Наперекор судьбе.

Мощённая улица простиралась вдоль едва различающихся домов. Когда-то наполненная людьми, сейчас была тихой, по привычке выжидая очередное громкое событие, драму, что разрушит тех, кто искал спасения. Полина свела руки за спиной, глаза с интересом рассматривали Дашу. Та выглядела эффектно: Длинные тёмные локоны до плеч подчёркивали усталость карих глаз, приталенное белое платье чуть ниже колен обрисовывало фигуру, высокие каблуки отбивали размеренный стук. Перед ней шла «деловая» девушка. А во снах всё ещё присутствовала другая – подростковая, миловидная, та, которую невозможно отпустить. В настоящем, теперь, всё расходилось. – Так заворожено на меня смотришь, – усмехнулась Даша. – Ты ещё не привыкла? – Полина улыбнулась. – Уверена, давно замечаешь тысячи взоров, направленных на себя. Ты прекрасна. Подруга не сдержала ответной улыбки: – А ты всё такая же прямолинейная... Забавно, что именно гортензии, – пробормотала, разглядывая букет в своих руках. – Но зачем прилетела? У меня всё нормально. Полина отвернулась к домам. – Лучше увидеть самой и убедиться, чем ничего не делать и переживать. Шаг Даши замедлился. – И как? Полина пыталась, нет, была обязана разглядеть что-то, помимо фраз. Что-то, что сможет выдать истинность. Остановилась и, призывая сделать то же, коснулась её плеча. – Ты что-то недоговариваешь. Даже не сказала, что Давид был в коме. – обиженная, она нахмурилась, но старалась держаться холодно. – Всё смешалось, – тихо ответила та. – Мне было тяжело даже думать об этом. – Я понимаю... но... – Он идёт на поправку. Да так быстро, что не верится. Стихи начал писать, мне показывать... Пока Даша говорила, Полина следила за её бровями. Те подрагивали, выдавая куда больше, чем слова. – Всё как будто я снова та девочка из детства, а он... – Даша отвернулась. Полина упрямилась, шагнула ближе, заставив встретиться взглядами. – Рада за него, правда, но повременим с этим. Что с тобой? Подруга заправила правой рукой волосы за ухо. – Плохо выгляжу? Устала, не обращай внимания, это временно. – Нет! Я не об этом! – сорвалось у Полины. – Я не умею читать мысли. Скажи честно, не отворачиваясь от меня. – засохшие губы поджались. Голос стал тише, – Плевать, что ты умалчивала про то, что с твоим отцом всё плохо. Я могу это понять. И не спрошу, – она отрицательно покачала головой, кусая щёку изнутри, – когда вернёшься, хотя и безумно скучаю... Даша кусала губу, молчала. Полина с выдохом произнесла последнее, – просто смотри на меня и скажи, как есть. Та набрала воздух. – Я... – слова застряли. Говорить примитивное «я в порядке» оказалось труднее, чем когда-либо. Точно зависшая во времени, пыталась препятствовать возникшим ощущениям. Глубокий вдох – и ложь. – Я в порядке, – но прозвучало это по-детски заученно. Ладонь дотронулась шеи. Словно загнанная в угол, Даша как раненный зверь, издала громкое шипение отпугивающее охотника: – Зря приехала. Потратила время... моё. Рука Полины, поднявшаяся для поддержки, замерла в воздухе. В глазах блеснули слёзы. Вопросы, так и не вышедшие наружу, просили повторить сказанное. Она обняла себя за плечи – будто зной резко сменился ледяной стужей. Воздух стал вязким, тяжёлым. Вдохнуть полной грудью стало невозможным. Слова вывалились горечью: – Не делай этого. Уверенность, что она теряет подругу, жгла изнутри. Мысли о ненужности били сильнее слов. – Не говори то, о чём пожалеешь. Даша широко раскрыла глаза, отвернула голову. На этот раз взгляд не вернулся. Обе смотрели на букет гортензий в её руке. Она застыла, как статуя, затерявшись в себе. Полина полушёпотом повторила слова мамы: – Мы же подруги... – замялась, прежде чем сжала её предплечье. – Ты для меня даже больше, чем подруга. Мы как семья. Я не хочу ссориться. Даша резко сбросила с себя её руку. Ни слова, ни объяснения. Застывший взгляд Полины упёрся в шею подруги. Сердце сжалось от колкого чувства. Горькие мысли закружили огоньками, вспыхивая внутри. – Это то, о чём я думаю?.. – голос дрогнул, глаза увлажнились. На лице Даши мелькнула тень беспокойства, тут же спрятанная за холодностью. В голове собрался комок, не дающий нормально говорить то, что умалчивалось. – Я думаю... точнее... Я здесь живу теперь. Не вернусь. – Что?.. Полина нахмурилась. Та, что ненавидела жару и любила свободу, не могла сказать подобного. Но всё тело подруги подтверждало серьёзность. И это действовало, побуждало продолжать, превращая ту из раннего зверя в безумного лиса: – На расстоянии я поняла, что любые отношения угасают. Дружеские это, – взгляд скользнул к цветам. – Или, тем более, романтические... Ты только подтолкнула меня к ответу, от которого я бежала. – Даша упрямо, с приподнятым подбородком, смотрела сверху вниз, пока внутри воротились гнев и ненависть к себе. Ядовитые слёзы жгли глаза Полины: – У нас с тобой всё было хорошо, – с дрожащими губами, втянула воздух через нос, – ты специально так говоришь. – Хорошо? – поднялась правая бровь, она скрестила руки на груди. – Я написала тебе впервые за две недели. И почти не отвечаю. – Ты устала. – Полина кивнула, – держишь всё в себе. Я понимаю... – смахнула слёзы. – Перестань. Я не изменю мнение о тебе. Солнце зашло, оставляя место бледно-серому небу и поселившейся вокруг темноте, идиллию которой нарушал жёлтый свет, зажёгшийся в окнах домов. – Надоело. Хватит отрицать, я больше не хочу с тобой дружить. Слова прозвучали слишком резко. Полина выпалила: – Замолчи! Это была не потаённая злость, наконец вышедшая наружу. Скорее, крик отчаяния. Она закрыла рот ладонью, всхлипнула. Даша сжала брови, искусала губы. Внутри что-то оборвалось: – Я не жалею о сказанном. Спёртый воздух сдавливал лёгкие. – Ты идиотка, – Полина сделала вдох, насколько глубоко могла. – Запираешь себя в клетке? Хочешь прожить несчастную жизнь, ненавидя себя? Подруга смотрела сквозь неё. Стиснула букет. Зубы прикусили губу с такой силой, что тонкая струйка крови потекла вниз. Полина взволнованно произнесла, – у тебя кровь... – Улетай. Я куплю билет... в знак извинений. И больше никогда не пиши. Голос был обжигающе ледяным. Кровь, дошедшая до подбородка, делала её более отчуждённой. Полина хрустнула костяшками. Успокаивала себя, надавливая ладонью на пальцы. Когда человек принял решение, его не сможет отговорить тот, кто не предназначен для этого. Та, что не является приоритетом. Так?.. – Спасибо, не надо. Завтра улетаю. Номер в мотеле сняла. Даша провела большим пальцем по засохшей крови, размазав её. Полина смотрела и не верила: перед ней ли та самая подруга? Когда-то рядом с ней, не было места холодности. Теперь – наоборот. Она прошла мимо. Звук каблуков, уходящий вдаль. Рядом остался едва уловимый шлейф духов. Полина не смела обернуться: быть обузой больше нельзя. Надо было остановиться ещё три года назад. Когда шаги стихли, горло сдавило. Полина схватилась за шею, потирая. – Жара тут... – выдох вырвался. Вздохнуть не выходило. Нижнее веко дёргалось, с каждой секундой, всё чаще. Рука метнулась к щеке, будто сможет остановить повторяющиеся сокращения мышц. Другая – к груди. Широко раскрытые глаза смотрели в одну точку, в ушах застыло ускоренное биение сердца. Половина лица онемела. Колени подкосились. Она рухнула на землю. Воздух не шёл в лёгкие. Слёзы, что струились из глаз, смачивали пересохшие губы. Тело лихорадочно тряслось. Казалось, ещё немного – и наступит смерть. – Что со мной?! – вышло несвязно. То ли шёпот, то ли крик. Мир плыл. Попытки встать проваливались. Дрожащий подбородок отбил несколько постукиваний и остановился. Тишина. Чувствительность постепенно вернулась. Полина на ощупь нашла телефон в сумке, взглянула на отражение – опухшее, красное лицо, со следами истерики. Бросив смартфон обратно, медленно поднялась, пошатываясь. Она не оборачивалась. Боялась боли, что придёт, когда вместо нужного человека, глаза увидят пустоту.