Волк и его металлист

Если бы Сириусу пришлось выбирать, что хуже, автобус или самолёт, он ответил бы однозначно: самолёт — это самое адское изобретение человечества после ядерной бомбы. Люди просто не созданы для того, чтобы летать, в чью светлую голову могла прийти такая безумная мысль? Но пока они ехали в автобусе. На улице меленько моросил дождь, а в трясущемся автобусе моросил пот — в нём было душно, липко, тесно, а закрытые окна, потому что славной старушке на третьем ряду слева дуло, дополняли клаустрофобные ощущения. Столько запахов и текстур Сириус не чувствовал уже давно: налипшие жевательные резинки на спинках сидений, запах рыбы, дешёвого пива, захватанные стёкла с жирными отпечатками ладоней — вишенкой на торте служил факт, что автобус оказался напичкан таким количеством людей, будто завтра грядёт апокалипсис. Из этих самых людей, переполнявших салон как солёные огурцы в банке, автобус также собрал джекпот: здесь были грузные потные мужчины в строгих костюмах, занимающие своими широко расставленными ногами полтора места, были шумные подростки, которым тяжело даётся обсуждение своих новых и бывших влюблённостей не на полную громкость, были курящие дамы, дым от которых клубился под потолком, пьющие рабочие, голоса которых становились всё пьяней и веселей, старички и старушки, подливающие масло в нескончаемый костёр безумных сплетней («А вы слышали, что Тэтчер, храни Господь её душу, пригрозила сжечь всех протестующих шахтёров дотла?» — «Боже, Милли, где ты такое вычитала, лучше посмотри, что в газете пишут про эпидемию…»), а ещё родители с хнычущими детьми — много, очень много родителей. Одна такая мать сидела прямиком перед Сириусом и Ремом, и её ребёнок, предположительно мальчик (Сириус не знал, но определил по бритой голове), безостановочно ныл на одной ноте, пока его маленькие ножки колотили по спинке кресла: — Хочу пи-и-и-ить, хочу пи-и-и-ить, хочу пи-и-и-ить… Влажные отпечатки подошв проступали всё отчётливее, пока занявший это сидение мужчина (относящийся к грузным и строгокостюмчатым) не пригрозил открутить малолетнему негодяю ноги и засунуть в задницу. Эффекта это не возымело: ребёнок только разнылся громче. Кто-то из пассажиров сунул ему банку то ли с пивом, то ли с колой, но она подействовала ровно на пять минут — теперь ребёнок захотел есть. Слушая его нескончаемый поток всхлипов, Сириус покосился в сторону Рема и вздохнул: ещё три часа. Три часа!.. «Семь часов до отлёта», — мысль пришла совсем некстати. Внутри всё съёжилось. Глянув по сторонам, Сириус просунул руку между их телами и, нащупав там ладонь Ремуса, переплёл пальцы. Их взгляды встретились — лёгкая улыбка Рема, отразившаяся как в зеркале на лице Сириуса. Рем был счастлив, что они уезжают — значит, должен был быть счастлив и он.

***

Лондон оценить им не удалось. Отлёт через четыре часа, добраться до аэропорта под ливнем то ещё приключение, поэтому подчеркнуть удалось лишь одно — рыба в кляре с жареной картошкой, пусть и стоит втрое дороже, зато в двадцать раз охрененнее на вкус. — И почему он не мог остаться в Лондоне? — Сириус буркнул с набитым ртом, когда они, хватая лоснящимися от жира пальцами картошку из хрустящей газеты, пристально следили за автобусами. Ноги ныли ещё с прошлого автобуса, а Сириус был намерен поехать на двухэтажном, в то время как Ремус был намерен доехать вовремя, поэтому сошлись на компромиссе: они поедут обычным автобусом, но если вдруг заметят двухэтажный — пересядут на него. — Даже если нам придётся выпрыгивать с одного автобуса на другой через окно? — уточнил Рем, и Сириус кивнул со всей возможной серьёзностью. К счастью Ремуса, двухэтажный им так и не подвернулся — зато они увидели Биг-Бен. Будь с ними Джеймс, он бы сейчас вопил во всё горло и швырял в воздух шляпу, очки, Гарри, это ведь чёртов Биг-Бен с открыток — Сириус и Ремус лишь молча проследили громадные часы взглядом и перекинулись сдержанными фразами: — Я думал, он больше. — Как раз люблю поменьше. И даже тогда, пялясь на это великолепие, Сириус думал только об одном: три часа до отлёта. Три часа. Промокшие насквозь как две водопроводные крысы, они пробились в аэропорт Хитроу держась за руки уже из соображений безопасности — если Сириус ещё мог выцепить футляр скрипки Рема в толпе, то тот вряд ли сумел бы его распознать среди десятков длинноволосых парней и девчонок, которые сновали в шумном скопище людей. Люди, люди, тысячи людей, чемоданов, рюкзаков бегали туда-сюда, опаздывали, кричали друг на друга — этот аэропорт был размером с несколько улиц в их городке. — Мы почти у цели, — Ремус ободрил Сириуса, почувствовав потерянное настроение, и тот судорожно сглотнул. Он не помнил, как они проходили регистрацию. Не помнил, как толкались в длинной очереди с билетами, как сдавали чемоданы в багаж («Нет-нет, скрипка — ручная кладь»). Даже внешний вид самолёта, честно сказать, он не запомнил — только сердце рухнуло в пятки от его масштабов, от осознания, что эта железная громадина должна поднять их в воздух и перенести на другой континент. Он нервничал, когда они поднялись по трапу, нервничал, когда они пристегнули ремни, нервничал, когда кокетливая милая стюардесса поставленным голоском с американским акцентом поинтересовалась, не принести ли им воды. Сириус смог промямлить только: «Нет, спасибо». Ему казалось, он ещё не здесь. Рыба в кляре была сном, Биг-Бен был шуткой, душный автобус был помешательством мозга, они всё ещё на остановке, всё ещё обнимают Лили. «До Рождества?» — Сириус. «До Рождества!» «Гарри, пока!» «Пока, Бодяга-а, пока, Луни-и!» — Сириус. Только когда его позвали дважды, Сириус вздрогнул и оглянулся: Ремус, устроившийся у окна, тревожно всматривался в его лицо. Привычно подрагивающая ладонь легла на плечо. Пригладила кожаную ткань куртки. — Всё хорошо? — мягко спросил Ремус. Сотни мыслей пролетело каруселью в голове — беззвучно дрогнув губами, Сириус не решился уцепиться ни за одну. — Сириус… — Всё офигенно, — Сириус выдохнул, тряхнув головой. — Да. Всё офигенно. Почему спрашиваешь? Рем смотрел на него, должно быть, с минуту — к ним уже успел подсесть третий пассажир. Потом небрежно дёрнул плечом: — Можешь держать меня за руку? Я боюсь самолётов. О, хвала всем высшим силам, в которых из них всех верил только протестант Джеймс Поттер — Рем боялся самолётов. Сириус ни за что, никогда в жизни, не своему Ремусу Люпину, для которого он был опорой и скалой на протяжении семи лет, не признался бы, что чертовски боится самолётов. Ладонь Рема превратилась в спасательную шлюпку — Сириус не разжимал его на протяжении всего полёта. Даже когда принесли еду, он предпочёл есть одной рукой, и Ремус, мягко усмехнувшись, согласился с резонностью довода «а если ты испугаешься во время еды». Рем не боялся самолётов — но пока их боялся Сириус, он с радостью был готов играть эту роль. Сириуса отпустило к середине полёта — вернее, он уснул, привалившись к плечу Ремуса, и тот смог немного выдохнуть: потенциальная паническая атака была отменена. — Это ваш бойфренд? — поинтересовалась у него старушка, занявшая место с краю. У неё был американский акцент, огромная шляпа с цветами и несколько клубочков для вязания в юбке. Ремус растерянно приоткрыл рот, глядя как раз на них: никто никогда настолько открыто не задавал им такой вопрос. Да что там — даже завуалированно не задавал. — Да, — он выпалил, потому что не привык врать. И старушка понимающе закивала: — Я как раз к своему внучку летала на выходные, он один из ваших. Бедолажки — всю жизнь без женщины… Она вернулась к вязанию как ни в чём не бывало, постукивая спицами одна о другую — рассеянно вслушиваясь в их перелив, Ремус отметил, что они ещё даже не успели добраться до Нью-Йорка, а тот уже добрался до них. Он даже не мог сказать, что его потрясло больше — что эта милая старушка так спокойно к ним отнеслась, или что у неё были деньги прилетать к внуку в Лондон на выходные. «Сраные американцы» — сказал бы Джеймс при любом раскладе. Самолёт приземлился в аэропорту ещё масштабнее предыдущего. Здесь количество людей исчислялось уже не тысячами, а десятками тысяч, но в этой громкой, беспокойной, крикливой американской толпе Сириус был заметно спокойнее: отсутствие перспективы скорого полёта и помятость от недавней дремоты берегли его психику от дополнительного шока. — Адрес у тебя? — он тихо уточнил, и Рем кивнул. И снова автобус, снова пробки, снова гул, снова возня, плачущие дети, потные мужчины, духота. Зато в конце — он. Они шли на нужный адрес усталые и вымотанные, даже не находя в себе силы любоваться на неоновые вывески и пальмы Нью-Йорка. Да их здесь и не было — сетчатые заборы, высокие кирпичные здания, валяющийся по углам мусор, особенно тепло напоминающий о доме. Даже на колоритных бездомных или травящих наркотики жильцов гетто им наткнуться не удалось — тишина и спокойствие. Пока вдруг, на повороте между двумя домами, Сириус не застыл как вкопанный. — Охренеть. — Что такое? — от неожиданности Рем едва не врезался футляром скрипки в столб. Сириус кивнул на кирпичную стену, расписанную граффити: — У него даже постеры есть. С криво повешенной афиши, развалившись возле электрогитары и небрежно закинув волосы водопадом на бок, на них смотрел Регулус Блэк.