Госпожа Элегия

Утро встретило нас холодным дыханием. Я стоял у ворот замка, кутаясь в плащ, и смотрел, как Севрида выводит из конюшен рослых королевских коней. Их гривы развевались на ветру, словно флаги перед битвой. — Доктор, Вы уверены, что сможете держаться в седле? — алхимик бросил на меня взгляд, который граничил с сочувствием, насмешкой и холодным презрением одновременно. — Великий Маг учил меня верховой езде ещё когда ты собирал в своём эльфийском лесу грибы, Августин, — огрызнулся я, но тут же закашлялся. Грудь сгорала в смертоносном пожарище. Луночка завернулась в серебристый плащ, наблюдая за начинающейся перепалкой. Её огромные, почти прозрачные, глаза озарились таинственным светом. — Мы не одни, — тихо прошептала она. Я обернулся. За спиной стоял Мун, доктор Нормандиль проверял сумку с лекарствами. Объективно мы не были одни, около ворот собрались все участники команды, кроме Его Величества, Диаваля, и Моей Королевы. Но слова Луночки никогда не стоило трактовать буквально. Когда мы оседлали коней и уже бежали рысью около пяти минут, поля представали перед нами бескрайним золотистым морем. Ещё влажная от росы трава шелестела под копытами. Вдали, у горизонта, синели горы города Арвильдама. — Держитесь ближе, — крикнула Севрида, пришпорив коня. Я стиснул бока лошади ногами, вспоминая уроки Чернокнижника. И мы помчались дальше, оставляя за собой клубы пыли. Вскоре тишиной эльфийских напевов нас встретила деревня. Сейчас тут всё было несколько иначе, чем шестнадцать лет назад. Белые домики с крышами, поросшими мхом стояли вдоль узкой тропы, водопад шумел где-то совсем-совсем близко. Сквозь резные ставни за нами наблюдали чужие глаза. Затем и сам Арвильдам раскинулся у подножия высоких гор. Мы ехали через улочки, вымощенные серым камнем, петляли между домами. Любопытными взглядами провожали нас жители. Мы проехали через весь город, оставив его позади, как страшный сон. Последним пристанищем перед лесом теней был Ульфирним. Деревня, затерянная среди холмов, казалась вымершей. Только густой дымок из труб выдавал эфемерное присутствие людей. — О, смотрите! Здесь можно чуть-чуть передохнуть! — сказал Мун, впервые за всё это время разомкнувший зубы. — Нет, — Севрида покачала головой. — Если останемся здесь — долго не покинем это место. Луночка восседала на белоснежном коне, дрожа от тревожных мыслей. Кажется она бормотала что-то о тенях. Я насторожился. Лес встретил нас молчаливым укором. Скрюченные чёрные деревья в закатных лучах, словно руки мертвецов, тянулись к небу. Воздух пропитался смрадом гнили и чего-то сладковатого. Севрида спрыгнула с коня. — Теперь пешком, — сказала она. Мы двинусь вперёд, заранее привязав лошадей к деревьям. Мы продирались сквозь густую чащу, ветви цеплялись за одежду и царапали кожу. Так мы дошли до моста — древнего, полуразрушенного. Он перекидывался через пропасть, из которой доносилось журчание невидимой реки. — Осторожно, — Августин ступил на дощечку. Доски заскрипели под нашими ногами. Я шёл последним, чувствуя, как мост шатается под тяжестью шагов. И тогда что-то шевельнулось в темноте. — Нас кто-то видит, — Луночка схватила меня за руку. Я обернулся. Среди деревьев вдали мелькнула тень. Что-то наблюдало за нами. И оно ждало. Мы переступили последнюю доску моста. И тогда — мир взорвался тенями. Из чащи вырвались они — существа с кожей, похожей на смолу, с глазами, полными холодного звёздного света. Пальцы были слишком длинными, когти искрились ядом. — Стражники! — прошипела Севрида, выхватывая лук. Я инстинктивно шагнул назад, но мост уже исчез за спиной, как будто его и не было. Один из стражников бросился на Муна, но тот уже много раз бился со злом, он даже не дрогнул. Его топор взметнулся в воздухе, рассекая тьму пополам. Существо взвыло, но не остановилось — его рана тут же затянулась чёрным дымом. — Бессмертные? — прохрипел я, хватая ртом воздух. — Нет, — Августин уже чертил в воздухе огненные руны. — Иллюзии. Его заклинание вспыхнуло ослепительной вспышкой. Тени завизжали, рассыпаясь в пепел, но уже через мгновение новые выползли из-под корней деревьев. Нормандиль бился с неестественной ловкостью, его кинжал сверкал, как серебряная молния, но тени множились. — Константин! — Луночка прижалась ко мне, её пальцы впились в мой рукав. Боль в груди разрывала меня на части, воздуха не хватало. Но я заставлял себя дышать. За деревьями, в глубине леса, что-то большое медленно открыло глаза. Оно уже направлялось к нам, несмотря на уже развернувшуюся битву. Тьма снова сгустилась. Бой замер — тени отступили, застыв в неестественных позах, будто куклы, чьи нити внезапно ослабли. И тогда Оно явилось во всей своей ужасающей славе. Его тело было соткано из мрака и корней, лицо — лишь бледная маска с прорезями, вместо глаз. Оно улыбнулось, и в этой улыбке не было ничего человеческого — только холодная бездонная пустота. — Странники, — голос существа прозвучал как шелест сухих листьев под сапогами могильщика. — Неужто ли вы лишены дара смерти, раз уж оказались в моих владениях? Мун стиснул топор, Августин замер с готовым заклинанием на губах. Севрида натянула тетиву, хотя знала — сила здесь не поможет. А я стоял, сжимая кулаки, и понимал, что знаю этот взгляд. Знакомый ужас — смерть, дышащая в спину. — Я знаю, что такое смерть, — хрипло сказал я. — Она за меня месяцы считает. Оно расхохоталось. — Так, значит, не боитесь, Господин Константин? — прорычало нечто. Я не удивился, что Оно знало моё имя. В Аасте его знали все из древних пророчеств. — Боюсь, — усмехнулся я. — Каждый день. Но, если бы страх был поводом остановиться, то я бы уже давно сгнил от боли и кашля. Тишина. — Мы пришли к Вам, Хозяин, — продолжил я, медленно выпрямляясь. Я узнавал свой спокойный и уверенный врачебный тон. — Чтобы понять, кто использовал Ваш лес, чтобы убить Её Величество. — Её Величество, Клементину? — Хозяин леса наклонил голову, очень громко и очень жутко дыша. — Да, её отравили, Господин, — сказал я. — Люди лгут, — прошептал хозяин. — Целители не лгут, — я сделал шаг вперёд. — Вы храните этот лес, а значит, понимаете, что такое защищать своих. Маска Хозяина затрещала. Тьма расступилась, открывая тропу, ведущую вглубь. — Я дам Вам время, — Хозяин снова прилёг под корни высокого дуба. — Идите.

***

Я проснулся, когда фиолетовый туман рассеялся. Боль уже ждала меня, она разлилась по всему телу, как раскалённый металл, и каждый вдох отдавался острым уколом в средостение. Лера уже уехала на работу, но от неё на тумбочке лежала записка: «Не забудь принять назначения от Романа Игоревича. Депрессивные эпизоды нам сейчас ни к чему, любимый. Твой трамал уже в аптечке, но будет лучше, если ты его примешь сразу, как почувствуешь боль. Не заставляй себя терпеть до последнего. С любовью, Лера». Я осторожно приподнялся. Инъекция трамала бы не помешала, но я планировал быстро завершить дело, а потом уже вколоть обезболивающее. Телефон лежал на полу. Видимо, я оставил его там случайно. Я наклонился, но боль ударила с новой силой. В глазах потемнело, я схватился за край, впиваясь в матрас. — Чёрт… — процедил я. Я дотянулся до телефона, разблокировал экран и начал писать Лене смс-ку. Дрожащими пальцами я набрал сообщение: «Леночка, привет! Прости за то, что отвлекаю от работы. Я прилагаю тебе номер больничного листа по уходу за ребёнком и прошу дать мне контакт Кристины Астафьевой. Нужно обсудить с ней кое-что важное. Спасибо». Я отправил и принялся ждать. Лена обычно отвечала мне быстро. Я опустился на кровать, закрыв глаза. Боль пульсировала в такт сердечному ритму, но я сосредотачивался над тем, чтобы продумать свою речь. Телефон завибрировал. Лена ответила даже быстрее, чем я ожидал: «Костя, доброе утро! Надеюсь, всё в порядке. Вот её номер: +7…» Я сохранил контакт и, не раздумывая, нажал кнопку вызова. Гудки прозвучали слишком громко в тишине комнаты. — Я слушаю, — настороженно сказала девушка. Мой номер был для неё незнакомым. — Кристина, доброе утро, — я сделал паузу, стараясь говорить ровно, несмотря на предательскую хрипоту. — Это Константин Викторович. На секунду воцарилась тишина. — Здравствуйте… — недоумённо сказала она. — Что-то случилось у Вас? Я глубоко вдохнул, пытаясь игнорировать муки. — Надеюсь, ты не посчитаешь меня слишком наглым, если я сделаю тебе одно предложение. — Какое? — осторожно спросила она. — Я скрывать не буду, Кристина. В тебе есть огромный потенциал. Как в студентке и как в будущем враче-психиатре, — пальцы сжали телефон так, что он затрещал. — Но у меня осталось очень мало времени, чтобы помочь тебе стать ещё лучше. Я думаю, что мне скоро придётся уйти из практики. — Почему? — резко спросила Кристина. — Неужели Ваше рвение к самоотверженной помощи детям настолько ослабло, что Вы решили уйти? — Нет. Потому что мой онколог даёт мне год, — выдохнул я, закрывая глаза. Кристина затихла. Я даже не слышал её дыхания. — Константин Викторович… — встревоженно сказала она. Холодность исчезла из её тона. — Сегодня Елена Михайловна с вашей группой позанимается, — перебил её я. — Но я хочу предложить тебе прийти сегодня вечером. На чай. Без пафоса, без формальностей. Просто поговорим с тобой. Я хочу передать тебе чуть больше, чем могу в рамках ординатуры. — Я… — Кристина попыталась подобрать слова. — Да. Хорошо, я приду. — Спасибо, — вздохнул я. — Скиньте свой адрес мне в любой мессенджер, — сказала студентка. Мы попрощались, и я сбросил вызов. Кашель сдавил грудь, горло заполнило тёплым железом. Салфетка. Нужна салфетка. Я потянулся к тумбочке, но пальцы наткнулись на пустую пачку. Я быстро открыл нижний шкафчик, чтобы найти запасную, и алые брызги расплескались по белому полотну. — Папусик? — голос Сони прозвучал из-за приоткрытой двери. Я резко выпрямился, зажав кровавую салфетку в кулаке. — Витаминка… — голос хрипел, как ржавая пила. — Ты… почему не в… кровати? Она стояла в дверях, бледная, в своей пижаме с единорогами. — У меня горлышко болит, — сказала она, капризно надув губы. — Мама сказала, чтобы я тебя разбудила, если меня нужно будет полечить. — Да, сейчас, солнышко… мне тоже нужно лекарство принять, — я судорожно сглотнул, чувствуя, как кровь снова подкатывает по гортани ко рту. — Принеси с кухни аптечку. — Там страшные уколы? — съёжилась Соня. — Нет, просто таблетки, — сказал я, чтобы её не пугать. Она кивнула и побежала, босые ступни шлёпали по полу. Я разжал ладонь. Салфетка была похожа на испачканный секционный стол после аутопсии. Крови было много. Через минуту Соня вернулась. Она гордо протянула мне коробку. — Спасибо, моя умница, — я спрятал салфетку под подушку и достал для неё из аптечки мирамистин. — А теперь иди прополоскай горлышко. Папа придёт к тебе через полчасика, договорились? — Нет! — она упёрлась руками в бока. — Я хочу сейчас. — Сонечка… — я наклонился к ней, стараясь не пугать, хотя моё состояние уже было больше похоже на предагональное. — Если ты сейчас мне дашь отдохнуть, то я тебя потом покатаю на качелях. Она задумалась. — А ты купишь мне мармеладки? — сказала она, покусывая нижнюю губу. — Куплю, — выдавил я. — Ладно… — Соня нехотя поплелась к двери, но на пороге обернулась. — Тебе точно не плохо? Сердце упало куда-то в желудок. — Точно. Дверь закрылась, и я рванул аптечку на колени. Пальцы задрожали теперь уже так, что я едва смог открыть её. Трамадол. Ампула, шприц, спиртовая салфетка. Я стянул штаны, протёр на бедре кожу и, уже даже не целясь, вогнал иглу в мышцу. Боль. Не та, что была до этого, а новая — острая и жгучая из-за того, что я опять промахнулся. Как будто мне вливали расплавленный свинец прямо в кости. Я закусил щёки, чтобы не завыть. «Ещё немного… ещё чуть-чуть». Я вытащил шприц, а после вскрыл блистер с нейролептиком и нормотимиком. Я проглотил их, запивая водой из бутылки, а потом свалился обратно на подушку. Господи, как же больно. Это было похоже на то, как будто у меня вырвали лёгкие, вывернули их наизнанку, а потом начали медленно резать их ржавой проволокой. «Потерпи ещё год, Константин. Эта боль не будет вечной», — подумал я. Во мне сейчас боролось две стороны. Одна из них говорила, что я не должен оставлять Леру и Соню, а вторая кричала, что эту боль утешит только смерть и пустота. Но ради них я готов был терпеть. Пока ещё был готов.

***

К тому времени, как я посчитал свои страдания терпимыми, я поднялся с кровати. Соня сидела в своей комнате и усердно наряжала Маргошу в платье из цветастого носового платка. Увидев меня, она сразу бросила игрушку. — Пап, ты пообещал качели! — воскликнула она. — Пообещал, — улыбнулся я. — Одевайся. Она достала нарядное платье, но я остановил её, сказав, что ей сейчас нельзя сильнее простужаться. Я предложил Соне свитер с высоким горлышком, потом помог застегнуть молнию на осенней куртке. — На улице погода хорошая, но дыхание осени чувствуется, — сказал я, когда мы садились в лифт. К счастью, он всё ещё был в рабочем состоянии. Соня кивнула и начала рассказывать про то, как Лёша из садика на тихом часу кидался подушками первого сентября, и воспитательница его долго ругала. Я делал вид, что слушал, хотя на самом деле мне нужно было понять, с кем оставить ребёнка на час, когда я пойду к Виталию Сергеевичу обсуждать лучевую терапию. — Сонечка, — осторожно начал я, когда мы дошли до детской площадки. — Мне сегодня нужно сходить к доктору. — Опять? — спросила Соня. — Да. Мы сначала немного погуляем, но Вельнивецкий написал, что я должен быть у него к двум часам. Мы должны будем в центр с тобой зайти максимум на час. Ты посидишь в коридоре, если я попрошу за тобой присмотреть медсестру? — А она даст мне конфетку? — Соня сморщила нос. — Не знаю, — засмеялся я. — Но, если даст, то не забудь сказать «спасибо», прежде чем съесть. — Ладно! — дочь уже запрыгивала на железные качели со спинкой, выкрашенные в синий цвет. — Качай! Только сильно-сильно, хорошо? Соня уселась на потёртом сидении, а я начал снимать с брюк ремень. Это был наш ритуал. С тех пор, как Соня один раз чуть не вылетела с качелей, пытаясь раскачаться «до неба», я всегда так делал, чтобы обезопасить наши прогулки. Я стянул брюки до подвздошных костей, чтобы они закрепились там и не слетали, так как верхние передние подвздошные ости являются самыми широкими частями таза. Ремень был кожаным, с массивной пряжкой, он был способен удержать даже шестилетнего ребёнка. Я подвёл ремень за сиденье, вокруг её талии, пропустил через пряжку и затянул ровно настолько, чтобы он держал, но не давил. — Готово, капитан. Теперь можно лететь в небо, — сказал я, отступая на шаг. Соня ухватилась за железные поручни. Первые толчки дались легко, она взмыла вперёд, и её смех зазвучал, как звон колокольчика. Я толкал сильнее, подстраиваясь под её ритм, но она требовала больше, и я отдавал. Вкладывал в каждый толчок остатки сил, заставляя качели описывать более широкие дуги. — Ещё, пап! Как в тот раз, помнишь? Ты подпрыгивал, — крикнула Соня и запела какую-то песенку из детского мультфильма. Я помнил. Год назад, когда я ещё мог, и в груди ещё не появился снова этот каменный демон, выедающий её изнутри. Я попытался, оттолкнулся от земли, вложив в толчок инерцию всего тела. Качели взвились с противным скрипом, воздух свистнул в ушах. Я не почувствовал боли, но из лёгких будто выкачали весь воздух. Глаза сами собой закатились, ноги подкосились, и я рухнул на скамейку сзади меня, хватая ртом пустоту. В ушах стоял звон, и сквозь этот звон я услышал её испуганный голос: — Пап, почему ты сел? Давай ещё! Я попытался вдохнуть, но гортань сжалась. И я продолжал сидеть, согнувшись, упираясь локтями в колени, пытаясь протолкнуть в себя хоть один глоток проклятого кислорода. — Папусь, я хочу слезть! — взвизгнула Соня. — Отстегни! Я поднял на неё мутные глаза, она болталась на ремне, как пойманная бабочка, пытаясь высвободиться. Но пряжка была затянута туго моими же руками. — Сейчас… — просипел я. Звук был едва слышным. — Сонечка… подожди. Я сделал ещё одну попытку подняться, но тело было ватным, предательски слабым. Я видел, как на её лице растёт паника, как её ручки судорожно пытаются отстегнуть ремень. — Я сейчас… — повторил я, уже не веря себе. Мир сузился до размеров этого колючего комка в груди, до её испуганных глаз, полных слёз. Я снова подвёл её. Снова оказался слабаком, который даже не может покачать любимую дочь на качелях. Сломанным. Совсем не тем отцом, которого достойна моя девочка. — Прости, — выдохнул я, и это слово прозвучало так же тихо и бесполезно, каким был я сам в этот момент. Всё вокруг превратилось в размытые пятна, но одно из этих пятен начало двигаться ко мне. Кажется, это была обеспокоенная женщина. — Мужчина, с Вами всё в порядке? Вы ужасно бледный, — сказало пятно где-то уже надо мной. Я попытался покачать головой, но это вызвало новый приступ головокружения. Пятно протянуло бутылку с водой. Я машинально взял её, но она чуть не выпала из ослабевших рук. — Держите, попейте, — сказала женщина, поймав бутылку. Я поднёс горлышко к губам, вода показалась мне ледяной, с привкусом железа — наверняка, моей собственной крови. Я подавился, и это спровоцировало короткий лающий кашель. — Спасибо, — наконец смог выдавить я. — Всё… в порядке. Просто болезнь лёгких… нужно подышать… Женщина не уходила, она продолжала разговаривать со мной: — Вы уверены? Вы выглядите не очень хорошо. Мне вызвать скорую помощь? — Нет, — ответил я чересчур резко. Я видел, как Соня заёрзала на качелях, услышав это слово. — Спасибо… через два часа… у меня врач… я уже скоро поеду. Я посмотрел на качели, которые уже стали немного чётче, на свою испуганную дочь. — Не могли бы Вы… — я с трудом сделал очередной хриплый вдох. — Отстегнуть её? Пожалуйста… это единственное. Женщина поднялась и быстро справилась с пряжкой. Ремень выпал, и Соня спрыгнула с качелей, бросившись ко мне. — Папусик! Что с тобой? — она вцепилась в мою руку. — Просто… папе тяжело дышать… не волнуйся, это временно. — Опять тяжело? — захныкала Соня. — Доктор тебе поможет? — Конечно, поможет, — сказала незнакомка, поднимая ремень. — Твой папа уже скоро поедет на приём. Всё будет хорошо, — она подмигнула нам. — Спасибо, — пробормотал я. На этот раз особенно искренне. — Большое спасибо. — Ничего, бывает, — женщина махнула рукой, взяла рюкзак и пошла к песочнице, где её собственный ребёнок усердно копал совком. Мы остались одни. Соня прижалась ко мне, пока я пытался снова задышать в привычном темпе. Её доверие было самым страшным приговором. Оно означало, что я должен выжить, хотя сам вряд ли даже и год протяну. И это было самым страшным — оставить её с ложью, с болью и утерянной надеждой, которую я опрометчиво подарил ей, чтобы не напугать…