Наперекор судьбе.

По гладкому паркету раздавался стук острых каблуков, гулким эхом расходясь по безлюдному коридору. Шаги стихли у двери одной из палат, она будто нарочно норовила отгородить девушку от того, что было внутри, излучая зловещую энергию. Воздух становился тяжелее, но Даша стиснула ручку и резко потянула на себя, как можно скорее оказавшись в тускло освещённом помещении. В этот раз не позволялось сбежать. Пора было впустить в сердце то, что годами держала под замком. Тишину нарушал лишь писк кардиомонитора у изголовья. Дверь захлопнулась слишком громко, словно в надежде разбудить лежащего, но никаких реакций тела не последовало. Даша подошла ближе, взгляд прошёлся по экрану: сердце билось неровно, слабо. Возникший ком в горле получилось проглотить. Когда отец впал в кому, она пыталась навестить его, но каждый раз разворачивалась уже у входа в больницу, не в силах преодолеть чувство, что сжимало нутро тисками. Слишком страшно было признать: он может уйти. С сжатыми зубами, сдерживалась годами нарастающая ненависть – к нему, к ней самой, ко всему. А утешающие уведомления с больницы лишь вызывали отторжение. Надежда угасала, растворяясь во времени. – Две недели миновало, и вот я здесь, – пробормотала девушка, заметив на подоконнике стеклянную вазу с букетом. – Хризантемы? У тебя же аллергия... Нервный смешок оборвался в углах палаты, только усиливая погружение в бездну одиночества. Часы завибрировали на запястье, предупреждая о новом дне. Пальцы машинально отключили будильник. – Который раз просыпаюсь раньше него... – Даша придвинула стул, стоявший у окна к кровати, присела. – Сегодня практически не спала. Расписание забитое, и чтобы успеть зайти к тебе... – вымученная улыбка дрогнула и погасла. – Решила не оттягивать. Может, больше и не увижу. Она коснулась его тёплой руки. – Как думаешь, зачем я на это всё согласилась? – Голос стал тише. – Ты бы точно не сделал того же. Работа, работа, работа... Для тебя никто не существовал, помимо неё. Поэтому с мамой и не вышло. А ведь она понимала это с самого начала. Даша прикусила губу, сильнее сжала ладонь отца. – Ну же... ответь хоть раз, – прошептала, прижимаясь щекой к мужской руке. – Ты не можешь не проснуться. Слышишь?.. Она резко отстранилась, отвернулась: – Ты ведь никогда и не слушал, – усмехнулась горько. – А я злилась, устраивала маме и репетиторам истерики. Взгляд поднялся к потолку, подступивший ком сжал горло. – Столько лет прошло... Тогда я думала, что ты вернёшься. И услышишь те самые слова, которые я хранила в себе до этой секунды. Ради которых я прилетела сюда. Но... Она снова посмотрела на него. Только писк монитора. Только сон без конца. – Почему, когда ты ослаб настолько, я не могу справиться с собой? Будто все эти годы врала себе. Даша поднялась со стула, сжала кулак. – Плевать. Скажу это, когда... Но писк монитора усилился, не дав договорить. Сердце ухнуло вниз. В груди всё оборвалось – неужели остановилось? Она опустила взгляд: указательный палец отца дрогнул. Пришёл в сознание. Дочь шумно выдохнула и выскочила в коридор за помощью. Вернулась с медсестрой. Та почти бегом ринулась к аппарату, проверяя кардиограмму. Линии образовали диковинный узор. Звук, похожий на сигнал тревоги, приходящий в дрёме, заглушал уши. Ресницы дрогнули, взгляд остекленел. Всё вокруг вызывало сюрреалистичность происходящего. Ноги подломились, плечи уткнулись в косяк двери, руки безвольно повисли. Казалось – это сон. Сон длиной в десять лет ненависти. Если бы не упрямство... они могли бы разговаривать. Не о работе, а её успехах. Не в палате, а за обеденным столом. А если это его последнее пробуждение? Тогда то будущее, с которым она научилась жить, станет вечной реальностью?.. В подсознании вспыхнула лучезарная улыбка Полины: та, укрывшись одеялом, посапывала в кровати. Захотелось оказаться рядом, уснуть в её объятиях. Поговорить обо всём и ни о чём, как раньше. Столько накопилось – и так и осталось несказанным. Звук монитора снова прорезал пространство. Машинально зажмурившись, Даша ладонями прикрыла уши, но на самом деле – оставалась неподвижной. В палату ворвались врачи, они что-то выкрикивали по-испански, тащили её в сторону, катили каталку. Девушка хватала воздух, но молчала, будто раздавленная происходящим. Только когда каталка покатила по коридору, эмоция, которая долго оставалась непонятой, вырвала крик прямиком из груди: – Нет!.. Постойте! Слова слетали по-русски, неважно – поймут или нет. Именно эта эмоция не позволяла ей сказать слова, замаскированные в душе. Она рванулась вперёд, не слушая окрики. Десять лет в голове жило другое, противоположное. Но сейчас, из уст вырвалось горькое, единственное: – Я люблю тебя, отец!.. Вечер за окном молчал, оставаясь свидетелем. Полина откинулась на спинку стула, хлопнула ладонями по щекам, будто пыталась взбодрить: – Не время раскисать. С Дашей созванивались недавно. Она может не отвечать сутками. Это нормально. Но громкий вздох выдал тревогу. Телефон заблокировался, девушка положила руки на стол. – Уже неделю молчит. Опять... Внезапно экран вспыхнул и завибрировал. На дисплее высветилось короткое сообщение. Сердце дёрнулось, но имя оказалось не тем, что принесло лёгкое разочарование, но вместе с тем, воодушевление. Максим. Полина зашла в чат, зажала кнопку записи: – Тогда увидимся завтра в три. Отправив голосовое, улыбнулась. Но телефон снова опустился на стол, а мысли побежали дальше – в опасное для дружбы, туда, где роились необдуманные идеи.