Хрупкость

      — Больше ждать не будем.       Нэй ошарашенно моргнул, ещё только начиная осознавать. По телу прошла дрожь.       — Нет...       — Успокойся, — со сдержанным раздражением поморщился отец, — не стоит думать, что ка́рна женского пола была бы лучше. Все ка́рны одинаковы. Красавицу тебе всё равно не нашли бы, их не существует в природе.       Позволив себе на мгновение поднять глаза, Нэй бросил быстрый взгляд на стоящую в стороне Трайт. Лицо сестры оставалось бесстрастным. Это не было похоже на проявление самообладания: кажется, её действительно не интересовало, красивая она или нет.       — Я тоже хотел найти тебе женщину, — продолжил отец, — чтобы были наследники. Но сам понимаешь, это не меньшая редкость, чем... такие мужчины, как ты. Да и всем известно, что они обычно предпочитают девиц. Он завидная партия. Картроу — знатный род, весьма обеспеченный и влиятельный. Ценные союзники, особенно в нынешние времена. Большая удача, что они согласились на тебя, когда вокруг столько благородных ка́йлери, способных родить. Разумеется, если наследников от других Картроу будет недоставать, твой муж сможет воспользоваться правом узаконить кого-то из своих внебрачных детей, но многие считают продолжение рода главной целью союза и сочли бы такой брак бессмысленным. А то и откровенно невыгодным — поскольку внебрачный ребёнок, став законным носителем фамилии, поставит под сомнение чистоту крови всех последующих поколений. У твоего будущего супруга много братьев и сестёр и у многих уже есть дети, риск, что придётся признать какого-то бастарда, не слишком велик, и всё же с точки зрения брака твоя неспособность зачать — существенный изъян. Ты должен быть благодарен, что тебе столь великодушно дали шанс.       С каждой фразой отца рука Нэя всё больше сжималась в кулак; к счастью, за широким кружевным рукавом этого было не видно. На словах «должен быть благодарен» ногти неприятно впились в нежную ладонь.       — Привлекательность нашей армии так велика, что она затмила даже мой пол? — горько усмехнулся кайлери, не поднимая взгляда.       — Молчать!       Ногти впились сильнее, уже почти до крови. Неимоверным усилием воли Нэй заставил себя вовремя разжать кулак, чтобы на коже не осталось следов. Ценность кайлери определяется тем, насколько красива её, или его, внешность — так его учили с самого детства. Внешность важнее всего остального, её нельзя портить. Ни при каких обстоятельствах.       — Нужно было лучше следить за твоим воспитанием. Тебе слишком часто позволяли проявлять характер, и ты привык, что можешь это делать безнаказанно. В новом доме тебя научат вести себя подобающим образом. Если сразу не вышвырнут, как собаку. Если вышвырнут — считай, что у тебя больше нет никакого дома, ни такого, ни прежнего. Сюда можешь не возвращаться. Пойдёшь в белый свет, зарабатывать себе на хлеб там, где достойные манеры необязательны.       Нэй задохнулся от бессильной немой обиды, от унижения и ужасного, невыносимого стыда за неспособность в этот момент как-то защитить свою гордость, самостоятельно отстоять собственную честь, чем-то ответить. Хотя бы просто огрызнуться ещё раз, более явно и смело. Глаза обожгло предчувствием слёз, но сами слёзы так и не выступили.       — Два дня на сборы, послезавтра на рассвете выезжаете. Тебе организуют всё необходимое, в том числе надёжную охрану.       Кайлери молча усмехнулся уголком губ.       «Охрану для предотвращения нападения или побега?»       — Трайт, — сухо бросил отец. Очевидно, это относилось к «организации всего необходимого» и являлось законченной формулировкой приказа.       — Да, — так же коротко кивнула карна, давая понять, что приказ принят к сведению и будет исполнен.       Единственная карна из пяти сестёр, в каком-то смысле такая же белая ворона, как и Нэй. Но она — прекрасный боец и правая рука отца, и, возможно, даже станет следующей правительницей после его смерти. Она — гордость семьи, а Нэй — позор и разочарование. Ещё большее разочарование, чем дочери-кайлери.       Когда рождается девочка-кайлери — это неудача. Когда рождается мальчик-кайлери — это издёвка природы над матерью и отцом. Так его учили. Так учат всех.       — Не расстраивайся, Нэ́йлиам, — ровным, спокойным голосом произнесла сестра, когда они вдвоём вышли из зала в пустой коридор. — Тебя могли отдать в мужья какой-нибудь богатой старухе — покрытой морщинами, седой, полуслепой и беззубой. А он, говорят, совсем ещё молодой, на пару лет старше тебя.       Нэй задумчиво потёр ладонь, на которой всё же остались небольшие следы — ничего серьёзного, конечно, к вечеру уже исчезнут. Не о чем беспокоиться.       — Что бы ты сделала на моём месте?       Трайт пожала плечами.       — Странный вопрос, — сказала она. — Я не могла бы быть на твоём месте. Если бы вместо меня родилась девушка, которая могла бы быть на твоём месте, это была бы не я.

*

      Сборы проходили ожидаемо утомительно и тревожно. Последовавшая за ними долгая дорога выдалась не лучше. Нэй мало спал и почти не ел. Не хотелось. Окружающий мир и прежде не выглядел как безопасное место — по крайней мере, для созданий, которые с самого рождения не распоряжались собственной жизнью, — но с той минуты, когда впервые прозвучала новость о предстоящем браке, он стал восприниматься ещё безрадостнее, ещё несправедливее и равнодушнее. Его равнодушие как будто просачивалось внутрь сквозь бледную и тонкую, едва ли не полупрозрачную, кожу кайлери. Казалось, значимые вещи потеряли свою значимость, а незначительные — окончательно утратили какой-либо смысл.       Когда они приехали, шёл снег — лёгкий, малозаметный, в этих краях, возможно, первый с прошлой зимы. Мелкие хлопья срывались с тусклого серого неба и падали вниз, на такую же тусклую пожухлую траву, кое-где присыпанную сухими потемневшими листьями. Прибывших встретили сдержанно и немногословно, однако весьма вежливо. В соответствии с правилами этикета сразу пригласили в дом, предоставляя возможность отдохнуть после дальнего пути.       Строгое в своей грубоватой величественности здание изнутри состояло в основном из гладкого серого камня и тёмного дерева. Здесь были такие же богато обставленные просторные помещения — ощутимо тронутые течением столетий, но аккуратно убранные, чистые; такие же отстранённые лица с ничего толком не выражающей дежурной улыбкой и сквозящей в глазах пустотой. «Будто никуда и не уезжал», — подумал Нэй с отчаянной, болезненно весёлой обречённостью.       Улыбка леди Картроу отличалась от остальных. Мать будущего супруга держалась уверенно и вела себя очень спокойно, однако вместе с тем выглядела так, словно предстоящая церемония должна была быть не свадебной, а траурной. В её выцветших серо-зелёных глазах тоже присутствовала пустота, но сквозь пустоту проглядывало что-то ещё. Какой-то неуловимый, призрачный отпечаток сильных душевных терзаний, которые для самой леди Картроу, вероятно, давно уже остались в прошлом. Она казалась противоположностью древних, но аккуратных комнат: по всё ещё красивому лицу было видно, что оно осунулось и постарело намного раньше своего времени.       — Надеюсь, ты жизнелюбивый юноша, не имеющий склонности от каждой трудности впадать в уныние? — в какой-то момент обронила она нарочито непринуждённо, как бы ненароком.       Нэй судорожно сглотнул, чувствуя, как предательски трескается хрупкий кокон безразличия, защищавший его на протяжении последних дней.       — У вас есть причины предполагать, что мне предстоит столкнуться с... трудностями? — севшим голосом спросил кайлери.       Леди Картроу печально покачала головой.       — О, нет, — сказала она. — У моего мальчика доброе сердце; уверена, он не причинит тебе зла. Просто... ты должен запомнить: в этом доме нельзя говорить о смерти. Нельзя говорить ни о чём, что хоть каким-то образом заставляет вспомнить про смерть или боль.       — Чью-то конкретную смерть и боль? — не понял Нэй.       — Нет. Про смерть и боль в целом. Он хороший, добрый мальчик, — повторила леди Картроу, — он не ранит тебя, но помни: ты должен всегда улыбаться.