Перерождение в Ничто

Несмотря на желание побыстрее попробовать снова стать человеком, действовать я решил постепенно и вернуть к людям сначала в образе животного. Человеческие условности, правила поведения, необходимые для удачной мимикрии, я помнил смутно. Все мои знания о мире, добытые в мгновение перед перерождением, были в какой-то части удивительно полными – я узнал каждый уголок Земли и космоса в мгновение, пока находился в той растворённости, узнал, какие живые существа их наполняют, где находятся существа, которые превратили меня в то, чем я сейчас являюсь, но из-за того, что мои чувства и эмоции в тот момент были утеряны, я не мог понять ни человеческую природу, ни мотивы их действий и уж тем более не мог понять, почему в тех или иных ситуациях люди поступают так, как поступают. Можно сказать, что я видел мир, как карту – идеальную, максимально точную, но всё же не отражающую ни рельефа местности, ни звуков, ни тактильных ощущений. Всё это мне предстояло познать. Впервые непосредственно соприкоснуться с человеком я решил в небольшом провинциальном российском городе недалеко от места, где свершилось моё так называемое перерождение. Этот городок, крохотный и низенький тут и там был утыкан маленькими домами и церквями. И лишь на окраине был один небольшой район с несколькими пятиэтажками, выбивающимися из общей картины и возвышающимся над остальным городом как надгробная плита над могилой. Весь этот город был как одна большая могила человеческих надежд. Я чувствовал эмоции людей, населяющих его. Они были потрясающе тусклыми. На фоне того, что я ощущал, просто пролетая мимо больших городов – бури стремлений, недовольства, ярости и надежды – здесь было очень тихо и вязко. Люди не думали, не стремились, они просто устали. Им некогда было ощущать и желать, они боролись за жизнь и соблюдение условностей, как животные борются за выживание. Этот город максимально подходил мне. Бесплотным я летал над городом некоторое время, продумывая план. Я должен был превратиться в кого-то, кто может быть одновременно очень близко к людям, иметь доступ в их жилища, слышать их разговоры, чтобы вспомнить человеческую речь, но при этом на расстоянии, так как не хотел соприкасаться с ними слишком близко. Мой выбор пал на кота. Эти животные, хоть и домашние, имели достаточно свободы, чтобы быть там, где они хотят и самостоятельно обозначать человеку, хотят ли они соприкасаться с ним. В одном из дворов с маленьким домиком, палисадником и какой-то ещё кирпичной постройкой я заметил чёрного, пушистого зверя без хвоста и с порванным ухом. Люди, жившие в доме, относились к нему с теплотой, от которой я начинал исходить волнами зависти. Они пускали его в дом и выпускали наружу по первому его требованию, кормили и иногда гладили. Зверь же воспринимал тёплое отношение настороженно и ждал подвоха в любой момент, готовый защищаться. Кажется, хозяева дома это чувствовали и не трогали его слишком часто, однако это не мешало им его любить. Он был идеальным прототипом для меня. Дождавшись ночи, я превратился, спрятавшись между забором и непонятой постройкой. На его несчастье, чёрный зверь, которого я потерял из вида, продумывая превращение, оказался в это время на улице и почувствовал чужое вторжение. Он, с его подозрительностью, посчитал моё появление чем-то враждебным и с шипящим рыком ринулся в драку. Я попытался успокоить его, излучив смесь эмоций из спокойствия, безопасности и заботы. Но этот кот уже давно не верил никому, а потому мне пришлось сражаться с ним. У него не было шанса на победу. Моё тело, созданное мной же, было сильнее и ловчее любого другого животного, а потому через полминуты хозяин территории лежал с прокушенным горлом и тяжело дышал. Жить ему оставалось совсем недолго. Мне же оставалось ждать утра, чтобы проснувшиеся хозяева дома впустили меня внутрь. Пока я слонялся по двору, привыкая к новому телу, я заметил интересную деталь. Люди, даже во сне испытывают эмоции. У животных такого почти не было, спящее животное я не мог почувствовать. Людей же я отчётливо слышал, хотя и не так ярко, как когда они бодрствуют. В конце концов, я и сам уснул, свернувшись где-то около порога дома. Проснулся же я от боли и шума: - Твою ж мать!… Васёк. Чёрт. – мужской голос, начавшийся очень агрессивно, перешёл в испуганный, - Ксс-ксс-ксс, иди сюда, Васёк. Я, слушаясь инстинкты тела, отскочил и зашипел. - Что там случилось, ты упал? – женский голос, звучавший откуда-то из глубины дома, звучал обеспокоенно. - Нет, на Васька наступил, он у порога спал. - Он жив? - Да, только не подходит теперь. - Оставь дверь пока открытой, есть захочет – придёт. Только шторку задвинь, а то мухи налетят. Мужчина ещё пару секунд посмотрел на меня с беспокойством, потом поднялся и пошёл в кирпичную постройку. Я же решил зайти в дом и исследовать территорию. Внутри оказалось тесно, всё вокруг было завалено бесчисленным количеством вещей, назначение которых я с трудом вспоминал или же не вспоминал пока вовсе. В углу одной из комнат стояли несколько икон со свечой перед ними. Я невольно оскалился. Воспоминания о боли на мгновение заполонили меня. Захотелось запрыгнуть на стол, сбить, разломать это миниатюрное подобие алтаря, перед которым меня убивали. В таком состоянии меня застала женщина, чей голос я слышал раньше. - Васёк, ты чего здесь? Пойдём есть, кс-кс-кс… Никто на тебя не наступит больше, пойдём. – её голос звучал успокаивающе, мягко, он вывел меня из тех отвратительных воспоминаний, и я последовал за этим голосом. Так потекли мои дни в этом захламленном доме. Мужчина и женщина, жившие здесь, заботились обо мне, а я наблюдал за их жизнью – как они ложатся спать, просыпаются, ходят в душ, едят. Утром они часто уходили, как потом оказалось на работу. Вечером приходили иногда счастливые, но чаще всего уставшие и обессиленные. Они редко разговаривали друг с другом, но мне хватило этого, чтобы начать вспоминать человеческую речь. Кроме того, постепенно я начал выходить на улицу. Первое время мои перемещения ограничивались домом и двором, куда меня пару раз выкидывали насильно за то, что я сходил в туалет прямо в доме. Однако со временем я осмелел и стал выходить за пределы двора. Там я снова наблюдал и удивлялся, сколько же условностей нужно соблюдать человеку – нельзя просто остановиться посреди улицы и сесть, даже если очень устал, нельзя издавать какие-то звуки, нужно носить одежду, даже если она неудобная, тщательно контролировать мимику, нежелательно пристально смотреть на кого-то и, тем более, касаться. Кроме того, идти куда хочется тоже нельзя, передвигаться нужно только по тротуарам, переходить дорогу только если рядом нет машин… Интересно, как сами люди не ощущают всей тяжести этого массива условностей? Впрочем, я и сам скоро начал привыкать к ним. Люди, у которых я жил, ничем не отличались от всех остальных жителей города. Мужчина был грубым, большая часть его эмоций, возникая, трансформировалась в агрессию, чаще всего молчаливую. Он не хотел испытывать других чувств, а потому тихонько закипал, начиная злиться – на себя или окружающих. Женщина же была ласковой и тёплой, когда не была уставшей, а это случалось не так уж часто. Однако, когда это случалось, я готов был греться в лучах её любви бесконечно. В такие моменты она улыбалась, гладя меня и говорила: - Ну что, хулиган, мурчишь? Мурчи… Хороша у тебя жизнь, хоть и потрепала. А сейчас что – ешь да спи. Завидую я тебе. Это было прекрасное чувство. Прежде я знал, как любят животные своё потомство. Но та любовь была другой, она была направлена на защиту и проходила, как только детёныши достигали того возраста, когда могут выжить самостоятельно. Эта же женщина любила просто так. Ей было приятно находиться рядом со мной и, к моему удивлению, с тем грубым мужчиной. Хотя рядом с ней в такие моменты его напускная грубость ослабевала и его эмоции переставали превращаться в бесконечный поток вырабатываемой агрессии. Я прожил у этих людей почти три месяца. В воздухе начало чувствоваться приближение зимы. Лужи на разбитом асфальте по утрам оказывались схваченными тонкими корочками льда, листьев на деревьях не осталось совсем, весь окружающий пейзаж стал утопать в сером бесцветии. Я же, наконец, решил, что сейчас лучшее время превратиться в человека, ибо засыпающая природа усыпила бдительность людей. Все они, борющиеся за выживание, теперь, казалось, перестали замечать вообще что-либо. Кутаясь в бесконечных слоях одежды, натягивая шарфы на лицо в попытках защититься от ветра, они отгораживались от окружающей действительности, что явно было мне на руку. Хоть и руки у меня пока не было, только чёрная лапа с серыми подушечками. Выбрав момент, когда тех мужчины и женщины не было дома, я впервые превратился в человека. Тело, которое у меня получилось, было чем-то средним между тем, чем я был до перерождения и тем мужчиной, с которым бок о бок я жил последние месяцы. Не то, чтобы я хотел быть на него похожим, просто я не мог точно вспомнить, как я выглядел, но очень хотел, чтобы те мрази, благодаря которым я стал нынешним собой, узнали меня, и поэтому воспроизвел все те крупицы из воспоминаний, а недостающие взял у того, кого знаю лучше всех. Как же неудобно человеческое тело - медлительное, чувствительное к температуре, просто чувствительное… Первый же мой шаг оказался неудачным, я шаркнул ногой о шершавый ковер и это оказалось больно. Кроме того, тошнотворный звук трущихся поверхностей отразился комом в горле. За те несколько минут, пока я пытался осмыслить и почувствовать новое тело, оно начало замерзать. Нет, животным быть гораздо удобнее. Смешно, что при этом человек считает себя венцом творений природы – об этом ни раз говорилось в ящике, называемом телевизором, который каждый вечер смотрел хозяин дома. Да и сам он в это верит. Смешно. И очень наивно в его ситуации. В любом случае, я стал человеком. А люди ходят в одежде и обуви. С этим проблем не было, всё необходимое я одолжил у того мужчины, венца творений. Понадобилось, правда, немного доработать тело под необходимый размер, но это всё мелочи. Я был готов отправиться в путь.