Мы можем это повторить

В мыльнице лежит кусок железа. Каким-то образом огромный брусок "Земляничного" превратился в овальную железяку. Я взвешиваю её на ладони, подношу к носу – пахнет металлом – пробую на зуб и тут же сплёвываю. Во рту засуха и вкус дерьмовый. Я выдавливаю жирного слизняка из пасты на щётку и вычищаю зубы так, будто пытаюсь избавиться от эмали. Прохладная вода приводит меня в норму, но настроения не улучшает. Ненавижу просыпаться рано после ночного движа, ненавижу, что не могу потом уснуть, ненавижу ворочаться и потеть, ненавижу заставать весь этот хаос, когда движ проходил у нас, ненавижу головную боль, а ещё ненавижу, когда трогают мои вещи. Куда всё-таки подевалось мыло? Из зеркала на меня пялится хмурый тип: помятая рожа в щетине, волосы дыбом, грудь и плечо в следах от одеяла. Кроме одеяла обнимать мне уже две недели как некого. Вчера Настюха настойчиво знакомила меня со своей подругой, и та вроде была ничего, но я слишком быстро набухался в бир-понг и уснул. Резкая боль щёлкает в виске. Я решаю выпить аспирин, но железная хрень не даёт мне покоя, и я забираю её с собой на кухню. Шлёпанцы прилипают к кафелю у раковины, но в целом кухня легко отделалась. На столе раскрытая коробка с засохшим куском гавайской пиццы и пустой пакет из ростикса, чья-то футболка висит на спинке стула, ополовиненный пластиковый стаканчик на плите. Я нюхаю содержимое – похоже на водку с апельсиновым соком. Меня мутит. На следующий день после попоек алкашку я не переношу ни в каком виде. Белая таблетка шипит в высоком стакане, а я всё верчу в руках свою странную находку. Хорошо, что меня никто не видит. Соседи по квартире прозвали меня домашним тираном после того, как я повесил на холодильнике распечатку с графиком дежурств. Но этого бы не случилось, если бы они регулярно не оставляли за собой грязные чашки, не разбрасывали носки, лифчики и презервативы. Я не люблю убираться, но люблю порядок. Возможно, поэтому я не стремлюсь перетрахать как можно больше девчонок, в отношениях мне комфортнее. Но отношения — штука сложная, чем дольше встречаешься — тем больше предъяв и обвинений. В один прекрасный день ты оказываешься не с девушкой на свидании, а на телешоу про судей, которое беспрерывно смотрит моя бабушка. Верный знак, что пора валить – ощущение того, что ты — обвиняемый, и вот-вот тебе вынесут приговор. Смертельный или пожизненный. Я залпом выпиваю солоноватую жидкость, машинально сдавливаю в кулаке кусок железа, и тут до меня доходит. Последний глоток застревает в горле, я давлюсь и кашляю, как туберкулёзник. Все-все неведомые предметы стали появляться недавно, и все они обычно связаны с одним человеком. Игорёк живёт с нами всего месяц, и с тех пор в квартире есть открывашка для бананов, ловец солнца, массажёр для ушей, ластик для монитора, прищепки в виде монет, подносы для подлокотников. Димас как-то забирал свою зарядку и сказал, что в прикроватной тумбочке Игорька полным-полно фаллоимитаторов, анальных пробок и «прочих пидорских приблуд». До этого момента я старался об этом не думать, но кусок железа наводит на определённые мысли. Я резко сатанею от того, что какая-то хуйня для нетрадиционного секса, о назначении которой я даже не догадываюсь, заняла место в мыльнице, и от того, что Игорёк вчера оборзел, заперся видно с кем-то в ванной, а за собой не убрал. Широкими шагами пересекаю общую комнату, не обращая внимания на разгром. На диване спят две мои однокурсницы, в кресле Олежа, которого никто не зовёт, но он приходит на все наши тусовки, на ковре распластался Илюха. Везде валяются пустые пластиковые стаканчики, пакеты из-под фисташек и чипсов, карточки собственности из монополии, чьи-то скомканные носки, в углу — пустые пивные бутылки, мятые банки, наставленные друг на друга коробки из-под пиццы и контейнеры из-под суши. С бардаком я разберусь попозже. Сначала – с Игорьком. Перед дверью я на секунду застываю и изучаю цветные наклейки: «дверь в мечту» с перечёркнутой д, «пришёл, увидел, заходил» и игривое «войдёшь, если очень попросишь» в окружении каких-то тварей с крылышками и радужной гривой. Я вламываюсь без стука. Реально вламываюсь, на пороге спотыкаюсь и чуть не падаю. — Стучать не учили? Игорёк стоит за столом перед ноутбуком. Именно стоит, потому что, как он утверждает, у него перегружается спина и вообще стоять полезнее. Из одежды на нем только пижамные штаны, чёрные и шёлковые, как у какого-то аристократа или хуй знает кого – я не особо шарю в аристократах. Волосы зачёсаны ободком, босые ноги переминаются по мягкому белому коврику с длинным ворсом. В ушах у Игорька эирподсы, рядом с ноутом банка лимонада манго-чили и телефон, пальцы быстро-быстро бегают по клавиатуре, бёдра покачиваются в ритм музыки, которую я не слышу, но уверен, что это нечто электронное. Отмечаю невольно, что Игорёк-то не заморыш уже, не зря в спортзал ходит: плечи раскачал, бицепсы, задницу тоже. Блядь. При чëм тут его задница?! — Забери вот! Со стуком выкладываю перед ним кусок железа и жадно ищу признаки замешательства на его лице, но их нет. Игорёк вытаскивает наушник и поднимает на меня глаза. — Во-первых, доброе утро, — его левая бровь слегка изгибается, и я на это не смотрю. Не смотрю, не сморю, не смотрю. — Во-вторых, зачем ты его сюда притащил? Затем, что эта хуйня заняла место моего мыла, а я подыхаю от злости. И любопытства. — Ты забыл. В ванной, — отвечаю вместо этого. — В мыльнице. Губы Игорька разъезжаются. — Почему ты решил, что именно я это забыл? — Ну а кто ещё. Грудь Игорёк тоже раскачал и, наверное, загорал в солярии или он сам по себе такой… поджаристый. — Л-логика, — он прикусывает щëку изнутри, правый клык у него кривит, и улыбка кажется лукаво-кайотской. В комнате идеальный порядок: одежда в чехлах на штанге, книги на полках, на столе блокнот и подставка для карандашей и ручек. Кровать застелена пушистым светлым покрывалом и завалена подушками разных форм и размеров. На стене в изголовье мигает разноцветными буквами гирлянда: "можно всë". У Игорька уютно, и уходить не хочется, что мне совсем не нравится, ведь пришёл я качать и ругаться. Ну и ещё найти своё земляничное мыло. Я признаю только кусковое, никаких сомнительных склизких жидкостей. Не знаю, что ответить и прячу руки в карманы. Очень отчётливо ни с того, ни с сего я осознаю, что и на мне только спортивные шорты. То есть на нас обоих одежды по минимуму. — Допустим, оно действительно моё. Что же это по-твоему? Игорëк прищуривается. Я чувствую себя миллионером из трущоб: одна попытка, один шанс сорвать джек-пот или потерять всë. Вот только вариантов у меня нет, так что и выбирать не из чего. Мне вдруг делается жарко. Вспыхивает лицо, грудь, плечи под его взглядом. Не хочу я представлять, для чего и как применяют тот кусок железа. Куда Игорёк его… Стоп! Эти мысли, как охуевшие голуби, которых не звали, а они налетели стаей и засрали весь мозг. — Сергеев! Приём! Игорёк выходит из-за стола и машет руками у меня перед носом. Пресс у него тоже что надо. Стоп. Стоп! Стоп!!! Я мысленно давлю на огромную красную кнопку. Игорёк – нетрадиционный, а они все, наверное, мытые, бритые, ухоженные и всё такое. — Перебухал вчера, что ли? Ляг, поспи, ты меня пугаешь, — Игорёк моргает. — Так это твоё или нет? — довольно тупо уточняю я. — Что моё? — он ржёт и уже открыто меня дразнит. — Ну вот та великанская слеза. — С тобой не соскучишься, Сергеев! Игорёк возвращается за стол и утыкается в ноут, а моё воображение выдает миллион кадров в минуту. — Хочешь, поваляйся здесь, — предлагает он, не глядя. К своему удивлению, я тут же падаю на кровать, устраиваюсь среди подушек и обнимаю таксу-валик. Покрывало пахнет кондиционером, мне мягко, как на райских облаках. В моей комнате тоже всегда чисто, хотя чего-то ей явно не достаëт, раз в этом спонтанном комнатном конкурсе победа достаëтся не ей. Меня сразу клонит в сон, но из вежливости я пытаюсь разговаривать. — Чего делаешь? — Работаю, — он опять что-то печатает. — Хоуммейдингом своим занимаешься? — Хоумстейджингом, — поправляет Игорёк. — Нет, не им. — Ясно, — последнее что я произношу и выключаюсь. Просыпаюсь и вижу перед собой Игорька. Он спит на соседней подушке, строго соблюдая дистанцию и личные границы, между нами запросто можно проложить толстый канат. Или удава. Удав не к месту и вообще как-то по-извращенски. К тому же, я не выполнил ни одного пункта из списка: не узнал, для чего железная хрень, и с кем Игорёк с ней вчера развлекался, не поругался и не попросил строгим независимым голосом не разбрасывать повсюду свои секс-игрушки. М-да, это полный провал. От нечего делать я изучаю Игорька. Он лежит на боку и спит очень дисциплинированно, не храпит, не пускает слюни и не чавкает. Игорёк в принципе очень аккуратный, и пахнет от него вкусно – чем-то свежим и лавандово-лимонным. Это мне в нём симпатично. Несимпатично то, что он вечно влюбляется в мудаков и потом страдает. — Дырку прожжёшь, Сергеев, — говорит он вдруг, не раскрывая глаз. Я начинаю громко сопеть, типа сплю. Как-то он меня спалил всё-таки. Ну и что с того? — Хорошая попытка, — Игорёк на мой сонный спектакль не ведётся. Я не отвечаю, потому что не хочу выходить из его комнаты и ни с кем встречаться. Ещё я остро чувствую, насколько Игорёк близко, а его тумбочка с пидорским ящиком на расстоянии вытянутой руки. Жар приливает вниз, я переворачиваюсь на живот, утыкаюсь в матрас твёрдым членом, но от этого легче не становится, скорее, наоборот. — Видишь, Сергеев, стоило тебе расстаться с девушкой, как потянуло на тёмную сторону. Даже заманивать не пришлось, сам в постель ко мне прыгнул, — Игорёк зевает, потягивается и мнëт мне шею. — Ты, блин, каменный! Он даже не представляет насколько. — Расслабься, — он стучит мне по спине кулаком, чем делает только хуже. Возможно, мне тупо не хватает секса, что абсолютно не оправдывает моей внезапной тяги к Игорьку. Он же пидор! Ну то есть гей. Значит, я тоже гей? Или кто? С сегодняшним разнообразием сексуальностей и гендеров я точно сам не въеду и без помощи не обойдусь. Других знакомых геев у меня нет, и никто не поможет мне кроме Игорька. Конечно, он может меня и послать, но кто не рискует, тот всю жизнь дрочит. Не говоря ни слова, я перекатываюсь на спину. Игорёк молчит. Я даже начинаю думать, что он не замечает мой стояк, но тут он издаёт какой-то невнятный звук, утыкается лицом в подушку и беззвучно ржёт. Ну а мы с моим навострившимся стояком ждём, потому что больше ничего не остаётся. — Металлическое мыло тебя так возбудило? — отсмеявшись, спрашивает наконец Игорёк. — Не думал, не думал. — Какое в жопу мыло?! — В жопу никакое, — Игорёк опять ухмыляется. — Оно для кухни, запахи с рук устраняет: чеснока, рыбы, лука. Не знаю, зачем и кому оно в ванной понадобилось. Может, кто-то, как ты, подумал и использовал не по назначению. — А что я подумал? — настороженно уточняю я. — Что подумал, то подумал. Смех Игорёк резко обрывается, он смотрит на мои вздыбившиеся шорты и обкусывает губы. Мы молчим слишком долго. Казалось бы, от этого молчания меня должно отпустить, но всё происходит как-то неправильно. Я вижу голую гладкую кожу Игорька, особенно тонкую под нижними веками и на кадыке, розовые ровные соски, щиколотки с выступающими косточками, задравшуюся штанину. — Если что обращайся, могу стать твоим проводником в мир однополого секса. Игорёк пытается шутить, но я вижу, что и он напряжён, а чёрная ткань между его ног туго натянута. — А если я обращусь прямо сейчас? — выпаливаю я. — Один раз не пидорас типа? — Игорёк нервно смеётся. — Имей ввиду, это так не работает. Но мне плевать, как оно работает, желание слишком сильное. — Надо попробовать, чтобы понять, — отвечаю, приподнимаясь на локтях. Мы знаем друг друга сто лет. Игорёк — гей, я — нет, мы оба хотим одного и того же. Никто никому ничего не должен. Почему бы не поэкспериментировать? — Это как когда профессиональный пловец учит плавать новичка, — предполагаю я, успокаивая самого себя, а заодно раскрасневшегося Игорька. — Не уверен, — он садится, неловко ёрзает, подбирая ноги. — А… что бы ты хотел? Ну сделать. Игорёк весь идёт пятнами, как леопард, никогда не думал, что он такой скромник после всех своих разнокалиберных мудаков. — Чтобы ты снял штаны, — поверить не могу, что произнёс это вслух. Но прозвучало вполне естественно, как будто я постоянно только это ему и говорю. — Я тоже разденусь, — торопливо прибавляю. — Ооок, — Игорёк сосредоточенно кивает. — Проникающий секс исключим. Выбирай: смотреть или трогать? Блядь. Он говорит так сексуально, что мой член чуть ли не скулит, так просится выпустить его наружу. — Смотреть. Нет! Трогать, — решаю я. — Почему нельзя выбрать и то и то? — Таковы правила, — важно объясняет Игорёк. — Гейского траха? Я не против правил, с ними удобнее: установил рамки, в них и действуешь. С девчонками я такое не обсуждал и, возможно, зря. — Нашего с тобой. Игорёк соскальзывает с кровати и запирает дверь на два оборота. Мне не слышно ни звука, наверное, все спят ещё или опять, а я или Игорёк вряд ли кому-то понадобимся в ближайшее время. Если меня и засекут в чужой комнате, совру что-нибудь. Никто не заподозрит, что тут происходит, потому что и сам я час назад не заподозрил бы. Задёрнув шторы, Игорёк выпутывается из штанов и отбрасывает их в сторону, а я жалею, что в полумраке плохо его вижу. Он опускается на кровать между моих ног, берётся за резинку шорт и останавливается. — А что насчёт поцелуев? — хрипло говорит он таким тоном, как будто мы забыли важный пункт операции по спасению человечества от вымирания. — Что ты об этом думаешь? Я ничего не думаю, поэтому пожимаю плечами. Целоваться с парнем странно. Хотя не страннее того, что мы сейчас делаем. — Я не против, — говорит Игорёк очень серьёзно. — Я тоже. Была ни была, я же сам предложил. Мои шорты очень быстро улетают на пол. Игорёк осторожно прижимается к моим губам и просовывает язык между зубов. Я хочу сказать, что теперь против. Потому что целоваться с языком не очень-то люблю ни с кем, но тут он сжимает в кулаке мой член и упирается своим мне в бок. Не слишком ли много членов? Но нет, не слишком, всё хорошо, мне хорошо, и ему вроде тоже. Я дотрагиваюсь до его спины, с чего-то же надо начинать, я сам выбрал «трогать», веду ладонью вниз и останавливаюсь на пояснице. Пока всё идёт неплохо, но мне не совсем понятно, нравится ему или нет. С Игорьком всё загадочно и необычно, всё по-другому. Он и наощупь твёрдый, упругий, никаких плавных изгибов, мягкостей и округлостей. Когда я скребусь колючим подбородком о его шею, вдохи и выдохи учащаются. Это значит, я двигаюсь в верном направлении? Надеюсь, да. Опускаюсь ниже, сжимаю рукой его задницу, его член реагирует, сбоку становится влажно. Долго я точно не продержусь, но меня не устраивает, что мы так и продолжаем сидеть в нелепом полуразвороте. Я тяну Игорька за собой и ложусь на спину. Он судорожно дышит, устраивается рядом, сдувает волосы со лба и притискивается ко мне. Жаль, что я толком его не вижу. Ещё круче становится, когда он берёт нас обоих и начинает двигать рукой. Я подаюсь ему навстречу и очень скоро могу кончить, но не знаю, как об этом сказать, потому что мой рот занят языком Игорька, и я не хочу разрывать эту сцепку. Я наслаждаюсь каждой минутой и секундой, каждым звуком, движением и вибрацией отяжелевшего воздуха. Игорëк мычит в меня, и от этого звука я взрываюсь. Он отстраняется, мне на грудь брызгает горячим, и уже не понять, он это или я. Но это и неважно, настолько мы соединились и слились, настолько совпали. Всё заканчивается слишком быстро. Я лежу, хватаю ртом воздух и пытаюсь осмыслить, что это сейчас такое было. Я реально поебался с парнем? Ну не совсем поебался, но детали опустим. Включается свет. Игорёк уже в штанах, на меня не смотрит. Он бросает на кровать пачку салфеток и, скрючившись, оттирает свой заляпанный живот. Я быстро привожу себя в порядок и одеваюсь. Когда поднимаюсь с кровати, Игорёк снова топчется за своим стоячим столом перед ноутбуком. На меня не смотрит. Я подхожу. Он не смотрит. Отхожу. Не смотрит Я нихрена не понимаю. А он всё равно не смотрит. Он считает нормальным залить друг друга спермой по самые уши, а после и двух слов не сказать?! Я не знаю. Может быть, для него это действительно норма. Трясущейся рукой я отпираю замок и поворачиваю дверную ручку. — Можем повторить, — я оборачиваюсь, Игорёк дятлом долбит по клавиатуре. — Если захочешь, конечно.