Чёрный лебедь

      Вряд ли я когда-то решусь стать отцом. Мне было невыносимо тяжело высидеть всю ту злосчастную ночь у унитаза рядом с Романом, пока его тошнило, но в то же время у парнишки была хотя бы своя голова на плечах, может, это научило бы его больше так не напиваться, а малышу, что ни говори, он всё равно пойдёт и будет пытаться запихнуть своих пухлые пальцы в розетку. Я бы не смог выносить истерики и подрываться во сне, так как, думаю, этого опыта с переводчиком мне хватило на всю оставшуюся жизнь.       Долгие часы я сидел у открытой двери в ванную и слушал, как парнишка извергал в унитаз содержимое своего, казалось, бездонного желудка. Мои руки обвились вокруг притянутых к груди коленей, а голова обессилено рухнула на них. Я медленно отключался от реальности, погружаясь в сладко-тягучую дрёму, но Роман неизменно прерывал мои попытки уснуть своими жалобами и натужным кряхтением. Да и мысли об Арсении, что вполне ожидаемо, продолжали водить хоровод в моём сознании, отказываясь отложить эти пляски хотя бы до утра, поэтому обстоятельства заставляли меня то сидеть и в полузабытье созерцать виднеющуюся из окна номера залитую рассветными лучами Красную площадь, то отчаянно заверять переводчика, что в случае его кончины от удушья рвотой, я позабочусь о его коте.       Утром я очнулся уже в кровати, пусть слабо помнил, как на ней вообще оказался, а на соседней постели всё ещё крепко посапывал Роман, пуская слюни на подушку. Со вздохом я приподнялся и окинул себя полусонным взглядом: смятая рубашка, обвившийся вокруг шеи галстук (затянуть бы его потуже) и вывернутые карманы брюк. Ей богу, как будто это я устроил дегустацию всего алкогольного ассортимента прошлым вечером, а не тот, кто с приглушённым стоном перевернулся на живот и врезался лбом в образовавшуюся на наволочке лужицу. Я широко зевнул и перевёл глаза на наручные часы — к моему удивлению, мы даже не проспали, ещё успевая на завтрак. Хотя, говоря про нас, я, разумеется, имел в виду лишь себя. Вряд ли мне удастся раскачать Романа, зато я в тишине и спокойствии мог ещё принять душ и переодеться во что-то более человеческое.       С трудом разогнув задеревеневшую спину, я выполз из кровати и подошёл к своему чемодану, откуда выудил новую пару брюк, на этот раз тёмно-синих, рубашку, свежее бельё и расчёску, чтобы угомонить волны своих чёрных волос, и затем неспешно направился в ванную комнату.       Под напором горячего душа я постепенно приходил в себя, а в голове роилась туча мыслей: сотрудничество корпораций, Лебедевы, целый год в Москве. Испытания я любил, и это всё было похоже на одно из самых масштабных, но что-то во всём происходящем настораживало, отравляя моё предвкушение. Прежде путешествия с боссом ограничивались Южной Кореей и несколькими странами Европы, и все дела, что логично, вертелись вокруг работы, а здесь же было место и семейным интригам, в которые мы, к сожалению, уже на какую-то долю втянуты, и большим деньгам, стоящим на кону, и целому клубку следующих за этим проблем, словно липкая паутина удерживающему меня всё крепче.       Невольно вспомнилось время, когда я только начинал работать на «HealWave». Тогда, два года назад, я вышел из армии, был немного мускулистее, да и причёска у меня была совсем иная, и почти сразу случилась злополучная командировка в Германию. Странный, тяжёлый был период: попытки прийти в себя, отвыкнуть от армейских порядков и вернуться к нормальному существованию, внезапно прерванные пятью месяцами, проведёнными в чужой стране. Да и жизнь тогда была не сахар: отношения не клеились, приходилось осваиваться на новой работе, в новом окружении, среди незнакомых людей. Из этого водоворота меня вытягивала свалившаяся на голову тонна обязанностей, что дало понять — работа хорошо помогает избавиться от негативного влияния собственных мыслей и хотя бы на краткий миг позабыть о проблемах, и тогда это срабатывало. А что на этот раз? Сейчас удержать на плаву меня смогли бы разве что те баснословные деньги, которые я получу по окончании этой поездки, но точно не чьи-то заботы и семейные распри. Мне бы своё бельё перестирать прежде чем лезть в чужое.       Однако как бы я ни старался, мысли продолжали возвращаться к Лебедевым. Доверять им не хотелось. И не потому, что я кореец, а они — русские, а потому что моя интуиция зарделась ярко-красным цветом и начала полыхать как проблесковые огни спешащей на вызов машины в попытках оповестить меня о приближающейся опасности. Я всегда полагался на неё, и тот факт, что на этот раз я игнорировал её предостережения, вызывал у меня острое беспокойство. Тем не менее, я пытался убедить себя в том, что жизнь далека от кино, и семейство генерального директора «HBEAT» — не злодеи, а подозрительные люди. В конце концов, все богачи немного странные, разве нет? А я всего-навсего перенервничал из-за смены обстановки и ко всему прочему плохо понимал русский менталитет. К тому же, блуждая по улицам Берлина два года назад, я был не менее подозрительным, чем в этот самый момент.       Холодный воздух ударил в ванную, и я резко обернулся. В комнату по-свойски ввалился Роман, его рот — чёрная дыра на бледном лице — был открыт в немом зевке.       — Юнг Хо, извини, мне невмоготу, — он неловко хихикнул, демонстративно прикрывая глаза ладонью. — Я по-быстрому!       С этими словами он неуклюже подошёл к унитазу с целью спустить нужду, а я поморщился и отвернулся, понимая, что в это мгновение моё драгоценное одиночество было безжалостно разрушено. Теперь я стал активнее намыливать своё тело, чтобы поскорее закончить: вода, прежде приятно ласкавшая меня, стала обжигать как кипяток, ноги напомнили о себе лёгкой болью, и в довершение всего, подарок судьбы, — едкий шампунь опалил глаза. Финальным аккордом утра, довершившим эту безумную картину, стал громкий звук смыва.

***

      В ресторане отеля царила безмятежная тишина, разбавленная негромкой живой музыкой, позвякиванием посуды и деликатным скрежетом вилок и ножей по тарелкам. Я взял себе несколько блинов с икрой — к ним, к слову, настойчиво предлагалось шампанское, от которого я благоразумно отказался, — и чашку кофе, после чего направился к столику у огромного окна, открывавшего вид на городскую трассу, уже заполненную несущимися по делам автомобилями. За ней, в утреннем свете, я мог получше разглядеть Красную площадь и пёстрые купола Покровского собора. Коллеги маячили где-то в зале и, приветствуя их, я ограничился простым кивком в надежде, что они решат не заводить со мной разговор.       Я откинулся на спинку стула, осматривая помещение. Что ж, вполне в духе России: тяжёлые шторы, ковёр с витиеватым узором и словно сошедшая с советской открытки мебель. Не то чтобы наш с Романом номер сильно отличался — та же, будто рождественский подарок, завёрнутая в бордовый безвкусица и интерьер из вишнёвого дерева. Я не против старины — в музее, например, она уместна, — но жить в этом затхлом месте тяжело, здесь всё пропахло историей. Хотя, думаю, многие отдали бы всё, лишь бы позавтракать с таким видом из окна.       Взгляд был прикован к завтраку, когда стул напротив меня скрипнул, оповещая о чьём-то приходе. Готовый выпустить колючки на Романа, я поднял глаза и увидел своего босса вместо раздражающего лица переводчика. Старик, с точностью, свойственной перфекционистам, поставил перед собой тарелку и чашку, тщательно протерев блюдце от случайных капель.       — Доброе утро, господин Хван, — произнёс я с должным уважением и почтительно приподнялся в знак приветствия. Мой взор скользнул по его пожилым рукам, бережно разворачивающим салфетку, прежде чем та легла на его колени.       — Садись, садись, мальчик мой, — мужчина легко улыбнулся и кивнул. — А утро и впрямь доброе, тут ты прав. Как спалось на новом месте?       Из губ был готов сорваться страдальческий стон, идеально отразивший бы всё моё изнеможение и послуживший ответом на этот, казалось, издевательский вопрос. Вот бы и мне узнать, каково это — спать, не зная бед, на здешней мягкой постели. В отличие от почти сияющих бодростью коллег и босса, эта ночь оставила именно на мне все возможные отпечатки: непокорные волосы так и торчали во все стороны несмотря на мои попытки их утихомирить, а предательский след от подушки, наверняка, до сих пор красовался на щеке.       — Нормально, — сухо соврал я. — Хороший отель.       — Это ты верно подметил, — До Ун вновь беззаботно кивнул, поднимая чашку к губам. — Здесь до нас останавливалось множество людей, чьи имена навсегда вошли в историю…       Я нетерпеливо заёрзал на стуле, понимая, что если господин Хван начинает разговор, то уж точно не для того, чтобы обсудить популярность отеля или его возраст. Нет, речь пойдёт о чём-то более важном, просто нужно дать ему время на раскачку. Поэтому я принялся за блины, стараясь хоть немного насладиться их маслянистым вкусом, пока слушал нудную лекцию об истории этого здания и о всех выпавших на его долю испытаниях.       — На самом деле, Юнг Хо, мне нужно поговорить с тобой кое о чём важном, — наконец произнёс старик, поднимая сморщенный палец так, будто желал подчеркнуть вес своих слов. — Сдаётся мне, Леонид Лебедев играет не по правилам. И что-то мне подсказывает, в этой игре он не один.       — Хотите сказать, он затевает что-то против нас вместе со своими сыновьями? — уточнил я, понизив голос.       — Возможно, пусть не исключено, что у него есть более могущественные союзники. Однако и сыновья его, безусловно, играют в этом свою роль. До сих пор не могу втолковать, почему один сын вечно следует за Леонидом по пятам и занимает пост его заместителя, а другой не имеет к корпорации никакого отношения.       — Михаил не работает на «HBEAT»? — вот так новость. Значит, Лебедев берёт с собой на мероприятия обоих сыновей, а в итоге раскрывается, что один из них даже не вовлечён в бизнес.       — Насколько мне известно, нет.       Я задумчиво потёр подбородок. Выходит, Михаил не только не наследник, но и вообще к корпорации (кроме как через семью) никакого отношения не имеет. Первая мысль — он отказался от столь тяжкого груза, свалив ответственность на младшего брата, но с другой стороны Леонид действительно всюду тягает с собой и его, и Арсения. Хочет продемонстрировать всем свою приверженность семейным ценностям? Или Михаил всё-таки был в деле, просто не афишировал?       Наблюдая за тем, как господин Хван набирал в чайную ложечку горсть икры, я предался размышлениям. С коллаборацией компаний старший сын Лебедева никак не связан и вряд ли наши пути будут пересекаться так часто, как они будут сталкивать меня лицом к лицу с младшим, поэтому следовало бы покопать больше информации именно о наследнике. Если Леонид и правда скоро сыграет в ящик, то этот мужчина станет нашим партнёром, при условии, что он не развалит корпорацию к чертям за несколько часов. Слабо верилось, что этот человек способен управлять бизнесом такого масштаба. Он, скорее, производит впечатление избалованного мажора, которому чужды ответственность и принятие серьёзных решений. Тем не менее, его принадлежность к династии Лебедевых не отменяет той вежливости, с какой он обращался ко мне вчера, хотя такие люди как он могут быть хорошими актёрами, так как единственное, чему учат богатеньких мальчиков — получать желаемое любыми способами, изображать радушие, даже если считаешь человека напротив грязью под ногами. Губы растянуты в широкой улыбке, а за спиной уже давно скрывается заточенный нож.       Я всё ещё придерживался своей теории: Арсений подлизывался ко мне по причине моей близкой связи с До Уном. Он надеялся, что я знал секреты, недоступные другим в «HealWave», но которыми со мной любезно поделился босс. Этот тип просто так и пальцем не пошевелит, в каждом его действии — скрытый мотив, какой-то подвох.       — Я упустил из виду момент, когда вы с Романом вчера незаметно покинули встречу, — господин Хван перевёл тему разговора и поднял на меня взгляд из-под своих кустистых седых бровей.       — Младший Лебедев предложил подвезти нас до отеля, и я решил воспользоваться случаем. Вдруг это пошло бы нам на руку, — быстро объяснил я, не то чтобы обманывая босса, скорее недоговаривая о тех деталях, о которых следовало бы молчать. — Однако пока мне неясны его мотивы.       — Это ты хорошо придумал, молодец. Следует держать его, Арсения, в поле зрения. Он как-никак тоже наш партнёр, поэтому присматривай за ним.       Я кивнул, хватая пиалу с икрой и ныряя в неё ложечкой. За два года работы на корейскую компанию До Ун стал для меня как дед или же отцовская фигура, испарившаяся из моей жизни почти двадцать лет назад. Он был почтенного возраста, когда мужчин начинает волновать только свежий номер судоку, рыбалка или гольф, — кому что нравится, — а не корпоративные войны и интриги в чужой семье, которой у него самого никогда не было. Вернее, мне доводилось несколько раз слышать о его жене, трагически погибшей ещё в прошлом веке, а о детях речи никогда не было. Скорее, я был кем-то вроде ребёнка для него. Поэтому наши отношения больше напоминали дедуля-внук, а не начальник-подчинённый, он доверял моим решениям и мнению, не относился ко мне свысока, как это делали другие люди с его деньгами и положением. В любом случае, несмотря на его лояльность, я испытывал к нему глубокое уважение и стремился не подводить. Пусть внешне господин Хван и выглядел как обычный старик, не стоило забывать — он, как и Леонид Лебедев, возглавлял огромную фармацевтическую корпорацию, а значит, хранил немало секретов и держал целую коллекцию скелетов в шкафу.

***

      Здание корпорации возвышалось над городом как монументальный идол, требующий даров и покорности. Пять серебристых букв, HBEAT, словно корона, украшали крышу, будто бы та была головой могущественного правителя. Окна небоскрёба поблёскивали на ещё согревающем октябрьском солнце, заставляя сощурить глаза и ослепляя собственным величием.       Я выбрался из машины вслед за нашей небольшой делегацией: господин Хван, юрист, финансовый директор и научный эксперт, а за мной неуклюже вывалился Роман. Его болезненно бледное лицо красноречиво говорило о том, что мучительная поездка на автомобиле была для него лишней. Я старался держаться от него на расстоянии, потому что последние полчаса, пока мы ехали до здания корпорации, он безостановочно бубнил мне на ухо, жалуясь на свое состояние. Впрочем, и без слов было видно, что ему нехорошо: покрасневшие глаза, дрожащие пальцы и сухие губы. Он слегка пошатывался и даже воздержался от комментариев по поводу внушительности небоскрёба из-за плохого самочувствия, и меня, как бы злобно это ни звучало, это радовало, так как оно означало полное погружение в работу без отвлечений на какие-то глупости вроде фигурок из бумаги или замечаний насчёт чьей-то внешности, поэтому я крепче сжал ручку сумки для ноутбука и последовал за боссом внутрь, прямо в осиное гнездо.       В холле нас почтительно встретила девушка, заставившая еле живого Романа встрепенуться и включить режим работы. Парнишка ловко перевёл сказанные ей слова о том, что Арсений Лебедев скоро появится и проведёт для нас ознакомительную экскурсию по ключевым местам здания, после чего состоится первое заседание в конференц-зале. Упоминание наследника подействовало на Романа как удар током — он судорожно принялся приводить себя в порядок, пытаясь укротить непослушный ураган волос и поправить смятый воротник. Интересно, помнил ли он, как позорно выглядел вчера вечером, когда его слабо заботил собственный внешний вид не только перед младшим Лебедевым, но и перед целой когортой московских олигархов.       Ожидание дало мне возможность осмотреться. Огромные круглые люстры, — миниатюрная солнечная система, — заливали светом и без того ослепительный холл. По белым стенам тянулись чёткие тёмно-синие узоры, словно стрелы, ведущие от входа к стойке ресепшена, за которую вернулась встретившая нас девушка, далее — к двери в просторный гардероб для сотрудников, и заканчиваясь в зоне ожидания, отгороженной от основного пространства гигантским аквариумом. Там висели экраны, негромко транслирующие что-то на русском, под ними — стенды с брошюрами, а рядом — почётные грамоты и награды корпорации, заключённые в клетки из рамок. Всё это не сильно отличалось от того, что я видел в своей родной «HealWave» в Сеуле: те же дорогие диваны, кричащие о престиже, те же телевизоры, те же тонны стекла, заставляющие чувствовать себя крошечной бактерией под микроскопом, на которую допытывающим глазом смотрело что-то сверху — нет, не солнце, а один из рабов этого бледного места.       Звук открывающихся дверей лифта заставил нас всех поднять головы и увидеть выходящего оттуда Арсения. Мужчина был в безупречно сидящем коричневом костюме, с той же идеальной осанкой, на которую я обратил внимание ещё вчера. Без лишний предисловий он заговорил на почти безукоризненном английском, тем самым лишив работы беднягу Романа, который вновь занялся бормотанием за моим плечом, однако к счастью, голос наследника был достаточно громким, чтобы заглушить это невыносимое бурчание и сосредоточиться на экскурсии.       Лаборатории, бесконечные коридоры, проносящиеся мимо люди в белых халатах и строгих костюмах. Ничего принципиально нового, как я уже отметил, — тот же мир из позолоченного картона, прочный и хрупкий одновременно. Когда находишься на вершине мира, вероятнее всего земля под ногами кажется льдом. Небоскребы растут ввысь, крыши трутся об небосвод, карманы распирает от денег, а равновесие над этой ареной становится всё сложнее удержать. Один неверный шаг — и ты падаешь вниз, из балансирующего акробата превращаясь в жалкого циркового клоуна.       В этом цирке безумия я, думаю, играю роль дрессировщика. Я бы с удовольствием держал на поводке Романа и ещё парочку моих раздражающих коллег, вечно рвущихся к наблюдающей за нами толпе, чтобы покрасоваться, и не останавливающихся до тех пор, пока я не взмахну хлыстом. Да и парень я не из робких. Если понадобится доказать, что я не тряпка, поправлю воображаемый цилиндр, открою ненадёжную дверцу клетки и выпущу своих неуправляемых псов на охоту за лебедями. Неважно, что сами птицы об этом пока не подозревают. У каждого работника цирка должен быть свой секрет.       Лебедев шёл чуть впереди и рассказывал об истории здания и предназначении каждого этажа и отдела, а я продолжал гордо вышагивать по манежу своего выдуманного шапито. Моим движениям одновременно и препятствовали, и способствовали обёрнутые вокруг запястий и лодыжек нити, которые уходили куда-то вверх, тело же двигалось само по себе. Я задрал голову, заметив что-то во мраке купола. В громадную деревянную вагу, словно клешни, вцепились тёмные костлявые пальцы, раскачиваясь из стороны в сторону и управляя своей марионеткой — Арсением. Свет прожекторов падал лишь на нас двоих, гладиаторов импровизированного ринга, ведомых безликими кукловодами. Или же мы сами были безликими болванчиками, попавшими под чьё-то влиятельное шефство?       Нить на правом запястье резко дёрнула вверх, а затем внезапно потянула меня вперёд, заставляя костяшки пальцев врезаться в бледную щеку наследника. Мужчина отшатнулся, его руки, повинуясь той же невидимой силе, поднялись в готовности защищаться и наносить удары, однако из-за роста и комплекции он не мог перемещаться так быстро, как я. Это позволило мне ловко уклоняться от его атак и почти взмывать в воздух с каждым взмахом деревянной крестовины у меня над головой. Под громкие выкрики зрителей мы сошлись в танце из выпадов и блоков, будто наши конечности сплелись в смертельном танго, а управляющие нами нити вдруг спутались в тугой узел. Теперь выбора не было: либо перерезать эти путы, либо глядеть в лицо врагу, навечно привязанному ко мне.       — Юнг Хо, — за плечо меня тряхнул Роман, и когда я распахнул глаза, оказалось, что мы сидели в нашем минивэне. — Мы почти приехали.       Сквозь щели приоткрытых окон в салон врывались ослепляющие лучи солнца, заставив меня рефлекторно зажмуриться. Висок неприятно пульсировал, что неудивительно — плечо переводчика под ним ощущалось как камень. В ушах же ещё звенели отголоски криков и науськиваний толпы, окружавшей ту чёрную арену. Казалось, этот гул ещё какое-то время будет преследовать меня эхом не состоявшейся в реальности битвы. Через несколько секунд я вновь открыл глаза, приподнялся и, поправляя костюм, пригладил волосы.       — Я долго спал? — устало спросил я, поморщившись от своего искажённого хрипотцой голоса.       — Вырубился, как только мы уселись в машину, — с широкой улыбкой сказал Роман.       И как такое возможно, что ещё недавно страдавший от похмелья парнишка мог выглядеть в тот момент бодрее меня? Наверное, его сны не населены куклами-бойцами, сражающимися на манеже абсурдного цирка. Или чем, чёрт возьми, это вообще было. Я бросил мрачный взгляд на сияющее лицо переводчика, внутренне проклиная его на вечное недомогание, лишь бы стереть с него эту идиотскую улыбку.       Встреча с Леонидом и представителями «HBEAT» прошла мимо меня, несмотря на мои клятвенные заверения себе сохранять бдительность. Я бы хорошенько отругал себя за это, если бы виной был только я, а не этот придурок рядом. Но, с другой стороны, я выспался, и это казалось достаточной компенсацией за сегодняшнюю ночь.       Я поймал на себе взор господина Хвана, сидевшего напротив, и невольно поёжился. В его глазах не было ни злости, ни суровости, скорее, обеспокоенность, и это неудивительно: я обычно никогда не засыпал на работе и уж точно не выглядел как ходячий мертвец. К тому же, по приезду в отель меньше всего хотелось объясняться и убеждать его, что со мной всё в порядке и мне не требуется отдых. Скорее, мне не помешало бы сменить соседа по комнате. Например, на Тэ Чжу, нашего юриста. Взгляд скользнул по этому парню (в свои 32 он больше походил на тинейджера) в очках и со слегка приплюснутым носом. Красавцем его назвать можно было с натяжкой, а вот симпатичным — вполне. Будь он один в публичном месте, от навязчивых русских девушек вряд ли отбился бы: они, несомненно, засыпали бы его просьбами дать номер телефона. И плевать всем на его приплюснутый нос. Мне, в общем-то, тоже, лишь бы соседом он был тихим и ложился спать раньше меня. Думаю, при таком исходе наша общая производительность взлетела бы до небес, ведь сейчас я живу с ещё вчера выплюнувшим изо рта пустышку ребёнком, а ему «повезло» заселиться с нашим финансовым директором — вечно храпящим увальнем, который в то самое мгновение растёкся в кресле, словно забытый на солнце кусок шоколада.       Уставившись на забитую автомобилями дорогу за окном, я подумал: если начало такое, то что будет дальше? Полагаю, этот год будет тяжёлым. Чертовски тяжёлым.

***

      Следующие две недели пронеслись в лихорадочном темпе: хаос, безумие, головокружение. Меня каждое утро словно кто-то хорошенько ударял по макушке, и я погружался в водоворот событий, состоящий из поездок, переговоров и встреч. Работа всё чаще сводила меня с Арсением, и теперь уже я почти не выпускал его из виду. Мы оставались наедине, беседовали о всякой всячине, зачастую не касающейся работы: путешествия, бизнес, искусство, и это, с одной стороны, располагало к себе, а с другой — усиливало подозрения и настороженность по отношению к наследнику. Он казался приятным в общении, однако по очевидным причинам, когда беседа касалась его семьи и корпорации, мужчина всегда переводил тему в другое русло, избегая резких склонов и уворачиваясь от особенно бурных водопадов. И молчание это наводило на размышления. Стоило затронуть тему его отца или брата, как он тут же напрягался — едва заметно, но достаточно, чтобы мой отточенный взгляд это замечал.       Мы излишне осторожничали друг с другом, держась на безопасном расстоянии. И это понятно: приближенные лица руководителей обеих корпораций, любой разговор которых мог неожиданно коснуться рабочих вопросов, запустив цепную реакцию из нежелательных последствий. Ясное дело, мы не дети, но эта искусственная дистанция давила, вызывая раздражительно зудящее чувство внутри.       С самого начала было очевидно, что друзьями нам не быть. Мы из разных вселенных, разных слоёв общества, разных стран, и вряд ли мы бы стали приятелями в случае знакомства при иных обстоятельствах. Например, выпивали бы мы в баре и я, задетый чужим плечом, случайно бы вылил пиво на его рубашку. Уверен, он бы не отреагировал с пониманием, улыбнувшись и убедив меня, что не в обиде, — скорее, оскалился и заставил бы прямо там, у барной стойки, отстирать пятно. Или же мы, что маловероятно, повстречались бы в торговом центре. Я бы заметил, как у него выпал кошелёк, подобрал бы его и вернул хозяину. В результате, наследник высчитывал бы свой бюджет до копейки с целью узнать, не стащил ли я у него деньжат прежде чем совершить этот «рыцарский» поступок. Интересно, пересчитывает ли он вообще свои деньги? Впрочем, если бы его карманы ломились от купюр, он бы хмуро кивнул и, не посмотрев на меня, поспешил бы прочь. В любой возможной реальности у нас бы ничего не вышло. Даже если бы я был на вершине мира, а он — у моих ног. Мужчина бы упрямствовал, отказывался бы признавать моё превосходство, и в случае, если бы я щедро разбрасывался деньгами, он бы никогда не унизился до того, чтобы их подобрать. У нас бы не вышло в любом из миров. Наверное, потому что наши вселенные никогда бы не пересеклись.       Волей-неволей я проводил много времени и с Романом. Первое время вообще от него не отступал, боясь затеряться в суматохе российской столицы, — хоть в чём-то парнишка был полезен, — а позже начал всё чаще отваживаться на самостоятельные вылазки и отправлялся исследовать город в одиночку. И к московскому метро привык, так как, благо, с более запутанным сеульским подземным лабиринтом я был знаком не понаслышке, и разобраться здесь было более менее легко. Вместо того, чтобы скучать в отеле, я бродил по Москве, начиная с его окрестностей и расширяя свои маршруты с каждым днём. Я не из тех, кто может валяться в постели и целый день ничего не делать, а свободное время для меня — это возможность заняться чем-то интересным, активно провести день. Как говорили у нас в армии: «Лень — это ржавчина на броне!» И, кажется, это правило крепко засело у меня в голове.       Я зависал в кафе, надолго засиживался на скамейках в парках в редкие солнечные дни, колесил на метро, а потом брёл пешком до отеля. Параллельно я погружался в глубины интернета в поисках любой информации об Арсении. Личные беседы и встречи ни к чему не приводили — он оставался неприступным и скрытным, — а вот в сети, как и ожидалось, нашлось немало интересного.

«Лебедев-младший: плейбой и сердцеед»

      Однако яркий свет улиц и толпы прохожих не могли развеять тягостное ощущение внутри, шепчущее на ухо о чьём-то омрачающем моё одиночество присутствии, неясное предчувствие, будто бы кто-то постоянно за мной наблюдал. Стоял за деревьями, следил из-за стен или из окон окрестных зданий, как верный спутник следовал за мной повсюду. Каждая тень казалась подозрительной, каждый прохожий — потенциальным преследователем.

«Новая пассия Арсения Лебедева? Наследника империи заметили в компании известной модели»

      Голова непроизвольно задиралась вверх, надеясь поймать взгляд того, кто сверлил мой затылок и бегающие по клавишам ноутбука пальцы, но эти поиски были тщетны: среди людей не было никого, кто напоминал бы высокого блондина — фигуру, которую трудно не заметить в любой обстановке.

«Жизнь Арсения Лебедева скорее похожа на сплошную вечеринку. Кто оплачивает этот банкет?»

      Глаза лихорадочно бегали по строкам статей, а незримый наблюдатель продолжал блуждать за мной куда бы я ни пошёл. Он не давал мне передышки, подгонял меня, наступал на пятки.

«Сын Леонида Лебедева: пойдёт ли он по стопам отца или же разрушит всё?»

      Вагон гудел, качался, а стук колёс вторил моим мыслям, пока я копался в горах информации. Золотой ребёнок, беспечный ловелас, сорящий деньгами, — всё это мало походило на человека, с которым я иногда общался в перерывах от работы. Почему все статьи только про любовные похождения и скандалы? Неужели журналистам совсем нечего писать о его заслугах, если таковые имелись?

«Любовь, деньги или власть: что на самом деле нужно Арсению Лебедеву?»

      Я выдохнул и заблокировал телефон, швыряя его в карман. Только в вагонах метро, в плотной толпе или в почти пустом пространстве, я мог на мгновение забыть о его присутствии, но стоило мне выйти на платформу, как он снова возникал за спиной — этот бледный призрак с платиновыми волосами, растворяющийся в тенях, сливающийся с обликом станции. И даже со старых фресок на стенах, даже с каменных изваяний на меня смотрели его холодные голубые глаза.       Невозможно было понять, плод ли это моей разыгравшейся фантазии или реальная угроза. Я не мог ни доказать, ни опровергнуть слежку за мной, не мог точно подловить кого-то в наблюдении, я просто это чувствовал. Опять же, я человек, взявший в привычку полагаться на интуицию, так вот сейчас она неистово вопила об опасности. Однако в то же время я мог попасть под влияние собранных сведений. Прочитав столько о наследнике, я неосознанно стал видеть его присутствие везде, внушив себе, что именно он шпионит за мной.       Прохладный осенний воздух обдал меня, когда я выбрался из подземного перехода на оживлённую улицу. С каждым днём всё больше тускневшее солнце лениво пробивалось сквозь пелену облаков, поблескивая на окнах и в лужах после дождя. Осмотревшись, я заметил нужное мне место — громадное здание с белыми колоннами, удерживающими украшенный скульптурами фронтон, и яркими зазывающими внутрь вывесками на русском языке.       Я шагал по широкой дорожке прямо к музею, втайне надеясь, что там, среди искусства, смогу найти спокойствие и укрыться от невидимых глаз преследователя. Не назвал бы себя большим ценителем живописи и скульптуры, скорее, мне нравилось время от времени посещать подобные места из-за особой, располагающей к размышлениям атмосферы. Эта пропитанная историей, событиями и судьбами людей старина, которую можно было прочувствовать только через искусство, всегда действовала на меня умиротворяюще, пусть я не всегда понимал сути. К тому же, в самый разгар выходного дня, когда залы музея наполнены посетителями, злоумышленнику будет сложнее незаметно следить за мной. По крайней мере, я на это искренне надеялся.       Внутри, как и ожидалось, было много посетителей. Я медленно бродил по просторным залам, надеясь отвлечься от навязчивых мыслей с тихой музыкой в одном ухе. Останавливаясь перед картинами, я пытался погрузиться в нарисованную зелень травы или буйство красок цветочных полей, но разум всё равно возвращался к Арсению Лебедеву. Что он за человек? То ли приветливый и компетентный мужчина, то ли скрывающий истинные мотивы шпион. Он мог поддержать разговор и обсудить что-то, в чём разбирался, без особого пафоса, скорее, с обезоруживающей скромностью, но ощущалось, что его личность не исчерпывалась поверхностными беседами. Наследник был неизведанным морем, кишащим опасными рифами и подводными камнями, и я с сомнением стоял на пирсе, всматриваясь в бесконечную глубину и не решаясь прыгнуть. Встречу я там драгоценные жемчужины, за которыми охотились ныряльщицы Утамаро, или стану жертвой бури, запечатлённой Айвазовским или Верне?       Ловцы за жемчугом опускаются в пучину без использования кислородных баллонов в поисках сокровища. Однако, что они делают в случае, если воздух закончится? Что, если лёгкие взбунтуются, сожмутся в конвульсии, а грудная клетка превратится в тиски, корсетом утягивающие их до боли. В тот миг будет ли мне дело до ускользающего жемчуга, или я забуду обо всём, лишь бы вырваться на поверхность и совершить последний вдох?       Поглощённый картиной, я совершенно не заметил препятствия и со всего маху влетел в чью-то грудь. Широкую, твёрдую, обтянутую в мягкую серую ткань тёплой кофты. Арсений. Ну погоди у меня, сталкер, вот я и получил доказательство того, что это ты постоянно следил за мной и следовал куда бы я ни пошёл. Подняв взгляд, я увидел крайне ошарашенное лицо наследника. Его бледные брови взмыли вверх в немом вопросе, глаза округлились, а рот слегка приоткрылся. Он, кажется, хотел что-то сказать, но, заметив мою ярость, передумал. Ей богу, как в дешёвой мелодраме. Хуже момента не найдёшь.       Я машинально поправил сумку на плече и вынул наушник, хмуро уставившись на возвышавшегося надо мной Арсения. Возникало это глупое, избитое чувство, будто люди вокруг нас замедлились или вовсе замерли, а мы в нашем идиотском замешательстве были помещены в вакуум, где время текло иначе. На мгновение даже показалось, что прохожие просто растворились за плотными стенами сжимавшего нас двоих пузыря. Вряд ли мне понравилось бы, если бы я и мужчина были двумя последними людьми на земле. Нетрудно представить, как мы быстро исчерпаем все темы для разговоров, а потом начнём бороться за выживание, размышляя, кто кого съест. Наследник, разыгрывая великодушие, решит благородно принести себя в жертву и позволит мне отведать его, а ночью, пока я буду спать, сам накинется на меня с ножом и вилкой.       Не думаю, что до конца понимаю, каков он есть, этот Арсений Лебедев. Тот самый загадочный преследователь? Хотя его удивление было уж слишком натуральным. Если он притворялся, то уместнее было бы назвать его первоклассным актёром. Кровожадный людоед? Этакий Ганнибал Лектер курильщика, психопат с претензией на интеллект и мечтами о человеческом стейке на ужин.       Мужчина был скрытен, оттого не так интересен. Сдержанный, холодный, без намека на юмор, лишь снисходительные насмешки в мою сторону. Он не выказывал ко мне явного презрения, просто держал дистанцию, но я кожей ощущал его превосходство. Да он и не скрывал этого: шире в плечах, выше ростом, лицо словно высечено из мрамора — будто он только сошёл с музейного постамента в поисках меня. А я? Парень, откладывающий на поездку Париж уже который год и перебивающийся двумя костюмами, потому что тратить кучу денег на тряпки — непозволительная роскошь. Разумеется, я зарабатываю больше секретарей в мелких фирмах, но по сравнению с доходами Арсения я — нищеброд. Он может купить ракету и облететь Солнечную систему, а я сижу на лапше быстрого приготовления, лишь бы накопить на ноутбук. Мама, конечно, иногда помогает, но разве это повод для гордости? Ни наследнику, ни кому-либо ещё знать об этом было необязательно.       — Юнг Хо? — нарушил молчание Арсений.       — Господин Лебедев, — отрезал я, стараясь скрыть раздражение. — Какая неожиданность.       — Осмелюсь предположить, вы не в восторге от нашей встречи.       Я скривил губы. Нужно держать себя в руках, если я хочу узнать его лучше. Нельзя спугнуть его своей неприязнью.       — Что вы, просто не ожидал вас здесь увидеть, — как можно более небрежно ответил я, покачав головой.       — Что взаимно, — с легкой иронией ответил Арсений, его тон всё еще звучал удивлённо.       Минута молчания тянулась мучительно, я переминался с ноги на ногу. Снова эта идиотская неловкость, совершенно неуместная и непонятно откуда взявшаяся. И что с того, что он возник здесь из ниоткуда? После нескольких недель ощущения чужого взгляда я, наоборот, ожидал его увидеть. И играет он, надо сказать, паршиво. Его «удивление» больше похоже на брезгливость, если не на отвращение. Разумеется, я буду недоволен, если меня встретят с таким лицом. А сам-то.       — Просто решил развеяться, — буркнул я, пряча руки в карманы джинсов. — Здесь тихо.       — Это правда, — согласился Арсений. — Не возражаете, если я присоединюсь?       — Да что вы, для меня это будет огромной честью, — выдавил я с натянутой улыбкой. Ага, прямо мечта сбылась — гулять в компании моего обожаемого сталкера.       Мы оба побрели вдоль стен, то и дело останавливаясь перед картинами и рассматривая их. Арсений, нацепив на нос очки, до этого висевшие на кофте, пристально вглядывался в мазки и изображал ценителя. То ли играл на публику, то ли проявлял искренний интерес. Он выглядел расслабленным, я впервые видел его в чём-то другом кроме костюма. Образ перед глазами не сходился с тем, о чём так рьяно расписывала пресса, он был больше похож на робкого мальчика, живущего по указке отца. Прядь волос, упавшая на лоб, сосредоточенный взгляд сквозь очки, легкая небритость... Всё это говорило о том, что он действительно не ожидал меня увидеть. Если бы он планировал «случайную» встречу, он выбрал бы более презентабельный вид: выглаженный костюм, галстук, начищенные туфли, идеальная причёска и никакой щетины.       В зале, полном произведений искусства, самой интересной картиной был Арсений. Назвал бы я её «Преображение». Или художники обычно менее очевидны? Может, людей бы больше привлекало название «Метаморфоза»? Днём любитель искусства, вечером поклонник жриц любви. Честно говоря, его сложно вообразить в этом амплуа: не очень вяжется его внешний вид с образом мужчины, хватающего девушек за талию. Скорее, он ждёт пока его самого не притянёт к себе какая-нибудь красотка. Ладно, это всё шутки. Я-то своими глазами видел фотографии, где его ладонь лежит на заднице какой-то модели. Да и сходство, пусть и со спины, несомненное, ясно, что на них был он. И не только на тех фотографиях, но и на видео из клубов, где он в компании вульгарно одетых девиц, на снимках из отелей. Каждый вечер новая женщина. Он что, в музей ходит грехи замаливать? О, покровитель искусств, я трогал кучу девушек этой ночью, но теперь мои глаза, отрекаясь от похоти, вместо пышных грудей внимают истинной красоте.       Мы переместились к следующей картине. Накрытые тканью головы, а спрятанные под ней губы сцеплены в поцелуе. Я вяло поскрёб носком кроссовка по полу. Сколько раз мы не начинали с Арсением разговор об искусстве, я всегда не находился что сказать. Называл пару имён, показывал что-то из современной живописи, что мне хоть немного нравилось, но он лишь кивал, и тема быстро сходила на нет, поэтому я и не подозревал о его увлечённости этой ерундой. И зачем им вообще тряпки на головы намотали?       Как ни странно, в этой прогулке было что-то умиротворяющее. Арсений не лез ко мне, я старался не приставать к нему. Молча мы переходили от картины к картине, задерживаясь ненадолго, а затем продолжали свой путь.       — Радовала бы эта картина вам глаза, если бы вы заведомо знали, что её автор — чудовище? — спустя какое-то время Лебедев нарушил повисшую между нами тишину.       Я сперва посмотрел на него, потом на полотно, встречаясь взглядом с непропорциональной фигурой женщины. Женщина ли это вообще? Человек ли? Поколебавшись, я вновь посмотрел на Арсения, изучавшего меня сверху вниз.       — Думаю, нет, — ответил я. — Если бы каждая из картин изначально была помечена, как нечто, созданное монстром, то никто бы не стал на неё смотреть.       — Однако иногда из-под кисти дьявола может выйти картина, способная изменить мир, — Арсений небрежно пожал плечами.       — Нужен ли нам такой мир, который дьявол способен изменить одним взмахом кисти?       — У дьявола, к сожалению, и в нашем мире слишком много власти.       Мы зашагали дальше, и теперь уже я активно поддерживал разговор, желая узнать об авторах побольше и посмотреть на их картины другими глазами. В голове возникло два штампа: «чудовище» и «приемлемо». Арсений рассказывал о судьбах художников, об их преступлениях, и я без колебаний ставил на их произведениях клеймо «чудовище». О тех же, кто умудрился не запятнать себя, я оставлял неуверенное «приемлемо». В углу, посередине, внизу — неважно, главное, чтобы все знали, стоит ли тратить время на эту картину и одаривать её своим вниманием. Постепенно, с каждым словом наследника пейзажи блёкли, портреты вымирали, а натюрморты превращались в пластиковые муляжи.       Если бы на лбу каждого чудовища стояла печать, предупреждающая о его сущности, кто бы к ним тянулся? Это стало бы своего рода фильтром, и люди сами решали бы, стоит ли связывать свою жизнь с такими как они. Чудовища реже совершали бы преступления, не становились бы знаменитыми, не занимали бы высоких постов и не управляли бы корпорациями. Но что, если бы такой фильтр внезапно появился, и оказалось, что чудовище — каждый второй? Тогда «приемлемость» перестала бы быть нормой, став недостижимой роскошью.       После долгих часов в картинных залах мы, наконец, оказались в холле. Арсений снова замер, но на этот раз перед зеркалом. Я смотрел на него через отражение: он снял очки и аккуратно зацепил за воротник кофты, а мои руки тем временем налились свинцом, потяжелели от веса вновь возникнувших в ладонях печатей. Пальцы сжались вокруг той, что нарекала людей чудовищами, а глаза метнулись к ровной поверхности зеркала, разыскивая место, где бы оставить клеймо. Мне, наверное, не стоит давать право вешать на людей ярлыки «дьявол» или «ангел». Я, скорее всего, в таком мире считал бы себя ангелом, а всех остальных при малейшем подозрении записывал бы в черти. Лебедев не дал повода этого сделать. По крайней мере, пока.       — Вы сюда на метро добрались? — спросил наследник и повернулся ко мне.       — Да, — ответил я, инстинктивно уводя руки за спину, будто бы он мог видеть мои незримые штампы.       — Может, вас подвезти? Моросить начало, — он кивнул в сторону окна, за которым и правда накрапывал мелкий, неприятный дождь. — До метро далеко, без зонта промокнете.       — Да, пожалуйста. Буду очень признателен.       И что мужчина сделает? Теперь-то свидетелей вроде Романа по близости не было, наследник вполне мог свернуть куда-то в лесополосу и спокойненько придушить меня, после чего швырнуть тело в кусты или вообще сжечь. Либо так, либо я доеду до отеля с комфортом.       Пока мы спускались к паркингу, я мысленно отчитывал себя. У меня, по сути, не было причин так враждебно относиться к Арсению. Он не угрожал, не пытался убить. Моя паранойя насчёт слежки по-прежнему оставалась лишь паранойей. Да и на соблазнительную модель я явно не тянул, чтобы он меня как следует облапал. Наоборот, он весьма любезно ко мне обращался, что, может, не скрывало под собой что-то зловещее, а было просто знаком вежливости, той, которой с малых лет учат детей влиятельных родителей. Мужчина — образцовый джентльмен, соблюдающий все правила. Извините, сударыня, не позволите ли мне прикоснуться к вашей ягодице и зарыться носом в ваши груди? Действительно, образцовый джентльмен.       На этот раз Арсений был без водителя, на личном автомобиле. Роскошный зверь, сверкающий чистотой, без единой царапины. И очевидно дорогой. Я мало разбирался в тачках, но даже мне было ясно — в эту машину вбухали целое состояние.       Наследник галантно распахнул передо мной дверь, приглашая на пассажирское сидение. Я опустился в мягкое кожаное кресло, осматривая светлый, безупречный салон, и ждал, когда Лебедев займёт своё место. Болтавшийся под зеркалом ароматизатор наполнял пространство сладковатым запахом яблок; я с выдохом откинулся на спинку. Либо смерть, либо комфортная поездка. Если мужчина и правда охотился за мной, лучшего момента чтобы меня прикончить не найти. Он слишком подходящий для моего убийства. Однако когда Арсений оказался на водительском сидении, его пальцы обвились вокруг руля, а не моей шеи, и он выехал с парковки на встречу мокрым от усиливающегося дождя дорогам.       — И много мест в Москве вы уже посетили? — поинтересовался он первым делом.       — Ну, я постарался посетить самые известные: Красная площадь, ГУМ, Треть... яковская галерея… — стараясь произнести названия правильно, сказал я. — В основном, те, что находятся в пределах досягаемости от отеля.       Арсений кивнул, на моей запинке его губы тронула лёгкая улыбка. Я отвёл взгляд, надеясь, что щёки не покрылись румянцем.       Оставшийся путь мы проделали молча. Из радио доносилась какая-то русская музыка, которая пусть и заглушала тишину, но едва помогала отвлечься, поэтому просто смотрел в окно, отмечая мелькающие огни машин и размытые силуэты зданий. Дождь усиливался, и я то ли с облегчением, то ли с тревогой думал о том, как вовремя появился Арсений. Он то и дело постукивал пальцами по рулю в такт музыке, а когда между песнями начинали говорить дикторы, быстро переключал радиостанцию в поисках новой волны.       Вскоре мы подъехали к отелю, и я с неохотой выбрался под этот обильный ливень. Арсений последовал за мной, и его рука, как и в прошлый раз, вытянула из кармана брюк тот самый изящный портсигар, на котором, однако, я до этого не заметил искусную гравировку — купол Кремля с часами и рубиновой звездой на макушке. Мы прошли под козырёк, он закурил, а затем предложил сигарету и мне. Я взял одну из поблескивающего серебряного футляра и затянулся, когда мужчина поднёс огонь.       Дождь хлестал по крыше и земле, деревья с почти осыпавшейся листвой покачивались на ветру, и редкие красно-желтые листья вспыхивали яркими искрами, словно природа решила прикурить вместе с нами, и мы видели лишь тлеющие огоньки их сигарет. Арсений молча стоял, сначала вертя зажигалку в пальцах, а затем, спрятав её обратно в карман, достал что-то другое.       — Это моя визитка, — он протянул мне небольшую лакированную карточку. — Там указаны все мои контакты, все возможные соцсети, чтобы со мной точно получилось связаться в случае чего.       Я выпустил дым и нерешительно принял визитку. Несколько номеров телефона, почтовый адрес, фамилия-имя-отчество на русском и латиницей. Почему он вообще решил, что мне понадобится его помощь?       — На всякий случай. Вдруг, вас опять нужно будет куда-то подвезти или, например, вновь составить компанию, — будто бы услышав мои мысли, пояснил Арсений и стряхнул пепел.       — Спасибо, — я чувствовал, что было в его жесте что-то ещё, однако не стал спрашивать, подумал, что могу быть неправ. — И за сигарету, и за визитку.       Ограничившись кивком, он смял свою сигарету и отправил её в урну. Меня не покидало ощущение какой-то неискренности в его поведении. Визитка — просто дружелюбный жест, или же за ним стояло что-то большее? Возможно, Лебедев тоже чувствовал напряжение, но не решался его озвучить. А может, это только моя фантазия разыгралась? Он то ли пытается казаться дружелюбным, то ли является таким на самом деле. Либо действительно желает записаться в личные водители, либо пытается предупредить о том, чего не замечаю я.       Мы быстро попрощались, и он, слегка съежившись от дождя, поспешил к своей машине, а я вошел в здание. Девушка за стойкой регистрации выдавила искусственную улыбку, а я, даже не взглянув на неё, принялся подниматься по лестнице на свой этаж. Надеюсь, Роман всё ещё где-то шляется и не вернулся оттуда, куда уходил ещё до моей отлучки в музей, и я смогу хотя бы немного побыть в одиночестве в попытке в очередной раз хорошенько пережевать все вертящиеся в голове мысли: о преследователе, об Арсении, о работе.       Всё вокруг было пропитано недосказанностью, будто в самые важные моменты кто-то намеренно включал оглушительный рёв, заглушая слова, которые могли бы пролить свет на происходящее и прояснить мысли. Я был зрителем кукольного театра и не был способен проникнуть за кулисы, чтобы увидеть тех, кто во время представления дёргал за ниточки. Оставалось наблюдать за нелепым шоу бессмысленно разевающих рты тряпичных фигурок. Многоликий Арсений, кукловод Леонид, и почти незаметный в этом шоу Михаил.       Лебедевы были странной семейкой. Леонид с виду заботился о репутации своей фамилии, но по какой-то причине никак не пресекал слухи о младшем сыне, к тому же наследнике. Сами слухи же, после моих столкновений с Арсением, казались неправдоподобными. Он скорее походил на человека, который очень тщательно оберегал свою личную жизнь, во всём слушался отца и следовал правилам, а не на безрассудного прожигателя жизни в клубах и отелях, где его легко могли увидеть. Наблюдать за наследником оказалось сложнее, чем я предполагал.       И правда ли за мной следили, правда ли я был чьей-то мишенью? Заяц, отчаянно уклоняющийся от выстрелов. Казалось, что первым предателем станет моё собственное сознание, увлёкшееся странной игрой, и лишь потом, когда меня, паникующего, поволокут в смирительной рубашке в сторону психушки, кто-то мимоходом скажет, что никакой опасности и не было. Что Лебедевы — сама добродетель, обе корпорации ждет процветание, а я просто напрасно накрутил себя, выдумав все эти мрачные сценарии.       Неуклюжими пальцами я вытащил ключ от номера и несколько раз повернул его в замке. Надеюсь, Романа и правда нет, сейчас мне необходимо побыть одному. Но не успел я распахнуть дверь до конца, как все померкло. На голову накинули мешок.