Искусство принадлежать

      Тишина и осторожность длились еще три дня. Они были невыносимы.       Алиса ловила себя на том, что ее кожа буквально звенит от недостатка прикосновений. Раньше, даже в самые тяжелые периоды, между ними существовал физический контакт — властный, грубый, часто болезненный, но КОНТАКТ. Ее тело привыкло к нему, как к наркотику. К резким хваткам, к шлепкам, к властным ласкам, которые могли унизить и вознести одновременно.       Теперь между ними была стерильная пустота.       Они аккуратно передавали друг другу солонку за завтраком, стараясь не коснуться пальцев. В коридорах Виктория отступала на шаг, давая ей пройти. Их случайные встречи взглядами были мгновенными и тут же прерывались.       Алисе казалось, что она сходит с ума. Ее тело, лишенное привычных доз адреналина, страха и вынужденного наслаждения, начало бунтовать. По ночам ей снились кошмары, в которых Виктория прикасалась к ней, но как только Алиса пыталась ответить на прикосновение, та растворялась в воздухе. Она просыпалась в холодном поту, с бешено колотящимся сердцем и пульсирующим, навязчивым желанием почувствовать на своей коже вес ее руки, запах ее духов вблизи, даже боль от ее укуса — все, что угодно, лишь бы заполнить эту физическую пустоту.       Однажды утром, когда Виктория протянула ей чашку чая, их пальцы все же соприкоснулись. Мимолетно, на долю секунды. От прикосновения по руке Алисы пробежали мурашки, и она резко, почти выронив чашку, отдернула руку. Не от отвращения. От шока. Шока от того, насколько электризующим и желанным было это простое прикосновение.       Виктория ничего не сказала, но Алиса увидела, как сжались ее губы. Она поняла. Поняла, что этот голод был взаимным.       К вечеру напряжение достигло пика. Они сидели в гостиной — Виктория с книгой, Алиса, бесцельно перебирающая каналы на телевизоре. Воздух был настолько густым, что им было тяжело дышать. Алиса чувствовала тепло тела Виктории на расстоянии двух метров. Ее пальцы сами собой сжимались, словно желая впиться во что-то. Во что? В ее плечо? В ее волосы?       Она встала, чтобы налить себе воды. Проходя мимо кресла Виктории, она намеренно или случайно — сама уже не понимала — задела ее плечо. Не сильно. Легко. Но достаточно.       Виктория вздрогнула и подняла на нее глаза. В них не было гнева. Был голод. Тот самый, животный, неконтролируемый голод, который пожирал и Алису изнутри.       Алиса замерла, не в силах пошевелиться. Она видела, как Виктория медленно, очень медленно поднимает руку. Ее пальцы дрожали. Она не тянулась, чтобы схватить. Она просто… коснулась. Кончиками пальцев провела по тыльной стороне ладони Алисы.       Прикосновение было таким легким, что его почти не было. Но для их изголодавшейся кожи оно было как удар тока.       Алиса издала тихий, сдавленный звук, нечто среднее между стоном и вздохом. Ее веки задрожали. Она не отдернула руку. Она позволила этому случиться. Позволила этим дрожащим пальцам скользнуть по ее коже, посылая по всему телу волны мучительного, сладкого облегчения.       Это длилось несколько секунд. Потом Виктория убрала руку, словно обжегшись. Она тяжело дышала, не сводя с Алисы темного, почти испуганного взгляда. Она боялась. Боялась, что это был лишний шаг. Что Алиса оттолкнет ее.       Но Алиса не оттолкнула. Она стояла, дрожа, чувствуя, как по месту прикосновения разливается жар. Ее «ломка» ненадолго отступила, утоленная этой крошечной дозой. Но она знала — этого недостаточно. Теперь, попробовав, ее тело будет требовать больше.       Она не сказала ни слова. Она просто посмотрела на Викторию — долгим, тяжелым взглядом, в котором было и обвинение, и приглашение, и отчаянная мольба, — развернулась и вышла из гостиной.       Она поднялась в их общую спальню, легла на кровать и зажмурилась, чувствуя, как место на ее руке, которого коснулась Виктория, пылает, как клеймо. Она не знала, что будет дальше. Но она знала, что их хрупкое перемирие подошло к концу. Начиналось что-то новое. Опасное. Неизбежное. И ее тело, предательское и голодное, ждало этого с нетерпением.       Алиса лежала в постели, и каждый нерв в ее теле звенел от того единственного, мимолетного прикосновения. Оно было как капля воды для умирающего от жажды — не утолило, а лишь обострило мучительный голод. Тишина в доме давила, становясь невыносимой. Она не могла больше терпеть эту осторожность, эту ходьбу по яичной скорлупе.       Она встала и вышла из спальни. Она знала, где найти Викторию. Не в кабинете. В той самой гостиной, где все и произошло.       Виктория стояла у камина, опершись локтем о мраморную полку, и смотрела на мертвые угли. Ее поза была напряженной, плечи подняты. Она услышала шаги, но не обернулась.       Алиса остановилась в нескольких шагах от нее. Сердце колотилось так громко, что, казалось, эхом отзывалось в тихой комнате.       — Я не могу больше так, — выдохнула Алиса. Ее голос прозвучал хрипло и неестественно громко.       Виктория медленно повернула голову. Ее лицо было маской, но в глазах бушевала буря.       — Как? — спросила она тихо.       — Эта… эта тишина. Эти взгляды украдкой. Эта… осторожность. — Алиса сделала шаг вперед. — Мне нужно… мне нужно, чтобы все стало как раньше.       — Как раньше? — в голосе Виктории прозвучала горькая насмешка. — Ты хочешь, чтобы я снова причинила тебе боль? Чтобы оставила еще один шрам?       — НЕТ! — крик вырвался из Алисы. Она сжала кулаки. — Я хочу… я не знаю, чего я хочу! Но я знаю, что мое тело… оно сходит с ума! Оно помнит твои прикосновения! Даже самые жестокие! И оно требует их назад!       Она стояла, ее грудь тяжело вздымалась. Стыд пылал на ее щеках, но она не отводила взгляд.       Виктория смотрела на нее, и маска на ее лице начала трескаться. Сквозь нее пробивалось что-то дикое, голодное, призванное Алисой.       — И что ты предлагаешь? — ее голос был низким, опасным.       Алиса закусила губу. Последний барьер. Последняя крупица гордости. Она переступила через него.       — Отшлепай меня.       Слова повисли в воздухе, неприличные и оголенные.       Виктория замерла. Ее глаза расширились от шока, а затем сузились до щелочек. В них вспыхнул знакомый, адский огонь — смесь ярости, желания и полной потери контроля.       — Что? — это был не вопрос, а рычание.       — Ты слышала меня! — почти взвыла Алиса, ее собственное отчаяние придавало ей смелости. — Сделай это! Накажи меня за все! За мой бунт, за мои слова, за то, что я заставила тебя… сказать то, что ты сказала! Просто положи конец этой пытке!       Это было последней каплей. То, что было натянуто до предела, порвалось.       — ДА К ЧЕРТУ ВСЁ! — проревела Виктория.       Это был не крик ярости. Это был крик капитуляции. Капитуляции перед безумием, которое связывало их.       Она не стала шлепать ее. Она набросилась на нее, как дикий зверь. Ее руки впились в плечи Алисы, а губы с силой прижались к ее губам. Это был не поцелуй. Это было нападение. Поглощение. В нем была вся накопленная ярость, вся боль, все отчаяние и та самая, запретная, пожирающая любовь.       Алиса не сопротивлялась. Она издала глухой, сдавленный стон и… отдалась. Ее губы ответили с той же яростью. Ее руки впились в волосы Виктории, притягивая ее ближе, еще ближе. Она кусала ее губы, ее язык, ее шею, отвечая насилием на насилие, голодом на голод.       Это была не ласка. Это была битва. Битва за господство, за право дышать, за право чувствовать. Они срывали с друг друга одежду, не слезая с губ, падая на ковер перед камином, их тела сплелись в яростном, отчаянном танце.       Не было нежности. Не было слов. Были только руки, губы, зубы и сдавленные, хриплые стоны. Это было падение в пропасть. Но это было падение вместе. И в этом безумном, разрушительном акте было больше искренности и близости, чем за все недели осторожного молчания.       Когда все закончилось, они лежали на полу, тяжело дыша, не в силах пошевелиться. Одежда была разбросана вокруг, на губах у обеих был вкус крови.       Виктория первая подняла голову. Она смотрела на Алису, и в ее глазах не было ни победы, ни удовлетворения. Был шок. Шок от того, до чего они себя довели.       Алиса встретила ее взгляд. И по ее лицу медленно поползла слеза. Не от боли. А от облегчения. Адреналиновая ломка прошла. Голод был утолен. Утолен самым ужасным и самым желанным способом.       Она не сказала «я люблю тебя». Она просто протянула руку и коснулась окровавленной губы Виктории.       Та вздрогнула, затем закрыла глаза и прижалась щекой к ее ладони.       Они лежали так на холодном полу, среди обломков своей гордости и своих защит, два сломленных существа, нашедшие друг в друге не спасение, а единственно возможную форму существования — в огне взаимного уничтожения, которое было так похоже на любовь.       

***

      Утро застало их в постели, запутавшихся в простынях и друг в друге. Первые лучи солнца ласкали кожу, оставшуюся после ночной бури. Алиса проснулась первой. Она лежала, прижавшись щекой к груди Виктории, слушая ровный стук ее сердца. На губах витал вкус крови и соли, а тело ныло от синяков и приятной усталости.       Она подняла голову и посмотрела на спящую Викторию. Ее лицо, обычно такое собранное и жесткое, сейчас было расслабленным, почти беззащитным. Алиса наклонилась и коснулась губами ее плеча — легкий, почти невесомый поцелуй.       Виктория вздрогнула и открыла глаза. Ее взгляд был мутным от сна, но, встретившись с глазами Алисы, прояснился. В нем не было ни сожаления, ни стыда. Была тихая, усталая ясность.       Алиса улыбнулась ей, ее губы растянулись в хитрой, игривой улыбке.       — Доброе утро, — прошептала она. И затем, не меняя интонации, добавила: — Отшлепай меня, пожалуйста       Виктория замерла. Остатки сна разом улетучились. Ее лицо стало серьезным.       — Нет, Алиса.       — Ну пожалуйста, — надула губки Алиса, проводя пальцем по ее ключице. — Легонько. Вика, ну я же сама прошу тебя!       — Я сказала нет, — Виктория отстранилась и села на кровати, ее спина была напряжена. — Вчерашнего… больше не повторится. Я не могу.       — Но мне понравилось, — настаивала Алиса, подползая к ней поближе, как котенок. — А тебе? Признайся.       Виктория не ответила. Она встала и направилась в душу, ясно давая понять, что разговор окончен.       Но Алиса не сдалась. Ее игривое настроение не покидало ее весь день. Она чувствовала себя освобожденной. Страх ушел, уступив место странной, уверенной дерзости.       За завтраком, когда Виктория с серьезным видом изучала документы, Алиса под столом легонько ткнула ее носком в ногу.       — Уверена, что не передумаешь? Может, прямо сейчас? — прошептала она, подмигнув.       Виктория бросила на нее убийственный взгляд, но щеки ее чуть порозовели. Она промолчала.       Во время их совместной прогулки по парку Алиса, делая вид, что споткнулась, ухватилась за руку Виктории и, пока та ее поддерживала, быстро прошептала ей на ухо: «Все еще нет? Может, здесь, за деревом? Никто не увидит».       Виктория резко отпустила ее руку.       — Прекрати это, Алиса. Это не игра.       — Для меня — игра, — парировала Алиса, продолжая идти и насвистывая. — Очень веселая.       К вечеру Виктория была на грани. Ее знаменитое самообладание трещало по швам. Алиса видела, как напряжена ее шея, как сжаты ее кулаки. Она добивалась своего — выводила ее из равновесия. Но не для ссоры. Для чего-то другого.       Вечером они сидели в библиотеке. Виктория пыталась читать, а Алиса, сидя на полу у ее кресла, водила пальцем по узору на персидском ковре. Она уже не приставала с просьбами. Она просто сидела, излучая такое сосредоточенное, почти детское ожидание, что это было хуже любых слов.       И тут Виктория не выдержала. Она не крикнула. Не зарычала. Она просто резко закрыла книгу с глухим стуком.       — Хорошо, — выдохнула она, и в ее голосе звучала не ярость, а капитуляция перед неизбежным. — Хорошо. Но только до красноты. Никаких следов. Понятно?       Алиса подняла на нее сияющие глаза и кивнула, как послушная ученица.       Виктория встала, подошла к дивану и села на его край. Она выглядела суровой и сосредоточенной, как хирург перед операцией.       — Иди сюда.       Алиса подошла и без лишних слов легла поперек ее коленей. Сердце ее колотилось, но не от страха, а от предвкушения.       Первые шлепки были легкими. Виктория будто приноравливалась. Потом они стали четче, звонче. По мягкому месту Алисы разливалось тепло. Она не стонала, не плакала. Она просто лежала, уткнувшись лицом в кожаную обивку дивана, и… улыбалась. Широкая, блаженная улыбка.       Это была не боль. Это был кайф. Кайф от того, что ее просьбу услышали. Кайф от того, что Виктория, преодолевая свой страх, делает это для нее. Кайф от этого ритуала подчинения, который она сама же и инициировала. Каждый шлепок был подтверждением их связи, странной, извращенной, но неразрывной.       Виктория отшлепала ее ровно до того момента, как кожа стала горячей и розовой, как она и обещала. Затем она остановилась. Ее ладонь легла на нагретую кожу, нежно, почти ласково.       — Довольна? — ее голос был хриплым.       Алиса перевернулась на спину, глядя на нее снизу вверх. Ее глаза сияли абсолютным, безраздельным счастьем.       — Да, — прошептала она. — Спасибо.       Виктория смотрела на нее, на это сияющее, довольное лицо, и суровая маска на ее лице окончательно растаяла. В ее глазах появилось что-то похожее на изумление и… уважение. Она наклонилась и поцеловала Алису в лоб — быстро, сдержанно.       — Дурочка, — прошептала она, но в этом слове не было обиды. Была нежность.       Алиса засмеялась, обняла ее за шею и притянула к себе. Они так и сидели на диване — Алиса, довольная и розовая от шлепков, и Виктория, все еще немного ошеломленная, но наконец-то расслабившаяся. Никто из них не понимал, что именно между ними происходит. Но в этот момент это и не было важно. Важно было то, что они нашли новый, пугающий и идеально подходящий им способ быть вместе.