Вечный Хор

Прошли дни. Недели. Месяц. Кошмар не отпускал. Он въелся в меня, как ядовитая краска в кожу. Каждая ночь была попыткой не уснуть. Каждая тень — напоминанием. Каждый звук скрипящего паркета — угрозой. Я стала тише. Прозрачнее. Отец смотрел на меня всё чаще с тем же непонятным выражением — уже не только злобы, но и нарастающей тревоги. Иногда он задерживал взгляд на моих руках, которые беспрестанно дрожали. Однажды он даже пробормотал: «К психиатру бы тебя...» — но тут же отмахнулся, словно от назойливой мухи. Но самое страшное было не это. Самое страшное началось через две недели. Шёпот. Сначала я думала, что это ветер в вентиляции. Потом — что соседи смотрят телевизор. Но это был не телевизор. Это был хор. Очень тихий. Очень далёкий. Словно его доносило из другого измерения. Всего пара нот. Одна и та же мелодия. Та самая, что пели Поглотители. Моё вступление в их строй. Я затыкала уши. Включала музыку на полную громкость. Но стоило затихнуть — и он возвращался. Не через уши. Прямо в голову. Как зуммер сломанного приёмника. А потом... пошли знаки. Холодильник включался сам по себе и выстукивал морзянкой ту самую мелодию. Капли из крана отбивали ритм. В узорах на обоях я начала видеть лица — учителя, матери, Дирижёра. Они исчезали, стоило присмотреться, оставляя после себя липкий ужас. Отец ничего не замечал. Или делал вид. Сегодня ночью я проснулась от кошмара. Не такого яркого, но оттого не менее жуткого. Мне снилось, что я лежу в кровати, а из-под неё доносится тот самый шёпот. Ближе. Громче. Я вскочила, задыхаясь. Сердце стучало в висках. Комната была погружена во тьму, нарушаемую лишь тусклым светом фонаря за окном. Тишина. Я уже хотела было с облегчением рухнуть на подушку, как... ...услышала. Скрип. Один-единственный. Чёткий. Ясный. Он раздался не из-под кровати. Он прозвучал за стеной. В спальне отца. Я замерла, превратившись в один большой слух. Тишина. А потом... новый скрип. Медленный. Намеренный. Будто кто-то тяжело приподнялся на кровати. Затем — шаги. Тяжёлые, медленные. Они прозвучали в его комнате. Затем — скрип половицы прямо за моей дверью. Кто-то стоял там. По ту сторону тонкой фанеры. Слушал. Дышал — дыхание было тяжёлым, хриплым, незнакомым. Рука схватила меня за горло — невидимая рука паники. Я не дышала. Не двигалась. Щель под дверью потемнела. Тень перекрыла слабый свет из коридора. И тогда... послышалось. Поскрёбывание. Чей-то ноготь медленно, лениво водил по дереву двери. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Выводя... ноты. Те самые. Мою партию. Я зажмурилась, закусила губу до крови, чтобы не закричать. Поскрёбывание затихло. Тень исчезла из-под двери. Шаги затихли вдалеке. Послышался скрип унитаза, затем — звук спускаемой воды. Я сидела так до самого утра, вцепившись пальцами в одеяло, не в силах пошевелиться. Это был сон. Должен был быть сном. Но на рассвете, когда я осмелилась подойти к двери, я увидела... ...на старом, крашеном дереве... ...свежие, глубокие царапины. Сложенные в чёткий, неопровержимый... ...нотный стан. И на нём — две ноты. Те самые, что я спела в кошмаре. Я отпрянула, прижавшись к стене. Из кухни донёсся скрежет — отец точил нож о точильный брусок. Ровно, методично. Раз. Два. Раз. Два. В такте. Моём такте. Я поняла. Они не отпустят. Они никогда не отпустят. Потому что это не был сон. Это была репетиция. А концерт... ...только начинается.