Рыцарь Храма Соломона

      Скандал с лишением казначея одежд гремел и перекатывался по коридорам Тампля. Нервно оглядываясь, рыцари шептали друг другу на ухо о том, как разгневанный Магистр, не распечатывая, швырнул в огонь послание короля с просьбой не карать брата Жана так сурово. Каким-то непонятным образом гнев магистра миновал и досмотрщика, и магистра Франции.       Бертран, узнающий вести от Робера, никак не мог этого понять.       — Да как, как… Казначей всё на себя взял, уж не знаю почему. Скорее всего, рассчитывал, что Магистр не пойдёт поперёк просьбам короля. У казначея с Филиппом хорошие отношения.       — У Гуго с Филиппом тоже прям любовь, — проворчал Бертран. — Но он вообще как будто ни при чëм. Магистр должен же понимать, что казначей не мог всё решить сам. Как это возможно?       — Ну так Магистр не может сместить Гуго — сил не хватит, у Гуго половина родни в Ордене. Только родных племянников — трое. И могущественные друзья: король, папа Климент. Магистр, разумеется, понимает, кто́ давал негласное разрешение, но они оба с казначеем делают вид, что тот принимал решение единолично. И голова с плеч полетит у одного. За Магистром тоже сила немалая, конечно, но большинство не будет открыто враждовать с де Пейро. Всех Магистру не осилить.       В желудке что-то сжалось: ещё и он предал…       Бертран со страхом ждал вызова, но Магистр отчего-то игнорировал несчастного оруженосца. Они виделись в часовне и трапезной дважды или трижды в день, но Магистр лишь скользил взглядом по головам, приветствуя всех разом. Ни разу он не посмотрел прямо на Бертрана. Бертран измучился за эту неделю до состояния «да пусть уже казнят, зато больше не ждать». И, так и не дождавшись, пошёл виниться сам.       Робер, увидев приятеля в приёмной, сделал сложное лицо и предостерегающе качнул головой, но Бертран больше не мог выносить неизвестности. Поэтому обогнул пытающегося помешать ему Робера, постучал и вошёл к отцу, притворив за собой двери.       — Великий магистр…       Магистр холодно глянул на мявшегося у двери Бертрана.       — Досмотрщик что-то просил передать?       — Что? А, нет. Нет. Я сам… Мессер, я…       Магистр продолжал молча смотреть на Бертрана. Бертран судорожно вздохнул и ухнул как в пропасть:       — Простите, мессер, молю. Я не мог… Клянусь — не мог сообщить вам…       — Я не понимаю, о чëм вы говорите, брат. Если досмотрщик ничего мне не передавал, то не отвлекайте меня от дел.       От холодного голоса в груди что-то смерзалось. Дурак! Какой же дурак! Слово он дал! Должен он был! Идиот! Да к чертям бы все долги и обязательства, если навредил отцу!       — Я виноват, я так виноват, я знаю! Я думал… Я не мог! Клянусь, не мог написать о деньгах! Простите меня.       Магистр вдруг ударил по столу кулаком, мгновенно переходя от ледяного спокойствия к кипучей ярости.       — Простить? Просто взять и простить?! Дело всей моей жизни рассыпалось, как песочный замок! Я дал тебе всё! Всё, что мог, и даже больше. Я пошёл на подлог документов, я поступился своей честью, заткнул совесть, с которой никогда не шёл на сделки. Ты не подвергал себя риску на Востоке, не трудился от зари до зари на грязных тяжёлых работах, как положено простолюдину! Я так надеялся вырастить из тебя достойного рыцаря, надёжную опору себе. И чем ты отплатил мне?       Бертран с каждым словом опускал голову всё ниже и ниже. Поначалу ещё вскидывался, пытаясь оправдаться, но в конце концов замер, не шевелясь.       Робер, услышав первые раскаты начальственного гнева, которые не в силах были утаить даже массивные и плотно закрытые двери, не чинясь, вытолкал из приёмной всех посетителей и личных слуг Магистра. Сопротивляющегося писаря просто вытащил за шкирку. Нечего уши греть, и так завтра уже сплетни пойдут гулять, как Великий магистр орал на оруженосца досмотрщика Англии и Франции. А уж какая пища для ума знающим о том, кто такой барон де Латр на самом деле! Он ведь говорил Бертрану не переть напролом! Он же говорил!       Гроза всё бушевала и бушевала над головой. Да, виноват, но что толку сейчас каяться? И Бертран, не поднимая глаз, упрямо прошептал в пол:       — Если бы казначей не отдал деньги, их надо было бы украсть.       — Что?!       — Я говорю, что казначей, конечно, совершил чудовищную ошибку. Но и расходовать средства на новый крестовый поход было бы верхом расточительства. Разве вы не видите, Магистр, как обескровлен Орден? При всём внешнем благополучии. Плохо собираются налоги, крупных пожертвований вообще нет, а ручеëк мелких становится всё слабее. Едва Орден оправился после Акры, как мы опять израсходовали силы в Армении. А уж после Руада… Сколько рыцарей там полегло? За просто так. У нас мало денег, а людей — правильных людей, хороших и опытных воинов — и того меньше! Какой поход? Все прочие давно отказались от этой мысли и лишь бросают красивые слова попусту, одни мы безрассудно пускаем и пускаем кровь Ордену. Правители и без того повсеместно недовольны нашими привилегиями. А если бы Орден не дал денег Филиппу после того, как вы помогли свергнуть законную власть на Кипре…       Скулу обожгло, и над головой загромыхало ещё громче:       — Щенок! Что ты понимаешь в политике Ордена?! Спелся с досмотрщиком? Его мысли? Как ты смеешь так разговаривать с Великим магистром! Ты забыл, кто ты есть на самом деле?! Ублюдок! Плод греха! Ничтожный простолюдин, с моей помощью взобравшийся на вершину мира! Вот она, твоя настоящая натура! И я ещё хотел сделать тебя рыцарем! Какой из тебя рыцарь? Ты только и способен трястись над мошной! Тебе не понять истинных стремлений благородного человека. Вон из Парижа! В самый глухой угол! Как можно дальше, к чёрту на кулички! Откуда-то мне недавно донесение было… Вот, Сен-Леже, самая глушь, север Фламандии. Вот туда ты и поедешь холстину ткать — самая твоя работа. Немедленно отправляйся в командорство Сен-Леже и оставайся там на веки вечные! Вон, л-л-лавочник!       Бертрану на миг стало так больно, что перехватило дыхание. И больнее всего было от клички, которую шептали за его спиной недоброжелатели. Он и не считал её обидной, если честно. Он гордился когда-то своей лавкой и любил её, и стрелы чужой злобы пролетали, не задевая гордости. Но не сейчас, не от отца.       — Отец…       — Я для тебя Великий магистр, мерзавец! И не смей более носить белый плащ, ты его недостоин. Да даже чёрные одежды простого воина для тебя большая честь. Коричневая одежда брата прислужника — вот твой предел, жаль, чтобы переодеть, надо капитул созывать! А вот в чёрное опять обрядить могу и так. Сию секунду будут готовы бумаги о переводе, чтобы утром тебя в Париже не было! Пшёл!       Бертран стёр струйку крови из разбитой губы, посмотрел на пальцы. Стащил с плеч плащ и уронил его на пол. Медленно согнулся в поклоне. Произнёс тихим и глухим голосом:       — Молю простить меня, Магистр, за мою дерзость. Я лишился разума, пытаясь указать вам, как руководить Орденом. В запале нашей беседы я увлёкся и на миг представил, что говорю с близким человеком. Молю простить. Настоящий отец, да пребывает безмятежно его душа в Небесных нивах, никогда не поднимал на меня руку, он меня любил. Разрешите идти?       — Ах ты… Вон!       Бертран развернулся, не чувствуя ног, и вышел. О закрытую дверь с грохотом что-то разбилось. Совершенно белый Робер поймал его за локоть, что-то попытался сказать. Бертран выдернул руку, мотнул головой и, чеканя шаг, покинул покои Магистра.       Робер двинулся было за ним, когда позади вновь громыхнуло:       — Разве я вас отпускал, брат?       Робер замер.       — А…       — За стол и пишите письмо.       — Я сейчас позову брата писаря.       — Я сказал: сам сел и пишешь!       Робер сглотнул.       — Да, мессер.       Робер торопливо занял место писаря, подрагивающими руками придвинул чернильницу и перо. В дверь сунулся кто-то особо любопытный из свиты.       — Вон!       Робер дёрнулся и чуть не пролил чернила. Так и застыл над чистым листом, не поднимая глаз. Магистр быстро и широко шагал из одного конца комнаты в другой и молчал, Робер недвижимо и безмолвно сидел с пером в руке. Наконец Магистр глубоко вздохнул:       — Значит, так… Первое письмо в командорство Прованса. Пишите. Брату Рено, до пострига барону де Ла Фоли. Драгоценный брат, войдя в курс дела во Франции, не смог пройти мимо ваших давних обвинений в сторону командора Франции брата Жерара о недостойном его поведении на острове Руад. По зрелом размышлении я повелеваю явиться вам в Париж на Генеральный капитул и повторить свои обвинения пред лицом достойных рыцарей. Ибо прецептором Франции не может быть человек, столь тяжкие обвинения в адрес которого не были рассмотрены капитулом. Записали? Теперь второе письмо.       Робер торопливо скрипел пером.       — Командору Сен-Леже брату Клименту. Податель сего письма направляется в ваше распоряжение сроком на три года. Данный брат является дворянином, но за поступки, запятнавшие честь воина Храма, лишён одежд сроком на год и один день. Ставить на самые тяжёлые работы. Не допускать досужих разговоров братии с этим монахом.       Робер рискнул поднять глаза:       — Мессер…       — Молчать! Иначе отправитесь следом за дружком. Написали? Первое письмо доставите лично. Нужно предупреждать о том, что никому ни о письме, ни о его содержимом рассказывать нельзя? Завтра утром выезжаете в Прованс. Второе письмо унесёте этому…       — Мессер, Бертран не…       — Молчать! Воск приготовили? Хорошо, дайте сюда.       Магистр прижал к тëплому воску свою печать.       — Выполнять.       Робер вошёл в келью к Бертрану и с минуту смотрел, как тот быстро скидывает скудные пожитки в мешки. Рядом вился перепуганный Люсиан и больше мешал, чем помогал собираться. Бертран поднял голову и криво улыбнулся.       — Не обошлось, да?       — Обошлось, на самом деле. Держи письмо командору. Через год тебе вернут белый плащ, а через три года — и тебя самого в Париж. И без ответного удара Гуго не останется. Только это пока секрет.       Бертран прекратил судорожные сборы и остановился посреди комнаты, опустив плечи. Вздохнул.       — И теперь Магистр с досмотрщиком будут строить друг другу козни вместо того, чтобы объединить усилия. Как же всё плохо, Робер!       — На всё Божья воля. Ну что, ты один умный в Ордене? Наверное, уж как-то договорятся сановники между собой, если за столько лет не перегрызли друг другу горло!       — Да, наверное, ты прав… Робер… ты присмотри за этим балбесом. — Бертран кивнул на Люсиана. — Если можешь — возьми к себе в услужение. Тебе же два сервиента положено. До того уж у него руки не оттуда растут! Достанется кому-нибудь навроде Гуго характером — затюкают пацана.       — Я с вами поеду, — взвыл Люсиан.       — Дурак. Мне теперь прислуга не положена, — вздохнул Бертран и вернулся к сборам.       Окончиа их, утешающе потрепал по голове Люсиана, убрал понадëжнее письмо своему новому командору и замер на пороге кельи, собираясь с силами. Надо дойти через весь замок до кастеляна — отдать белые одежды и получить взамен чёрную котту и плащ сервиента. Тяжко-то как… Поди, уже все в курсе — сплетни среди монахов распространялись с поражающей воображение скоростью.       — Я тебя провожу, — решительно сказал Робер, отлично поняв причину заминки.       — Не надо, Робер. Ты — оруженосец Магистра. Ни к чему тебе, повредит.       Робер хмыкнул:       — Давай я сам буду решать, что мне надо, а чего не надо. Не трусь. Голову выше и рожу как у Гуго сделай — будто все тебе должны. Вперёд. Ты ж храмовник, ты ничего не боишься.       Бертран нервно рассмеялся, коротко выдохнул, надменно вскинул голову и шагнул за порог. Следом вышел и решительно зашагал рядом Робер.       Ну что… Сплетня действительно облетела весь Тампль — поглазеть на впавшего в немилость барона де Латра «случайно» вышла половина обитателей. И первым навстречу попался Гуго. Ну кто бы сомневался! Чуть приподняв брови, оглядел своего бывшего теперь уже оруженосца. Особо остановился взглядом на всё ещё багровой щеке и рассечëнной губе.       — Что сказать? Неожиданно. Вам чрезвычайно пойдёт чёрный цвет, брат.       С-с… Не дождёшься. Уж держать лицо Бертран за эти годы научился. Он светло и беззаботно улыбнулся и церемонно склонил голову.       — Да, жизнь вообще полна неожиданностей. Сегодня чёрная полоса, завтра — белая. И наоборот. Всё в руках Господа. Должен поблагодарить вас за то, сколько времени и сил вы потратили, чтобы сделать меня достойным храмовником. Я буду поминать вас в своих молитвах, мессер. — И, не задерживаясь, миновал рыцаря.       Робер еле слышно фыркнул за плечом, стоило им отойти:       — Прозвучало весьма убедительно. Если бы я тебя не знал, то на месте драгоценного брата Гуго спал бы с кинжалом под подушкой.       На них косились, но насколько же легче был этот путь, разделённый на двоих!       Кастелян принял у Бертрана ненужные ему вещи и выдал замену. И вдруг положил руку поверх Бертрановой:       — Я рад, что служил с вами, брат Бертран. Не кручиньтесь сильно. Всё образуется. Храни вас Господь.       Бертран на секунду даже не справился с лицом — не ожидал слов поддержки.       — Благодарю, брат Пьер.       Вышел и вздохнул: опять предстоял путь через весь замок.       — Доброй дороги, брат.       Ещё одно напутствие прозвучало так неожиданно, что Бертран, гордо шествовавший по своей личной тропе позора, едва не споткнулся. Кто это такой храбрый? А. Брат Жан, оруженосец драпьера.       — Спасибо, Жан, — слабо улыбнулся Бертран.       Ещё десять шагов.       — Я буду поминать вас в молитвах. Хорошей дороги, брат.       А это-то кто?! Один монах, от которого по доброте душевной пару лет назад Бертран отвёл гнев досмотрщика. Гляди-ка, помнит. Не побоялся так явно выразить приязнь к опальному. Шагать стало легче, и держать лицо тоже.       Несколько раз его больно укусили словами и ещё пару раз пожелали ровной дороги.       — Ты неожиданно популярен и любим. Тебе, конечно, было не до того, чтобы рассматривать людей, но злорадствовали немногие, большинство сочувствовало, — удивлённо заметил Робер.       Бертран пожал плечами: он никогда не считал свою помощь неоценимой услугой, если была возможность помочь — помогал. Оруженосцу досмотрщика в действительности было доступно не так уж и мало: чью-то оплошность прикрыл от высших сановников, кому-то помогал осваиваться и подсказывал, как вести себя в Ордене.       — Теперь-то какая разница, кто и как ко мне относился, — проворчал себе под нос.       Проверил подпруги и повернулся.       — Ну что? Не успели встретиться и вновь прощаемся?       — Увы. Не расстраивайся, я буду писать.       Бертран кивнул и повёл коня к воротам. Впереди был неблизкий путь, и преодолеть его предстояло, присоединяясь к патрулям храмовников на дорогах. Ну. Хотел же он вновь проехаться в патруле и окунуться в беззаботную жизнь дальней обители? Желать надо аккуратнее — Небеса могут услышать и исполнить всё буквально. Бертран усмехнулся, махнул рукой Роберу и покинул Тампль.