Волк и его металлист

— Рем. Ре-е-ем. Вставай, Рем. Утро на Нью-стрит всегда начиналось сонно и лениво: ни гудков машин, ни бессмысленных переругиваний после ночных попоек. Только тихий перезвон констебльского велосипеда да пара-тройка детей в дырявых галошах волочились в школу. Надо ли говорить, что Ремус Люпин, проживший добрые полжизни среди пьяных воплей на отшибе Ричмонд-роуд, здесь спал как убитый. Зажатый между прохладой стены и жаром чужого тела, он с трудом заставлял себя вырваться из сна. Впрочем, положение можно было спасти поцелуями — Сириус был в этом деле специалист. — Ремус, — он мягко коснулся губами его щеки, — Джон, — затем носа, — Люпин, — затем оттопыренного красного уха, — или ты открываешь глаза, или подъём обещает быть чертовски болезненным. Лёгкая улыбка, мелькнувшая на бледных губах, подсказывала: этот засранец ни черта не спал. Но он упрямо продолжал сопеть в клетчатый узор подушки — а Сириус продолжил упорствовать, атакуя губами розовеющее лицо. С трудом дотянувшись до маленького радио, ловящего сигнал с тумбочки, хлопнул по нему ладонью и врубил на всю громкость прошлогодний хит. I want to break free I want to break free I want to break free from your lies You're so self satisfied I don't need you I've got to break free God knows, God knows I want to break free. — Боже, Сириус, — Ремус со смехом разлепил веки, взбрыкнув ногами, но Сириус стиснул его в руках, жмясь всем телом: он не был намерен оставить ни одного дюйма на этом лице сухим! I've fallen in love I've fallen in love for the first time, And this time I know it's for real I've fallen in love God knows, God knows I've fallen in love. — Ты… опоздаешь… на работу, — Рем выдавил, смеясь, и сквозь поцелуи Сириуса стала чувствоваться нахальная улыбочка. — Работа, ещё помнишь, что это? — В последний день можно и опоздать, — Сириус прошептал. Он спускался поцелуями всё ниже, ниже, на подбородок, шею, меленько бьющуюся жилочку на ней, как вдруг резко отпрянул. Гарри. — Гарри, — обалдело прошептал Сириус. — Гарри? — Ремус непонимающе приподнялся. — Гарри, да, Гарри, я же пообещал Джеймсу, что до отъезда в Нью-Йорк мы посвятим Гарри в культуру металлистов. Угадай, что у меня для этого готово? Ни-хре-на! — Культуру чего… чёрт возьми, Сириус, — Ремус устало обрушился обратно на подушку, и на его губах мелькнула умилённая улыбка. — Тебе не может быть двадцать пять. — Не напоминай мне про мой возраст! — воинственный крик донёсся уже из ванной комнаты. Усмехнувшись, Ремус поднялся с кровати и потянулся за лежащей на стуле аккуратной стопкой одежды, выуживая из неё нижнее бельё. Взгляд зацепился за самого себя в подвешенном на двери зеркале — небритый, с отчётливыми шрамами и взлохмаченной после сна копной волос парнишка очень малой привлекательности, но очень счастливой жизни. Сегодня, тридцать первого мая 1985 года, они должны были бросить работу, оставить съёмную квартиру и сесть в автобус до Лондона, откуда их ждал восьмичасовой полёт в Нью-Йорк. У них почти не было вещей, только пара небольших чемоданчиков и тугая пачка фунтов в подкладке, готовая скоро обратиться в доллары — но были они двое. Он и Сириус. Он и Сириус. Подмигнув своему отражению, Рем взялся за брюки. Когда-то он ненавидел смотреть на себя в зеркало. Когда-то, с содроганием отворачиваясь от собственных глубоких ран, думал, что волк не позволит ему дожить до совершеннолетия — но вот он жил уже больше четверти века. И жизнь обещала стать только лучше.