Красное дерево

***

— Ну? — грозно спросил Горнвальд.       Расти втянул голову в плечи и постарался выглядеть виноватым. — С утра тебя нет, уже солнце в зените? Где шлялся? Я тебе говорил в кузне быть! — Так ведь не было, то… Сущие пустяки, — пробормотал Расти себе под нос, но Горнвальд услышал. — Иди! Займись делом! До вечера не закончишь точить вилы, ночью поработаешь, раз не спится. — Я тебе уже не младенец, — буркнул Расти. — Ушел, пришел — и что? Может ещё на цепь около себя посадишь? — А ты смотрю, осмелел, — громыхнул Горнвальд. — Пшел вон, с глаз моих. Ещё раз пропадешь без предупреждения, отхожу так, чтобы в голову вбить на всю жизнь как слушаться старших.       Горнвальд врал. Он ни разу за шестнадцать колец не ударил Расти, хотя поводов было порой немало.             Деревенские лупили своих отпрысков не жалея, веря, что чем крепче бьешь, тем больше мудрости и силы в ребенка выкладываешь. Горнвальд мог замахнуться, мог сурово отругать, один раз, когда Расти в кузне уронил с наковальни в солому раскалённый брус, и солома вспыхнула, в него полетела глиняная кружка. Но кулаками, или ремнем, или прутом Горнвальд не касался его ни разу и Расти давно не боялся пустых угроз.       В кузне же, на лавке, без свидетелей Расти смог наконец детально рассмотреть странную штуку, которую достал из расщелины, и больше всего она напоминала рыцарский медальон без цепи: гладкий плоский черный камень в серебрянной оправе, поверх которого тянулись странные строчки на незнакомом Расти языке. А внутри самого камня метался алый всполох, как жук, посаженный в бутыль. О таких вещах наверняка многое знали звериные колдуны или маги высоких Гнезд, но Расти видел подобное впервые.        Камень был теплым, словно живым, размером с ладонь. В нем жила странная магия, Расти даже не знал, опасна ли его находка, но при мысли о том, чтобы показать ее людям — ощутил мгновенное недовольство. Почему-то камень хотелось спрятать, утаить и никому про него не рассказывать.       Расти сунул его в карман и взялся за вилы. Он знал, что долго злиться Горнвальд не умел. Но дверь отворилась лишь к вечеру.       Расти к тому времени почти закончил работу, прошедшего времени он почти не заметил: в голове царил хаос и было приятно хоть на что-то отвлечься. Горнвальд поставил перед ним кувшин молока и вздохнул.        На запястьях у Горнвальда были шрамы как от тесных кандалов. Но сколько Расти не спрашивал, он никогда не рассказывал своей истории. А по обрывкам и оговоркам Расти знал, что в молодости Горнвальд набедокурил немало. Жил в лесах, грабил с народцем караваны, был и пойман, и сечен на площади палачом, и снова беспределил по краю Южного моря, пока со временем не осел и остепенился, чтобы не закончить как многие из лесного народца — на эшафоте. Отстроил кузницу и подобрал сироту.       За окном на улице слышались песни: народ шел к камню на деревенской площади, поклониться богам и Змею. Девки хохотали, убегали к реке на опушку — погадать, да разжечь костры. Дети сновали между праздничных столов, пытались утянуть лакомые куски. Старый монах обители Великого Змея читал книгу, потрясая рукой. Наставления его тонули в общем гомоне.       Горнвальд погладил Расти по волосам. — Пойдем. Праздник. Плетение. Вся деревня соберётся. — Не хочу, — прошептал Расти. Он и правда не хотел. — Пойдем. Великий Змей Уроборос свернул для своих детей новое кольцо. Новое начало. Все празднуют. А ты будешь как нетопырь сидеть один в темноте? — Не хочу, — упрямо повторил Расти, — да я и не закончил ещё… — Потом закончишь. Идём. Линд тебя искать будет.       Имя Линда болью и стыдом отозвалось в сердце. Расти дернулся. — Не хочу. Иди один.       Но Горнвальд никуда не ушел, напротив сел поглубже на лавку и скрестил руки на груди. — Та-а-ак. Даже так. Что случилось? Разругались? Подрались? — С чего вдруг, — пробормотал Расти. — Что нам делить? — Это ты мне скажи, дружок.       У Горнвальда был тяжёлый пронзительный взгляд. Как арбалетная стрела, он прошибал любые щиты Расти насквозь. — Вы же вечно вместе были, мало кто из братьев был так дружен. Так что же произошло? — Ничего.       Расти отложил точильный камень и вскочил на ноги. Меньше всего ему хотелось говорить с Горнвальдом о сегодняшнем утре: — Идём. Может, и правда ищет.       Но Линд его не искал. Они встретились быстро, быстрее чем Расти хотелось бы.       На улице Фиона — веселая хохотушка — нацепила Расти мимоходом венок из голубых мизинчиков на голову и убежала дальше по улице. Охотник Харген хлопнул по плечу, поприветствовал Горнвальда. С площади доносились звуки флейты. Старец из обители Змея плеснул в Расти какой-то водой, благословляя, Расти отвернулся от летящих брызг и увидел Линда. Он сидел на ступенях харчевни, а рядом сидела Линна в простом белом платье, слушала, как Линд ей что-то говорил, и оба они смеялись.       Сердце в груди Расти ухнуло вниз, словно почувствовав, Линд поднял голову, встретился взглядом и отвернулся — быстро, будто укололся.       Горнвальд положил Расти руку на плечо и увел к пиршественным столам. Староста достал из закромов самое лучшее. Ибо негоже восхвалять Великого Змея объедками, но рыба и дичь казались Расти пресными. Он не чувствовал вкуса и запаха. Свежий хлеб был для него как солома.