Идентификация пустоты

      Бывало ли хоть раз так, что миражное представление, назовём её Дрим, сладко завлекает нас к себе на чашечку отменного чая в уют и покой, согревает лучшими хлопковыми обещаниями, приветливо говорит то, что мы, жалкие, безбожные создания, всегда хотим слышать и глубоко утопать в этой бесконечной надежде иллюзорного счастья, которого никак и никогда не получаем в серых реалиях? Да тысячи раз. И каждый — одно и то же: мы слепо верим этой хитрой чертовке с белыми ушками, но по итогу она постоянно оставляет нам ещё более печальный след на устах с оставшимся из жизни грузом уныния на плечах, отчего шкварчащее возвращение к безобразному настоящему происходит с небывалой яростью, после чего внутри всегда так пусто... Так пусто, что не виден ни белый, ни чёрный. Это какой-то не цвет вовсе, а скорее седативный удар от ветра, скорость падения в очаг рождения или утробу мора. Но стоит нам ещё лишь раз увидеть или услышать эту прекрасную Дрим, как вся-вся-вся прошлая горечь с конца прошлой встречи забыто улетает вместе с разорванными нитями воспоминаний.       А что же остаётся сделать? Вновь зайти в прекрасную дремоту, заранее зная и предугадывая, что это продлится недолго, или поклясться себе не ступать больше никогда в лживую яму соблазна? Никогда! В любом случае, зависит от наполняющего духа внутри нас, если, конечно, осталось чему пребывать под костями. Но существуют, к сожалению для них, и такие бедные персонажи, которым, возможно, даже и не дано понять эту невидимо-хрупкую и неосязаемую черту между сном и реальностью, а значит, и смысл их бытия заключается в испытании познания этой непостижимой границы. Как же жаль таких дурачков. Или нет?

***

      Пронзительная вспышка. Розовые светодиодные огоньки прорезают глаза насквозь, добавляя раздражение своим хаотичным частотным миганием. Эван щурится в попытке прочесть название яркого заведения, видимо, с недостатком прибыли, раз у них нет средств на починку этой ужасной вывески. Да и подобного красочного заведения в своём родном городе он не припоминает, по крайней мере, не в ближайшей доступности по пути к дому. Конечно, ведь по изъезженной дороге до семейного пристанища при всём желании ты не заметишь ничего, кроме бегущей белой полоски, съедаемой капотом автомобиля. Но Карнаби-стрит странно тих сейчас. Ночью тут водится самая настоящая и дичайшая жизнь, дающая мимолётную искру с шипящим блеском всем мимо проходящим. Шум музла и рвотные выкрики. Ты так далёк от уравновешивания психики. Хоть и не в данный момент. Пусто. Ни одного заводного и усталого от жизни англичанина, валяющегося без сознания от алкогольного месива в желудке.       Никого, помимо Эвана, ещё более разбитого, чем среднестатистический гражданин Соединённого Королевства. Или всё же более разбитого? Он сам ещё не до конца разобрался с этим, и факт отсутствия единой души ничуть его не смущает, потому что вывеска «Эдем» хоть и неприятно сияет, но гласит: «Удовольствия до утра и для него, и для тебя», да и двери в этот похотливый рай распахнуты самым настойчивым образом, откуда едва слышимые стоны завлекают его зайти вглубь. Маркетинговая рифма туповата, но работает, ведь ноги сами определяют дальнейший маршрут.       Сделав пару шагов, он замечает, как перед носом вырастает винтовая лестница, тянущаяся прямиком ввысь. Здесь, внизу, не видно, где она кончается, а уж тем более, куда ведёт, однако зеркальная поверхность ступенек прилично завлекает, чтобы ступить на неизвестный шаткий путь. Кто додумался сделать подъём из такого неустойчивого материала, который может легко разбиться? Что и произошло, стоило мужчине пробраться на пару метров вверх от начала выступа: похожие на вдовскую паутину трещинки расплываются в одинаковые формы под каблуком кожаных ботинок.       Впрочем, внимание теперь отобрала мчащаяся наверх тень, взявшаяся буквально из ниоткуда, как из пустоты. Когда ветер от бегущей скорости этого нечто заставил неудержимо взлететь листики и нарушить своё лежащее положение, Эван, помимо того, что обратил внимание на разбросанные в углах ступеней бутоны с молочными лепестками и огненно-оранжевыми, почти ядовито-янтарными сердцевинами, чётко осознал со всей ясностью: «Сон. Я сплю. Или галлюцинации. Я давно не сплю. Но сон яркий. Сон?»       Итак, выбора нет. Тёмные очертания, очевидно, хотят, чтоб за ними погнались. Хорошо. Сопротивления не будет.       Какое-то время его путь-преследование с резко ломающимся обратным спуском не вызывает недовольства, пока истошные стоны демонического, не иначе, происхождения нисходят как будто бы не только откуда-то, но и отовсюду, везде и сразу, из всех щелей, и проникают прямо в давящую голову, пропуская уши, не давая найти их источник. Вместе с ними и по мере того, как недавно видневшийся без затруднения пол окутывается мглой, зеркальные отражения с каждой новой ступенькой становятся более мутными, или, вернее подметить, как будто кем-то испачканными в беловатой липкой субстанции, затрудняющей передвижение. Чем больше рвение наверх, тем более крепко подошва соединяется в проигрышной схватке с этим налётом, пока Эв думает о том, зачем тратить такое количество живых цветов на создание картины мусора в непонятном здании со странной лестницей, покрытой, вообще страшно подумать, что напоминающей вязкостью, увеличивающейся к самому верху винтовки.       Кажется или сон становится кошмаром: раскинутые соцветия приобретают вид подгнившего человеческого мяса в язвах, и... носов? Да, определённо вон тот кусок с двумя дырками похож на нос с горбинкой. Не самый аккуратный. Тёмный силуэт пропал. Растворился за стеной.       Осталась только закрытая дверь, оглушительно стонущая, и полуразрушенный выход вниз, на который ступит только разве что суицидник, совершающий свою тщетную попытку в пятый раз. Нерешительно посмотрев в жрущую черноту, за пределы закручивающихся витиеватых перил, он не успевает и испугаться, как его тело решительно сбрасывают в кромешную тьму, прямиком вниз, без шанса ухватиться или остаться, или поговорить с толкающим и обсудить его причастность к этому безобразию. Лишь в последний миг, полностью развернувшись в попытке увидеть причину толчка, Эван замечает, что никто иной, как полностью его копия, двойник, он сам или его прямое отражение, злорадно улыбается свысока, вселяет бьющий страх, мгновенно отдаляясь и заглушая всё вокруг, пока его истинное тело не оказывается на самом дне мрака, в ледяной и засасывающей безысходности...

***

      Ты не спишь. Ты просто созерцаешь, как просачивается время сквозь невменяемую атмосферу замкнутости. Оно уже давно потеряло вес, похудело, испарилось, как и влага из пластикового горшка, а вместе с ней и дальнейшая судьба цветка. Оно теперь ничтожно. По крайней мере, для тебя, ведь ты такое же ничтожество, раз сравниваешь себя с метафизическим идиотским понятием, затоптанным жалобами каждого, кто хоть на секунду осознаётся и примеряет роль бревна посреди океана, загрязнённого выбросами от выродков. Ты не смотришь в одну или несколько точек. Любое захудалистое пятно отвращает, куда ни повернись. Сразу хочется опустить мегренную черепушку, дабы узресть самое мерзотное, что возможно было когда-либо смешать, зачать, выбросить в мир — себя. Убожественное тело, не способное вынести более ни единого человекоподобного звука. Мусор приносит больше пользы, разлагаясь в убитой эгоизмом почве.       — Мистер Солитер, вы меня слушаете? — вопросила девушка приятной наружности с большими глазами, в которых виделась её грустная натура. Она наклонила голову набок, ловя рассеянный взгляд сидящего напротив.       — Да-да, мисс Авридж. Говорите, это состояние возникло вчера около полудня?       — На меня накатило это ужасное состояние, да! Всё в точности, как я только что описала. И мандраж, и дрожь в сердце, как у стариков, и дыхание сжало, как у туберкулёзников. Со свистом! Вот так вот, мистер Солитер. Поймите, я не хочу ощущать себя такой типа дряхленькой. И почему это снова происходит со мной?       Это привычка любого представителя так называемой нынешней английской молодёжи — смеяться над пожилыми людьми, прошедшими ту самую беспощадную войну и все разнообразные категории кризисов. Издеваться над их убогой беспомощностью. Верят, что маразм их обойдёт стороной. Они думают, что никогда не состарятся, что Англия вернёт своё величавое положение среди других европейских стран, что всевозможные войны далеко забыты, что движение пацифистов действительно как-то может изменить мир, что у них ещё вся жизнь впереди, а Битлы когда-нибудь воссоединятся.       — И вы говорите, до этого «припадка» вы пообщались со своей сводной сестрой?       — Всё верно, — девушка активно покачала головой, поднимая брови «домиком». Глаза из-за этого будто стали влажнее. Но этим жестом она никак не вызывала сочувствие. Без эмпатии к тупым людям хватает проблем.       — И вы с ней ругались, я полагаю?       — Да, мистер Солитер. — Эван медленно перелистнул блокнот на пару страниц назад с важным видом, специально, но не намеренно раздражая клиентку затянувшейся бессмысленной паузой, пока та докучливо не выдохнула, уставившись в заросшее лицо собеседника. Когда он брился в последний раз? Ах да, чтобы приводить себя в порядок, нужно иметь не такое пофигистическое отношение к бессердечному заляпанному отражению.       — Вы же понимаете, что сами хотели высказать ей всё накопившееся недовольство. В вашем недавнем сне вы топили её в болоте до тех пор, пока она не оказалась бродяжкой-собакой с биркой животного приюта и не перестала лаять. Это отображало ваше бессознательное желание условно «воткнуть» её куда-нибудь, где она бы не смогла рассказывать подробности своей личной, беспорядочной, как вы поделились мне, жизни. — Люди часто предстают своей натурально агрессивной стороной в бессознательном, и, тем не менее, даже такую миловидную блондинку можно назвать сущей тварью, раз она позволяет себе такое вытворять с образом сестры. Никто не свят и уж тем более не светится огранённой чистотой.       — Но я люблю собак, доктор.       — Мисс Авридж, я же столько раз объяснял вам, что я не доктор, — Эв попытался выдавить вежливую улыбку, но лопающееся терпение развернуло его рот в нервозной оскалине. Каждый раз терапия с этой малолеткой вызывает защемление мозгов и свёртывание в узелок ушей.       — Мистер Солитер, вы лечите мою душу получше всякого врача с их требованиями поменьше курить и побольше находиться на свежем воздухе. Разумеется, вы классный доктор, — лесть на засчитана. «Доктор» не его профессиональный статус. Ты вообще не заслужил никакого статуса.       — Вы не можете не любить вашу родственницу точно так же, как не можете пройти мимо уличной собачонки. Она была чипированной в вашем сновидении, потому что внутри, — психоаналитик показал на место где-то в середине солнечного сплетения, вроде как обозначающее «душу», — вы считаете её родной.       — То есть я тоже уличная зверушка, по-вашему?!       — Я имел ввиду, что наличие на ней опознавательного знака как бы даёт вам понять, что она безопасна и имеет принадлежность к некому учреждению, такому как приют... — мужчина хотел было начать детально разглагольствовать о символизме бирок и прочих штампах во снах, но вспомнил, что хвастаться своими энциклопедическими перед этой «мочалкой» не имеет смысла.       — Ох, Эван, вы правы! Эту дрянь я могу много бить, ругаться, пока слёзы не пустит, но я её так люблю! Вы такой проницательный, наверняка видите всех насквозь и что у них за глазами, так?       — Ну что вы, перестаньте, мисс, — он снова сделал терпеливо-брезгливую улыбку, ещё менее правдоподобную.       — Спасибо вам большое, — девушка рывком встала, суетливо роясь в сумочке, которую держала весь сеанс на коленях, и играла с её ручками. — Держите, сдачи не нужно. Вы делаете меня счастливее, а когда я счастлива, мой Джонси балует меня браслетиками, бусиками да колечками всякими. Он говорит с улыбкой у меня поднимается грудь и становится более упругой.       Словно не замечая равнодушия Солитера, она благодарно потрясла ему руку, почти оторвав её, и вышла, вся такая с надеждами на лучшее будущее, слышимо звеня серёжками-обручами до плеч даже за закрытой дверью. И почему пустоголовым так легко внушить иллюзию полного идиллийного счастья? Где они берут это глушащее весь мрак покрывало «надежд»? Он мог бы быть более искренним с ней и другими клиентами. Правда. Но жизнь у него поганая, как ему кажется. Ничего не приносит ни радости, ни улыбки, ни чувства ценности от наслаждений. Жизнь медленно расправляется за плечами, не давая оглянуться и осознать что-либо хоть на секунду, заставляя лететь жгущий пепел в глаза.       Он давно пронюхал этот аромат — «Пресловутая Серая Жизнь» со всеми характерными для неё красотами в виде апатии, безволия и отсутствия удовольствия — ангедонией, или, как бы сказал такой же опытный, как он, психоаналитик, полным комплектом ярко выраженной депрессии. Последний факт давно ему известен, но понимание, что с этой «проблемкой» можно сделать, так и не нашло должное исполнение. Удобнее быть нытиком. Да. Ты просто не функционирующая клетка без внутренних органов. Мешок, набитый выхлопными воздухом.       — Сэр, следующие клиенты уже подошли, — из телефонной коробки раздался голос юной секретарши.       — Клиенты? — недоверчиво переспросил Эван. — Ты же объяснила, что я принимаю только по одному в кабинет?       — Да, но мисс очень настаивает, говорит, что зайдёт на пару слов, оставит юношу и выйдет. Она весьма убедительно, — в ответ он сдержанно ничего не произнёс.       За распахнувшейся дверью отчётливо проявился худоватый парень в розовой рубашке, не заправленной в угольные брюки клёш, а также, предположительно, его девушка, заговорившая из-за мужской спины сразу с порога:       — Извините, я всё-всё понимаю, но это моя инициатива привести Ада сюда, если бы я не приволокла его за шкирку, сам бы он ни за что не дошёл.       Эван безэмоционально выдержал раздумывающую паузу, осматривая приличную на вид девушку, хотя и не менее вычурную, чем предыдущая его посетительница, и специально, а возможно, и нет, но заставил пару неловко стоять некоторое время в дверном проходе, пока слова с картавым акцентом, извивающимся тонким шарфом из атласа, дошли до уставшего ума.       — Вы по записи? — он лениво потянулся за журналом с расписанием клиентов и пока вспоминал сегодняшнюю дату четвёртый раз за день, нервозно потирая виски, особа в блестящих босоножках торопливо прикрыла дверь и усадила своего парня за плечи в мягкое кресло напротив специалиста.       — У нас появились некоторые трудности в отношениях.       — Я не семейный психолог, — больше всего в жизни ему никогда не хотелось копаться в грязных трусах чужих взаимоотношений, всегда полных банальных сказок о волшебном непонимании главных героев и о чудесных решениях тупых конфликтов, когда единственное, что он может посоветовать — это развод. Самому бы сперва в своих разобраться. А потом эти же работники строят непостижимо высоченный баннер с рекламой «идеальной обеспеченной семьи», где все бездушно улыбаются и радуются очередному заявлению парламента, что «всё будет хорошо», и идут вместе в обнимку в кино, промывая себе мозги патриотичным фильмом про точно такое благополучное семейство. Круг замкнулся. Всё в естественном порядке вещей.       — Я знаю. Вы — психоаналитик. Вся проблема в одном нём, — девушка не слабо надавила на плечи юноши, открыто выдавая свою роль в их отношениях. Или всего лишь делая вид стервозной мадам. — За последнее время он поменялся. Он практически не спит, я не припоминаю, чтобы за ближайшие три месяца я застала его хотя бы в полудрёме. Его отговорка: ему снятся кошмары! А содержание мне ни в какую не говорит. Он стал каким-то скрытным. Он не говорит ничего, что делал весь день! Иногда он закрывается в ванной на несколько часов! И вообще, он перестал хотеть меня, представляете? Я имею ввиду, у него там... — исподлобья в неё прилетел недоумённый взгляд, — не стоит. Мне кажется, у него паранойя... или ещё чего похуже, — драматическая пауза вышла по-специфически трагичной, однако излишней.       — Спасибо большое, дальше, полагаю, мы сами разберёмся, — Эван безэмоционально вбросил намёк на желательный уход мисс, не удосужившись даже встать и хоть как-то вежливо проводить её.       — Ад, я заеду через час, подождёшь меня в приёмной, — она ушла сама, спокойно прикрыв дверь за собой. Воздушного поцелуя не было, значит между ними явно не букетно-потрахушный период.       Тишина, покорившая этот кабинет, не стала некомфортной, а наоборот, как будто соединила в одну мягкую сферу спокойствие сидящих. Ненадолго. Психоаналитик прекрасно понял равнодушие молодого человека к терапии, а заводить беседу столь же бессмысленно. В бессловном пространстве мысли всегда вьются намного охотнее, поэтому, смотря на своего клиента, ему невольно вспомнился дурацкий хитовый трек, игравший с утра по радио:

Ты можешь скакать и растирать Это хорошо для разума Ну ты можешь крутиться и кричать Оставить всё это просто Но ты не одурачишь детей революции Но ты не одурачишь детей революции Нет-нет, нет

      Рубашка собеседника по молчанию, расстёгнутая вульгарно на лишние пять пуговиц, открывала бледный участок кожи ещё при входе, но специалист не позволял себе опускать глаза на сквозящий треугольник. Это, как минимум, не этично, а как максимум, с ним тогда была не менее привлекательная дамочка в прелестно короткой мини-юбке и шикарными обтекающими ножками, так что любой женатый мужчина не упустил бы возможности на них поглядеть, и Мистер Солитер в их числе. Однако сейчас её тут нет, а остановить направление взгляда на чём-то нужно, потому что блеклая телесность так и манит мацнуть глазами туда ещё разок, поэтому он примкнул к блистательным каблукам — они все в огранённых круглых стразах.       На типичного представителя хиппи не совсем похож, слишком не экологично носить такие туфли, да и пафосно, хотя мятежника в нём выдаёт острота в глазах. Да, этот парень определённо мог бы днём выходить на митинги, как сейчас модно, даже если они давно закончились, а вечерами закидываться блевотным ЛСД и разбивать окна в полицейских машинах, после чего радостно убегать домой, провожать прошедший день под каких-нибудь «Pink Floyd», параллельно удобряя свою конопляную рассаду.       Глаза для марихуанщика что надо, обильно карие, почти чёрные, зрачок в таких шарах даже с фонариком в самый солнечный день не сыщешь. Хотя, вероятно, с такой девушкой, как у него, никакие копы не страшны, она везде внесёт залог или позвонит своему богатенькому папочке, который уже знает, какой где спустить крючок. Такие тёмные миндалевидные глаза отлично подчёркивают глубину цвета каштановых волос, аккуратно уложенных назад, но с неаккуратно торчащей кучерявой прядкой, спадающей прямо на лоб, где эту линию продолжает почти идеальный, заострённый к кончику нос, повторяющий форму собственных ботинок. Причёска — практически типичный тедди бой, только упрощённая, менее пафосная и сдобренная лаком версия. Открывающая лицо. Резковатые древесные ноты подлетели ближе. Запах унисекс духов. Это как-то связанно с модельной ухоженностью?       Пока Эван барахтался в своих безграничных раздумьях и детальному анализу внешних характеристик, сидящему напротив стало не по себе от откровенного глазения по его лицу, и чтобы испортить прекрасное эхопоглащение в комнате, тот решил щёлкнуть какой-то псевдо-роскошной зажигалкой и задымить.       — Здесь нельзя курить.       — Где это написано? — юноша выдохнул пар прямо в направлении психоаналитика. Вопрос скорее обернулся явным интересом, потому как тёплая интонация, словно эта не его первая фраза, звучала предельно спокойно. — Если я пришёл исправлять свои проблемы, почему я не могу разрешить одну прямо сейчас?       На самом деле на сеансах позволялось выкуривать сигареты, но Солитеру сильно приспичило, наконец сломать обволакивающую пятнадцатиминутную тишину и сказать что-то под стать его статусу «главного, но на самом деле без хребта, только никому не говорите, пожалуйста» в ближайших четырёх стенах.       — Вы правы, — Эв в настоящий момент был бы не против тоже сладостно подымить, но ему, как профессионалу, было стыдно за свою столь пагубную привычку. Ломающая натянутые мышцы потребность совать что-либо в рот считается дурным фактом оральной фиксации, с которой бесполезно бороться. Нужно было мягко отвести беседу в другое русло. — У вас знакомое лицо, мы где-нибудь случайно ранее не виделись?       — Никак нет, сэр, — гость изобразил кадетскую манеру речи.       — Можно на «ты».       — Да, сэр.       — Это был не вопрос.       — Я знаю, — от переменившегося выражения мимики, с наивно-послушного на дерзко-язвительный, стало прохладно, не по себе. Актёр или хорошо выдрессированный мамочкин сынуля? Он поднял невидимую шляпу, — Адам.       — Эван.       — Типа Йоханн? — язва стряхнула недешёвый пепел прямиком на пол, с утра любезно выскребанный старой уборщицей Мэри.       — Типа Эван, — психотерапевт настойчиво протянул клиенту пепельницу, на что бунтарь продолжил стряхивать пачкающий мусор к остальному праху. Стеклянная тарелочка отправилась обратно на стол. Почему так трудно пользоваться удобствами для курящих? Просто вытянул бы руку, это не так уж и сложно... — Тебе правда снятся кошмары?       — Даже если меня ночью забирают ведьмы на шабаш, где выпивают часть крови и кидают через костёр, я тебе не скажу. У меня нет проблем, расслабься.       — Тогда почему твоя милейшая девушка испуганно пожаловалась на импотенцию? — назвав такую постыдную для мужчины вещь своим именем — ему представилось, что он сейчас сотрёт эту фальшивую, как мерещится на первый взгляд, уверенность из-под ног парня. Тебе бы самому не помешало обзавестись ей.       — Она безмозглая дура с мешками денег. Ей нужен кто-то, кто будет тратить их более масштабно, — Адам довольно поджал усмешливые губы. — Кроме дырки между ног ей нечего мне предложить, а я не люблю входить дважды в одну и ту же реку.       Удачно нашедший жертву мошенник или собрался тратиться на благотворительность?       — А как же любовь от заката до гроба? — в неё никто не верит, но Эвану показалось, что такая шутейка подойдёт под его манеру общения. В конце концов, подстраивание под всякого клиента стало дурацкой, неосознанной и пыткой, и попыткой быть понимающим, когда на самом деле это лишний раз выдавало то самое пустое место в его сформированной личности, занимающее места больше, чем сама личность.       — Не понимаю, о чём ты, — очевидно, он не знает, что это такое.       У молодых заход солнца предзнаменует очередную тусовочную ночь, а гроб они видели разве что в фильме Роджера Кормана «Похороненные заживо», и то там был посредственный муляж. Любовь для них — это потаскаться пару недель за руки по всем мусорным уголкам улиц, а потом разбежаться из-за детской ерунды, как тараканы при включении света. Но этому красавчику должно быть точно известно, что такое разбитое сердце. Мистер Солитер всё же глянул ещё раз на открытую кожу под тонкой шеей. Это произошло случайно. Грудная клетка едва поднимается.       Молодой человек отчётливо кого-то напоминает, особенно когда выдыхает пар так, будто это обязательная часть процесса его дыхания, а в альвеолах горят незатухающие крошечные сигаретки.       — Какими были отношения с родителями? — жалкая попытка всё-таки открыть специальный журнал для ведения терапевтических записей. Он не поведётся на твою жалость. Ты же знаешь, какой ты жалкий. Жалкий, жалкий и неуверенный.       — И ты туда же, веришь в эту чушь про злючую мать, из-за которой у меня, как и у каждого живого ребёнка на планете, якобы «психотравма»?       — Я пропагандист данного направления, если вам так понятнее.       — Мы опять на вы? Слушай, давай я просто досижу тут грёбанных полчаса, сделаю вид, что изменился, она отплатит тебе драгоценные пятнадцать фунтов, и больше я не буду пачкать ваши блестящие полы, — он иронично сбросил оставшийся окурок, растерев его блестящим каблуком об ламинат. Мэри будет ворчать. А ты примешь жалкий вид неудачника.       — Так ты готов поменяться ради неё?       — Нет. Но пару дней повести себя как придурок не составит мне труда. Она сама увидит во мне того, кого всегда хотела держать под руку. Так работает самовнушение, ты же в курсях.       — Совсем не жалко её позолоченное сердечко? — Солитер вспомнил её острые коленки на колесообразных ножках.       — Есть те, кого можно любить за просто так, а есть те, кого нужно любить, но они совсем не обязаны отдавать ничего взамен. Немудрено.

***

      Маленькая стайка вечно голодных чаек противно пиликала поверх миротворящего морского прибоя. Влажная округлая галька облепила намозоленные ступни и небольшие участки голени. Ветер неприятно смахивал оставшиеся капли воды, унося их в произвольном направлении. Редкие кучевые махины в небе отсвечивали светло-малиновой краской. Оставшиеся лучи снисходительно играли на лице у отдыхающей пары. Девушка нежно поглаживала подушечками пальцев мягкие очертания не своего живота, рисуя линии своего мечтательного настроения, заманчиво подбираясь к ёмкой впадинке. Замёрзшая рябь на коже приподняла с собой не густую, еле тёмную растительность. Ей хотелось бы лежать ушком на тёплом месте левой груди, где бы она смогла расслышать звук любящего сердца, но, увы, партнёру положение показалось неудобным, поэтому звуки, что удавалось уловить, исходили прямиком из довольно переваривающего недавно съеденный ужин желудка.       — Холодно.       — Но солнце ещё не село. Ты обещал остаться, пока у нас не закончится вино. Ещё полбутылки и прекрасный вид только для нас двоих.       — Уже поздно, я хочу в номер.       Её рука осторожно дрогнула, остановившись на «дорожке любви». Затем дама подключила вторую ладонь и играючи продолжила согревать партнёра, спускаясь всё ниже к мокроватым плавкам. Она аккуратно привстала, заглядывая в лениво лежащее лицо.       — Я хочу запомнить наш последний день отпуска, — смущающаяся заползла, а руки выдавали непривычный им интерес к прохладному торсу, требуя обратного внимания.       — Что ты делаешь? А если нас кто-нибудь увидит? — глаза парня, наконец, открылись.       Секс в публичных местах не был обыкновением для Эвана и Джини. Ведь это удел малолеток без головы и работы. Но девушка, сама того не ведая, обвила осторожно покачивающимися бёдрами мужские ноги, умоляюще заглядывая в чужую голову. Ей было стыдно за свои откровенные движения.       — Здесь никого нет. Только ты и я.       — Это глупо, — парень раздражённо поднялся с шершавого пледа, нервно отталкивая её слабыми руками. Сопротивления не было. — Я тебя люблю, но умоляю, давай не здесь. Я замёрз.       Тысячи раз в её чистую голову просачивалась выдавленная фраза «я тебя люблю», но её разум дорисовывал совсем иной, более реалистичный, а от этого и виднеющийся печальный пейзаж. Женский пол чувствителен на скрытые интонации, но чтобы прочесть искренность любимого человека, не нужно уходить в далёкие анализы, которые символично являются частью его работы.

***

      — Ты разделил людей всего на три типа?       — Не разделил, а расставил по своим местам. И их два — которых можно любить и которых нужно.       — А те, кто любят?       — Любить может каждый.

***

      Холодного оттенка чёрные, но отдающие сладостной карамелью на свету, волосы упали занавеской на лицо, прикрыв жалкое личико.       — Скажи честно, я тебя больше не привлекаю?       — О чём ты?       — Наш отпуск. Ты всё время недовольный. Устаёшь, злишься, нервничаешь, откладываешь занятия любовью... Тебе что-то не нравится, я знаю. Это из-за нашего будущего ребёнка? Скажи честно. — Эван каменно обхватил её тонкие плечи. Запахло противной тиной.       — Не говори ерунды. Я очень счастлив. Я жду его также, как и ты, — сказав это на бездушном выходе, он машинально чмокнул её своими голубыми от прохлады губами. — Я просто вымотался на работе. Сильно. Я тебя люблю, правда.       Дурацкая ложь булыжником приземляется между парой, перекрывая возможность дотронуться до друг друга. Тонкая душа девушки пусть и вьётся в выдуманной радости, и в самой её сердцевине живёт горячий ключ любви, но чтобы поддерживать этот источник, нужно чистое дуновение партнёра напрямую из его глубинных чувств.       А теперь, когда в ней живут аж целых две жизни, вера в лучшее будущее, вера в какую-никакую надежду, наполняли всё внутреннее органное пространство. Сдаваться было слишком рано, что даже как-то поздновато. Все добрые слова, что когда-либо звучали из его рта, возможно, и хотели казаться настоящими, но непоправимый обман замечали все. Настоящая правда заключается в том, что он не просто не умел дарить самое ценностное, цветущее ощущение на земле, но, очевидно, не умел любить.

***

      Эван замолчал. Небеспричинно стало не по себе, хоть и источник внезапного волнения происходил из неизвестных ему человечных чертог. Давненько не попадалось подобных утвердительных фраз, разрывающих известные учебные ранее понятия. Последнее высказывание стоило оспорить. «Ты... Не прав», вылетело бы в собеседника, если бы осознание собственной убогой позиции на этот счёт было красиво разложенным по внутричерепным полочкам. Но оно таковым не являлось. Поэтому возникшая громкая пауза стеснила твёрдость клиента.       — Что?       Сознание Солитера неловко вернулось к реальности.       — Ничего.       — Вы замолчали, — вилявая дуга губ Адама окрылила его и без того безмятежное настроение, состоящее из широко разведённых коленей и вальяжно раскинутых рук на кожаных подлокотниках. Позиция, означающая открытость, несмотря на полную непроницаемость личности.       — Извиняюсь. Я задумался.       — Я не похож на человека, который может такое сказать?       — Честно говоря, не очень.       — Тогда на кого?       — У тебя знакомые черты. Мы точно нигде раньше не виделись?       — Определённо нет.       — В таком случае расскажи, что тебе снится, и я выдам, кто ты на самом деле.       — Луиза же сказала — кошмары.       — Так это правда? Тогда ты кошмарно болен.       Посетитель грациозно перекинул обтягивающую тёмной джинсой ногу на вторую. Верхняя остроконечная коленка по-детски выперла. У него она любопытней, чем у зашедшей ранее сюда вместе с ним девушки.       — Возможно.       — Какие эмоции ты испытываешь, когда видишь их?       — А возможно, мне ничего и не снится. Я не знаю. Может, я вообще не сплю.       — Бессонница?       — Нет, я оборотень-вампир и по ночам ищу себе добычу, — Адам протянулся рукой к деревянному столу, на котором стояла поддельная хрустальная вазочка с леденцами. Он взял красную, со вкусом вишни. Откинул голову на спинку кресла и медленно, как будто уже смакуя, положил сладость на язык. — Нам чужд сон, — глухо донеслось из заполненного рта.       Эван снова притих. Последняя фраза вновь оказалась до больного забавной. Довольное чавканье эхом кружилось по безжизненно серому кабинету. Новый Мартин?       — Ты поверил? — парень залез фалангами в пасть, громко отшкрябывая приставшую к зубам вкуснючую карамель. Мерзость. Это любимая конфетка психоаналитика, и она точно не должна ковыряться грязными руками прямо перед его лицом. — Не волнуйся, старая часть населения не пробуждает аппетита. Тебя я не трону.       Стук. Тук-тук. Час пролетел стремительно.       — Вы закончили? Я уже оплатила за него в приёмной, — подружке не терпелось увидеть своего любимого, супер-изменившегося, молодого человека, оставившего после себя ядерный аромат не мужского мускуса и вопросительное послевкусие.

***

      У Солитера был только один парадно-официальный костюм на выход. Это не связано с неумением красиво одеваться. Просто денег, тяжко заработанных на ставшей мучительной работе, было до смешного жалко на однотипные клочки ткани, различающиеся только статусом этикетки внутри, которую итого видно не всем. Поэтому в и так скудном гардеробе пыльно висел всего один-единственный набор из тёмного пиджака, брюк и рубашки цвета мела, всегда выглаженной добросовестной женой. Однако кому какое дело до этого сопляка и его вещей, когда весь праздничный вечер посвящён выходу книги от более известного психоаналитика.       — Поздравляю, — пожимая руку друга, он отвёл свой завистливый взгляд. Ведь Дэниэл Бэмби ещё и более успешен в профессиональном плане, несмотря на то, что учились они в одном месте на равные отметки.       — О, привет Эв. Спасибо, — претенциозный смешок вроде был знакомым, но уже давно перестал отдавать былой близостью. Вокруг него гудела толпа с презрительными, не радушными манерами. — Ты всё-таки пришёл... Один. А где же Джини?       — Ей надо отвести Софию на первое занятие по танцам.       — Можно приехать и с опозданием, это же не критично.       — А потом забрать.       Жена Солитера, вероятно, пусть и не имела представления о местонахождении своего мужа, но даже знай, не поехала бы. Слушать заумные, мало что значащие фразы от совсем незнакомых людей и ловить неприятные оглядки — так себе идея разнообразить вечер. Хотя её супруг также не в откровенном восторге от таких мероприятий, всё же это лучше, чем комфортно остаться дома с отягощающими мыслями. Здесь так много пустой болтовни, что можно просто ходить от одного угла к другому, и мало-помалу сломанные отрывки предложений будут составляться в несвязные наборы слов, над которыми долго думать уже не получится.       — Это гениально!       — Никогда бы не подумал!       — Новые границы психоанализа раздвинуты в новейшем направлении!       — Она станет мировым бестселлером!       Чересчур громкие высказывания едва стоили предмета их обсуждения. «Естественное упражнение для снятия апатии», или переводя по совести интригующий заголовок: «Секс, как метод снятия депрессии». Ничего научного. Никакого инновационного характера. Заурядное попсовое читалово для приверженцев фрейдизма. Откровенно говоря, очередной мусор для мозгов и подпитки лицемерных эго. По крайней мере, так считает сам Эван. Искусственно выдавливать отрицательную силу на половой акт чаще, чем раз в две недели, никак ему не помогло. Только безрезультатно растратил энергию. Поэтому бумажный переплёт стоило бы смело выбросить на глазах у его автора, показывая тупость напечатанного текста. Но у неудачника не хватит смелости и на саркастичный тон в сторону бывшего однокурсника. Остаётся только заполнять сохранившееся пустое место в желудке всевозможной выпивкой с накрытых до усрачки столов, одновременно истрачивая последние жизненные ресурсы бывалой печени.       — Ну, нам-то точно не светит никакая депрессия, да Шэрри? — женщина гласно прохохотала при резвом щипке за бок.       — Конечно, дорогой. Только если из-за этих жутких ирландцев нам не придётся платить ещё больше налогов.       — Говорят эта похитительница молока со своей Консервативной партией собираются снижать инфляцию. Но как-то не ощущается, что мы живём на острове с тонами свежайшей воды вокруг. Почему я должен платить такие суммы за водоснабжение?       — Вы видели в утренней газете те снимки из Ливерпуля? Разруха. Будто к нему вообще не прикасались со времён Второй. Как хорошо, что мы рождены в нашем прекрасном Лондоне, — толстопузый мужчина залпом отпил дорогущий виски.       — Эти рыжие совсем обнаглели. Вот буквально вчера, еду после встречи домой, и вижу на тротуаре группу красной нечисти, клянчат деньги у прохожих. И ведь кто-то ведётся на этих воришек. Скоро выселят нас из собственной страны! — другая женщина с уже обвисшими складками кожи возле губ, яростно потрясла рукой в сторону. Хорошо, что не спало её кольцо с блестяшкой, шесть карат, не меньше.       — А вы слышали про новую студию йоги? Говорят, там учат накапливать женскую энергию. Интересно, что это значит?       И много-много пустой чепухи о нынешнем плохом дне. Это же так интересно. Долго так бездумно мотаться среди гостей не особо выходит. Переполненная голова кошмарно заныла. Возможно, отправиться в нелюбимый надоевший дом в нетрезвом виде не такая уж и плохая идея. Не то чтобы на улицах было много машин, но шанс встретиться нос к носу с одной из них убедительно заманивал. Однако до этого стоит проехаться по более тёмному переулку. Так сказать, слегка отложить момент яркого грохота металла с известным последствием.       Кто ждёт сломленного духом отвратительного мужа и никудышного отца? Кто ждёт его незаметного прихода? Когда он беззвучно прикроет за собой дверь, оставит верхнюю одежду, где попадётся, не спросит, у кого как дела, как прошёл день, не обнимет. Просто зайдёт в спальню, проделает тяжкий труд из повторных действий по раздеванию, ляжет, нарочно отвернувшись от, возможно, взволнованной, возможно, приветливой, возможно, радостной, возможно, до сих пор любящей жены. Откуда ему знать, он ведь также молчаливо прикроется жёстким одеялом и сделает вид, что сразу крепко уснул. Трус и самозванец.       Как прошло первое занятие Софии? Да откуда ему такое знать, если ему откровенно плевать. Дети входили в идеальный жизненный план только для галочки? Да. Для специальных выплат. Да. Для поднятия настроения по приходу с работы? Нет. Для приятных семейных вечеров? Нет. Для того, чтобы Джини меньше думала о нём и была хоть чем-то занята? Да.       Сегодня его никто не ждёт. Только на выходных Валентин может жалостливо спросить: «А где папа?» На что заботливая мама ответит: «Понимаешь, сынок, папа попал в одну неприятную ситуацию... Он не сможет сегодня с тобой пойти в парк развлечений». «А завтра?» Джини сдержит накатившую солёную жидкость из глаз и ответит: «Папа вообще больше не сможет с тобой никуда пойти». «А с Софией?» На что она не сможет ничего сказать и останется только горько-горько плакать, рыдая взахлёб и недоумевая, чего ему не хватало и из-за чего он ушёл в мир иной по собственной воле.       О да, это было бы замечательно. Ведь «чёрная желчь», заполонившая разум до краёв, не даёт помутившимся хрусталикам глаз смотреть на вещи в полном контрасте со всеми моментными прелестями. Кажется, что уже ничего не сможет поднять Солитера с этой тлеющей дыры в прожжённом мозгу.       Интересно, сколько литров подорожавшего бензина он прокатал с тех пор, как покинул «грандиозное» мероприятие? Чему равняется цена потраченного топлива, если считать в полуторачасовых приёмах на работе? Восемь? Десять? Ближе к двенадцати. Почти половина заработанного на прошлой неделе. В переулке изрядно темно. Достаточно, чтобы с выключенными фарами быть незаметным, для ничего не подозревающих встречных автомобилей.       Ведь смерть не так ужасна. Ощущение яростной боли пронзает сначала сокращающиеся мышцы, после переходит в мучающиеся кости, наполняя невиданной остротой, и только потом доходит до шокированного всей этой нахлынувшей волной мозга, где и происходит последний жизненный миг перед бесконечным мраком. Приятное блаженство перед кончиной испытывают только героинщики в момент передозировки, ведь физическое пространство, что они имели раньше, давно перестало принадлежать новообразовавшемуся кайфовому континууму.       Состояние полного отсутствия в мире боятся в основном те, кому есть что терять, у кого были грандиозные планы по уникальному времяпрепровождению. У кого есть тёплые пятнышки из дорогих людей, греющие в трудную минуту, хватаясь за которые, не обжигаешься, а согреваешь возникшую холодную эмоцию. Кому по ночам снятся яркие увлекательные сны, но от этого последующий день не перестаёт быть привлекательным. У кого встречающихся по пути белых полос пятикратно больше, чем сложных чёрных. Те, кто в свете найдут дорогу.       Но без включённых фар искать подобные проблески проблематично. И вот очередной, вроде бы, безлюдный переулок: бутики классической одежды закрыты, рестораны с морской кухней тоже, парикмахерская со страшными постерами причёсок на кукольных головах тоже. В Англии нет круглосуточных магазинов, ведь мы за восьмичасовой рабочий день. Мы — развитое государство, поэтому планируйте свои покупки и болезни заранее. Здания только кажутся разноформенными и неповторимыми, на деле же они сливаются в единый безобразный шматок камня, неопределённого блевотного цвета по обе стороны от проезжей улицы, откуда иногда воняет мочой. В дневное время на тротуарах обычно проходит непрерывный поток занятых бизнесменов вперемешку с зависающей по всем углам молодёжью.       Ох, но даже в полуночное время можно углядеть неосторожную парочку в одной из тёмных ниш. Без должного освещения их не шибко видно, поэтому и осуждать особо не за что. Как, например, вот эту: среднего роста парень со смешными густыми усиками облокотился спиной о стену со спущенными штанами, а напротив его паха на коленках премиленько стоит короткостриженая девушка в мальчишеских шортах и лагерной рубашке поло. Правда, Эвана что-то смущает в наслаждающемся лице молодого человека. Скорость автомобиля понижена до восьми километров в час. Нужно смотреть в их сторону не чересчур пристально, чтобы не спугнуть.       Лицо юноши обретает знакомые старые очертания, и тридцатилетние морщинки не скроет никакая глубокая ночь. Для студента у него больно насыщенные усы, знакомые Солитеру более десяти лет. Это успешный психоаналитик настоящего дня, выпустивший сегодня свой профессиональный труд в виде книги, старый друг со времён университета, бывший пару часов назад на своём же празднике, в конце концов, счастливый муж — Дэниэл Бэмби. Однако у его жены длинные волосы, и это весьма нестандартное место минета для супружеской пары, имеющей огромный загородный дом в своём распоряжении. А нет, всё в порядке. Подъехав ещё чуть ближе, короткостриженая девушка оказывается парнем всё в той же специфичной мальчишеской одежде. Хотя, что тут порядочного то?       Машину заметили. Мужчина прервал от процесса работающего и, не разворачивая его, увёл за плечи в задний выход здания. Эван в недоумении добавляет газу и объезжает квартал в поисках обратного входа в эту постройку. Может, ему показалось? Может это алкогольный градус разгорячил и без того нервный разум, поэтому и чудится всякое. А может просто интересный факт чужой личной жизни тебя волнует больше, чем своя?       В любом случае, на обратной стороне строения нет никакой вывески, означающей нежилое помещение. Да и какое рода заведение может работать в глухое время суток? Только клуб. Это может быть только клуб с непримечательным входом, как в подвал, с раздающейся глухой музыкой за запертой дверью. Выбора нет — хочется узнать, было ли знакомое лицо тем самым.       Итак, не без доли страха, переступив порог и томливо пройдя тамбур, пред взором то, чего добропорядочный гражданин Великобритании никак не ожидает увидеть: гул из голосов, дым от многочисленных сигарет, стальные шесты, фиолетовые пуфы под мерцающей синей подсветкой, музыка странного манящего характера, скромный, но дьявольского оттенка красный бар — ничего, однако вся клиентура заведения — мужчины и парни. Ни одной женской особы. Случайно зашедший сюда психотерапевт традиционных взглядов никак не вписывается в общую картину. Может, он уже мёртв, а впереди лишь начало томливо дожидающегося ада?       В панике он захлопнул дверь. Дома, в холодной постели лежит его любящая Джини, в другой комнате спокойно сопят Валентин и София, а он оказался прямо перед стеной, где обитают содомиты. Как учили десять лет назад: «Больные на голову и проклятые душой», а также «Лоботомии на них нет». И теперь вместе с ними его давний друг по учёбе.       Может, всё-таки показалось? Определённо нет. Идти дальше? Определённо да. Взгляд опущен в пол не для того, чтобы не видеть змееподобных оголённых мальчишеских тел на пилонах, а чтобы ядовитый цвет не раздражал зрачок. Куда движется мистер Скромность? Наверное, ноги сами привели его к бару, запить пережитое.       Поднять глаза всё-таки придётся — нужно попробовать найти «всё ещё старого друга». Когда чужие глаза впиваются в его, страшная дрожь расходится по обмякшей тушке, ведь его не должны узнать. Мало ли какие слухи пойдут, если подобная новость просочится в утреннюю газету: «Малоизвестный психоаналитик-терапевт, приверженец фрейдизма, посещает распутные места для гомосексуалистов» — в колонке «Скандалы Лондона». Это не правда. Вернее будет так: «Широко известный психоаналитик...» и речь должна идти про Дэниэла, которого, как назло, нет в главном зале, зато полно желающих активно обсудить трясущегося джентльмена за стойкой. Желание подняться и быстрым шагом скрыться хотя бы в туалет, вынуждает оставить заказанный напиток недопитым.       Вот незадача — тут два небольших коридора, схожих издалека. В каком из них уборная? Музыка сменяется с шептательно-изысканной на эмоционально-откровенную. Тут жутко влажно. Пахнет откровенным извращением со всеми вытекающими слюнями и страстным потом. Душно. Пока Солитер решался лишний раз ступить не в то место, в правом проходе, невзначай, исподтишка, за голубоватой дверью, уставился чернючий глаз миндалевидной формы. Этот колкий уникальный взгляд не забыть, хотя и видно только голову. Понимает ли зрящий, кого осматривает? Да. Понимает ли Эван? Предположительно. Так и хочется спросить: «Чего уставился?» но скорее этот вопрос следовало бы задать самому себе. И ведь не размыкают контакта, только пялят.       Сколько прошло минут, пока они вот так вот стоят? Который сейчас час? Почему ему снятся кошмары? На кого он похож? Почему он сейчас здесь? А девушка осведомлена? Он, получается, сейчас с кем-то там... Всё становится похоже на чушь. Здесь ему не место. Время за полночь, нужно вернуться к нелюбимой, но любящей жене. Он просто перепил, и теперь кажется всякое. Он бредит. Какая вообще разница, кого он только что поймал с поличным? Это не его дело.

***

      После обычного дня со странным вечером, Эвану Солитеру, впервые за долгие продолжительные ночи, снится сон. Не просто состояние дремоты с повседневной рутиной в картинках, а настоящий, красочный, живой сон...       «Пронзительная вспышка. Розовые светодиодные огоньки. Лестница. Зеркала. Стоны. Мгла. Холод».       Надо будет посмотреть в толковании значение цветов нарциссов.