, думай, что ты им скажешь!»

— Чт-что?

— Не твой. — Вновь повторила фигура.

Он, жмурясь, усердно массировал виски, дабы не думать о том, о чем думать не нужно.

— В… В каком это смысле? Я же… Я… Я сделал что-то не так? Вы разочарованы во мне? Я все исправлю, честно!

— Не нужно. Уже слишком поздно.

Кот открыл было рот, чтобы ответить, но силуэт жестом приказал молчать.

— Я благодарен тебе за оказанную услугу. Точно так же, как и ты был благодарен мне за спасение. Теперь мы квиты.

— Но…

— Я не твоё Божество, кот. Никогда не был.

      Несмотря на то, что то был лишь сон, Кэтнап живо помнил ощущения. Его словно ударило током, все мышцы свело судорогой, дыхание мгновенно сбилось, и он подавился воздухом.

— Отрекись от меня. Не зацикливайся на прошлом.

      Стало дурно. Подкатила тошнота. Он не смел ослушаться.

— Поднимайся с колен, кот. Ты больше ничем мне не обязан, ибо сделал всё, что смог. Всё, что было в твоих силах, уже сделано. Сделано тобой. Ты был отличным последователем, но должен двигаться дальше. Отныне преклонись лишь пред самим собой, да пускай свет добродетели укажет тебе путь в непроглядной грешной тьме. Аминь.

      — Аминь… — Еле слышно произнес Кэтнап, сложив руки в молитвенном жесте. Он склонил было голову к рукам, но тут же отдернулся и выпрямился. Что сказало Божество? Только пред самим собой, что бы это не значило. Аминь.       А Догдэй в это время чутко прислушивался к происходящему сзади. Что он шепчет? Не молитвы ли?       «Вот только такого нам тут не хватало. Он что, действительно молится?»       Пёс решил не проверять свою догадку. Вот в ЭТО он точно не полезет. Уже вдоволь намолились, спасибо, впредь обойдёмся без этого. «Пусть только попробует вновь начать продвигать свою веру. Я быстро избавлю его от этой дури.»       Догдэй резко остановился, и Кэтнап едва не врезался ему в спину. Он наконец поднял глаза — они стояли перед маленьким неприметным зданием с массивными железными (и немного ржавыми) дверьми. Оно выглядело… Не очень. Больше похожим либо на потрескавшуюся кирпичную коробку, либо на гараж, но никак не на тот самый «лифт», что давал бы возможность перемещаться между этажами. Да и о каких этажах может идти речь? Кэтнап посмотрел вверх — его встретило лишь пасмурное небо. Если это лифт, где же его шахта?       Пёс открыл дверь, что скорее была просто железным пластом на петлях, приглашая кота войти. Так он и поступил. Внутри оказались ещё одни двери, что выглядели намного лучше — гладкие, серые и новые, словно только что установленные. Похоже, это и был сам лифт, а то кирпичное здание вокруг него — лишь прикрытие...?       Слева была кнопка вызова, на которую нажал Догдэй, и спустя полминуты двери разъехались в разные стороны. Кэтнап ахнул, явно не ожидая увидеть то, что оказалось прямо перед ним: взору предстала шикарная лифтовая кабина, стены которой были отделаны красными бархатными обоями с золотистыми вкраплениями, на полу лежал белый ковер, а под потолком… Хрустальная люстра. По всей стене простиралось прямоугольное зеркало в позолоченной витиеватой раме, откуда-то сверху играл лёгкий джаз, а в воздухе витал ненавязчивый аромат чего-то необычного и крайне дорогого — он смог уловить нотки жасмина, иланг-иланга и цитруса, а за ними — базилика, цветов и капли мускуса.       «Это вообще адекватно?»       Догдэй прошёл в лифт первым, а Кэтнап — сразу за ним. Ковёр на ощупь был мягким и приятным. На фоне богатого убранства, золота, хрусталя и красного бархата, пёс выглядел черно-белым пятном, что совершенно не вписывалось в эту картину, казалось лишним, посторонним, инородным — словно его тут и в помине быть не должно.       Контраст кабины лифта и остального города круто ощущался в сравнении — даже то здание, служившее прикрытием, выглядело как гараж. Богатые украшения были чужды для этажа Догдэя, и тут казались совершенно не к месту — точно так же, как и лидер в лифте.       Он, стоило дверям закрыться, сразу же прильнул к зеркалу, проверяя безупречность своего образа, а кот прислонился спиной к бархатной стене, сложив руки на груди. Лифт мягко тронулся вверх, а джаз все продолжал играть, отвлекая не только от тревожных, но и от всех мыслей в целом — сосредоточиться не получилось, но в глубине души он был благодарен музыке — без нее, в тишине, находиться здесь было бы чересчур неловко. Кот вздохнул, опустив голову, а Догдэй наконец оторвался от зеркала и встал напротив. Тот молчал — спасибо и на этом.       А пёс не просто молчал. Он думал, думал, думал — хотя предпочёл бы забыть совершенно обо всем. Он что, в самом деле волнуется за… За вот это?! Пояс верхней конечности пронзило резкой ноющей болью, и Догдэй повел плечами назад, разминая мышцы. Выйдя в «люди» и появившись с ним однажды на собрании, он навсегда закрепит за собой роль ответственного за этого кота. Не было ли лучшим решением прекратить всё, пока не поздно?       С другой стороны, выбора у него особо-то и не было. На это указывал целый ряд причин, и пёс мысленно составил списочек:

1. Никто добровольно не согласится держать у себя монстра.

2. Никому этот монстр не нужен.

3. Ему больше некуда деться.

      И если тремя первыми пунктами ещё можно было пренебречь, их отчеркивали красные чернила, а ниже значились ещё два, тем же цветом:

4. Тебя никто не хотел сбагрить другим.

5. Тебя добродушно приняли, выходили и поставили на ноги.

      Ниже, всё теми же красными чернилами, вырисовался вопрос:

Разве он не заслуживает подобного?

      Красные чернила вновь сменились черными:       Нет, не заслуживает.

      Ты же помнишь…?

      Он резко затряс головой, выбрасывая из неё подобный бред. Ничего не помнит! Не должен помнить! — И тут же прильнул к зеркалу, поправляя встрепавшуюся шерсть.       Кэтнап, исподтишка наблюдавший за этой картиной, еле подавил рвущийся наружу смешок. И вот он, весь такой серьёзный и непоколебимый, сначала отряхивается подобно мокрой собаке, а затем беспокоится о причёске?       «Ну, он же собака… Вроде…»       Даже если Догдэй и пытался походить на человека, даже если не собирался отряхиваться, а просто потряс головой, выгляло это слишком по-собачьи. Он… Он буквально собака. И «привычки» у него, соответственно, собачьи.       «Пёс-джентльмен»       В этот раз, чтобы не засмеяться, ему пришлось прикусить язык. Сильно. Кэтнап заметил, что «джентльмен» смотрит прямо на него, и отвернулся к стенке, пряча улыбку.       «Смешно ему, значит? А что смешного? — Догдэй нахмурился. — Ладно, лучше уж так, чем он бы трясся в ужасе…»       Лифт остановился. Откуда то сверху раздался щелчок, за ним звонок, что выдернул Кэтнапа из размышлений о джентльменах и собаках, а затем двери открылись. Он настороженно выглянул наружу, не спеша выходить. На самом деле, Кэтнап предпочёл бы остаться здесь, в кабине лифта, но Догдэй шагнул вперёд — и выбора у кота не осталось, помимо как следовать за… А за кем? Другом ли?        «…Другом? Приятелем? Надзирателем? Что он вообще такое для меня?»       Кэтнап остановился на третьем варианте. Это в полной мере описывало их отношения.       Двери кабины закрылись за их спинами, а взору кота предстало место, координально отличающееся от всего того, что он видел на этаже Зависти. Это был вовсе не полуразрушенный сарай-гараж, наоборот — окружение напоминало лобби дорогого отеля, ничуть не уступая оформлению лифта. Отличие заключалась лишь в том, что если тот пестрил дорогим декором — чего только стоят одни лишь бархатные обои! — Лобби было украшено выдержанно, лаконично и не менее шикарно — вообщем, просто, но со вкусом. Да ещё с каким вкусом!       Однако, долго оглядываться вокруг Догдэй не позволил — он словно нарочно с полминуты стоял неподвижно, ожидая, когда кот наконец закончит вертеть головой по сторонам, а затем все же направился к выходу из «отеля». Заметив это боковым зрением, Кэтнап двинулся за ним, не прекращая рассматривать декор, и вскоре поплатился за это — врезался в стеклянные двери, что не заметил перед собой.

***

      Пыльный город уже давно проснулся и жил своей жизнью. Люди, работающие во вторую смену, неторопливо выходили из домиков и дружно направлялись на завод, вполголоса переговариваясь друг с другом, пока могли — лидер не любил лишнего шума, а на работе разговоры и вовсе запрещались.       Завод играл большую роль в жизни этажа Зависти. Лидер все предусмотрел: зависть это плохо, значит, от неё нужно избавляться, а происходит это посредством полного равенства — всё гениальное просто! Поскольку люди равны, у них не может быть талантов, отличных друг от друга, иначе начнет процветать неравенство, вместе с ним — несправедливость и зависть. Возвращаемся в самое начало — от зависти необходимо избавляться. Поскольку у людей нет талантов, единственное место, где они могут спокойно работать — за станками. В целом, неплохо. Несмотря на то, что многим не нравится, лучше уж так, чем сгорать от Зависти. Верно? Верно. Зависть — ужасный грех. Намного хуже Гордыни. И почему она стоит выше?       Ах, гордыня… Просто-напросто чувствуешь себя лучше остальных. И что в этом такого ужасного? Наоборот ведь, очень даже хорошо. Зная, что являешься лучше остальных, Гордыня помогает оставаться лидером ситуации и не ударить в грязь лицом. Ха! Одни плюсы. Совсем другое дело — Зависть. Зависть ужасна. Зависть сжирает душу, заживо испепеляет жизнь, оставляя за собой лишь пепел, едкую копоть и тяжесть греха за плечами. Будучи недовольным тем, что имеешь, в наказание Зависть забирает и это, оставляя тебя с пустыми руками, проклиная тонуть в ненависти. В ненависти к себе, к окружению, ко всему миру — и мир обязательно отвернется в ответ, бросит гнить в одиночестве. Вот и поделом завистникам. Нечего радоваться чужим бедам, нечего грустить их победам — жить нужно в мире, жить нужно в радости, радости за друзей и близких, радости за всех вокруг. Нечего идти в разрез жизненным истинам.       «Вам всё ясно? От Зависти стоит избавляться. Это для вашего же блага. Понимаете? Нет?..

      …А ещё стоит открыть глаза и наконец понять, что каждый грех ужасен. Каждый грех терзает душу. Каждый грех давит, каждый грех требует раскаяния. Стоит прекратить обесценивать остальных, понимаешь? Нет? Очень жаль.»

      …Пыльный город уже давно проснулся и жил своей жизнью. Люди неторопливо выходили из домиков, дружно направляясь на работу. Среди них была и Санни — после тюремной «отсидки» та успела забежать домой, надеть чистую рубашку и немного отдохнуть, а сейчас активно выискивала подругу в толпе. Когда на горизонте замаячил знакомый светло-русый хвостик, она облегчённо вздохнула и ускорилась, дабы догнать её.       — Ив, Ив!       — Санни! — Названная обернулась и широченно улыбнулась. — Я так рада тебя видеть!       — Тс-с! — Санни шутливо шикнула на подругу, чтобы та не кричала на всю улицу, — я тоже! Как сто лет не виделись!       Работая не то что в разных цехах, а даже в разных производствах, они и сами не помнили, как впервые познакомились. Основное, что их объединяло (конечно, не считая домиков по соседству и одной смены на заводе) — ненависть к установленному режиму. Им обеим не нравился запрет на самовыражение, не нравилась атмосфера — та словно давила на людей тяжелой пеленой, буквально перекрывая солнечный свет. Не нравился им и скучный лидер со своим Кодексом. «Абсолютное равенство» — ну не бред ли? Одинаковая одежда (белая рубашка и черные брюки/юбка), одна работа (любимый всеми завод), одинаковые интересы (ровным счетом никаких) и причёска (низкий хвост). Бред? Конечно же, бред! — И эту точку зрения они хотели донести до остальных жителей этажа, коллег по цеху и просто соседей. Ведь выделяться из толпы — это здорово! Быть особенным — прекрасно!       Вот взять, к примеру, их общего знакомого — у него вообще противогаз вместо лица, он один такой на весь этаж. Так в итоге и кличут — «Противогаз». Повезло же ему… Типа, вау, реально повезло! Он может, по сути, вполне легально нарушать основной закон этажа, отличаясь от остальных своей маской.       ...Раньше Санни завидовала ему. Жутко завидовала. Она прилежно работала на заводе, вне работы следила за своим поведением, чтобы то соответствовало установленному режиму — каждое утро, как все, надевала свежевыглаженную рубашечку и юбку, собирала длинные волосы в хвост. Ей всегда хотелось выделиться, привлечь к себе внимание — и Санни старалась сделать это посредством достижения идеальности во всем. Быть лучшей. Идеальной.       Однако, таких «идеальных» здесь полным-полно. Не потому что люди хотят быть такими — им просто приходится соответствовать правилам, дабы не словить срок. Пытаясь быть лучше, она всё равно сливалась с серой массой, и вскоре закон начал раздражать. Все еще соответствуя, ей все больше и больше хотелось выделиться, уже совершенно другим образом, но она терпела. Проблем с законом не хотелось. Вскоре девушка познакомилась с точно такой же «бунтаркой», как она сама — Ив. Днем они расходились по цехам и послушно работали, но после смены встречались у кого-нибудь дома, срывали надоевшие маски и грезили мечтами о том, что когда нибудь лидера уж точно свергнут, этим самым даровав глоток свежего воздуха всему этажу. Подливал масла в огонь и Противогаз — он, отличаясь наличием вышеназванной маски вместо лица, выделялся, что вообще-то под запретом! Почему ему можно, а остальным нельзя?! — В итоге, когда Санни в порыве эмоций обстригла волосы перед зеркалом в ванной, внезапно она оказалась самым счастливым человеком на этаже. Что-то встало на свое место, внутренняя тяжесть изчезла, она словно в одночасье избавилась от оков, тянущих её в тёмную бездну, наконец сбросила кандалы… И едва не словила срок.

      Но лидер мудр. Лидер все предусмотрел.

      Ив хотела было обнять подругу, но та оттолкнула её руку и огляделась по сторонам. Проявления ярких эмоций на улице запрещалось Кодексом.       — Не здесь…       — Что такое? Я так волновалась, ты не представляешь! Как ты? Ты действительно угодила в изолятор? — Та продолжала засыпать девушку вопросами.       — Да, но… — Санни открыла рот, чтобы ответить, но её перебили.       — За волосы, да? Из-за причёски?       — Да.       — Ублюдок! — Прошипела Ив сквозь сжатые зубы, а Санни, вытаращив глаза, ошарашенно уставилась на неё. — Лидер ничего не понимает! Каре идёт тебе намного больше, нежели длинные волосы.       — Не говори о нем так!       Теперь уже пришёл черед Ив удивляться. Улыбка моментально стерлась с её лица.       — Ив, я была неправа. Мы были неправы. Координально неправы! — Продолжала вещать Санни. Собеседница нахмурилась, заподозрив что-то неладное.       — О чем ты?       — Кодекс. Наше сопротивление было не то что бесполезным, оно было ужасным! Не нужно было даже задумываться о таком…       — Санни, что ты говоришь? Ведь вся эта система неправильна! Где ты вообще видела, чтобы люди были точными копиями друг друга?       — Ив, поверь мне. Так нужно. Лидер мудр. Он знает, что делает, и делает это не напрасно.       Ив с опаской посмотрела на подругу, словно сомневаясь, она ли это вообще.       — Ты себя хорошо чувствуешь?       — Более чем. — Серьёзно ответила Санни. В её глазах сверкал непривычный холодок.       — Не узнаю свою солнечную девочку. Что произошло?       — Ничего, я-       — Ты разговаривала с ним, да?       Только Санни хотела было ответить, как Ив резко вздохнула, тем самым вновь перебив подругу. Девушка посмотрела на неё с лёгким упреком, сложив руки на груди.       — Всё-всё, я слушаю! Прости, продолжай. Так о чем вы с ним говорили?       Перед тем, как перейти к основной теме, Санни вкратце пересказала что с ней случилось, лишь потом затронув диалог с лидером. Они подходили к заводу и времени на разговоры оставалось крайне мало, так что объяснения проходили в темпе вальса, попутно доставая пропуск из кармана юбки.       — …И вот, я всегда завидовала Противогазу и не осознавала, насколько серьёзно зависть меня изгрызала. Так было на протяжении всего этого времени, представляешь? Но когда я попала в тюрьму, произошёл тот эпизод с фиолетовым котом и последующий диалог с лидером, в ходе которого я поняла, насколько зависть ужасна. Причем поняла в полной мере этого слова. От неё нужно избавляться, Ив. И делается это посредством абсолютного равенства. Не будет различий — не будет неравенства, следовательно не будет и несправедливости, ибо весь ужас пораждается именно из неё. Ты правда хочешь этого в нашем обществе? Хочешь несправедливости? — Санни закончила мысль, пристально смотря на ошеломленную подругу. Та выглядела так, словно собеседница внезапно крутанула сальто назад и в процессе сморозила такую чушь, что не придёт в голову даже во сне. В её глазах не было ни капли понимания, лишь искренний шок. «Она никогда не говорила так.»       — Санни… Какая несправедливость, какой ужас, ты... О чем ты вообще?..       — Различия порождают Зависть, — продолжала девушка, — Разве зависть это хорошо?       Она остановилась перед дверьми проходной, сложив руки за спиной. Ив же сделала шаг назад от неё, с каждой секундой хмурясь все больше и больше.       — Намного лучше, когда все равны, верно? Тогда не будет ни несправедливости, ни зависти. Понимаешь, о чем я?       Она совершенно не узнавала свою подругу. Та говорила не своими словами, озвучивала не свои, чужие убеждения, чужие мысли. Её подруга бы никогда не приняла сторону лидера. Её подруга бы никогда не сказала такое.       — Нет. Не понимаю. — Честно выдохнула Ив. Санни же пожала плечами и шагнула за дверь, бросив на прощание:       — Увидимся после смены!

***

Солнце.

Солнце! Солнечный свет!

      Догдэй и Кэтнап вышли из здания. Сколько же раз последний представлял себе этот момент, сколько мечт были обращены прямиком к нему! Зенитное солнце ярко сияло, согревая своими лучами, и кот был готов пасть на колени, простирая руки в голубые небеса. Впервые за долгие годы он видел чистое, настоящее небо — не разрисованный купол, не обшарпанные потолки заводских цехов, не темные тучи. Солнце! Он видел солнце!       «Обрести свободу. Увидеть настоящее солнце. Настоящее небо.» — Вот и вся мотивация на протяжении тех долгих лет. От сырости, холода, темноты и затхлого воздуха фабрики уже хотелось блевать, сквозь них красной нитью лежали кошмары убийств и каннибализма…       …Но всё это в прошлом. Солнце приятно грело шёрстку, и он чувствовал, как тёплые лучи притронулись к душе. Солнечный свет прорвался через завесу потерь и страданий, которые копились всё это время. Свет солнца вновь зажёг надежду, а тьма прошлых дней казалась не столь значимой. Он широко улыбнулся, щурясь от яркого света — кот смотрел на солнце сквозь пальцы, частично закрывая его полусогнутой лапой.       — Иронично, да? — Хмыкнул Догдэй, напоминая о своём присутствии. Кот вздрогнул, совсем позабыв о нем, и рывком обернулся на пса, опустив руку.       — О чем ты?       — Мечты сбываются только после смерти. — Понуро бросил собеседник, щурясь от яркого света. Ему тот не доставлял абсолютно никакого удовольствия.       Кэтнап предпочёл промолчать, лишь неопределенно пожав плечами. В каком-то роде Догдэй был прав, но даже если и так, это только к лучшему. Ужасы закончились, оставался последний рывок — произвести хорошее впечатление на «друзей», а дальше уже все само сложится… Наверное.       «По крайней мере, я очень надеюсь…»       Догдэй отошел от стеклянного здания и повёл Кэтнапа по широкой улице, оснащенной зелёными деревьями и фонарями. Кот же не прекращал оглядываться вокруг. Небоскребы, небоскребы, небоскребы… Ему тут же стало интересно, как этот город-мегаполис выглядит ночью, освещенный лишь огнями фонарей и луной — ведь небо ясное, луна точно должна быть! И луна, и звезды, даже созвездия! — Но одновременно с этим коту совсем не хотелось, чтобы солнце заходило за горизонт. Было тепло, но не жарко — свежий ветерок приятно обдувал лицо. Он окинул взглядом людей, гулявших по улице. Хотя все они держались по одиночке и не общались друг с другом, выражения на лицах были счастливыми. Им не нужна была компания, чтобы чуствовать себя хорошо — они наслаждались временем наедине лишь с собой, и были более чем довольны этим — Кэтнап невольно сравнил местный контингент с тем, что видел на этаже Догдэя. Ветви деревьев раскидывались, изредка свисая над дорогой и откидывая тень, в которой старался держаться Догдэй. Ветви выглядели настолько уютно, что Кэтнапу захотелось интереса ради залезть на одну из них.       «Но, конечно, Догдэй не позволит.»       На самом деле, он бы просто не решился проверить свою догадку. Кэтнап все ещё испытывал до жути спорное отношение к Догдэю — с одной стороны, злился за сопротивление, а с другой… Было безумно стыдно за всё. Также, возникал вопрос, как сам пёс к нему относится. Точно не положительно, но и не отрицательно — ведёт же к себе домой, кормит, а мог оставить в той же тюремной камере. Нейтрально? Возможно. Ему явно не плевать. Было бы плевать, опять же, кота даже в город бы не пустили. Вот и что за чертовщина?

***

      «Жарко.»       Догдэю никогда не нравилось это место — этаж Гордыни. Солнце пекло и слепило глаза, отражаясь от бесчисленных зеркальных многоэтажек.       «К чему все эти понты, Киккен? Да-да, конечно, у нас тут всё на манер Нью-Йорка! Как гениально.»       Догдэю никогда не нравилось это место. Слишком много зелени. Слишком чисто. Слишком хорошая погода. Грёбанное солнце! Слишком много…       «…Счастья»       В груди что-то противно защемило.       Да пропади оно все пропадом.       Догдэю никогда не нравилось это место.

***

      Спустя 5 минут они подходили к высотке, что несколько отличалась от остальных — и Кэтнап сразу понял, что вели его именно туда. Это здание было выше остальных, но не имело зеркальных стекол-окон по всей своей высоте. Вокруг него, словно змеей, вился витраж в виде языков пламени. Желто-красные стекла были выложены умелой мозаикой, складываясь огненным орнаментом. Свет яркими вспышками бликовал на них, издалека привлекая к себе внимание.       «Вау!..» — Стоя у самого подножия высотки, Кэтнап задрал голову вверх, устремляя взгляд в небеса.       — Кэтнап. — Внезапно обратился к нему Догдэй. Кот рефлекторно повернулся на свое имя, однако пёс продолжал смотреть куда-то вдаль, не желая встречаться взглядом с собеседником. — Мы с Крафти договорились подождать друг друга, если кто-то придёт позже, так что дальше ты пойдёшь сам. Я останусь здесь, но вскоре приду.       Он наконец соизволил перевести взгляд на Кэтнапа. — Слушай внимательно. Тебе нужно подняться на лифте на предпоследний этаж, а там выйдешь в коридор. Слева и справа будут кабинеты, но ты идёшь прямо, никуда не сворачивая — в конференц-зал под номером 392. Дверь должна быть открыта. Запомнил?       — Кажется, да…       — Хорошо. Иди.       Кивнув головой, мол «понял», он зашел внутрь. Изнутри здание было не хуже, чем снаружи, но вот лифт, по сравнению с прошлым, немного подкачал. Самый обычный, маленький серый лифт, с зеркалом по центру кабины и поручнем. Никаких украшений, золота, бархата… Да и ничего примечательного в нем не происходило, так что совсем вскоре лифт остановился на нужном этаже и двери открылись. Кэтнап настороженно вышел в корридор, тихо шагая по полу, и направился прямо — как и говорил Догдэй.       «391, 392, 393… Стоп! 392!»       Нужная комната наконец была найдена, и он встал напротив конференц-зала, смотря на табличку с номером комнаты. Кэтнап положил лапу на дверную ручку и решительно выдохнул.       «Ну, давай!»