Это останется между нами

      Висящие под российским флагом позолоченные часы громко отстукивали каждую секунду, словно молоток судьи, который выносит приговор. Директор подвинула очки чуть выше к переносице и громко, даже как-то театрально, выдохнула. Она напоминала главного администратора этажа страха Роз из «Корпорации монстров» — с таким же недовольным выражением лица, узкими очками и причёской. Вот-вот из её уст прозвучит раздражённое «Вазовски», а глаза прищурятся. От этой ассоциации было невозможно избавиться при всём желании.       Женщина в годах, сидевшая в ярко-красном вельветовом костюме, состоящем из юбки и пиджака, занимала пост директора уже более двадцати лет. Школа — её дом. Нет, даже больше. Школа — её королевство, её владения, земля, где она знает каждого подданного, каждого ученика по имени и фамилии, каждого родителя, что приходит узнать, как справляется его или её дитятко. И лучше всех должна знать, что такое подростки. И она знает. Преодолев путь от учителя начальных классов где-то в восьмидесятых до директора ныне (и последние двадцать лет), она лучше всех знает, что из себя представляют дети всех возрастов.       Но всё вокруг меняется. Порой настолько резкими скачками, словно между поколениями не пятнадцать-двадцать лет, а куда больше.       Олег Александрович нервничал. Прятал свои почти чёрные глаза, стараясь смотреть куда угодно, но не вперёд. С ним такое впервые. Он ещё не может похвастаться десятками лет службы на учительском посту, но не ожидал, что нечто подобное вообще его коснётся. Казалось бы — где угодно и кого угодно, но не здесь. Не в школе. И уж тем более не в его классе. И не его. Что вообще творится нынче с детьми?       Секундная стрелка продолжала отбивать ритм, отсчитывая время до приговора. Директор подняла строгий, но немного усталый взгляд, отрывая его от монитора своего новёхонького компьютера, и пристально посмотрела в глаза учителя девятых классов. Палач занёс топор.       — Вы же понимаете, что это всё неправда? — тут же начал оправдываться Олег, словно нашкодивший пацанёнок, которого застали за школой около кучи окурков. А он ведь и правда бывал в такой ситуации. Ну или почти в такой. Все прекрасно знали, куда мальчишки бегали курить, но ловить их было бессмысленно.       — Я… — начала директор, но задумалась. — Да, я понимаю, что всё не так однозначно.       Олег опешил. «Не так однозначно»? Вот такого он точно не ожидал услышать. О чём тут вообще можно говорить? Одна из его учениц его оклеветала!       — Я бы хотел взять слово, — попытался он, но директор приподняла руку указательным пальцем вверх — и мужчина замолчал.       — Олег Александрович, вы же понимаете, я не могу закрыть на это глаза. Если это просочится дальше — нам всем не поздоровится.       — Я понимаю, но всё же, — старался унять внутренний тремор учитель. — Это простое недоразумение. Месть. Она… она мне так мстит. Всё из-за парочки контрольных, и я…       — Олег Александрович, — снова перебила директор, мельком глянув в экран монитора. — Тут сказано, что вы её домогались.       Олег тяжело, прерывисто выдохнул. Современный мир всё больше и больше загонял его в рамки. А может быть, он сам себя в них загонял?       Сколько он встречал статей, сколько новостей, сколько случаев! Новостные ленты пестрят подобными примерами. И вот уже несколько месяцев мужчина предпочитает подниматься по лестнице вместо лифта, хотя в нём есть камера. Но кто захочет рисковать? Вот ты ездишь со своей соседкой в этом поганом лифте каждый день, а вот на пороге твоей квартиры участковый с полицейским, который без разговоров скручивает тебя и увозит в отдел для разбирательств. Парочка слов милой дамы, что была без настроения в тот вечер, — и ты уже изгой.       Нет, с ним подобного не бывало, но он отчётливо и прекрасно представлял эту картину, его мучили параноидальные мысли. Так что от греха подальше он решил ходить пешком. Да и полезнее это, что ли. Оправдаться перед самим собой было несложно.       Но лифт — не единственное ограничение, которое он себе ввёл. Мужчина старался обходить все детские площадки, не смотреть на чужих детей или девушек, никому не улыбаться лишний раз, да и вообще не давать этому миру повода запятнать его. Потому что было попросту страшно. И если у тебя нет неопровержимых доказательств, например чёткой видеозаписи, то суд никогда не встанет на твою сторону. Никогда.       Олег постарался успокоиться. Он бы в жизни не сотворил того, в чём его обвиняют. Надо было брать себя в руки и поменьше смотреть и читать новости в будущем, пока паранойя не развилась до уровня, когда требуется помощь специалиста.       — Алла Андреевна, — начал он уже более уверенным голосом, — послушайте. Я не трогал Катю и даже близко к ней не подходил. Она с треском провалила несколько контрольных, а ведь собирается сдавать ЕГЭ по истории. Помимо этого — она первая писала мне в личные сообщения, бросая намёки, и да — я всё это тут же удалял и говорил ей так не делать. Но после полученных двоек она совсем на меня взъелась. Вот. — Мужчина достал телефон и показал скриншот, где было прекрасно видно, что Екатерина, ученица девятого «Г» класса, прямым текстом просит исправить ей оценку — или учитель пожалеет.       Директор прочитала чужие сообщения, выдохнула и сняла очки, отпуская их, чтобы они, удерживаемые специальной цепочкой, упали ей на выпирающую грудь.       — И дальше что?       — Дальше? Я н-не понимаю… — Её строгий взгляд не унимал его тревог, а лишь усиливал. — Я не понимаю, чего вы от меня хотите? Я уже не могу исправить оценки. Они в системе. И я ей говорил об этом. Говорил лучше готовиться в дальнейшем. Она считает, что Первая мировая была в тысяча восемьсот двенадцатом! — Мужчина фыркнул.       Директриса задумалась, а потом вернула очки на своё законное место.       — Давайте честно: скоро ситуация ухудшится, потому что, зная Краснову — а я её прекрасно знаю, — она не отступится. Вы слышали, что её мать отсудила у бывшего не только квартиру, оставив ипотечный кредит целиком на нём, но и машину с бизнесом? — Алла Андреевна усмехнулась. — Как только Катя скажет своей маме об этом — пути назад уже не будет. В лучшем случае — несколько лет и выход по УДО.       Казалось, что все внутренние органы сжались в один огромный кровавый комок. Дышать было практически невозможно. Электронная сигарета была бы сейчас так кстати, но осталась лежать в запертом кабинете, в первом ящике стола. Да и при директоре как-то не закуришь.       — Мой вам совет: пишите заявление, — продолжала Алла. — Посидите на репетиторстве, потом вернётесь.       — Вы меня увольняете? — От несправедливости хотелось взвыть.       — Нет, я советую. А уволитесь вы сами. Скандал наберёт обороты и…       — Да меня же никуда не возьмут! Конец учебного года не за горами — а как же мои выпускники? Мы готовимся к ЕГЭ, я всю душу в них вкладываю, помогаю, занимаюсь чуть ли не до ночи. Хорошие ребята!       — Олег Александрович, спокойнее. Я вас прекрасно слышу, незачем повышать голос.       — Уму непостижимо. — Парень запустил руку в волосы, обдумывая ситуацию. — А если я с ней поговорю? Она ведь не писала никаких заявлений, по крайней мере пока что.       — И что вы ей скажете? Будете умолять? Пообещаете одни пятёрки следом? Хотите, чтобы все девочки сели вам на плечи, спуская ножки и угрожая при любом удобном случае?       — Но это же нонсенс! Невозможно. Нельзя же так с людьми… — Голос его звучал уже скорее жалобно.       — Мы для них не люди, Олег, давно не люди.       Хотелось забыть это всё как страшный сон. Может, надо было вести себя с учениками иначе с самого начала? Строже? Злее? Чтобы неповадно было выдумывать такое! Но он не мог. Он даже не представлял, что однажды с ним случится нечто подобное. У Кати Красновой не было совести, вот совсем, и юная ученица даже не понимала, как её простые слова могут искалечить жизнь молодому преподавателю.       Директор права. Лучше уйти, пока не поздно. Потому что бороться просто нет смысла. Потому что даже без заявления ему ничего хорошего не светит, стоит такой новости разлететься дальше. А она обязательно разлетится. И можно забыть о работе учителем или хотя бы о спокойной жизни на ближайшие годы.       Олег Александрович сразу после магистратуры пошёл работать в школу. И проработал здесь всего три года, за которые с ним ничего плохого не случалось. Наоборот — он ещё больше влюбился в своё дело и был готов отдать себя этому на сто процентов. Но мир оказался несправедлив. И одна малолетка грезила испортить ему жизнь.       Чёртова Краснова. Всё с самого начала было с ней неладно. Молодой учитель с первого дня запал ей в душу. И она всячески пыталась привлечь его внимание. А в век технологий и бесконечных социальных сетей — это вышло на новый уровень. Ещё немного — и она пришлёт в учительский чат фотографию, сделанную нейросетью, где учитель зажимает её в углу. И это будет очень реалистично. Настолько, что он от стыда провалится не просто под землю, а сразу в ад.       Его дружелюбность сыграла против него. Надо было ставить малолетнюю вертихвостку на место. Не давать ей даже повода. А он что? Улыбался, старался быть милым и вежливым, воспринимал это всё несерьёзно, понимая, что и мальчишки влюбляются в своих учителей, и девчонки тоже. Это нормально. Пофлиртует — и её отпустит. А оно вон как вышло.       Рука тряслась, пока он заполнял бланк заявления на увольнение по собственному желанию. Даже отрабатывать не надо. Директор это подчеркнула. А ещё предложила легенду какую придумать. Убедительную. Чтобы ни у кого вопросов не вызывала — и тем более у Кати с её агрессивной мамашей, что пока что только маячила на фоне. Разве можно сейчас думать о легенде? Он покидает школу в самый неподходящий момент — в начале мая! Вот-вот начнутся экзамены. Он безумно переживал за своих старшаков, которых учил последние три года и готовил к этому дню. А теперь что? Как же не вовремя влезла эта Катя со своими проблемами. Вот бы посмотреть в её лживые глаза, да послать от всей души на х…       — Жаль, что так получилось, — вздохнула математичка, когда Олег уже сидел в своём кабинете, тихонько затягиваясь одноразовой «дудкой», как говорил молодняк. На двадцать тысяч тяг. Со вкусом энергетика. За дверью кабинета слышался детский смех, разговорчики, музыка — шла длинная перемена.       — Да уж. — Мужчина выдохнул пар и задумался. Молодняк? Ему самому только двадцать восемь. Но в глазах детей он уже взрослый мужик.       Он не знал, что ещё сказать, а математичка взяла у него электронку и тоже затянулась. И как их занесло работать в одну школу после университета? Нехватка учителей — вот как. Только Олежа ещё магистратуру заканчивал, а его подруга — нет.       — Это жесть, — продолжила девушка, — реальная жесть. Да эта Катя… Приличных слов не находится. А чего, собственно, сдерживаться? Шкура — вот кто.       Впервые за этот день Олег улыбнулся.       — Грубовато.       — Да пошла она в жопу. Мы не люди, что ли? Ой, ты просто не видел того, что было на алгебре.       — Что-то серьёзное?       Математичка глуповато посмотрела на Олега, несколько раз моргая, словно об этом случае уже знала вся школа.       — Да просто… я к тому, что она не только с тобой так. А Костя из её класса? Видел, какие у него синяки? Ну если не видел, то огромные — это я тебе как классный руководитель говорю. Запинали они его, дружки её, потому что он отказался ей помогать с контрольной по алгебре. А я теперь бегаю с каждым родителем это мусолю. Настрачивают днём и ночью, будто у меня своей жизни нет. Кто виноват? Ну конечно учитель, кто же ещё? Не воспитание родителей, не их детки, нет — только учитель. Не объяснил, не уследил, не вбил в голову как надо — и неважно, что мы тут за тысячей таких следить должны. — Девушка ещё раз затянулась и громко выдохнула. — А такой район хороший, — резюмировала она.       Район и правда хороший. Но самый обычный. Огромная школа была рассчитана на две тысячи учеников — с первого по одиннадцатый класс. А вокруг — тянущиеся вверх муравейники, где все эти дети проживали. В самых обычных работящих семьях. Попутно — пара добротных парков и несколько крупных магазинов, не считая уже чего-то более привычного — как пункты выдачи на каждом шагу или пивнушки.       Олегу оставалось только бегло улыбнуться на ругань коллеги. А чего ему? Заявление уже написано, подписано и отдано в бухгалтерию. Катины выдумки ещё не разлетелись далеко, и можно было хотя бы отдохнуть, перед тем как решать, что делать дальше. Или перед тем как грянет гром.       А что, собственно, делать?       Уже дома Олег прекрасно понимал, что этот месяц он ещё может вытянуть на репетиторстве. Ему сейчас выплатят деньги: зарплату, накопленные отпускные. Квартиру он снимает, но до конца месяца уже оплатил. Плюс залог за неё же — хватит и на июнь. А потом? Не хотелось даже думать о предстоящих перспективах. Может быть, всё как-то само успокоится? Может, Катя уйдёт после выпускного в другую школу или вообще куда-нибудь в колледж и его попросят вернуться? А может быть, завтра её мать всё прознает и на пороге всё-таки окажется участковый? Даже страшно представить.       Холодильник так громко трещал. Или это лампочка? В принципе неважно. Олег вытащил оттуда холодную литровую бутылочку разливного — из пивнушки снизу — и развалился на диване, оглядывая своё гнёздышко.       Он снимал эту студию уже более двух лет. И привык к ней, как к родному дому. В голове даже проскакивали мысли выкупить её, но куда там? Сорок тысяч рублей за аренду — и это ему ещё повезло. И это была ровно половина зарплаты. Надо было оплачивать проезд, еду, одежду, какую-то фигню для школы, интернет, бесконечные электронки, пиво по выходным, ещё и маме посылать. Нет, он не бедствовал, но жил, как и многие, впритык. Радовался только тому, что долгов и ипотеки нет. А вместе с этим накатывали и другие мысли. Своего жилья нет, машины нет, с такой зарплатой ни на что не накопишь, а ставка по ипотеке просто бешеная — особенно для холостого мужика. И есть ли смысл в том, что он может с гордостью звать себя москвичом, прожив тут почти десять лет? Чего он вообще добился? Того, что в него втюрилась малолетка и он вынужден из-за этого бежать с работы, чтобы не сесть за решётку? Какой же бред.       Пиво он пил из красивого бокала — с тонким стеклом и узорами по периметру — что стоял на подставке. Такие мелочи, как этот самый бирдекель, наполняли его гнездо и радовали глаз. Ему нравились всякие бытовые вещички, что делают жизнь удобнее, как автоматический диспенсер с подставкой для губки, что стоял около раковины. Мелочь, а приятно.       Пиво немного щекотало верхнюю губу своей пеной. Олег взял телефон, чтобы просмотреть скриншоты их переписки с Катей, которые он делал, чтобы послать другу и посмеяться, даже не задумываясь, чем эта шалость обернётся для него самого.       Её бесконечные намёки, когда она, например, говорила, что идёт принимать горячую ванну, он никогда не воспринимал всерьёз. А когда она ни с того ни с сего похвасталась покупкой кружевных чулок, скидывая ему фотографию своих ног, — Олег чуть в обморок не упал, быстро удаляя их диалог и у себя, и у неё. Спасибо за эту возможность. Это он, конечно, не сохранял, но о чём думала эта навязчивая девчонка? О том, что за красивые ножки учитель будет слепо ставить пятёрки? Что за красивые глаза начнёт за ней ухаживать? Захочет чего-то большего, когда заметит её яркий макияж? Влюбилась по-настоящему, или всё это было ради оценок? Или мама так научила?       «Надо доить мужиков как скот!» — вдруг пронеслось у него в голове громким голосом. Он слышал эту фразу у одной из странных блогерш с феминистским настроением. Ну… может, и надо, конечно, а он тут при чём?       Знала бы Катя, что дело не только в его учительской стойкости, мужском внутреннем стержне и силе воли. Но ещё и в том, что никогда в этой жизни его не привлекали девушки.       «А вы чё, гей?» — снова всплыло в голове. Подростки, её подружки, внезапно тогда подошли с этим вопросом на перемене. Он чуть не поперхнулся «Святым источником». Но ответить не успел, как они залились смехом, приговаривая, что пошутили. Им было до безумия смешно от его реакции. Это она их надоумила? А даже если она — то какая теперь разница, да? Он ведь и правда гей.       От размышлений глаза закрывались сами собой. Да и скучно к тому же. Обычно после работы он ещё несколько часов проверяет домашние задания, заполняет электронный журнал, дневники, общается с детьми, что готовятся к ЕГЭ. Но сегодня этого всего ему делать не нужно. Середина недели. А работы никакой нет. И это так непривычно.       Интересно, какую легенду выдаст недовольная директриса? Олег надеялся, что самую убедительную на свете.       Он заставил себя сделать несколько крупных глотков, чтобы опустошить бокал, вернул остатки пива в холодильник и снова плюхнулся на диван, даже его не расправляя, чтобы было больше места. Из телевизора на стене на небольшой громкости звучал «Камеди клаб» — один из тех выпусков, которым уже куча лет, и все номера и шутки из них надежно отложились в памяти.       Олег смотрел, особо не вникая, продолжая вариться в супе из собственных мыслей. Все скриншоты были удалены с телефона. И из диалога с другом тоже. Никаких следов, касающихся Красновой, в телефоне больше не оставалось. И, может быть, завтра всё снова изменится, а пока что Олег с лёгкостью поддавался охватывающему сознание сну.