Планета Арамниэль

Кайо замер в нерешительности. Судя по всему, теперь он точно попался. Воздух будто сгустился. Он не знал, что сказать — да если бы и знал, слова застряли бы в горле. Что делать? Бежать? Глупо и поздно. Убеждать Тарна, что всё не так, как кажется? Ещё глупее — он всё знал. Более того — и это было хуже всего — кажется, знал с самого начала. Тарн Век стоял спокойно, почти расслабленно, как будто ничего особенного не случилось. На его лице не было ни гнева, ни осуждения, ни ледяного командного взгляда. Только странная нежность, казавшаяся неуместной, почти абсурдной. — Ты… вы… — у Кайо пересохло во рту. Он машинально взял рюкзак, который Тарн протягивал, но тут же со злостью швырнул его обратно на землю. — Вы знали! Всё это — Лина Рэш, наблюдение, потом типа внезапное его снятие… Вы просто играли со мной. Хотели, чтобы я расслабился и сам привёл вас к солдату ЭКЗ. Как подло! Он шагнул вперёд и ударил — кулаком в грудь, глухо, отчаянно. Не для того, чтобы причинить боль — он не обольщался на этот счёт. Просто внутри было слишком много: и стыд, и ярость, и унижение, и… ещё что-то, куда более тревожное. Тарн, конечно, даже не пошатнулся. Он просто смотрел, не хватаясь за оружие и даже не поднимая рук в ответ. — Ну же, — выдохнул Кайо, чувствуя, как голос срывается. — Добились своего: шпион разоблачён. Можете расстрелять прямо здесь, я готов. В спину, в грудь — как вам больше по вкусу. Он вскинул голову. Глаза налились слезами — не от жалости к себе, а от бессилия. Тарн шагнул к нему. Медленно, как будто приближался к дикому зверьку. Кайо отпрянул, но не убежал, озадаченный мягкой неторопливостью его действий. — Нет причины, — произнёс Тарн тихо, почти шёпотом. — Мне не за что тебя убивать. — Что?.. — Зачем мне убивать союзника? И прежде чем Кайо успел что-либо сказать, Тарн обнял его. Не как командир и не как тот, в чьих руках сейчас находилась чужая жизнь. А просто как человек, который хочет обнять и успокоить другого человека. Его руки сомкнулись на спине Кайо — медленно, аккуратно, с какой-то пугающей решимостью. В них не было власти — только твёрдое тепло. И Кайо застыл. Он чувствовал, как его тело предаёт его — прижимается ближе, отвечает. Словно долго страдало от невыносимой тоски по нежности. И теперь странно безопасно было стоять вот так — как никогда с Эйденом. Это сравнение всплыло само собой, и Кайо почему-то смутился. Он уткнулся лбом в его грудь, но тело — сквозь слёзы, гнев, страх — фиксировало: вот эта ширина плеч, это ровное дыхание, этот запах — пыль, тепло, роса, кожа. Притяжение, завёрнутое в ярость. Но стоило только поддеть обёртку, как показалась сладкая серединка. Он дрожал и не мог отойти — точнее, ему не хотелось этого делать. — Да, — проговорил Тарн, не размыкая объятий. — Я хотел выйти на ЭКЗ. Но после того, что мы узнали о разломе — не для расправы. Я собирался договариваться. Хотел сказать, что они могут вернуться. Что пора остановиться. Что нам нечего делить. Он отстранился чуть-чуть и склонился, чтобы посмотреть в глаза Кайо. Их лбы почти соприкоснулись. — Но ты сам пришёл к этому, — продолжал Тарн. — Ты отстаивал меня перед Эйденом. Я… не ожидал. И благодарен. Кайо хотел возразить. Сказать, что это ничего не значит. Что он просто говорил то, что казалось самым логичным — для их выживания. Но слова застряли. Потому что в глубине груди было нечто иное — горячее, хрупкое. — Если Земли больше нет… — прошептал он, — значит, и смысла в противостоянии нет. Здесь остались только мы. — Именно, — сказал Тарн. И снова прижал его к себе. Тарн держал его крепко, но не сжимал. Он просто был рядом — всей своей плотностью, телом, дыханием, этим несносным спокойствием. Сердце Кайо билось в бешеном ритме, как будто он только что пробежал пару километров. Он должен был оттолкнуть его. Но тело, наоборот, тянулось. — А… если бы я оказался… не союзником? — высказал Кайо то, что продолжало его волновать, — убили бы? Он чувствовал, как бьётся сердце Тарна. Как его ладонь лежит у него между лопатками. Как от его дыхания теплеет у шеи. И всё это — слишком близко. — Нет. Провёл бы с тобой… разъяснительную беседу. Кайо фыркнул, чем вызвал смешок у Тарна Века. Оба понимали, что прозвучало пошловато. «Почему я не отстраняюсь? Почему мне хочется, чтобы он не отпускал?» Тарн не требовал — просто обнимал. И именно от этого Кайо становилось не по себе. «Ты же этого хотел, помнишь? Чтобы кто-то просто был. Чтобы держал, а не ломал.» Он чувствовал, как подступает что-то стыдное. Не в сердце и не в голове, а внизу живота. — Чёрт, — прошептал он еле слышно, сам себе. Он почти не дышал. Он ощущал, как тело реагирует. Как член наливается кровью. Как в горле пересохло. Как под кожей щекочет страх и возбуждение одновременно. Нет, только не это. Он чувствовал себя глупо, грязно. Словно предавал себя. Но вместе с тем — в этой близости было что-то чистое, впервые за долгое время. Он вдруг понял, что не боится. А если боится — то не его, а себя — того, как он смотрит на Тарна. Как хочет остаться в этом прикосновении. Но лидер уже отстранился. — Пойдём в деревню. Холодает, ты можешь замёрзнуть. «В твоих объятиях я не замёрзну», — хотел сказать Кайо, но это прозвучало бы, как глупый флирт. Он кивнул и пошёл вместе с Тарном — по голубоватой траве, среди рос и светлячков, в напоенном влажной сладостью воздухе, который действительно становился свежее с каждой минутой. *** Тарн провёл Кайо к его дому. На прощание пожал руку — крепко, тепло, сдержанно. Пальцы его были широкими, мозолистыми, но удивительно мягкими. Кайо задержал дыхание, когда их ладони встретились — мимолётно, но ощутимо. А потом ушёл в административный центр, в одном из помещений которого вот уже два месяца он жил, обустроившись с минимальным комфортом. Кайо не спалось до самого рассвета. Он думал об Эйдене — о том, что это определённо конец, даже если бы мужчина разобрался в ситуации и стал на сторону здравого смысла. Он то и дело прокручивал в голове те несколько секунд, когда Эйден прятался за его спиной, а потом несправедливо обвинял. Кричал: «Не верю тебе, ублюдок!» Было больно, обидно, стыдно. Но, к счастью, не было разбитого сердца — Кайо ничего не чувствовал к этому человеку. Ни любви, ни желания, ни даже злости. Только опустошение. Это был конец, ознаменованный не трагедией, а тишиной. Пустым пространством, где раньше что-то горело. Зато при мысли о Тарне внизу живота потянуло, тело снова пробудилось, потеплело. Лидер не прикасался к нему в том самом смысле — и это, с одной стороны, оставляло место для сомнений. С другой же, как ни странно, утешало. И всё же в животе закрутилась пронзительная, неловкая тяга — горячая, острая, как голод. Не желание, чтобы овладели. А желание, чтобы не боялись прикоснуться — не по-дружески, не по-родственному — по-другому. Кайо перевернулся на бок, натянул одеяло выше. Его не мучили воспоминания об унижении — он был сосредоточен на ощущениях собственного тела: чувствительности кожи, дыхании, биении сердца. Живое, горячее тело. Он прижал колени к груди, потом сдался — отпустил себя, рука скользнула вниз, сжала пробудившийся, уже почти полностью отвердевший член. Его ладонь двигалась осторожно, нежно — наверное, именно так его мог бы касаться Тарн Век. От этой мысли кровь запульсировала в висках. Он кончил быстро, с тихим и рваным выдохом. Пришло освобождение, дыхание выровнялось. Он провалился в короткий, тревожный, но честный сон.