Волк и его металлист

Гарри — так Джеймс и Лили назвали сына. Ему было четыре года и десять месяцев, он не признавал никаких увлечений помимо футбола, и не дай бог вы отберёте его любимую плюшевую сову — вой поднимется на весь дом. У Гарри было много разных амплуа: он то изображал из себя ведьму, носясь по дому со шваброй для мытья полов, то навешивал на уши шерстяные носки, заявляя, что он лопоухий эльф, то раздавал волшебные письма с самодельной сумкой почтальона Пэта из фетра — сшитой ни кем иным, как Джеймсом Поттером собственной персоной. Словом, металл был последним, что могло заинтересовать этого засранца с безнадёжными волосами от отца и лягушачьими глазами от матери — но Джеймс не терял надежды. Встав напротив сынишки посреди их гостиной, он убрал чёлку со лба и повторил почти по слогам: — Ты металлист, Гарри. Гарри задрал на папу голову, с трудом удерживая под мышкой футбольный мяч. — Я метаист? — Поверь, — Джеймс энергично закивал. — И, держу пари, очень хороший — если немного потренируешься. Он посторонился для того, чтобы Сириус врубил на новеньком плеере The Call of Ktulu. Сегодня они оба были при параде — он и Джеймс. Майка с кривыми буквами «Metallica» у одного, футболка с логотипом Helloween у другого. Цепочки, шипастые браслеты ещё с их панковских времён, кожаные куртки — Сириус ещё мог похвастаться локонами, достойными любого концерта, в то время как Джеймс довольствовался лишь привычным гнездом на голове, но за этим исключением его образ был собран до иголочки. Вдвоём они торжественно склонились перед Гарри и благоговейно протянули надрывающийся божественной музыкой плеер — только для того, чтобы мальчик, скептично смерив их от макушек до ног и основательно изучив предложенный подарок (стоящий, на минуточку, нехилых деньжищ даже для Джеймса), презрительно сморщил нос. — Я не метаист. Я — футбол! И он умчался на маленький задний дворик, гордо выставив мяч перед собой на вытянутых руках. Два почти взрослых парня, планировавших это посвящение ещё с момента, когда карманные плееры вошли в обиход, обескураженно смотрели ему вслед. — Не горюй, дружище, — Сириус первый опомнился и сочувственно хлопнул Джеймса по плечу. — У него ещё есть время. — Нет, — Джеймс печально покачал головой. — Нет, это был наш единственный шанс. Он слишком похож на Лили. Как и большинство детей этого поколения, маленький Гарри явился в этот мир случайно и никто его появлению не возражал. Он рос бойким, независимым и отлично знал себе цену. У него был Джеймс со средствами для поддержания внешнего комфорта и Лили с разумными мозгами для поддержания внутреннего. — В следующий раз, когда эти олухи начнут тебя глушить своим железным скрипом, скажи мне — я надеру им обоим задницы, — она нежно проворковала Гарри на ухо, ловя за подмышки как раз в ту секунду, когда он, запнувшись своими тоненькими ножками за порог, был вот-вот готов грохнуться об ступеньки лицом вниз. — Задницы! — радостно повторил Гарри, обхватив её за шею, и был унесён на кухню — перемазываться в спагетти с томатным соусом. — Душераздирающее зрелище, — вполголоса прокомментировал Ремус, впервые давая о себе знать. Он тактично молчал на протяжении всего перформанса, забурившись в кресло с выуженным из библиотеки Джеймса (из которой тот читал разве что любовные романы) «Пиквикским клубом». Подрагивающие мелким тремором пальцы то и дело срывались со страниц, заставляя его хмуриться. — Между прочим, мы очень старались, — возмутился Джеймс. — Он оценил, — уголок губ Ремуса дёрнулся, давая понять, как тяжело ему было прятать снисходительную улыбку. Скривившись, Джеймс опустился на диван. — Школьным тихоней он мне нравился больше, — сказал он Сириусу и тут же получил затрещину по макушке — шуточную по силе удара, но совершенно серьёзную по посылу. Сириус о многом жалел в своей жизни, но ни о чём не жалел так сильно, как о школьных годах, когда он и Джеймс наряду со всеми посмеивались над странноватым одноклассником с футляром со скрипкой за спиной. Он фанатично пил какао, ходил в заштопанных обносках, а выглядел так равнодушно и потерянно, что ни у кого не было сомнений в его пристрастии к травке. Если бы они только знали. Если бы Сириус только знал. Это всё было давно в прошлом, но об этом прошлом он предпочёл бы не вспоминать — в особенности при Ремусе. Джеймсу не хватало на это тактичности. Этого безбашенного придурка по сей день приструнить удавалось только Лили. — Джеймс, иди помогай, — она с лёгким раздражением позвала его с кухни, где Гарри закатил протестующие вопли: очевидно, томатный соус оказался слишком томатным. Джеймс нехотя поднялся с дивана. — Дети, — он с усталой улыбкой развёл руками. — Вы двое просто счастливчики, что не знаете этого счастья. — Надо же, он в кои-веки сказал что-то умное, — безобидно хмыкнул Рем. Промолчавший Сириус пошёл на кухню. Облокотившись на косяк, он уставился на своего осевшего, прирученного, полностью одомашненного лучшего друга, который возил накрученными на вилку макаронинами перед мотающим головой Гарри, и не мог сдержать лёгкой улыбки. Дети. Дети были повсюду. Никто не просил их, никто не приветствовал их, но все принимали их как данность: они существуют. Дети — неизбежная частью общества, которая точно грибы пробивается в самых неожиданных местах. Гарри было четыре года и десять месяцев, и он был одним из миллионов детей, которых растили ровесники Сириуса. Родись он лет на двадцать позже, может, он бы и задался вопросом, какого чёрта так вышло, что его неудавшиеся любовные пассии ещё вчера слушали вместе с ним «Нет будущего» от Джонни Роттена на навороченном бумбоксе, а сегодня он видел их за бокалом чего-нибудь не слишком крепкого в барах со своими ковыряющимися в носу ангелочками. Вместо этого Сириус задавался другим, куда менее адекватным вопросом для парня двадцати пяти лет: у них с Ремом такого не будет. Вот этого — не будет. Переполненные памперсами мусорные баки, пятнадцать подъёмов за ночь из-за режущихся зубов, принесённые из школы вши, агукающее сопровождение везде, всегда, постоянно, в бар и клуб, потому что няня слишком дорогая, а развеяться хочется — у них этого не будет никогда. Его друзья и знакомые шли по тому пути, который им с Ремом был закрыт — они остались на границе, законсервировались в вечном студенчестве, когда ни у кого не возникает вопросов по поводу парней, делящих одну жилплощадь на двоих. Ремус уже отучился на учителя биологии, Сириус доработался в ремонте тачек и мотоциклов до умения определить недуг по одному виду вкатившегося железного пациента, и это был тупик. Тупик ещё и потому, что Сириус знал непреложную истину, о которой они молчаливо условились не говорить: даже если бы общество в один день встало с ног на голову и позволило им завести детей, они никогда не воспользовались бы этой возможностью. Их не хотел Ремус. Они оказались в тупике. Перемены напрашивались сами собой.

***

— Обязательно звони. Каждую неделю, слышишь, Бродяга? Только попробуй про… — Только попробуй пропустить неделю, иначе ты переплывёшь Атлантический океан и собственноручно мне врежешь, — Сириус насмешливо продекламировал фразу, которую услышал за это утро не менее пяти раз, и не удержался от закатывания глаз. — Да, Сохатый, я помню. — Замечательно, — отрывисто сказал Джеймс, продолжая крепко держать Сириуса за плечо и явно не планируя отпускать в ближайший час. — Держи это в уме — моя судьба и судьба всего Атлантического океана в твоих руках. — Да брось, Джеймс, — Сириус усмехнулся. — Это же не навсегда… Его слова были прерваны крепкими объятиями — Джеймс стиснул его так, как, казалось, не обнимал со средней школы, когда они были неразлучны. Как горох и морковь, говорила покойная Юфимия Поттер. Когда Джеймс был главным хранителем его тайн, его слёз, его стыдливой любви к не самым крутейшим исполнителям — когда Джеймс был его всем. Сириус до сих пор сомневался, не ошибка ли всё происходящее. Нью-Йорк никогда не входил в их планы. Нью-Йорк — именно туда они отправлялись. Им давно стало неуютно в этом крохотном городке, где работы становится всё меньше, бастующие шахтёры заполоняют улицы всё больше, а столкнуться с матерью, вынужденной начать распродавать своё имущество и от того напоминающую злую ведьму даже сильнее прежнего, можно было просто по пути в мясную лавку. Так и случилось однажды — просто встреча, никаких слов, лишь молчаливый испепеляющий взгляд на предателя гордого британского рода Блэков под перезвон пробивающихся на кассе продуктов. Фасоль, яйца, кусок белой рыбы, томатная паста, хлеб, сыр и крекеры для Рема (его любимые крекеры, которые можно проложить сыром и получить самый офигенный перекус в мире — Рем никогда не просил их покупать и сам не покупал, но Сириус специально откладывал на них монетки по пятьдесят пенсов) — Сириус машинально отмечал это всё, стараясь абстрагироваться. Чёрта с два у него получалось: от материнского взгляда Сириус чувствовал себя так, словно ему затянули на шее удавку. Вернувшись домой, он рухнул Ремусу головой на колени и устало проговорил: «Я больше так не могу». Сириус почувствовал тонкие пальцы Рема в спутанных длинных волосах. Потом — мягкий голос с любимым акцентом, от которого как могли идти мурашки по коже, так и сердце размягчаться от нежности: «Я тоже». Ремус Люпин имел ввиду много всего. Старый дом, школу, в которую он смог устроиться лишь библиотекарем, Англию в целом, но в особенности этот город, где от его валлийского говора презрительно морщили нос — это не его дом, не его страна, и везде, куда бы он ни шёл, чувствовалось странное ощущение, что он здесь гость. Нежеланный, засидевшийся на девятнадцать лет дольше положенного срока, когда отец в шестилетнем возрасте привёз его на свою родину. «Тогда какого чёрта мы вообще здесь делаем, Рем?» — Сириус фыркнул. «Ты мне скажи», — Ремус посмеялся, и больше они об этом не говорили. Иногда мечтали — о том, как здорово было бы накопить денег и сорваться в Лондон, в Америку, да куда угодно, только бы подальше отсюда. Но это были просто фантазии. Мечты. И Нью-Йорк никогда в них не входил. До одного события. Оно, событие это, перечеркнуло всё — и теперь они мчали в Нью-Йорк. Ремус был счастлив. Сириус был взволнован. — Я тоже буду скучать, дружище, — прошептал он, притиснувшись носом к куртке Джеймса. — Я тоже буду скучать. — Но я больше, — Джеймс невесело фыркнул. — Ага, мечтай… Их препирательства, полушуточные-полусерьёзные, заняли ещё добрых пятнадцать минут. Но вот подъехал автобус, Гарри в него восторженно ткнул с возгласом «атобус!», и Рем, молчаливо докуривающий сигарету в стороне, был вынужден выразительно кашлянуть: — Я могу получить своего парня обратно? Тогда Лили дружелюбно приобняла и его, подмигнув: — Ты тоже не пропадай. Автобус раздвинул замусоленные двери. Ремус первый в них забрался — Сириус последовал за ним. На подножке задержался, обводя Лили, Джеймса и маленького Гарри взглядом. Надо было идти дальше — но он не мог сдвинуться с места. Ноги словно приросли. — До Рождества? — крикнул ему Джеймс. Сириус опомнился. — До Рождества, — он выдавил улыбку. — Гарри, пока! — Пока, Бодяга-а! — закричал Гарри. — Пока, Луни-и! И двери со скрежетом захлопнулись, отделяя Сириуса от друзей. — Как думаешь, мы делаем верный выбор? — он вполголоса спросил у Ремуса, когда они сели на свои места. Тот не ответил — но крепко сцепил их ладони за спиной. Сириус глубоко задышал: как всегда, касания Ремуса дарили спокойствие. Обращали зыбкую болотную почву под ногами в крепкий асфальт. Хотелось верить, что так будет всегда.