Дельфины здесь тонут

Там, где нас нет.

      Появилось странное ощущение, что каждый день может стать последним. Кирилл упрямо гнал от себя любые мысли о переезде. «Почему я должен уезжать, а не чёртов отец?» — спрашивал он себя снова и снова, злясь на всех и на всё, что превращало его жизнь в кошмар. Засыпая, он думал о том ребёнке, который исчез. Кто он был? Или она? Каково пришлось родителям? Что пережила невинная душа в том проклятом доме, в том подвале? От одной мысли о сырости, темноте и одиночестве внутри всё холодело и подступала тошнота.       Той ночью, не выдержав, Кирилл вскочил с дивана, шатаясь, пошёл по тёмному коридору к ванной. Ладонь крепко прижималась к губам. Всё внутри выворачивало, и едкая, кислая рвота брызнула в унитаз. Он дрожал, голыми руками вцепившись в холодное пластиковое сиденье, пока сидел на плитке, сгорбленный, маленький, словно чужой самому себе. Вытер рот тыльной стороной ладони, сбивчиво дыша, и медленно поднялся на ноги.       В последний день перед отъездом Алан всё же уговорил его пойти в гости к Батразу. У того был участок неподалёку, но в отличие от дома семьи Алана, там жили родители, и дом не стоял пустым. Алан, высокий, закутанный в чёрную куртку, ждал на улице — Кирилл слишком долго мылся, пытаясь собрать себя в кучу, чтобы хоть куда-то выйти. Сидеть весь день в чужом доме казалось ему неловким, почти неприличным. Он застегнул пуховик, натянул шапку — здесь он уже не пренебрегал головным убором, не хотелось лишиться ушей, — сказал «до свидания» маме Залине, которая ещё возилась на кухне после обеда, и вышел.       Калитка скрипнула, Кирилл поёжился от порыва ветра и сунул руки в карманы. Белая улица тянулась вдаль, и на этом фоне сразу бросалась в глаза тёмная фигура — как пятно смолы на белоснежной ткани. Алан стоял чуть в стороне, улыбаясь, и бросал палку в конец пустой улицы. За ней с восторженным визгом неслась огромная собака, ловко перепрыгивая снежные кочки. Солнце отражалось в его тёмных очках, и Кирилл на мгновение зажмурился от резкого света. — Откуда тут собака? — спросил он и невольно улыбнулся, когда пёс подбежал к Алану, радостно прыгая и отдавая палку. Маламут выглядел роскошно, как с журнальной фотографии: густая шерсть переливалась на морозном солнце, дыхание клубилось паром. Алан протянул руку, погладил его по шее и, слегка смеясь, сказал: «Хороший мальчик», проговаривая «р» с тем же мягким акцентом, что мама и отчим. Этот звук ему нравился. Парень выхватил у пса палку, приказал сесть и с азартом метнул её подальше.       Маламут рванулся вперёд, будто сжатая пружина. Снег летел из-под лап, хвост развевался, а вся его мощная фигура словно сливалась с белой пеленой вокруг. У Кирилла странно сжалось сердце — от чистой, светлой радости этого мгновения. — Это Кано, пёс брата. Я попросил выгулять его, чтобы тебя хоть немного растормошить, — сказал Алан и присел на корточки, встречая собаку, которая мчалась обратно, весело подпрыгивая ушами. Он засмеялся, протянул руки и принял палку из зубов пса, как старого друга. Кирилл поймал себя на том, что улыбается. Всё это казалось таким простым и правильным, будто в груди на мгновение стало легче. Он присел рядом, почесал Кано за ухом, забрал у него палку и швырнул её снова — так же далеко, с тем же детским азартом.       После недолгой игры, Алан пристегнул карабин поводка и те неспешно пошли по улице, слушая дыхание собаки, вечно вынюхивающей что-то, и скрежет снега под подошвой ботинок. — У меня в детстве никогда не было собаки, но я всегда хотел, — признался Алан, шагая с сигаретой в зубах. Чёрные очки скрывали его глаза. — У меня была. Лабрадор Оскар. — Добрый, наверняка, был. — Ага, безумно. Он умер от старости. Большие собаки мучительно мало живут. Мы с Катей так ревели, что родители зареклись больше не брать собак, даже на маленькую не соглашались, — рассказывал Кирилл, держa сигарету в пальцах, обутых в перчатки, и рассматривая любопытного чёрно-белого густошёрстного маламута. — А сейчас завёл бы? Какую хотел бы? Я всегда хотел акиту-ину. — Правда? Я тоже, — улыбнулся Кирилл, кивая в ответ Алану. — Это классные собаки. Независимые, упрямые, но преданные. — Как я? — усмехнулся парень, привыкший, что его описывают примерно такими же прилагательными. — Ты чёрный, — пошутил Кирилл, затягиваясь и выдыхая дым с улыбкой. — Знаешь, если я перееду и буду жить отдельно, а точнее «когда», то реально заведу акиту. Ты бы мог сделать это быстрее меня, ведь уже живёшь один. — Мог бы, но всегда боялся ответственности. Плюс, работаю много и учусь — ему будет одиноко. А ты и правда мог бы, и вместо игр на компьютере выгуливал бы собаку.       Кирилл задумался, кивая, но затем вспомнил, какая у него стала нестабильная жизнь, и идея заводить собаку словно улетучилась. Он больше думал о том, как самому выжить после приезда обратно.       По пути к дому Батраза им встретилось разрушенное здание. Кирилл поинтересовался у Алана, что с ним случилось, слушая историю о том, что там было раньше и как война его разрушила. Власти будто специально не убирали это напоминание прошлого, чтобы люди не забывали и не прощали. Цхинвал нравился Кириллу своей тишиной и уютом, в отличие от Москвы, полной хаоса. — Здорова, проходите! — встретил их Батраз в свитере, отстёгивая сразу Кано, который побежал по участку, прыгая в снег и выискивая когда-то оставленную там косточку.       Парень приготовился к визиту, поставив на стол хороший виски и стаканы. Его мама, сестра тёти Залины, ушла по делам, и дом был полностью в распоряжении сына и гостей. Они уселись за стол в просторной современной кухне, которая мало походила на дом отца Алана. Здесь был современный ремонт, и помещение явно кипело жизнью. — …и вот я вчера прохожу мимо «биржи», а там стоит девка в пышной шубе, знаешь, чёрной. Я невзначай глянул, — жестикулировал бритоголовый Кирилл, потирая контрастно длинную бороду, демонстрируя, какой он якобы задумчивый был в тот момент, — и думаю: что-то знакомое. Смотрю, а это Карина! — Да ну? Что она здесь забыла? Она же вроде давно переехала в Эстонию, — удивился Алан, пока Кирилл искренне не понимал, о ком они говорят. — Ну, видно, бабок у неё больше, чем у среднестатистического местного жителя. Хотя, может, насосала, кто её знает, — состроил тот лицо, и парни усмехнулись. — Æ, ну, и я подошёл. Она такая губастая стала, как рыбка, обрадовалась мне. Говорила, Янка тоже тут. — Ну ещё бы. Они вообще расстаются или так со школы друг у друга ночуют? — закатил глаза Алан, отпивая немного виски из невысокого стакана с широким дном, через которое янтарная жидкость казалась ещё темнее. Кирилл понял, что речь идёт о той самой бывшей девушке, о которой недавно говорила мама друга, упрекая сына за то, что тот бросил её и улетел в Москву. — Походу, братан, всё ещё слипшиеся. Ты б мог с ней увидеться. — Нахуй мне с ней видеться? — Она ж страдала по тебе, перед тем как уехать в Таллин. — Что я могу сделать? Я понятия не имею, почему она зациклилась на мне, — Алан лишь отмахнулся, закусывая виски тем, что было на столе. Кирилл задумался о сестре, которая тоже страдала по нему. Да и он сам грешил этим, поэтому не стал судить влюбчивых девушек. — Мне кажется, бабы любят холод, — сказал Батраз после паузы, кивая самому себе.       «Холод? О каком холоде он говорит?» — подумал Кирилл, нахмурившись. Алан же казался ему довольно тёплым. Ему казалось, что к каждому нужен подход, и под слоем «холодного» парня легко было разглядеть огонь. — Психолог хуев, — усмехнулся Алан. — Тоже мне, Кая нашёл.       Попивая алкоголь из толстого стакана и слушая разговор братьев, Кирилл размышлял о метафоре. Сравнивая себя с Каем, Алан был в какой-то мере символичен: его сердце тоже носило осколок после смерти близкого человека и холода матери. — А ты, Кирилл? Тоже холост? — спросил Батраз, хлопнув его по спине и вырывая из собственных раздумий. — Да, но не жалуюсь, я расстался недавно. — Ну тогда добро пожаловать в наш клуб сердцеедов, — засмеялся тот и поднял стакан с виски. Они чокнулись и отпили ещё.       Попрощавшись с Кано и его хозяином, услышав на прощание: «Фæстæг, брат, до следующей встречи», парни направились домой по тому же пути, но уже по освещённой фонарями улице. Темнело довольно рано — ну а чего ждать от января? Подвыпившие, они вернулись в дом, не переставая разговаривать, вспоминать школьные годы и смешные истории из прошлого. — Боже, вернулись-таки, — встретила их мама Алана, беря у замёрзших парней куртки и вешая их на крючки. — На плите суп, разогрейте сами, я пойду к Артуру, мы меряем размер шкафа, чтобы новый заказать, тот совсем разваливается. — Окей, — кивнул сын, проходя в просторную гостиную и падая на диван. Кирилл поблагодарил женщину, и та поднялась на второй этаж. — Ты голодный? — спросил гость, неловко проходя вслед за Аланом, словно боясь остаться одним в чужом доме и показаться слишком фривольным на чужой территории. Иногда он ощущал себя слишком воспитанным. — В каком смысле? — приподнял бровь Алан, закинув ногу на журнальный столик и окидывая взглядом стоящего перед ним Кирилла в свободной чёрной худи с принтом. Рассматривая какие-то азиатские символы, он даже на секунду отвлёкся. — Ну, суп, — кивнул Кирилл в сторону кухни, даже не задумываясь о намёке. — Нет, в этом смысле я не голоден. — Ты в смысле ещё пить хочешь? — приподнял брови Кирилл, искренне не понимая, о чём тот говорит. — Ты суп хочешь? Давай, разогрею, — поднялся Алан с дивана, направляясь к кухне, но Кирилл перебил: — Не, не хочу суп, давай просто чай. — Парень махнул рукой, отметая идею есть в одиночестве, хотя был немного голоден. — Пиздуй в комнату, я принесу, — сказал Алан и ушёл в коридор, скрывшись из виду. — Ладно, — тихо ответил сам себе гость, поднимаясь наверх и устраиваясь на кровати. Он там находился чаще, чем сам хозяин.       «Как вы?» — написал он сестре и подошёл к ноутбуку Алана, стоявшему на письменном столе, пытаясь открыть браузер и включить что-нибудь. Он присел в кресло на колёсиках, покачивался и листал YouTube, смеясь над заголовками роликов. На рабочем столе было множество папок с названиями и номерами дел, одна называлась «Учёба», а другая — «Порно».       «Порно?» — усмехнулся Кирилл, останавливая взгляд. Он навёл мышку на папку, открыл её без раздумий — а там оказалась его курсовая работа. Кирилл лишь фыркнул, закрыл папку и включил какой-то ролик одного из блогеров, которых время от времени смотрел.       Катя ответила, что они в порядке, но из дома не выходит. Мама не ходит на работу — взяла отпуск. Видимо, ей тоже было неловко смотреть людям в глаза. Личность ребёнка всё ещё оставалась неизвестной.       Хозяин комнаты вскоре пришёл с чашками и поставил их на стол перед Кириллом, наконец отпуская горячие ручки и потирая пальцы. Кирилл наблюдал, как он неспешно помешивает чай с сахаром. Его рука была обтянута тонкой тканью чёрного свитера, а взгляд вскоре скользнул к такому же обтянутому водолазкой подтянутому торсу. Алан усмехнулся, глядя на видео на мониторе ноутбука.       Кириллу хотелось что-то сказать, чтобы привлечь внимание, но слова не приходили. Он оторвал спину от стула, поднялся и стянул с себя мешковатое худи, прежде чем начать пить горячий чай. Футболка задралась, открывая татуировку на спине, и пока он поправлял одежду, Алан уже наблюдал за ним через плечо. Не теряя времени, тот уселся в кресло на место гостя, оперев руку на подлокотник и подпирая подбородок кулаком. — Сними футболку. — Что? — переспросил Кирилл, кинув худи на чемодан, который валялся на полу у дивана, и развернулся к собеседнику. — Хочу чтоб ты разделся. — Прозвучало слишком прямолинейно, и парень лишь немного удивлённо вскинул бровь. — Даже при минус двадцати не остыл твой пыл? — Заткнись и раздевайся, — улыбнулся Алан, не отрывая от него взгляд и ставя видео на паузу одним прикосновением к пробелу.       Парень снял белую футболку, кинув её к предыдущему элементу одежды и оставаясь топлес перед вальяжно усевшемуся в компьютерном кресле осетинцем. Тот лишь сделал пальцем круговое движение, глядя на Кирилла и без слов говоря развернуться. Он встал с кресла, приближаясь, чтоб рассмотреть узоры рисунка на коже, который раньше видел мельком в своей спальне. Пальцы касались татуировки на лопатках – на одной был дракон, выбитый обычными чернилами, а другой половине спины его ловил тигр, выбитый красными. — Много сессий было? — Да, наверное, шесть, — ответил тот, опуская голову и сосредотачиваясь на щекочущих прикосновениям к коже. — Здоровая, — прокомментировал он, рассматривая детали рисунка в азиатском стиле. — Фанат Азии? Она что-то значит? — Что-то да значит, — усмехнулся тот, ведь знал, что тот вряд ли станет слушать об этом сейчас. — Знаешь, где тебе нужна ещё одна? — Алан развернул его к себе за плечо, и те столкнулись взглядами и почти что лбами. — Где? — посмотрел на него из-подо лба Кирилл, от близости снова забывая нормально дышать. Тот расстегнул джинсы поддатливого парня, приспуская вместе с боксерами чуть ниже и оголяя верхний бок бедра. — Вот тут, тоже что-то типа змеи или подобного, — пальцы коснулись живота у выпирающей кости бедра, спускаясь вниз. Кирилл лишь молча смотрел на него в упор, дыша через нос и замирая. — По-гейски как-то, — негромко сказал он, хотя сама мысль его забавляла. — Знаешь, что действительно по-гейски? — голос Алана прозвучал почти у самого уха, и его тёплое дыхание обожгло кожу. — Что? — едва слышно спросил Кирилл, и чужая рука уже лезла в штаны, гладя бедро и касаясь пальцами ягодицы в тесных джинсах.       В соседней комнате слышались голоса мамы и отчима, и оба понимали, что дальше зайти не смогут. Но Алан будто намеренно испытывал его терпение — в этом была игра, власть, от которой у Кирилла сердце билось быстрее.       Задирая наконец ткань обтягивающего свитера, Кириллу открылся вид на торс парня.       Кирилл протянул руки, касаясь его ладонями, и приблизился так, что мог уловить запах его кожи. Всё вокруг будто растворилось — остались только они и этот миг. — Мы потрахаемся в Москве, надеюсь, — проговорил тихо низкий голос. — И я надеюсь. Не могу уже смотреть на тебя. — Кирилл тоже говорил тихо.       Алан боднул его носом в щёку, заставляя посмотреть на себя, и уткнулся лбом в его лоб, сжимая пальцами его тело и целуя медленно, с языком. Всё в паху болезненно сжалось, и с трудом удавалось не сделать что-то большее. Холод после морозной улицы мгновенно забылся.       Следующий день был днём отъезда. Прощаться с родителями Алана и его семьёй в целом не хотелось. Казалось, что он успел сблизиться со всеми — исключением была лишь тётя друга, но он сам же и предупреждал, что она не из приятных людей, так что Кирилл ничего не потерял.       На дворе стоял серый январский день, пахло снегом и дымом из печных труб. У ворот бабушка не выдержала и расплакалась, вытирая глаза уголком платка. Внук неловко обнял её, чувствуя, как в горле встаёт комок. Сердце разрывалось от её тихого всхлипа.       Батраз загнал минивэн к дому, помог загрузить сумки, и вскоре они уже ехали по пустынной дороге к вокзалу. В салоне стояла тишина, нарушаемая только звуком мотора и редкими вздохами. Они попрощались с Батразом, и Алан пообещал, что вернётся весной, снова увидеть их всех.       «Представляю, как тут красиво весной», – думалось Кириллу, когда автобус уносил его обратно, а горы всё дальше оставались позади. Он был уверен, что никогда не забудет это место, которое навсегда останется в его памяти как зимняя сказка. Казалось, он словно побывал в самой груди Алана, заглянул в его душу. Всё ещё не верилось, что эта затея удалась: они ведь могли не сойтись характерами с его родителями, а мама могла бы и вовсе не принять гостя. Но Алан, похоже, был уверен в Кирилле с самого начала: тот не был навязчивым или грубым, а скорее наоборот — тихим и уважительным, что ценили в этой семье, где воспитание играло большую роль.       Во Владикавказе они попрощались с родителями Алана. Он крепко обнял их, сказал, что будет скучать, и мама едва не прослезилась. Она была горда сыном — это было видно, как никогда прежде. — Ты очень похож на своего отца. Будь таким же хорошим человеком, каким был он, — сказала она, проводя рукой по его волосам и поглаживая голову, словно он всё ещё маленький. В её глазах он ещё был таким же, как Тимур, который обнял брата поперёк крепко и сказал, чтоб тот приезжал чаще.       Алан с тяжестью на душе отпустил их, остро ощущая, как ему не хватает дома. Столица не могла заменить родных улиц Владикавказа и бабушки, к которой он теперь не сможет наведываться так часто. Кирилл ещё раз поблагодарил их за тёплый приём и пообещал, что, когда они приедут в Москву, он обязательно встретит их у себя.       Домой возвращаться не хотелось как никогда. Что ждало его там? Плачущая сестра? Мама с красными глазами? Осуждающие взгляды соседей? Лицо отца в суде? Следователи? Даже в мыслях всё это казалось невыносимым. Кирилл грустно смотрел в иллюминатор, будто наблюдая за обратной перемоткой своей жизни. Ещё недавно он прилетал сюда, а теперь улетает обратно — в неизвестность.       Турбулентность на этот раз вызвала головную боль, уши заложило, и Кирилл выглядел измученным, когда они приземлились. В машине он почти сразу уснул на переднем сиденье, свернув куртку под голову и уткнувшись в дверь. Москву видеть не хотелось. Чья-то рука коснулась его бедра, и он сонно открыл глаза, глядя на Алана, сидящего за рулём.       Тот похлопал его по ягодице, подгоняя. — Приехали. Твои тебя ждут? — Ага… вроде как, — сонно проговорил Кирилл, зевая и пытаясь разглядеть что-то сквозь запотевшее от дождя стекло. Как обычно, там лил дождь. Машина стояла у до боли знакомого подъезда. — Что это? — Алан указал вперёд, щурясь. Кирилл вытянул шею и тоже попытался разглядеть красные буквы на асфальте перед машиной. В темноте, при свете фар, отражавшемся от луж, слова было трудно разобрать. Он натянул куртку, накинул капюшон и вышел. На мокром асфальте красовалась огромная надпись: «УБЛЮДКИ». Было сразу понятно, кому она адресована. Кирилл только устало вздохнул, поднял голову к небу, позволяя дождю стекать по лицу, будто хотел смыть с себя всю эту грязь.       Алан встал рядом, пару секунд посмотрел на надпись, но не стал задерживаться, подошёл к багажнику, достал чемодан и рюкзак друга. — Пошли. Я с тобой зайду, — сказал он уверенно и направился к подъезду. — Зачем? — устало спросил Кирилл, открывая ключом домофон. Внутри подъезда он с тревогой осматривал стены, словно ждал новых оскорблений. — Чтобы ты там не был самым несчастным. — Ладно, — тихо ответил он и вошёл в лифт.       Дверь открыла Катя — и аж рот раскрыла от удивления, когда за братом вошёл Алан. Минуты под дождём хватило, чтобы они оба выглядели промокшими. Снега на улицах уже было гораздо меньше, чем в день их отъезда, температура за это время поднялась. — Привет… — произнесла она, едва выдав два слога, стоя в пижаме перед предметом своего обожания. Алан улыбнулся ей и явно обрадовался встрече. — Здравствуйте, — вежливо сказал он женщине, которая показалась в халате из-за спины дочери. — Привет, ребята! — обрадовалась она, обняла сына, потом Алана, который чуть наклонился, чтобы обнять её в ответ. — А чего ж ты не сказал, что приведёшь Алана? Мы бы что-нибудь приготовили, — всполошилась женщина, бросив взгляд на кухню, где, по её меркам, почти ничего не было, хотя холодильник всегда был полон. — Там внизу для нас оставили «подарочек», видели? — мрачно сказал Кирилл, снимая ботинки и куртку. Алан последовал его примеру.       Они с матерью и сестрой уже несколько дней жили над этим граффити, но ничего не делали. Катя боялась выйти из дома, мама боялась оставлять дочь одну, и они медленно сходили с ума в этой вынужденной изоляции.       Позже, сидя на кухне за чаем, Алан пытался убедить женщину не защищать мужа ни перед людьми, ни в суде. Это всё равно не спасёт их репутацию — у следствия были неопровержимые доказательства, и сам он уже признался в содеянном. Если они попытаются оправдывать убийцу, общество растопчет их окончательно.       Кирилл нехотя пил зелёный чай, который ему опротивел ещё до отъезда, и смотрел в одну точку, думая лишь об одном — когда всё это закончится. — Я хочу уехать отсюда, мама, — заговорила наконец Катя, закрывая лицо руками и внезапно начиная плакать.       Кирилл опешил, не зная, как реагировать на слёзы, а мама уже приобнимала дочь и успокаивала: — Всё будет хорошо, Катюш. Тётя Лена уже узнаёт в посольстве о документах, нужно подождать. — Чего? Какие ещё документы? — встрепенулся Кирилл. — Для визы туристической. Поедем хотя бы на дней девяносто туда, может, они всё забудут. Хотя Маринка уже убеждает меня просить политическое убежище и оставаться. — Да вряд ли они через девяносто дней забудут, — тихо сказал Алан, и взгляд Кирилла уже был прикован к нему, будто тот крикнул «замолчи». — А может, Питер? — с надеждой предложил гость. — Боюсь, что это по всей России прокатится. Нас уже зовут в Пусть говорят. Они деньги предлагают. — Ну пусть предлагают, мы туда не пойдём, — отрезал Кирилл, отодвигая от себя чашку чая со скрежетом по столу.       «Мама даже клеёнку убрала в депрессии?» — с горечью подумал он. — Я подумывала пойти. Рассказать, что мы не звери и что отношения к этому не имеем. — Нет, нет, нет! — тут же вклинился Алан, но не успел ничего добавить, как Кирилл уже начал отвечать матери на повышенных тонах: — Да вы ебанулись тут, что ли?! Ты что, хочешь, чтоб нас реально каждая бабка на лавке узнавала? Мы не пойдём никуда! — Нам пригодятся эти деньги в Германии, Кирилл… — виновато проговорила женщина, уже предвкушая его реакцию.       Парень резко поднялся из-за стола, стул с ужасным скрипом проехался по полу. — Конченые, блять, — истерично усмехнулся он, направляясь к себе в комнату, но, остановившись, вернулся обратно, чтобы добавить: — Я никуда не поеду, это полный абсурд! Ты даже не спросила нас, хотим ли мы лететь в твою эту Европу! — Не кричи, — спокойно попросила мама, глядя на сына испуганно. Он никогда не был таким вспыльчивым. — Кате школу заканчивать нужно, ЕГЭ сдавать, какая Германия? — Кирилл, — сестра вытерла глаза и измученно посмотрела на него. — Я хочу.       Парень шокировано глянул на мать, на сестру, затем на Алана, который смотрел куда-то в сторону, сидя за тем же столом и понимая, к чему всё ведёт. — Я никуда не поеду. — Он развернулся и на этот раз окончательно ушёл, хлопнув дверью своей спальни.       Лёжа на заправленной постели на боку, в обнимку с кошкой, он слушал звук дождя за окном, мурчание животного под боком и приглушённые разговоры на кухне. Всё внутри закипало от злости на весь мир.       Он хотел убить отца — на этот раз серьёзно. Он клялся себе, что, если бы увидел его без охраны, сразу бы пырнул его кухонным ножом. Да что там — он бы собственными руками его придушил, не жалея сил. Хотелось, чтобы хоронили его, а не нормальных отцов, каким был папа Алана, например. В голове не укладывалось, почему добрые люди гибнут, а такие ублюдки — нет. — Можно войду? — после стука дверь приоткрыл парень и вежливо спросил. — Заходи, — коротко ответил Кирилл. Желания говорить не было вовсе. Хотелось уснуть хоть каким-то образом, хотя сна не было ни в одном глазу.       Алан присел на край кровати, положил руку на бедро друга, гладя его через джинсы ладонью. Он молчал, и это пугало немного больше, чем возможные разговоры. Кирилл отпустил кошку, которая вырывалась из-за присутствия в комнате чужака, и он перевернулся на спину, глядя в свете прикроватной лампы на знакомый профиль лица. — Они без тебя пропадут там, ты же понимаешь? — наконец сказал Алан. — Я никуда не поеду. — Вам нужно продолжать жить, а не ждать, пока все забудут. Ты прав, Кате нужно поступать, а мама твоя и так не в порядке. — Я. Никуда. Не. Поеду. — Кирилл выглядел всё более обозлённым, зубы его плотно сжимались от обиды на всех. — Если они решат ехать, ты не сможешь отпустить их, я знаю, — повернул к нему голову Алан и посмотрел в его светлые глаза. — Да с хера ли нам резко нужно куда-то ехать, ещё и в Германию? Это же бред! Почему нельзя переехать в другой город? В конце концов, ну поговорят и прекратят. — Куда вы в Питере поедете? У тебя там есть кто-то? — Ну нету, и что? Снимать будем, а эту сдадим. — Прекрасно. Работать твоя мама где будет в таком возрасте? В ларьке сигареты тебе продавать? — резонные вопросы Алана выбивали из колеи. — А в Германии она что будет делать? — Твоя родственница уже нашла ей работу где-то в доме престарелых, но там ещё долгий процесс с миграционной службой предстоит пройти. — Ахуенно придумали. Они лучше б надпись, блять, закрашивали, так же, как они планируют свою жизнь без меня, — нервно высказался Кирилл и поднялся с кровати, хватая пачку сигарет с полки, где всегда хранил запасную, и подкуривая одну. — Почему без тебя? Они хотят, чтобы ты ехал. Катя без тебя не поедет, сама сказала, — наблюдал за ним Алан, казалось, с равнодушием, что злило ещё больше. — Мне похуй. Иди домой, может? Ты пришёл меня убеждать переезжать? — рыкнул парень, раздражённо разгуливая по комнате с тлеющей сигаретой. — Может, и правда мне пора, — спокойно сказал Алан, поднимаясь и обходя парня, чтобы оставить его в покое, как тот и хотел. — Я не поеду никуда, слышишь?       Алан лишь кивнул, сказал «спокойной ночи» и вышел.       Кирилла распирало от злости, но всё, что он смог сделать — пнуть ногой компьютерное кресло. Оно упало на пол, Муза подскочила и, пытаясь выбежать, врезалась носом в дверь.       Всю ночь он провёл на балконе, выкуривая одну за другой и играя в приставку. В голове роились сотни мыслей, но ни с одной он не мог справиться. Они будто разрывали голову, не давая покоя ни на секунду. Он ловил себя на той, что они правы, что нужно уезжать, и это бесило ещё сильнее. Если он улетит, то Алана больше не увидит, и это буквально сжирало изнутри. Хотелось бежать, и одновременно хотелось бороться — но с чем? С тенями чужих мнений? Если бы всё сводилось только к его проблемам… но от него зависели две жизни — матери и сестры, которых он хотел сделать счастливыми. Он чувствовал ответственность за них. Кто, если не он? Теперь остался только он. — Алло, — ответил он на внезапный звонок Кихуна, с которым недавно списывался, спрашивая, как тот долетел. — Привет! Ты чего не спишь? В России же часа четыре утра, — послышался бодрый голос. В Корее уже было утро. — Не хочется. Ты просто, блять, не представляешь, что тут происходит…       У Кихуна был выходной — к счастью для Кирилла, который буквально изливал на друга всё подряд: от новостей о выходках отца до решения сестры и матери переезжать. Кажется, это даже оптимистичного парня по ту сторону планеты шокировало. Он пытался поддержать Кирилла, но выходило слабовато — он слишком хорошо понимал, почему тот не мог уехать. — Я даже не знаю, Кир, — вздохнул Кихун. После двух часов разговора сил уже ни на что не оставалось, и только теперь Кирилл ощутил, как ярость отступает, уступая место тяжёлой, давящей грусти. — Мне так паршиво, чувак… — он выдохнул, стоя на балконе с наушниками в ушах и глядя на тёмное, затянутое тучами небо. Внизу всё так же красовалась надпись «ублюдки». — Ты буквально выбираешь между собой и ими, — коротко подвёл итог Кихун. Кирилл схватился за голову, натянул капюшон и опустился на холодный коврик на полу. — Я только начал надеяться, что у меня всё будет как у нормальных людей. Пусть и за закрытой дверью, но всё равно… Блять… — он упёрся лбом в колени, сжал голову руками, пытаясь заглушить этот хаос в голове. — Даже представить не могу, как тебе хреново, — тихо сказал друг. — Может, поговоришь с журналистами, чтобы перестали это раздувать? Может, всё утихнет. — С кем? С Малаховым? — усмехнулся Кирилл, глядя на экран телефона и видя, сколько уже длится их разговор. Ему стало неловко, что он столько времени жалуется. — Ты, наверное, должен куда-то идти, а я тут раскис. — Ты гонишь? Звони в любое время. Слушай, попробуй поговорить с адвокатом, может он что-то подскажет. Или с мамой. Может, вы поедете всего на пару месяцев? — Я не могу просить кого-то ждать меня, когда сам не знаю, что будет дальше, — выдохнул Кирилл.       Друг только вздохнул в ответ. В груди всё горело, живот сжимало, руки замёрзли, телефон садился — всё кричало, что пора идти спать. Кирилл без сил рухнул на подушку и заснул прямо в куртке.       Встреча с Владленом перестала казаться такой уж плохой идеей, и других вариантов всё равно не было. На следующий вечер он взял номер телефона адвоката с маминого мобильного, пока та была в ванной, и набрал его. Но в понедельник у того был рабочий день, и секретарь лишь пообещала, что Владлен перезвонит, когда сможет.       Кирилл не выдержал и пошёл к нему в офис лично — убедиться, что тот действительно занят, или услышать это от него самого. Он сел на диван перед ресепшеном и ждал, нервно постукивая мокрым кроссовком по полу. Секретарша закатывала глаза и в конце концов не выдержала: — Молодой человек, вы меня сведёте с ума! К кому вы хотите попасть? — К Владлену Аристарховичу, — спокойно ответил Кирилл, готовый к её вспышке раздражения. — Ладно уж, — женщина с туго стянутыми в гульку волосами встала и пошла к одному из кабинетов. На часах было уже семь вечера.       Через несколько минут она вернулась и, хмуро глянув, распахнула дверь: — Проходите.       Кирилл поблагодарил её, прошёл по коридору и оказался в кабинете. Владлен сидел за столом, окружённый бумагами. При виде сына клиента он привстал, снял очки и приветливо кивнул. — Прости, что не принял сразу — Дарья не сказала, кто именно пришёл. В понедельники я обычно никого не принимаю. — Я не обидчивый. Хотел обсудить новые детали дела отца. — Конечно, садись, — Владлен закрыл крышку ноутбука и посмотрел на него серьёзно. — Твоего отца обвиняют в убийстве девочки из Бирюлёво. Она пропала в 2007 году с детской площадки, а тело нашли во дворе вашего дома. Ему грозит серьёзный срок… — Мне похуй, — слишком резко сказал Кирилл, но тут же спохватился. — Простите. Пусть хоть сдохнет там. Меня волнует другое: что нашу семью травят, сестру оскорбляют, под домом пишут гадости. — Я понимаю, под каким давлением вы находитесь, — кивнул Владлен, сжимая губы. — Вы же с таким сталкивались? Когда всё это закончится? — Сложно сказать… Обычно, когда преступник — какой-нибудь наркоман без имени, никого это особенно не заботит. Но твой отец был примерным семьянином, и такие дела привлекают внимание. Вам стоит хотя бы переехать в другой район. Кстати, «Пусть говорят» хотят сделать выпуск о вас. Они и меня пригласили как адвоката. — И вы тоже туда же? — усмехнулся Кирилл, не веря, что это всё происходит. — Я иду не ради славы. Если я откажусь, это покажут так, будто мы что-то задумали или скрываем. Я объясню, что твоя сестра — жертва, а вы ничего не знали. Но тебе лучше не появляться там. Ты слишком вспыльчив. — Я и не собираюсь туда идти. Пусть осуждают других. — Твоя мама планирует пойти.       Кирилл сухо рассмеялся, поднялся с кресла, поправил куртку, надел кепку и направился к двери. — Спасибо за ваше время. До свидания.       Каждый визит к Владлену заканчивался разочарованием. Кирилл снова бродил по улицам, в том же потерянном состоянии, как тогда, когда мать ударила его за правду. Теперь улицы были тёмными, снег превращался в слякоть, кроссовки промокли насквозь. Замёрзнув, он заскочил в метро, сел в первый попавшийся поезд и поехал через весь центр до конечной. Затем пересел на другой и оказался на станции рядом с домом Алана.       Объявление прозвучало между треками в наушниках, и Кирилл выскочил из вагона, едва не застряв в дверях. Решение пришло внезапно, и отказаться от него казалось уже невозможным.       Эскалатор поднял его наверх, а знакомые дворы привели к дому. В окне Алана горел свет. Кирилл остановился и молча смотрел, представляя, чем тот занят: работает? лежит? слушает музыку? Робко он пошёл через поле, остановился перед подъездом и прислонился козырьком кепки к ледяной металлической двери. Палец завис над первой цифрой домофона, но решимости не хватило.       Что он хотел ему сказать? Что никуда не поедет? Но ведь сам не был уверен. Мог ли он давать обещания и мучить его? Алан заслуживал чего-то лучшего. Кирилл тяжело вздохнул и развернулся, уходя обратно.       В душе всё скребло, как вилка по тарелке — только больно было не ушам, а самому нутру.       Автобус был полупустой. Он сел у окна, прислонился к холодному стеклу и смотрел, как по нему стекают капли, отражая огни города. Всё вокруг казалось серым: люди, улицы, дома. Только красные вспышки фар вырывались из этой блеклой картины. Ноги замёрзли так, что он дрожал всем телом, даже сидя над обогревателем. Выходить на своей остановке не хотелось, но и ехать было некуда.       Он медленно побрёл домой, чтобы снова притвориться тем самым Кириллом, который замыкается в себе и выпускает эмоции только в видеоиграх. С детства он слышал: «не плачь, не кричи, не молчи, не будь робким, не будь наглым». Проще всего было просто не быть. — Что ты сказала? Повтори! — раздались крики, когда он проходил под аркой и уже заходил во двор.       Кирилл снял один наушник, продолжая шагать по лужам, и, поворачивая к своему подъезду, заметил впереди трёх парней, которые шли к его сестре, сидящей на лавке с подругой. — Пошли нахуй, — громко, но без крика сказала Катя, не заметив, что они ускорились и почти бегом направились к ней. — Это ты на хуи ходишь, шалава! — выкрикнул один из них, голос ломался и звучал особенно злобно. — Эй, блять! — рявкнул Кирилл, срываясь на бег.       Один из парней уже схватил Катю за волосы, рванул назад, и она упала на мокрую землю с остатками грязного снега. Лина закричала, колотя кулаками парку напавшего. — Ты кто такой? — заорал другой, бросаясь навстречу Кириллу и почти сбивая его с ног. Он схватил его за ворот куртки, но Кирилл со всей силы оттолкнул его и прорвался к сестре.       Словно обезумевший, он ударил напавшего сзади ногой под колено, и тот рухнул на землю. Кирилл схватил его за капюшон, свалил на бок и сверху обрушил удар кулаком по лицу.       Лина визжала, Катя плакала. Двое других бросились к ним: один подхватил Кирилла сзади и попытался оттащить, но тот продолжал бить отчаянно ногами, пока куртка не начала задираться. Когда его резко дёрнули, Кирилл упал на спину, сдирая ладонь о мокрый асфальт и ударясь о землю, и в тот же момент получил сильный удар в скулу. Мир дернулся, в ушах зазвенело, и его отбросило в сторону. — Кто этот хрен? — спросил рыжий, пытаясь подняться. — Да брат этой шалавы, походу! — Кирилл! — кричала Катя, но Лина удерживала её, что-то выкрикивая.       Голова кружилась, но он вскочил снова, бросился на ближайшего, того самого, кто его ударил. — Куда пошёл? — крикнули сзади, кто-то схватил его за руку, но он резко ударил локтем назад, попав по носу. Парень вскрикнул и отпрянул.       Перед глазами всё стало красным. Кирилл врезал его ногой в живот, тот согнулся и рухнул на землю, хватая ртом воздух. — Перестаньте! Я полицию вызываю! — крик Лины был пронзительным. — Кирилл, убегай! — визжала Катя, едва сдерживая слёзы.       Он пнул валяющегося ещё раз и тут же получил удар кулаком в лицо. Голову мотнуло, уши заложило, но он удержался на ногах, ухватился за лавку, чтобы не упасть. Следующий удар он уже успел парировать, пригнулся и с разбегу ударил головой в грудь рыжему. Того откинуло назад, он упал на асфальт, глухо стукнувшись затылком.       Кирилл кинулся на другого, они покатились по земле. Лина звонила в полицию, выкрикивая адрес. Третий рванул к ней. Катя, не думая, кинулась на спину напавшего на брата, вцепилась в кудрявые волосы, тянула, пока тот не закричал от боли. Кирилл воспользовался моментом и ударил нападавшего кулаком в горло. Тот закашлял и покатился на бок.       Весь мокрый и в грязи, Кирилл поднялся, шатаясь, и побежал к Лине. Каждая секунда тянулась бесконечно.       Он прыгнул на спину напавшему на неё, захватил его горло локтем и несколько раз ударил под рёбра. Тот рухнул на колени, и Кирилл пнул его ногой в поясницу, заставляя упасть лицом в грязь. — Хватит, Кирилл! — кричала Лина, но он не слышал.       Он перевернул его на спину и начал бить по лицу. Кулаки с силой опускались то на скулы, то на челюсть, иногда задевая нос, и удары становились резче. Лицо парня постепенно превращалось в кровавое месиво. — Кирилл! — кричала Катя, уже била его по спине, пытаясь остановить.       Парень будто просыпался, в какой-то момент отпрянув от потерявшего сознание подростка и встав на ноги, которых не чувствовал из-за выплеска агрессии. Он собрал в глотке сгусток из слюны и крови и плюнул на валяющегося на асфальте парня, разворачиваясь и шагая к подъезду. Двое друзей кинулись к третьему, зовя его по имени и пытаясь привести в чувство. — Домой, блять, идите! — крикнул он девушкам, которые всё ещё в ступоре и испуге стояли на месте, и те побежали вслед за ним.       Лифт тихо загудел, тронувшись вверх. Металлические стены отражали искажённые лица, а тусклый свет холодно высвечивал каждую каплю крови. Кирилл стоял, опершись спиной о стенку, тяжело дышал. Лицо было перепачкано, под носом тянулась свежая тонкая струйка крови. С губ стекала ало-бурая капля и падала на воротник куртки. Руки дрожали, на костяшках — разодранная кожа, смешанная с чужой кровью.       Куртка была порвана на плече, на груди чёрные пятна грязи и мокрого снега. Из-под ткани виднелась красная царапина. Кроссовки оставляли на полу кабины грязные следы.       Лина прижимала телефон к груди, молчала, не в силах что-либо сказать, лишь взглядом металась между его руками и лицом. Катя стояла ближе всего к нему, обхватив себя за плечи, будто пытаясь согреться. Её губы дрожали, она то и дело смотрела на брата, на его руки, на капающую кровь — и снова опускала взгляд в пол. В кабине стояла тишина, слышался только гул лифта и прерывистое дыхание Кирилла. Он не поднимал глаз, будто не видел их — взгляд упирался куда-то в угол, словно в пустоту. Кулаки всё ещё были сжаты так крепко, что костяшки побелели. Металлические двери наконец разъехались, и тот шагнул первым, не оборачиваясь, будто боялся, что если встретит взгляд сестры, то взорвётся снова. — Сынок?.. — оцепеневшая мама, открывшая перед ними дверь. Драка длилась всего пару минут, и та даже не успела выскочить, услышав визги с десятого этажа.       В гостиной пахло холодом с улицы и железом крови. Кирилл сидел на краю дивана, наклонившись вперёд, локти упёрты в колени, кулаки всё ещё сжаты. Капли крови падали на ковёр, оставляя тёмные точки. Лицо всё в красных потёках, нос заложен, под глазом быстро наливался синяк. Мама возилась в шкафу, слышался звон стеклянных пузырьков, рваный шелест бинтов. — Сиди ровно, сейчас обработаю, — её голос звучал твёрдо, но руки дрожали, пока она искала вату. Катя осторожно присела рядом, положила ладонь ему на плечо. — Кирилл… больно? — тихо спросила она, будто боялась спугнуть.       Он не ответил, только сжал челюсть сильнее. Лина опустилась на ковёр перед ним, пытаясь поймать его взгляд. — Скажи хоть что-то, — шепнула, дотрагиваясь до его руки.       Кирилл резко дёрнул плечом, отстраняясь, будто прикосновение обожгло. В комнате повисла тишина, только тиканье часов на стене и звуки, как мама рвёт упаковку ваты. Катя едва слышно вздохнула, глядя на брата — на его окровавленные кулаки, на сжатые губы, на лицо, в котором застыло что-то тёмное и страшное.       Просыпаясь утром, он наконец ощутил каждый удар, которые в аффекте казались почти незначительными, а теперь, когда пульс восстановился и сознание вернулось полностью, боль была ощутима каждой клеткой. Он простонал, переворачиваясь на бок и пытаясь ухватиться за кровать руками, но костяшки болели при каждом движении. Ладони пекли. Он посмотрел на руки в бинтах и выругался, снова закрывая глаза. Раньше он часто дрался в детстве, но обычно до первой капли крови из носа. Теперь всё зашло намного дальше.       Весь день мама кричала, что нужно к врачу, напоминала про синяки на рёбрах и говорила, что это может быть перелом или трещина. Но ни к какому доктору парень идти не собирался. Он молча сидел за столом, сутулясь, локти уперты на стол, пережёвывая пельмени один за другим. Лицо было обезображено отёками на скуле и носу, подбородок в царапинах, по телу рассыпались гематомы — каждый вдох и движение будто повторяли удары прошлой ночи.       Мама испугалась всерьёз и не выпускала дочь из дома, постоянно повторяя, что они уезжают. Похоже, она даже передумала идти на передачу, понимая, какую волну ненависти это может вызвать. Через несколько дней опубликовали имя девочки — Лиза Матвеева. Семья никогда её не знала, и жили они в другом районе, поэтому никто не мог представить, как отец попал на неё и лишил родителей 7-летней дочери. Но стыд и тревога не мешали Кириллу думать только о себе. О своей семье.       Катя рассказала, что вчера они с подругой сидели на лавке и разговаривали, когда подростки начали задирать их, утверждая, что надпись на асфальте была «слишком мягкая», подбирая эпитеты, чтобы оскорбить семью Савельевых. Это быстро переросло в словесную перепалку, а Кирилл всё слушал, не вставляя ни слова.       На третий день заточения время тянулось медленнее. Тяжёлые мысли отступили, уступив место безразличию. Сигареты закончились, даже запасные пачки на полках и в столе. На улицу выходить не хотелось. Отёки постепенно спадали, но лицо всё ещё было покрасневшим. В зеркало Кирилл смотрел и почти не узнавал себя. Нижняя губа перестала кровоточить, но челюсть всё ещё болела, и разговаривать не хотелось. После полуденного сна, очнувшись в зашторенной наглухо прохладной комнате, он почувствовал облегчение. Открыв рот шире и проверяя челюсть рукой, он лежал на животе на белой простыни, как и уснул пару часов назад. — Алиса, включи музыку, — попросил он, и колонка послушно запустила треки из медиатеки. Бит стучал по вискам, успокаивая, пока он в одних шортах лежал поперёк кровати, свесив руки на пол. Дышать стало легче, хотя рёбра всё ещё ныли при глубоком вдохе. Пальцы коснулись рюкзака под кроватью, и он достал камеру, в чехле найдя полароидные фотографии. Недавнее путешествие казалось сном. Палец скользнул по лицу Алана, улыбающегося на снимке в кругу семьи. Перебрав несколько фотографий, Кирилл опустился щекой на постель, и слёзы накатились на глаза, но он закрыл веки и начал дышать глубже, чтобы успокоить себя.       На часах было два дня, и зимнее солнце лишь с трудом пробивалось сквозь мутное небо. Кирилл заставил себя собраться и сходить за сигаретами. Натянув джинсы, тёмный свитер с горлом и носки, он прошёл мимо мамы на кухне, обулся и начал искать куртку. — Ты куда? — встревоженно спросила она, перестав пить чай и смотреть телевизор, заметив сына в новой зимней куртке — старая любимая после драки ни на что не годилась. — За сигаретами.       Мама кивнула, и он вышел, кутая подбородок в куртку, натягивая капюшон, будто прячась от всех взглядов, не желая никому показывать свои побои. Немного хромая, он добрёл до магазина, купил две пачки и закурил, стоя на морозе. Ледяной гололёд и скользкие кроссовки делали движения болезненными. Сдавшись, он сел на остановке, выкуривая сигареты и наслаждаясь морозом — раны на лице немели.       Автобус М77 подъехал, и вывеска приветливо мигала лампочками новогодних гирлянд на переднем стекле. Кирилл держал сигарету, наблюдая за людьми, выскакивающими из салона. Он замер, роняя её на замёрзший асфальт из замёрзших пальцев. Вскочив внутрь, он лишь затем обернулся, наблюдая за закрывающимися дверями. Транспорт тронулся, и он сжал поручень до боли в розовых костяшках, глядя на своё отражение. Зачем снова ехать в этот район? Почему все дороги ведут туда?       Перед домом Алана Кирилл остановился, отсчитал этажи и увидел мелькающий силуэт на кухне. Надежда вспыхнула снова. Казалось, они не виделись месяцами, хотя прошло всего четыре дня. Сердце сжалось, ноги понесли его к подъезду, и палец потянулся к домофону. В ту же секунду дверь резко открылась, и он испуганно шагнул в сторону. Из дома вышел мужчина, окинув взглядом его побитое лицо, и пошёл прочь по дворам. Кирилл придержал дверь и проскользнул внутрь, поднимаясь пешком, думая, что скажет при встрече. «Привет»?       Сняв капюшон перед квартирой, он постучал вместо звонка, словно звонить было слишком нагло. Секунды тянулись вечностью. За дверью слышались шаги, сердце билось чаще. Когда дверь открылась, он увидел ноги на коврике и, медленно поднимая взгляд, узнал хозяина квартиры. Глаза наполнились болью. Алан молчал, сжимая зубы и челюсть была заметно напряжена.       «Он злится? Обижен? Или просто расстроен?» — мелькало в голове Кирилла. — Ты чего? — тихо спросил Алан, подходя ближе и обнимая парня. Тёплое тело согревало и морально, и физически. — Я так заебался, — выдохнул Кирилл, слёзы застыли в глазах, не стекая по щекам.       Алан молчал, просто держал его, дыша рядом. Кирилл ощутил долгожданное спокойствие.       Он позволил, чтобы Алан завёл его в квартиру. Вяло снял куртку и запятнанные кроссовки, отражающие всё его состояние. Алан сел на трюмо, вытянув ногу, и наблюдал за гостем без слов. Его взгляд не требовал объяснений, просто радовался присутствию друга. — На Катю напали три урода, — выдавил Кирилл.       Алан кивнул, вздохнув. — Когда переезд? — спросил он.       Кирилл опустил взгляд, плечи подрагивали, но он не ответил. — Понятно. — Алан, — позвал его по имени негромкий голос, — я люблю тебя. — Я знаю, — спокойно ответил тот, делая глубокий вдох. — Я тебя тоже люблю. — Что мне делать? Ты знаешь? — измученно спросил он, вытирая внешней стороной руки губы от скатившихся слёз на них в секунду. Алан медленно помотал головой. — Я никогда такого не испытывал ни к кому, и вряд ли испытаю. — Я тоже. И ты должен знать: я всегда буду тебя выбирать. И даже если уедешь, мои чувства не пройдут. Ты ведь вернёшься, и мы увидимся. — Алан попытался улыбнуться, но глаза были полны боли. — Это всё бред, — снова нахлынули злость и чувство несправедливости. — Почему всё так? Почему не может быть, как у людей? Да никуда я не поеду. Всё. — Помнишь, ты убедил меня поговорить с мамой на кухне тем вечером? — снова зазвучал контрастно спокойный голос собеседника, и Кирилл кивнул слабо в ответ. — Я тебе благодарен за то, что ты со стороны посмотрел на мою ситуацию и просто сказал, что нужно было сделать, а я без колебаний просто послушал и попробовал. Это позволило нам поговорить и понять друг друга немного лучше. Спасибо тебе за это. Я взял с тебя обещание, что ты взамен исполнишь мою просьбу. Так вот… — Нет, это другое, совершенно другое! — сразу начал спорить парень, даже не дав договорить, ведь уже знал, что тот скажет ему. — Иди сюда, — протянул Алан руку. Кирилл сделал шаг навстречу. — Мы не можем быть вместе вопреки всему. Это принесёт много боли твоей семье, ведь они и правда хотят нормальной жизни без травли и без таких вот сотрясений каждый пару недель. — А как же я и моя боль? Кто подумал про это? — стиснув зубы, проговорил парень в ответ.       Его руки сжимались в кулаки. Он раздражённо вытер глаза, выдыхая шумно и отправляясь в кухню без приглашения, где лишь стал у окна и уставился на ветки дерева, которые колыхал сильный ветер за стеклом.       За спиной послышались тихие шаги. Алан плавно оперся подбородком на плечо Кирилла, и тот невольно ссутулился, не ожидая такой внезапной близости. — Давай хотя бы последние дни проведём хорошо, чтобы было о чём вспоминать, — тихо, почти шёпотом, произнёс он, дыханием касаясь уха Кирилла.       Парень сжал губы, нахмурился и попытался отвернуться. Сердце колотилось, а внутри всё ещё горела злость: как он мог говорить так спокойно, когда всё внутри Кирилла было на грани?       Руки Алана заскользили под свитер, коснувшись груди и побитых рёбер, медленно, почти игриво, случайно задевая соски. Кирилл сжался, почувствовав, как мускулы реагируют сами, словно предательски, и отчаянно пытался выскользнуть из объятий. Он развернулся к нему лицом, глаза полны раздражения и внутренней борьбы. — У меня нет настроения на это, Алан, — рявкнул он тихо, сдерживая себя. — Правда? — переспросил Алан спокойно, не отводя взгляда, фиксируя Кирилла своими тёмными глазами.       «Если он снова скажет что-то про свои глаза, я реально врежу», — пронеслось в голове Кирилла. Но несмотря на внутреннее сопротивление, тело предательски отзывалось на близость, а мысли метались между злостью, обидой и едва заметным желанием.       Алан же ничего пока не говоря, просто приблизился к его лицу своим, прикрывая глаза и медленно целуя разбитую губу, пытаясь не причинить боли. Кирилл расслабился немного, опуская веки тоже и наслаждаясь вкусом его слюны. Аромат любимого тела ударил в голову. Он взял того за лицо, чуть наклоняя вперёд и приподнимаясь на носках, чтоб быть с ним на одном уровне и углубить поцелуй. Язык с мокрыми звуками обводил чужой и тела плотнее прижимались друг к другу. Рёбра болели от тесного контакта, но оторваться не мог. Руки сжимали бёдра, вскоре перебираясь на плотный зад в джинсах и сжимая через ткань. Его рот перешёл по поцарапанному подбородку на шею, и Кирилл откинул голову назад, сжимая его плечи пальцами и глубоко дыша. Внезапно тот подхватил Кирилла под задом и буквально закинул его на стол, усаживая и раскидывая ноги по сторонам своих бёдер. — Ты выглядишь легче, — улыбнулся он, снова целуя в губы. Руки брюнета соблазнительно скользили по ногам, не касаясь паха, но Кирилл уже напрягся. Он впился в его рот крепче, будто высасывая из него всё, что только мог, лишь бы наполниться им. Алан схватил того за затылок рукой, но уцепиться было не за что, и он сжал шею, вынуждая откинуть голову назад и замереть. — Ты останешься здесь сегодня. — Ну… — Ты услышал вопрос? Я поставил тебя перед фактом, — тихо прошептал Алан, захватывая под коленом и плотно притягивая к себе так, что пах Кирилла упирался в него. — Я тебя, чёрт возьми, ждал почти неделю. — Ладно. Но мне нужно в душ. — Быстро, — резко качнул головой Алан, отпуская парня и отступая назад. Кирилл растерянно встал на ноги, задержав взгляд на нём. Алан строго посмотрел на него ещё раз и снова кивнул в сторону уборной.