Омега + Омега. У солнца твой запах

I

      Утро нового дня начинается со вчерашнего слова «Сознание». Арт не отвечает на него. Прочитал — и молчит. Идут его вторые сутки полной пустоты — мысленной, осмысленной и отвергающей. Он снова глотает таблетки перед выходом. А затем плетется на пары, продолжая избегать чего-то, что не может даже понять. И не знает, как дошло до того, что у него в телефоне так много абонента с нимбом.       Его номер и его соцсети. Его соцсети…       Арт в них заглянул, ожидая… Ну… а что можно ожидать, переходя на профиль какого-то когнитивиста, гордо шагающего под лозунгом «Я-не-биолог, Арт»?       Никита Сергеевич Ларсенко. Ангел во плоти. Херувим от цифрового мира… Везде, конечно, улыбается. Щурит голубые глаза — с солнечным взрывом по центру.       Все его соцсети забиты статьями, семинарами и лекциями. А еще — собственными видео и фотками: поодиночке, со студентами и на огромных выставках. И — Арт закатывает глаза: у Ларсенко свой блог.       Сейчас блог не ведет только ленивый, но чтобы херувим… Арт решает: мимо. А то эту медийную личность еще и продвигает официальный университетский канал. Типа крутой молодой специалист. Хотя их крутой специалист — просто аспирант. Арт решает про него: ясно, на госпайке.       Арт его игнорирует.

II

      Но вечером, лежа на кровати в общаге, Арт всё равно заходит на его страницу. Обходит стороной лекции. Скучные гуманитарные лекции.       Гуглит когнитивистику, чтобы проверить, что она — синтез наук, не просто биология. И он находит: психология (час от часу не легче), лингвистика (какая досада), нейронаука (что-то о мозгах), философия (настоящая бессмысленная гадость), математика и логика (луч света в царстве тьмы), информатика (ставки повышаются!)… но антропология всё снова рушит.       «Какая гадость, — выдыхает Арт, — эта ваша синтезированная рыба». С самым кислым выражением лица он снова заходит на профиль Никиты.       Его сосед-омега, проходящий мимо, замечает:       — О, ты тоже фолловишь Никиту?       «Фолловишь»… Бедняжка Нора Галь облилась кровавыми слезами, как только мир вступил в эпоху интернета.       Арт молчит — в одном его ухе наушник, а вторым он как-то не горит желанием слушать. Тем более после того, как Виталик неделю его мучил на тему: «Ты омега или бета?». И Арт к тому же слышал, как Виталик жаловался в коридоре своему парню: «Я не понимаю, почему его сюда распределили, если он бета. А на омегу не похож… Да точно. Он даже не пахнет!»       Это ведь так критично — знать, какие у Арта половые надстройки. Потому что от того, есть ли у него репродуктивная система, зависит всё. Судьба человечества. И одного ущемленного Виталика. Но Арт, подлец, решил, не посоветовавшись с миром, скрывать свой запах.       Короче, примерно с этого момента Арт считает своего соседа предметом общажного интерьера. Чем-то вроде громкоговорителя.       Виталик спрашивает на молчание:       — Тём, ты дуешься?       — Артем, — утомленно исправляет Арт — в пятисотый раз за свою маленькую жизнь.       — А с Тёмой что не так?       — Мы с тобой на брудершафт не пили. А даже если бы — я не хочу быть Тёмой.       — И что не так с Тёмой?       Мягко. Мило. Почти ласково.       Арт поднимает взгляд. Вздыхает. И спрашивает — с такой интонацией, как будто это не наезд, а разговор о погоде:       — Тебе че надо?       Виталик пялится на Арта с выражением: «Серьезно, Тём?». Он замирает возмущенно. А потом выдает:       — Я не понимаю, как нам существовать в одном пространстве. И твое токсичное отношение вообще не облегчает ситуацию.       Арт с ухмылочкой изгибает бровь. И саркастично выдает:       — Ну не знаю, как облегчить твою долю, Виталик, в это тяжелое для тебя время. Можешь пожаловаться в деканат. Или своему бойфренду. Скажи, что твой сосед — такой ужасный токсик, что наносит тебе непоправимую травму тем, что просто лежит рядом в комнате и молчит. Скажем: у тебя глубокий когнитивный диссонанс, несовместимый с ментальным здоровьем. Или как там пишут сейчас в справках мозгоправы?       Виталик, не выдержав, спрашивает:       — Блять, ну что с тобой не так? Тебя в детстве пиздили?       — Да, — серьезно и по-прежнему спокойно отвечает Арт. — Стало лучше?       — Нет. Потому что пиздил тебя не я, а отыгрываешься ты на мне.       Арт прыскает. Он вообще молчал. Пока до него не докопались. И теперь всем своим видом он олицетворяет полное недоумение от полного абсурда:       — Я молча смотрел лекции по когнитивистике…       — Никита — программист. Ну так, к сведению.       Арт повторяет шутку из «Железного человека»:       — Ага, программист, оптимист, филантроп и просто солнечный зайчик…       — Если ты не в курсе, — снисходительно выдает Виталик, — Никита у нас самый влиятельный омега в IT-сфере. И он вдохновил поступить половину курса.       — Ах, он еще влиятельный вдохновитель. Внесем в список его достоинств. Почти живая легенда…       — Ты невыносим.       Арт усмехается:       — Блокнотик одолжить?       — Что?       — Запишешь: «Дорогой дневник»…       Остаток вечера Виталик пишет гневные сообщения. Возможно, в «дорогой дневник». Или бойфренду. Или друзьям (при наличии). Или накатывает кляузу на Арта в деканат. А тот продолжает посматривать в диалог.       «Сознание».       Арт бросает взгляд на часы — до принятия финальной, вечерней таблетки. Он словно просто оттягивает время. Как что-то пустое. Ради чего-то значимого, ради горечи на языке. И он листает видео, как прочие — листают фото.       Вот Ларсенко на CES в Лас-Вегасе. Буквально на самой важной выставке в разрезе электроники. Все последние инновации — там: роботы для дома, роботы для сервиса… медицина, транспорт. И, конечно, ИИ-алгоритмы, голосовые помощники, умные устройства, умные системы… Между делом Ларсенко показывает горящие вывески ночного города и концертную Сферу с гигантским экраном-шаром.       Вот он на MWC в Барселоне. Снимает влог из Испании, теплой и приветливой в феврале. Прилетел на ключевое событие мобильной индустрии, которое, конечно же, освещает: ИИ в сетях и устройствах, робототехнику для телекома и промышленности, цифровых двойников и, прости господи, метавселенные.       Когда он хоть преподает с таким-то графиком событий?..       А вот Никита Сергеевич в Берлине. Ну так… просто в Германию скатался на деньги университета с небольшой группой студентов, чтобы побывать на ведущей европейской выставке электроники и бытовой техники. Посмотреть на умные дома, роботов-помощников и всякие передовые штуки на базе «искусственных мозгов».       И он, конечно, везде улыбается. Ну а че бы нет? Светоч катается по миру. Еще и не абы куда. Только при чем здесь всратая когнитивистика — вопрос, который продолжает терзать технаря внутри Арта.

III

      Дурацкий диалог с дурацким преподом встречает Арта утром. Напоминает о себе. Напоминает о «Сознании». Арт на паре вбивает в поисковик «Что такое сознание?». С чем можно проассоциировать, чтобы ему не лезли в голову?.. со всякой... «когнитивной психологией».       Он отправляет: «Субъективный опыт». Но для чего-то добавляет (точно чтоб не подловили): «В гугле подсмотрел».       Вопреки ожиданиям, Ларсенко не шлет ему смех. Он шлет довольную усмешку, как будто намекает на что-то. Он говорит: «Удивительно честно».       Он спрашивает: «А какой действительно была твоя ассоциация?»       Арт безучастно смотрит. На быстрый ответ. Этому уникуму что, преподавать не надо? Арт проверяет его расписание (ведь расписание ему тоже прислано) — и ловит Ларсенко на паре. Он уличает: «Хорошо вы лекцию читаете. Такой, знаете, примерный подход».       Тут Никита отвечает смехом. И говорит: «Дал практическое задание. У меня пара минут».       «И что же практикуют будущие когнитивисты?»       Ларсенко настаивает: «Программисты». А затем интересуется: «Ты не захотел углубляться в тему? В смысле смотреть, что такое когнитивистика в разрезе ИИ».       Он мягко спрашивает, почему Арт усердствует в своем невежестве. Но там же, блин, психология с философией.       Арт закатывает глаза и переводит тему: «Думал отправить: „Пустота“. Потому что у меня сознание ни с чем не ассоциируется. И „Космос“. От „космической пустоты“».       Арт пишет без знаков препинания и без заглавных букв. Нисколько не волнуясь, не утонет ли собеседник — в потоке слов. Ведь Арт, конечно, не гуманитарий. Как будто есть какой-то смысл бунтовать против правил великого могучего.       Ларсенко отвечает: «Интересно, что сознание для тебя — простор. А вот космос на самом деле очень наполненный. И чем-то похож структурой на мозг, не находишь?»       Арт не находит. Слов. И снова выключается из диалога. Напоследок попытавшись укусить: «Вам преподавать не надо?»

IV

      У Арта почти перестали закатываться глаза при слове «когнитивистика» — и он может видеть экран. А еще его обвинили в невежестве. Очень мягко, но намек он понял. Так что он решает наконец посмотреть видео-лекции (у Ларсенко же, япона мать, есть видео-лекции на официальном канале универа). Арт-то наивно полагал, что ему тексты скучные поскидывают. Ан нет. Они тут в престижном вузе, не чепухой балуются. Серьезно всё. Особенно у медийного херувима.       Но… Арт снова откладывает. Откладывает с внезапным вопросом: «Сколько тебе годиков, Никита Сергеевич?». Он не смотрит общеобразовательное. Он ищет личное. Обнаружив дату рождения, он сверяется с фотографией. Потому что не может быть двадцать семь. Если, конечно, этот гений когнитивистской мысли не изобрел какой-нибудь чудо-эликсир молодости, так… между лекциями по этике, от скуки. Чем вообще занимаются такие, как он, в свободное время? Листают техноблоги? Любуются собой? Читают молитвы?       Ладно. Арту чуть более неловко за себя, как за тупого школьника. Но всё-таки не стыдно. Под таблетками не стыдно. Не смущает. Под таблетками вообще волшебный штиль. Безопасная тихая гавань. Изоляционный короб. Полная блокада.       Воткнув наушник в одно ухо, Арт снисходит до лекции. Всё-таки. Чтобы знать, с чем имеет дело. И насколько его должно напрягать.       Видео начинается с того, что Ларсенко стоит расслабленный и — да что ж такое-то? светящийся — за кафедрой. Он оглядывает мягким взглядом студентов и молчит до тех пор, пока они не становятся тише. Его улыбка и пристальное внимание — заставляют их успокоиться.       Перешептывание почти смолкает, и он начинает:       — Знаете самую жизненную шутку про универы? Вы учитесь в школе одиннадцать лет — усердно или не слишком. Но, скорее всего, усердно, потому что вы здесь, в самом передовом вузе страны, и сюда попасть не так-то легко.       — А если за деньги? — вбрасывает кто-то из студентов.       Никита Сергеевич улыбается, но оставляет замечание в пустоте. Он просто продолжает:       — И вот вы приходите сюда, и вам говорят: «Забудьте всё, что вы знали». Потом вы учитесь в этом крутом вузе еще года четыре и выходите на работу. Ваш работодатель изучает ваше резюме, видит, что у вас красный диплом, грамоты, регалии… Вы просто супер, согласитесь? И вас нанимают, потому что вы, должно быть, за пятнадцать лет уже поднаторели в чем-то. Но в первый же день вам снова говорят: «Забудьте всё, что вы знали». Я долго думал, выделяться в этом или нет… И решил, что попробую. Я скажу вам: давайте вспомним всё, что вы знаете. Всё, что вы знаете об искусственном интеллекте. Даже нет, не так… Давайте вспомним и поймем, достаточно ли вы знаете об искусственном интеллекте. И мы начнем не с заумных определений. Лучше ответьте мне на вопрос бытовой… Что такое лента новостей в вашем смартфоне? — он замолкает на секунду, выкладывая собственный телефон на кафедру. Он поднимает глаза: — Это ваш способ убить время? Расслабиться? Учиться? Может, это ваш способ следить за тем, что происходит в мире? Или просто… привычка?       Он переключает слайд презентации, не обернувшись. На слайде — короткие видео. Мельтешащий фон.       — Вы слышали фразу: «Я — то, что я ем»? В цифровом мире это звучит иначе: «Я — то, что вижу каждый день». Вся эта информация из соцсетей — она буквально лепит нас. Наши взгляды, вкусы, даже настроение. О чем вы переживаете сегодня? Что вас порадовало или огорчило? И в этом так легко потеряться, да? Контента стало слишком много. Лидеры мнений и новости борются за ваше внимание... Согласитесь, сейчас сложно понять: где правда, а где — просто громкий заголовок?       Кто-то из аудитории поправляет:       — Кликбейт.       И Ларсенко улыбается. Не так, как если бы ему стало смешно. Но так, как если бы он понимал: пара студентов точно включилась.       Он говорит:       — Поэтому я задаю вам вопрос важный: что такое ваша лента в соцсетях? Ваше утро и ваш вечер. Или даже весь ваш день. Потому что всё, что вы видите, — это выбор ИИ. ИИ принимает решение, что показать вам. Он точно знает, какую музыку вы любите, какой вам нравится цвет… и даже что вы делаете в пятницу. Это происходит с вами. С вашей мамой. С вашим папой. Даже с вашей технологически подкованной бабушкой, которая уже научилась слать стикеры в Телеграме. Не смейтесь. ИИ — не абстракция. Не привилегия для гиков или разработчиков. Это наша реальность. Реальность, в которой мы живем. И вот моя цель, цель этого курса: чтобы вы не просто научились понимать, как алгоритмы и нейросети лепят нашу жизнь. Но чтобы вы почувствовали себя увереннее и безопаснее. И чтобы вы осознавали, что такое ответственность. Ответственность за себя и своих близких. Но, что куда важнее для нас, разработчиков, — за технологии, которые нас окружают. За технологии, которые формируем мы и которые формируют нас.       Арт выключает видео, вытащив наушник. Он говорит: «Ясно, демагог». Профессиональный болтолог. Поэтик от слова «поэтика». Патетик от слова «патетика». Блогер.       Все комментарии под лекциями Ларсенко как будто написаны ботами: «О-о-о, наш Никита Сергеевич! Лучшие пары». Арт не знает, чем это вызвано в большей степени: обаятельно улыбается или обаятельно разглагольствует?       Тут даже околохвалебные оды пишут: «Модуль про Bias & Fairness — один из самых четких разборов технических и этических сложностей, что я видел. Кейс с Amazon — классика, но вы добавили глубины вопросом: „А можем ли мы вообще создать объективный алгоритм в субъективном мире?“ Браво».       Арт повторяет с кривой ухмылкой: «Браво».       И пишет Ларсенко: «Вам нужно назвать одну из своих лекций: „Вся аудитория рукоплескала и плакала в конце. Не кликбейт“». Арт не добавляет: размах как раз под пафосность пустых и раздутых тем.       Ларсенко спрашивает: «Не понравилось?»       Арт отвечает: «Патетика», — хотя даже толком лекцию не смотрел.       И спрашивает вдогонку: «А с чего вас студенты в комментариях зовут Барсик? Не кис-кис-кискают вам на паре?»       Ларсенко спрашивает: «Почему патетика?» — и всё еще ставит свои милые смайлики.       Про кис-кис-кисканье отвечает: «Не замечал».       Арт молчит. На его вопрос. И думает о его кличке. Ник Ларсенко в соцсетях: «lars_ns». Арт листает комментарии, игнорируя сообщения. Пока не находит: «Наш милый Ларсик». Ларсик-Барсик, тайна раскрыта. Чисто как кошака. Ну и препод…       Арт мысленно ставит ему минус тысячу к авторитету. И принимает таблетку, отключив на часах будильник. Блокаторы глушат странную неполадку в организме — на очередное оповещение. Но оно не от Ларсенко. И Арт откладывает телефон.

V

      Арт всё еще не зовет его «Никита», а «Сергеевичем» — только с сарказмом. По фамилии ему долго думать. Так что он переименовывает его в Ларса. Это звучит нейтрально. Обезличивает — до набора букв из его ника.       Арт снова заглядывает в аудиторию после пары.       Вопреки ожиданиям, Ларса окружают вовсе не фанаты-омеги. К нему подходит альфа — симпатичный, прилично одетый, стройный парень, в очках. Он не похож на ботаника. Но на программиста — вполне. Он немного мнется, прежде чем заговорить.       — Вы, наверное, не играете в компьютерные игры? — спрашивает он.       Ларс улыбается:       — Увы. Но я немного в теме: до игр ИИ тоже добрался.       — Тогда вы слышали про «Detroit: Become Human»?       Ларс кивает:       — Да, мы разбираем этот кейс иногда… Сюжет сводится к тому, что некоторые андроиды начинают испытывать человеческие эмоции, так?       — И в конце требуют признания своих прав, да, — охотно подхватывает студент. — Один известный блогер проходил эту игру на своем канале. И он категорически был не согласен с сюжетом. Игра в целом построена так, что вроде как у тебя есть выбор, но на самом деле глобально выбора нет: разработчики подталкивают тебя к «правильной» концовке. И либо концовка плохая: ты не даешь андроидам прав, и они, бедолаги, мучаются, и всё приводит к массовым бунтам, убийствам и так далее, а ты — великий дискриминатор. Либо концовка хорошая: андроиды получают права. То есть как игрок ты… не выбираешь полноценно, понимаете? Разработчики фактически навязывают тебе определенную точку зрения. Что такое плохо и что такое хорошо. Вот, например, я считаю, что нужно отключить девиантов, потому что они нестабильны… опасны. Могут нарушить основные правила робототехники: например, о том, что робот не может навредить человеку. Девиантный робот может. Может даже убить.       Ларс улыбается и называет термин:       — Эмерджентность.       Это немного смущает студента:       — Как?       — Непредсказуемость.       — Да, — студент кивает, и его смущение сразу сменяется взаимным пониманием. — И вот когда блогер сказал: «Но это же бред. Вы не выдадите права своему тостеру. Или телефону», — его зрители были категорически с ним не согласны. Их зацепила история этих роботов, они за них переживали, как за живых. Потому что люди эмпатичны по своей натуре. Но смотрите: это из разряда фантастики, что андроид испытывает настоящие эмоции. Машина технически не способна испытывать эмоций. Даже если мы наделим ее, условно говоря, рецепторами или алгоритмами, которые ей будут говорить «Вот в такой ситуации ты плачешь», — это не более, чем симуляция. ИИ не способна чувствовать. По факту наша психика — это ведь не набор шаблонов. И не просто интеллект. Это же процессы в организме. Биология, физиология. У нас есть ощутимая реакция. Телесная реакция. И отсюда возникает вопрос: что есть психика и что есть чувства? и могут ли они быть у машин?       Ларс внимательно выслушивает длинный монолог, ни разу не уронив улыбку. И немного молчит, прежде чем ответить.       — Это в самом деле очень интересный вопрос, — говорит он. — Очень вдумчивый. И многослойный… Давай посмотрим: ты затронул сразу… три? — он немного сомневается. Но, посчитав, кивает: — Да, три слоя: дизайн игровых нарративов, природу эмпатии и, конечно, главную загадку — что такое сознание? Попробуем распутать этот клубок. Во-первых, про игры. Блогер — Куплинов?       — Да, — парень улыбается шире, потому что Ларс в курсе его интересов, и тот — перенимает.       Последние студенты, выбегая из аудитории, прерывают их:       — До свидания, Никита Сергеевич!       Тот им кивает, задержавшись взглядом на Арте, стоящем у входа.       Этого задержанного взгляда хватает, чтобы Арт посмотрел на часы… из-за того, что буквально чувствует укол. В районе солнечного сплетения. Хотя не должен…       Ларс возвращает внимание студенту и отвечает:       — «Detroit» действительно манипулирует игроком через эмоции. Но в этом сила игры как искусства. Она не ставит эксперимент — она задает провокацию: «Что, если это реально?». А вот ответ… Ответ зависит от мировоззрения. Ты говоришь: «Отключить девиантов — они опасны». И это здравая, логичная позиция. Но когда ты имеешь дело со сложной системой (например, с целым сообществом андроидов), такие простые решения не работают линейно. Они могут запускать непредсказуемые цепные реакции, и эти реакции могут сделать ситуацию хуже, чем была, и выйдет бунт, который ты описываешь. Насилие. Потому что сложные системы непредсказуемы. Это и есть эмерджентность: мы не всё можем контролировать. И в данном случае это не ошибка разработчиков — это закон системного мышления.       Про эмпатию… Ты абсолютно прав: люди плачут над историями андроидов, независимо от того, есть ли чувства у самих андроидов. Ведь обычно мы плачем из-за себя. Наша эмпатия — это зеркало. Видя «страдание» даже в тексте или в пикселях, наш мозг активирует те же нейроны, что и при реальной боли. Когда кто-то испытает боль, мы, глядя на него, — тоже. И зрители интуитивно поняли, что права роботам дают не потому, что ИИ «чувствует», а потому что мы не можем игнорировать это воздействие на нас. То есть это вопрос к нам. Вопрос к нашему восприятию. Кто мы? Из чего мы исходим, принимая решение? Из человечности? Из логики? Из страха?       А теперь самый сложный пласт… Ты говоришь: «Эмоции ИИ — симуляция, и психика требует биологии». Философы спорят об этом веками. Допустим, ты прав. Но представь: андроид проходит тест Тьюринга 2.0 — он не просто имитирует эмоции, он предсказывает их последствия, учится на ошибках, его «боль» меняет его решения… Разве это не функциональный аналог чувств? Вот в чем парадокс: если нечто ведет себя как сознательное — где грань, за которой мы обязаны считать его таковым? Биология? Но тогда мы отрицаем возможность небиологического разума по определению. Физиология? А если мы создадим нейроны из кремния? — Ларс снова улыбается шире. И говорит тише: — Это не риторика. Нейрофилософы вроде Дэниела Деннета скажут: сознание — это не «вещь в мозге», а процесс. Если процесс воспроизведен — значит, он есть. Поэтому твой вопрос «Может ли машина чувствовать?» стоит перевернуть: «Что такого уникального в человеческой психике, что ее невозможно воссоздать?». Пока ответа нет. И это пугает. Но именно поэтому игры вроде «Detroit» и разные, полярные мнения бесценны. Они заставляют нас искать этот ответ.       Студент снова переступает с ноги на ногу, не выдержав прямой контакт — глаза в глаза. Возразить ему нечего. Может, он вынашивал свою мысль слишком долго и прикипел к ней — как к единственной правде.       Но он спрашивает:       — А вы можете стать моим научруком? Если я возьмусь писать на эту тему курсовую.       — По моему предмету нет курсовых… — мягко улыбается Ларс. — Только экзамен. Но ты можешь пойти с этой темой на конференцию. Она классная. И это здóрово, что она действительно тебя волнует. Могу порекомендовать несколько статей про функционализм и «китайскую комнату».       Студент робко кивает. Ларс его почти насмерть заулыбал. И заговорил, конечно! Демагог… Арт держится изо всех сил — привалившись к косяку и стараясь не закатывать глаза.       Когда заваленный инфой студент уходит, Арт пропускает его мимо, прячет руки в карманы черных джинсов и встает напротив Ларса. В его карих глазах — вызов.       Он говорит с некоторым флером разочарования:       — Как я и боялся, это пустая философия. Без кода, без алгоритмов… Просто демагогия.       Ларс держит улыбку. Как невидимый силовой щит, которые отражает от него все колкости:       — Мои аргументы тебя не впечатлили?       — А в этом была цель? Впечатлить студента?       — Скорее, вызвать на диалог…       — Вы буквально задавили парнишку кучей слов.       Ларс пожимает плечами.       — М-м, — тянет он, будто задумавшись, и чуть щурит глаза, — не соглашусь.       Он замолкает и собирает вещи. И Арта восхищает это емкое: «Не соглашусь». Никаких объяснений. Никаких оправданий.       Арт спрашивает:       — Что за «китайская комната»?       Он сдает себя с потрохами, и Ларс снова начинает светиться:       — Ты внимательно слушал…       Арт неохотно признает:       — Внимательней, чем хотел бы.       Ларс бросает на него странный, неопределенный, почти вопросительный взгляд. Он проходит мимо — на выход. И Арт пытается — незаметно — сделать вдох, но остается ни с чем. Недостаточно близко.       Ларс пропускает Арта вперед. И спрашивает:       — Почему тебе неприятно меня слушать?       «Неприятно»… Арт не чувствует «неприятно». Он скорее… ощущает угрозу?.. Адреналин. И тянет руку — к высоте, которая вызывает хоть что-то. Легкий, чуть ощутимый испуг. Это не «неприятно»… Это просто расходится с его жизнью. Не пересекается с ней. Но… отзывается в нем.       Арт запрокидывает голову. Его руки всё еще в карманах. Он перекатывается с носков на пятки. Он повторяет:       — М-м… Не соглашусь, — и, опустив взгляд на Ларса, склоняет голову.       На его лице — едва заметная усмешка. И если улыбка Ларса — теплая и щедрая, как солнце, усмешка Арта — холодная, сдержанная и скупая. Как блеск металла.       Ларс спрашивает:       — На кого ты учишься?       — Мехатроника и робототехника.       — Хорошо, — кивает Ларс и уводит за собой по коридору, как если бы привязал к себе невидимой нитью. — Представим. Ты проектируешь автономного робота для работы в зоне ЧС. Допустим, после землетрясения. Проблема первая: алгоритм навигации. Твой робот должен выбирать самый быстрый путь к месту, где могут быть живые люди. Но на пути — неустойчивые завалы. Риск обрушения — тридцать процентов. Если робот пойдет напрямик, он может погибнуть и не помочь. Если пойдет в обход — потеряет критическое время. Кто принимает решение: робот? оператор? Может, твой алгоритм заранее прописывает приоритеты (жизнь робота или потенциальная жизнь человека)? Проблема вторая: сенсоры робота обнаруживают слабый сигнал жизни под завалом, но рядом — сильный источник радиации. Вход туда — почти гарантированная гибель робота и потеря времени на его замену. Шанс спасти человека — пятнадцать процентов. Идти или нет? Как алгоритм должен взвешивать эту вероятность? Где грань между героизмом и бессмысленной жертвой? На практике.       Арт теряется. В голове — ничего не мелькает. Остановилось на первой же дилемме. Все формулы и схемы проводов. Кинематика… Он спроектировал бы шасси или даже двигатель самолета. Не запросто, но охотно, вдаваясь в детали. И это было бы его зоной компетенции. И не такой зоной ответственности… про которую Ларс говорил в начале курса на видео-лекции.       И, словно прочитав его мысли, Ларс спрашивает:       — Мы должны нести ответственность за то, что создаем? Как разработчики. Или инженеры.       Арт тяжело замолкает.       И Ларс спрашивает снова:       — Мы должны подумать об этом сначала или потом, когда робот уже действует?       Арт не отвечает. Потому что ответить — значит признать, что не понимаешь в этом и не можешь дискутировать на равных.       — Это не пустая философия, Артем. Это попытка понять, что мы делаем, зачем мы делаем и каковы последствия. Нам нужно принимать вопросы без однозначных ответов. Думать — до кода.       Они выходят в холл перед столовой. И Арт спрашивает:       — Это ваша китайская комната?       Ларс улыбается:       — Нет… Китайская комната — это… спорный мысленный эксперимент. Его предложил Джон Серл в 80-е. Цель была такой: доказать, что даже программа, которая будет идеально имитировать человеческое поведение, не обладает сознанием и не понимает смысла. Что у нее нет настоящих ментальных состояний: мыслей, чувств и намерений.       Арт пытается подловить:       — Это противоречит всему, что вы сказали своему студенту.       Но Ларса не подловить — и он начинает только больше сиять:       — Я же сказал: «Спорный».       Арт совершенно искренне считает: «Мерзавец».       И осознает вдруг, кроме прочего… что каким-то образом оказался в просторной университетской столовой, которая больше похожа на стильное кафе с большими панорамными окнами и зеленью по углам.       Ларс замечает его замешательство и объясняет:       — Я хотел пообедать. Но ты можешь присоединиться.       — Да я не голоден, — отвечает Арт.       — Никита Сергеевич! — студентка ловит Ларса чуть не под руку. — Вы помните, мы обсуждали эпизод из «Черного зеркала»?       — Стоп-стоп-стоп, — Ларс перебивает мягко, но эффективно. — Я сейчас немного занят. Но мы поговорим об этом позже, хорошо? Отправишь мне на почту свой вопрос, чтобы не забыть?       Студентка немного теряется, но кивает. Она спрашивает, отступая на шаг и отдавая пространство:       — В другой раз?       И он обещает ей:       — Обязательно.       А потом он спрашивает Арта:       — Я не закончил про китайскую комнату, да? Если ты не против, я возьму себе поесть и сядем где-нибудь.       Арт зависает. Капитально. И волочится за ним не из согласия, а чтобы узнать:       — Вы всегда так отбриваете одних студентов ради других?       Ларс, уличенный, смеется и оборачивается на пару секунд, потому что идет впереди:       — Да. На самом деле. Я придерживаюсь принципа, что, прежде чем начать новый разговор, нужно закончить старый. Это уважение к собеседнику.       Арт усмехается:       — Вот блин. А я почувствовал себя особенным…       Это заставляет Ларса подвиснуть. И на пару мгновений замедлить шаг. Потом он замечает:       — Ну… Ты уже второй раз вежливо ждешь, когда я буду свободен, прежде чем со мной пообщаться. И это… действительно можно считать особенной чертой.       — Увернулись, — замечает Арт.       Ларс оборачивается — немного сбитый с толку. Но пожимает плечами: увернулся так увернулся…       Он берет себе довольно скромный обычный обед: первое, второе, салат, компот. Буквально — компот. Не какой-нибудь там смузи. Хотя Арт бы не удивился.       — Точно ничего не будешь? — спрашивает Ларс.       Какой смысл есть бумагу? У Арта — убитые рецепторы. Он ничего не чувствует на запах и вкус. Ему ровно. Он заправляет желудок, как заправляют бак: просто чтобы организм мог двигаться.       — Может, десерт? — спрашивает Ларс. — Здесь очень вкусные чизкейки, ты знаешь?       — Не понимаю чизкейки, — говорит Арт честно.       Он попробовал чизкейк впервые в пятнадцать. Ну… это было в меру сладко. Это всё, что он может сказать. Сладко, солоно, горько… остро? Не больше. Никаких особенных ощущений. Еда в основном отличается консистенцией.       — Так что с китайской комнатой? — говорит Арт и садится за стол, отклоняясь назад и закрываясь скрещенными руками. Он выглядит так, как будто заранее против всего, что ему скажет Ларс.       — Берем комнату.       — Китайскую? — усмехается Арт.       — Закрытую и с маленьким окошком. В комнате сидит человек, который не знает китайского. Допустим, он знает русский. И у нашего человека есть огромная книга инструкций на русском. Эти инструкции не объясняют значения китайских символов, а просто говорят: «Когда ты видишь набор символов, который выглядит как образец А, тебе нужно найти в книге раздел Б и ответить другим набором символов, которые выглядят как образец В». Через окошко в комнату просовывают листок с вопросами. Они написаны на китайском. Для человека внутри это просто набор закорючек… Человек берет листок и следует инструкции на русском. Но ответ получается на китайском. Снаружи комнаты сидит носитель китайского языка. Это он написал вопрос на китайском и получил из комнаты осмысленный и грамотный ответ — на своем языке. Он делает вывод: «Внутри комнаты есть существо… или система, которая понимает китайский».       Арт усмехается. И спрашивает:       — Почему вы не сказали ему сразу?       — Кому?       — Студенту. Это же его позиция.       Ларс улыбается:       — Знаешь, что самое сложное? Для человека, а не для машины.       — Ну?       — Признать, что существуют другие мнения. И признать, что они — не ошибка.       Арт сидит и смотрит на него. Как он прикрывает глаза и жмурится. Как делится:       — Здесь чертовски вкусно готовят, правда?       Арт будто назло отвечает:       — Нет. Но — приятного аппетита.       Он встает и уходит. Как спрыгнув с лестницы, ступени которой — с просветами, сбоку которой — высота за стеклом. Он ничего не понимает. И в его голове звучит, как набат, эта дурацкое, пустое для него слово: «Сознание».       И ответ Ларса: «Космос похож на мозг, не находишь?»       Арт отвечает ему уже в своей комнате: «Смотря на чей».       На мозг Ларса — да? С его черными когнитивистскими дырами, которые затягивают в себя. С его вопросами-трюками. С его вечной улыбкой. Самодовольной. Он — китайская комната: система, которую Арт не понимает, но не может перестать… изучать. Без всяких инструкций. Которые он, вообще-то, обычно читает.       Арт ложится вечером в кровать, смотрит на часы — отсчитывая время до будильника. И добавляет: «Мое слово дня: „Трюк“». Но затем стирает и исправляет: «Ловушка».       Ларс опять отвечает почти мгновенно: «Что-то случилось?»       Арт закрывает глаза и оставляет сообщение неотвеченным. И ждет, когда всё. Когда — таблетка. Его почему-то… не отпускает адреналин.