АРВИ

Звонок в дверь прокатился по дому Виктора. Он сидел в своей комнате и знал, что кто-нибудь откроет её. Внизу кипела обычная семейная жизнь. Артем, в своем романтическом порыве, не учел этого нюанса. Дверь распахнулась. И громкий, восхищенный вскрик матери разрезал тишину: – БОЖЕЧКИ! ЧТО ЗА СЧАСТЬЕ! ЭТО МНЕ? – Она захлопала в ладоши, увидев гигантский, роскошный букет, подобного которому не встречала никогда. Изысканные черные розы, глубокие карие, алые – все переплеталось в диковинной, ошеломляющей красоте. Курьер, строго предупрежденный о необходимости вручить послание лично "рыжему мальчику", растерялся. План дал трещину. – Так, женщина, – поправил он, стараясь сохранить деловой тон. – Это вашему сыну. Я должен лично передать. "Сыну? ЦВЕТЫ? СЫНУ?!" – мысль пронеслась в голове матери, нервный тик дернул уголок глаза. – Господи… – прошептала она, побледнев. – Сейчас… он спустится… Она побрела к комнате Виктора, не в силах задать вопросы, ошеломленная. Просто крикнула сквозь дверь, голос дрожал: – Сыночка… тебя… подарок… Внизу ждёт… Виктор вышел, недоумевая: "Какой еще подарок?". Он спустился по лестнице под пристальным взглядом матери. Курьер оценивающе смотрел на него. Мать, не выдержав, выпалила: – Тюш, ну и что ЭТО? Думаешь, тебе могли прислать ЦВЕТЫ?! Виктор сглотнул комок в горле. Он узнал букет мгновенно. Черные – как смоль волосы Артема. Карие – как его бездонные, гипнотические глаза. Красные – как пылающее сердце, бьющееся сейчас в его собственной груди. Ответ вырвался сам, без раздумий, без оглядки на мать или приличия: – Да, мам. Это моё. Он шагнул в сторону, давая курьеру пройти с драгоценной ношей к его комнате. Воздух в спальне, еще недавно пустой и тоскливый, мгновенно наполнился густым, пьянящим ароматом. Комната расцвела. Мать бросилась следом, хватая сына за плечо, засыпая вопросами: "Кто? Кто это? От кого?". Виктор не отвечал. Он шел вперед, и на его губах играла легкая, счастливая улыбка, которую он не в силах был скрыть. – Мам, давай потом. Поговорим потом, – мягко, но твердо произнес он и закрыл дверь перед ее носом. Он упал на колени перед морем цветов, будто сам стал частью этого подношения – цветком, распустившимся для Артема. Аура напряженной, сладкой тоски – "dark love" – витала в воздухе. Сердце колотилось. Пальцы нежно скользнули по бархатным лепесткам, и вдруг – записка! Он схватил ее, развернул дрожащими руками, жадно впитывая текст: "Хочу поговорить с тобой. Я скучаю. Очень. Уже скучаю. Приду к твоей двери в 00:00. Если захочешь... открой." Ладони мгновенно вспотели. Жар разлился по лицу и шее. Он вскрикнул: – Придет?! Через... три часа?! К ДВЕРИ?! – Паника и восторг смешались. – Так… надо выйти самому… чтобы мама… – Мысли путались. – Но я… я… – Стеснение сдавило горло, чувства переполняли, грозя выплеснуться. Виктор метнулся к зеркалу. Пальцы нервно перебирали рыжие пряди, укладывая, снова растрепывая. Прошел час. Второй. Время неслось с бешеной скоростью. Он сидел на кровати, сгорбившись, терзаясь: "Что сказать? С чего начать?". И вот полночь. Тишина за окном была звенящей, абсолютной. Каждый шорох, каждый вздох казался громким. Все спали. Виктор, сердце которого вот-вот вырвется из груди, бесшумно вышел из дома. Холодный ночной воздух обжег лицо. Он стоял на крыльце, озираясь, вслушиваясь в тишину, нарушаемую лишь его собственным неровным дыханием. И тогда из темноты, как материализовавшись из самой ночи, прозвучал голос. Низкий, теплый, до боли знакомый: – Ты пришел. Артем сделал шаг из тени. На его губах играла осторожная, счастливая улыбка. Он подошел ближе, но остановился в шаге, соблюдая ту самую дистанцию, которую сам же и создал, которую чувствовал, что обязан пока держать. – Нам давно нужно было поговорить, – добавил он тише, и в голосе слышалась дрожь. Виктор поднял глаза. Его "щенячий" взгляд, полный смятения и стыда, метнулся в сторону – к асфальту, к тени дома, куда угодно, только не навстречу тому пронзительному взгляду. Слова застряли в горле. Он не мог вымолвить ни звука. Легкий ветерок закружился вокруг них, лаская лица, играя прядями волос. Тишина между ними стала осязаемой, плотной, сжимающей. И сквозь нее гулко бились два сердца. – Я хочу объясниться, – начал Артем, голос сорвался на нервной паузе. – И забыть все плохое… – Он сделал усилие. – Я понял, что ты нравишься мне… после той встречи… с заданием в бутылочке… – Слова текли с трудом, как признание, выстраданное долгими днями. – Я думал о тебе каждую секунду. Но знал… если подойду как Артём… спугну тебя. А я… я не хотел тебя спугнуть. – Его голос стал хриплым. – Я пытался выбросить тебя из головы. Пытался. Не получилось. – Пауза. Дыхание Артема стало неровным. – Я понимаю, что я мразь. Глупая мразь, которая наделала ошибок… – Голос дрогнул, надломился. – Я… просто… просто я тебя… Тишина повисла, густая и напряженная. Ветер дунул сильнее, подталкивая Виктора вперед. – …Я люблю тебя. – Слова прозвучали четко, как приговор, как клятва. Твердо. С огромной силой и невыносимым стеснением. – Давай забудем… все плохое… прошу… – Звучало как мольба, тихое, жалобное мяуканье раненого зверька. Виктор вспыхнул. Весь. От макушки до пят. Сердце рвалось наружу. И тогда сработал инстинкт, сильнее страха, сильнее стыда, сильнее обиды. Он сделал шаг. Еще один. Его руки сами потянулись к Артему – не для рукопожатия, а для объятия. Чтобы впустить. Чтобы открыть все замки, все крепости, возведенные вокруг сердца. Артем вздрогнул, словно от удара. Ноги подкосились. Он шагнул навстречу, резко, стремительно, и впился в Виктора. Теплые, сильные ладони обвили его тело, скользнули от шеи вниз по спине, сжимая с такой жаждой, с таким отчаянием, будто боялись, что это мираж, который вот-вот исчезнет. Головы прижались друг к другу, щека к щеке, волосы смешались – рыжие и черные. Они ласкались, как два израненных, наконец-то нашедших друг друга котенка, мурлыча от счастья и облегчения. – Я тоже… – прошептал Виктор, заикаясь от нахлынувших чувств. Губы коснулись уха Артема, дыхание было горячим. – Я тоже люблю… – Слова, такие простые и такие важные, прозвучали тихо, только для него одного. Свет уличного фонаря падал на них, выхватывая из темноты слившиеся фигуры. Их тела были вжаты друг в друга с силой, не оставлявшей места для сомнений, для воздуха, для чего-либо, кроме этого мгновения. Они чувствовали бешеный стук сердец – один ритм, одна боль, одна любовь. *В доме, за окном второго этажа...* Мать Виктора не спала. Она услышала осторожные шаги по лестнице, когда Виктор уходил и щелчок входной двери. В голове, как навязчивый мотив, крутилось: "Цветы... мальчику... Он же должен дарить... Не понимаю..." Тревога гнала ее к окну. И она увидела. Увидела сына, стоящего в ночи. Увидела, как из темноты появился тот высокий парень с черными волосами. Увидела их разговор, полный невидимого напряжения. Увидела, как ее Виктор, ее мальчик, сделал этот шаг... Увидела, как они слились в одно целое в этом безумном, нежном, абсолютно неприемлемом объятии. Шок. Ледяной, парализующий. Он сжал ее горло, вытеснив воздух. Глаза расширились до предела, впитывая немыслимую картину. Рука непроизвольно вцепилась в подоконник. Мир, каким она его знала, с его простыми, понятными правилами ("мальчики любят девочек"), рухнул в одно мгновение. Она не могла пошевелиться, не могла отвести взгляд, не могла даже подумать. Только смотреть. И чувствовать, как пол уходит из-под ног, оставляя ледяную пустоту непонимания и страха. Все было понятно без слов. И это понимание было ужасным.