Госпожа Элегия

Дверь спальни закрылась с едва слышным щелчком. Лунный свет сквозь полупрозрачные занавески окутал Леру серебристым сиянием, превращая её в живое воплощение древней Богини. Я замер, впитывая этот образ: её чёрные волосы, рассыпавшиеся по плечам, играющие между ключицами. — Так, значит, ты отправил нашу дочь к этому психопату, так? — она говорила мягко, но от её голоса у меня перехватило дыхание. Я сделал шаг вперёд, любуясь блеском глаз моей единственной и самой любимой женщины. — Прости, солнце, я был… — Недостаточно, — она покачала головой, вспыхивая огнём который сводил меня с ума. — Ещё раз. Её пальцы легли на мою грудь, медленно расстёгивая пуговицы рубашки. Её прикосновения обжигали, заставляли дрожать всем телом. — Прости, — прошептал я, чувствуя, как во мне разгорается пожар от этой горячей игры, как учащается пульс, когда её ладонь сжимала мои теперь обнажённые плечи. — Ещё раз, — она расстегнула благородный шёлковый халат. — Прости… Боже, прости, — мои слова превратились в тихий стон, когда она притянула меня за ремень. — На колени, — властно прошептала она. Я опустился перед ней, вдыхая тонкий аромат её духов, смешанный с её собственным запахом кожи. Она провела пальцами по моим губам, и я поймал её запястье, прижавшись к нему, чувствуя, как становлюсь каменным. — Ты так прекрасна, — вырвалось у меня с искренним восхищением. Её улыбка стала мягче, она впустила пальцы в мои взъерошенные волосы, оттягивая их до слабой приятной боли. Я не заставил себя ждать, притянулся к её бёдрам, проводя по ним языком. Лера смотрела на меня сверху, продолжая гладить по волосам. И тогда я подтянулся ближе, обхватил её через ткань, дожидаясь ответного выдоха возбуждения. Я принялся медленно стягивать кружево, а после отбросил его на кровать. Мои губы нашли её с первой секунды — разгорячённую, уже влажную, невероятно желанную. Я начинал мучительно медленно, проверяя её реакцию, смотря снизу вверх на её идеальный силуэт в сумерках ночи. Я наслаждался тем, как она вздрагивает, как её пальцы сильнее вцеплялись в волосы, не толкая, а просто придерживая, чтобы ощутить контроль. — Да… — шептала она. — Вот так… — её звенящий голос плыл над моей головой, пока я исследовал свою священную любовь к Ней. Каждый сантиметр, каждый нюанс её вкуса. Её бёдра задрожали, и я замедлился ещё больше, проводя мучительно долгие круги вокруг, не касаясь напрямую. — Костя, пожалуйста… — теперь она говорила чуть громче, чем до этого. Я коснулся самого чувствительного места, но тут же отстранился, оставляя лишь лёгкие поцелуи на её больших губах. Она тихо застонала, ноги дрогнули в приятном спазме, и я поймал её, когда она осела на кровать. Я уложил её на спину, устраиваясь между бёдер и возвращаясь к извинениям с новым энтузиазмом. Теперь я не сдерживал себя, прося прощения чётким ритмом, пальцы правой руки скользнули внутрь — сначала указательный, а затем средний. Лера выгнулась, накидывая подушку на голову. Я чувствовал, как она сжимается вокруг моих пальцев, как дыхание её плоского живота становится напряжённым, как всё её тело извивается в предвкушении. Но, когда она закричала в подушку, а ткань превратила её крик в приглушённый звук блаженства, я не стал отстраняться — лишь крепче прижался губами, впитывая каждую судорогу, каждый спазм, каждый сдавленный подушкой стон. Она сжала простыни, выгнулась в дугу, а затем её тело обмякло, будто превратилось в кристально чистую воду. Я поднялся, целуя её живот, её грудь и шею, чувствуя, насколько бешено теперь бьётся моё сердце, как пульсирует кровь ниже пояса. — Прости, — улыбнулся я. Она вцепилась в мою дельтовидную мышцу, пытаясь перевести частое тяжёлое дыхание. Но не такое тяжёлое, как моё. Лера лежала, раскинувшись на чёрной простыне, пока я легонько касался бусин её груди. Капли сладкого пота стекали по её шее и хрупким ключицам. Она была Божественна — разгорячённая, влажная, вся в россыпи мурашек. Она поднялась, её пальцы потянулись к моему животу, а затем расстегнули пряжку ремня. Лера опустилась ниже, стягивая с меня брюки. Я помогал ей, хрипло дыша от невыносимого возбуждения. — Ты так долго ждал, — прошептала она с полуулыбкой, обхватывая меня ладонью. Я не выдержал и застонал, но она тут же прижала палец к моим влажным после извинений губам. — Тише. Её рука начала двигаться — точно так же медленно, как это делал я. Она сжимала основание настолько, что я чувствовал каждую прожилку, каждую каплю крови, пульсирующую во мне неистовым желанием. — Лера… — прохрипел я. Она улыбнулась, наклонилась ближе, и её губы коснулись мочки моего уха. — Ты же не хочешь разбудить Соню, правда, дорогой? Я стиснул зубы, чувствуя, как волна нарастает в глубине живота, и Лера ускорила движения. — Терпи, — она властно сжала меня второй рукой ниже. Я вздрогнул, как от электросудорожной терапии, впился зубами в руку, во мне всё натянулось, как струна гудящей виолончели, исполняющей Баха. Я сжал челюсти сильнее, чувствуя солёный вкус крови на языке, пробуя его, чтобы не закричать. Она обхватила меня губами, и её язык мастерским кошмаром принялся извиваться по головке, доводя меня до беспамятства. Она знала, как вернуть меня к сумасшествию, знала, что я теряю над собой контроль, когда она касается уздечки, знала, как слегка приструнить меня зубами так, чтобы продлить эту сладостную муку. Я звучал так, будто уже неделю не пил воду, а она поднимала на меня тёмные от жажды глаза — насмешливые, издевающиеся. — Обожаю, когда ты теряешь голову от этого, — прошептала она, обжигая пламенным дыханием чувствительную кожу. Она обхватила меня ещё глубже. Настолько, что я почувствовал, как задняя стенка глотки сжалась вокруг. — Господи… — рвано протягивал я. В висках стучало помешательство, мышцы напрягались до спазмов. Лера снова специально замедлила темп, скользя губами с нежностью, которая ощущалась уже просто нестерпимо. И тогда она отпустила меня, наблюдая, как я дёргаюсь от недосказанности. Я чувствовал себя самым страшным грешником, который пришёл на исповедь. Я закашлялся, но тут звук снова превратился в протяжный выдох с вокальным сопровождением. Ещё мучительнее, ещё медленнее! В груди горело, как будто я бежал марафон, внизу дымом клубилось что-то неминуемое. — Лера, — сказал я громче, и она поняла. Однако, вместо того, чтобы остановиться, она ускорилась. Искупление грехов ударило с такой силой, что я выгнулся, словно от боли. Каждая мышца, каждый мускул напряглись до предела, в глазах начало темнеть. Я не мог больше дышать, пока волны удовольствия выворачивали меня наизнанку. Лера не отпускала, её пальцы продолжали работать, выжимая из меня каждую секунду наслаждения, пока я не застонал в её ладони, изливаясь на грудь. От переизбытка ощущений я рухнул на спину, чувствуя, как колотится сердце. Лера облизала губы. — М-мм, — протянула она. — А я сегодня в ударе. — Ты Божественна, — прошептал я, слизывая кровь из прокусанной руки. — Ты… совершенство. — Кость… — вдруг сказала Лера. — Я знаю, ты не любишь, когда мы говорим об этом, но… — она провела рукой по огромному страшному шраму через всю левую часть грудной клетки. — Сходи к своему онкологу. Твой кашель стал пугать в последнее время. И сейчас ты дышишь тяжелее обычного. — Не беспокойся, Лер, я в порядке. Нет… — я улыбнулся. — Я чувствую себя очень хорошо сейчас. Ты права, я не хочу обсуждать это. Прошло семь лет, рецидив маловероятен. — Да, я понимаю, любимый. И всё же меня настораживает частота кашля. Раньше этого не было, — она поцеловала шрам. — Я переживаю. И я всё же задумался. — Ладно, я запишусь к Виталию Сергеевичу, чтобы ты была спокойна. — Хорошо, — она поцеловала меня. — Тогда сладких снов. — Доброй ночи, — я прижался к ней крепче, обнимая, целуя в ответ. Я старался запомнить равномерный стук её сердца. Он был похож на тот, что я слышал в день нашей свадьбы. Я любил эту девушку, и мне был не нужен никто, кроме неё и Сони. Мне не нужно было ничего, кроме тепла её тела, её слов и этого хрупкого ощущения счастья при свете кровавой Луны за полупрозрачными занавесками.

***

Я проснулся от того, что на улице потихоньку начало светлеть. Последние вспышки августа догорали в прохладе раннего утра. За окном шумели ветер и моросящий дождь, лето сдавало позиции. Рядом спала Лера, её волосы в виде нимба расплылись по подушке, губы слегка приоткрылись в спокойном дыхании. Я посмотрел на наручные часы и провёл пальцем по её щеке, ощущая подушечкой едва уловимую шероховатость от вчерашней косметики, которую она не смыла до конца. — Лер, — зашептал я, но она лишь глубже зарылась в одеяло. Пришлось действовать радикальнее. Я наклонился, отодвинул край одеяла и поцеловал её в шею. — М-м… — заворчала она, но глаза не открыла. — Пять минут. — Через две минуты будильник зазвонит. Ты хочешь проснуться от звуков Rammstein, а не от моего поцелуя, дорогая? — усмехнулся я и взял с тумбочки её часы. — Выходить нужно через полчаса примерно. Лера приподняла веки, и в её голубых глазах отразилось утро — серое, сонное, но уже неизбежное. — Ты обещал меня не будить, — снова заворчала она. — Я соврал, — сказал я, поднимаясь с кровати. Она фыркнула. — Таблетки не забудь выпить, — Лера села на постели, стягивая одеяло. Пока я одевался на работу, Лера натянула мою футболку, надела шорты и босиком поплелась в ванную. Кухня встретила нас ароматом кофе — я успел поставить его вариться, пока Лера умывалась. На плите уже жарилась яичница с кусочками помидора. Из комнаты Сони доносился смех. Видимо, она тоже рано проснулась и уже чем-то увлечённо занималась. — Позвони бабушке, — сказала Лера, пропуская мой вопрос о том, нравится ли ей яичница. — Я ей сообщение написал. Она сказала, что скоро будет. Лера вздохнула, но в этом вздохе слышалось облегчение. Её мать, Надежда Анатольевна, была женщиной строгой, но бесконечно любящей внучку. И что важнее — она была единственной, кому мы могли без страха доверить Соню на весь день. — Мам! — раздался радостный крик дочери, и через секунду на кухню влетела Соня, таща за руку свою куклу, которую мы купили ей на выходных в торговом центре. — Смотри, что я сделала! — Соня гордо продемонстрировала перебинтованную Маргошу. — Я тоже доктор, прямо как папусик, — она рассмеялась. — Ну и красотка твоя Маргоша теперь, — улыбнулась Лера. — Ты ей ничего не отрезала, надеюсь? — Нет, — буркнула Соня и снова убежала играть. — А где Феня? — спросил я, замечая отсутствие кота, который вечно тёрся о ноги в ожидании своей порции примерно в это время. — На окне сидит у Сони, — Лера отпила кофе. — На дождь смотрит, видимо. Я кивнул и тоже налил себе напиток в кружку. Первый глоток обжёг щёки изнутри. Зазвонил дверной звонок, и Лера открыла маме дверь. Надежда Анатольевна появилась в дверях — высокая и прямая, с собранными в низкий пучок волосами. На ней был синий костюм и белоснежный шарф, как будто она не к внучке пришла, а на концерт симфонического оркестра. — Сонечка позавтракала уже? — спросила бабушка. — Вы что, только сейчас сели? — ахнула она, когда увидела меня сидящим за столом. — Мы немного задержались, Надежда Анатольевна. Доброе утро, — пробормотал я, избегая её осуждающего взгляда. Она всегда умела выражать без слов своё негодование. — Ладно, — вздохнула Лера, надевая пиджак на белую блузку. — Нам пора. Соня, ты слушаешься бабушку, поняла? — Хорошо, — крикнула Соня из своей комнаты, увлечённая тем, что усаживала израненную Маргошу за импровизированный чайный столик. — Попроси бабушку через часика два с тобой математикой позаниматься, — добавил я, накидывая пальто. Мы попрощались, Лера на ходу поправила в ухе серёжку, я схватил ключи и портфель, и мы спустились по лестнице вниз — лифт, как всегда в такие моменты, отказывался работать. На улице дождь усилился, и я почувствовал, как тяжело стало дышать. Капли хлестали по асфальту, превращая его в зеркальную поверхность, в которой отражались серые стены домов. Мы дошли до машины, которую я отказывался менять, несмотря на все уговоры Леры. Едва я успел сесть в машину и провернуть ключ зажигания, как тут в груди что-то сжалось — резко и болезненно. Воздух перехватило, я наклонился вперёд, упираясь лбом в руль. Кашель вырвался сам — не просто сухой спазм, а что-то хриплое и глубокое, рвущееся из самых глубин лёгких. Я зажал рот ладонью, но это не помогло. Каждый новый толчок сотрясал всё тело так, что в глазах начало темнеть. — Костя?! — Лера наклонилась ко мне, её пальцы вцепились в ткань пальто. — Дыши медленно! Я попытался, но, вместо воздуха, в горле застрял хрип, и новый приступ кашля выгнул меня дугой. — В порядке… — прохрипел я. — Какой, к чёрту, порядок? — резко сказала Лера. Она схватила мою руку. — Ты сейчас задохнёшься. Пересаживайся. Я покачал головой, пытаясь отдышаться. Кашель немного стих, но в груди осталось тупое, давящее ощущение, будто кто-то пытался растоптать лёгкие военными берцами. — Дай мне минуту… — Нет, — Лера выдернула ключ из замка зажигания. — Я не поеду с тобой, пока ты сидишь за рулём в таком состоянии. Либо ты пересаживаешься, либо я вызываю такси. Выбирай. Она говорила с упрямством, против которого я никогда не мог устоять. Я снова закашлялся, но на этот раз слабее. И в итоге сдался. — Ладно… ладно. Мы поменялись местами, Лера быстро отрегулировала сиденье под себя, завела двигатель, и тронулась с места, не говоря ни слова. В горле стоял вкус крови. Опять?.. — Сегодня же записываешься к Вельнивецкому, — сказала Лера. Это было похоже на приказ. — Вечером проконтролирую. Я кивнул. — Запишусь. Она на пару секунд опустила руль, чтобы сжать мою ладонь, не отрываясь от дороги. — Без геройств, понял? Я усмехнулся. — Понял. Машина выехала на главную дорогу. Дождь стучал по крыше, а я настороженно смотрел в окно. Неужели это снова… случилось?.. Нет. Не сейчас. Не когда у Сони ещё нет своей виолончели, не когда Лера так сильно любит меня, чтобы проститься…