Любовник

Сознание возвращалось к Джиллиан медленно и неохотно, как сквозь липкую вату. Первым, что она ощутила, был чугунный молот, монотонно долбивший в висок изнутри. Потом — сухость во рту, противную, вязкую, будто горло выстлали бархатом из пыли. Она попыталась сглотнуть и застонала от боли. Осторожно приоткрыв веки, она осмотрелась. Солнечный свет, пробивавшийся сквозь щели штор, резал глаза. Комната была в хаосе: платье цвета горького шоколада бесформенной кучей лежало в углу, одна туфля валялась под креслом, вторая — бог знает где. Воздух сладко пахл дорогими духами, потом и стыдом. Она попыталась собрать вчерашний вечер из осколков памяти, как разбитую вазу. Яркие вспышки: музыка, огни, смех Чарли... А потом — все застилала его тень. Темные глаза, горящие в полумгле. Твердые руки на ее талии. Холод металла машины у спины. И его слова... Грубые, обжигающие, беспощадные слова, которые врезались в память, словно раскаленные иглы. «...не смотрят на меня так, будто хотят, чтобы я им эту поверхность предоставил.» Джиллиан сдавленно ахнула и зарылась лицом в подушку, но от себя не убежишь. Воспоминания о том, что было потом, уже здесь, в этой комнате, на этой постели, накатили новой, еще более унизительной волной. Собственные стоны, прерывистое дыхание, предательская рука, ласкающая то место, что все еще пульсировало смутным, стыдным воспоминанием. С рычанием, больше похожим на стон, она сорвалась с кровати и почти побежала в ванную, стараясь не смотреть на свое отражение в зеркалах. Включила воду почти кипятком и встала под душ, желая смыть с себя все: запах его кожи, призрак его прикосновений, липкий стыд самой себя. Мочалка скользила по телу, но вместо очищения она лишь разжигала кожу, напоминая о шершавости его ладоней. Она вышла из душа красная, как рак, и все же подошла к большому зеркалу, затянутому паром. Она вглядывалась в свое отражение, ища изменения. Та же женщина. Те же черты. Но что-то внутри сломалось, перекосилось. В глубине испуганных глаз таилась трещина, а за ней — темная, пугающая пустота, полная немого вопроса. И в этот момент зазвонил телефон. Сердечный ритм, и без того бешеный, сорвался в галоп. Не он? Нет. На экране ухмылялся Чарли. — Алло, — ее голос прозвучал как скрип ржавой двери. — Ну что, моя похмельная мумия, уже воскресла? — в трубке бодро и беззаботно трещал Чарли. Словно не он вчера поглощал коктейли с каждым гостем, заглядывавшим в их ложу. — Как самочувствие? Готова к новым свершениям? — Я больше никогда в жизни не буду пить. И тем более — с тобой, — прохрипела она, прислоняя горячий лоб к прохладному зеркалу. Чарли рассмеялся. — О, это святые слова! Я их записал. Напомню тебе ровно через неделю. Кстати, о вчерашнем... — его голос стал игривым, сладким, ядовитым. — Твое внезапное исчезновение после... гм... страстного танца не осталось незамеченным. Не хочешь рассказать дяде Чарли, что там было? Адам сказал мне, что видел тебя с каким-то парнем. Может, тот итальянец все же оказался проворнее, чем я думал? — Прекрати, Чарли, — взмолилась она, чувствуя, как по щекам разливается предательский жар. — Ладно, ладно, не буду мучить. Хотя... — он сделал драматическую паузу. — Боже, детка, да переспи уже с этим своим механиком и расслабься. А то ты вся извелась, ходишь, как на иголках. Джиллиан аж подпрыгнула от негодования, прижав телефон к уху. —Что?! Чарли, как ты можешь такое говорить! Это возмутительно! Он грубиян, хам, и я ненавижу его! — Конечно, конечно, ненавидишь, — скептически протянул он. — Ну давай, попробуй убедить меня в том, что ты не засовываешь руку в трусики каждую ночь, воображая этого здоровяка. Тишина. Густой, тяжелый, унизительный звон. Джиллиан замерла, чувствуя, как волна стыда накрывает ее с головой. Она стояла голая перед зеркалом, и его слова били прямо в цель, в самую суть ее ночного позора. Она не могла вымолвить ни слова. — Ага! — торжествующе воскликнул Чарли, уловив ее молчание. — Я так и знал! Ну ничего, я тебя не осуждаю. С твоим-то вкусом в мужчинах... — он имел в виду Кеннета. — Прямолинейный самец с руками из нужного места — это то, что доктор прописал. — Заткнись, — беззлобно прошептала она, уже не в силах отрицать очевидное. Ее взгляд упал на беспорядок в спальне, и новая мысль, резкая и тревожная, пронзила похмельный туман. — Чарли, подожди. Скажи мне... как он вообще там оказался? Это же было закрытое мероприятие. Ты его пригласил? На другом конце провода на секунду воцарилась задумчивая тишина. —Знаешь, нет. Я как-то не подумал. Он и Жан пришли с Ханзо, мои приятелем. Они, кажется, давно знакомы, — Чарли на мгновение стал серьёзным. — Жан? Это же.. — Да, да, тот угрюмый механик. Интересно, они все такие? — спросил Чарли скорее у высших сил, чем у Джиллиан. — Как они попали на эту вечеринку? — не унималась она. — Не парься, я выясню, если тебе так интересно. — Мне не интересно! — тут же отрезала она, но было поздно. Они поговорили еще немного ни о чем — о погоде, о новой коллекции, которую видели вчера, о глупости некоторых гостей. И вдруг Джиллиан вспомнила. — Чарли, завтра суд, — выдохнула она, и по телу пробежала холодная дрожь, на время затмившая и похмелье, и стыд. Голос друга мгновенно стал серьезным, защитным. — Я знаю. Я иду с тобой. Не обсуждается. Ты не должна быть там одна с этим ублюдком. Облегчение, теплое и щемящее, разлилось по ее груди. —Спасибо, — прошептала она почти неслышно. — Правда, спасибо. — Да ладно тебе. Все будет хорошо. Держись, детка. Звони, если что. Он сбросил вызов, оставив ее наедине с гудением в ушах и внезапно нахлынувшей тишиной. Осaдок после разговора остался горько-сладкий. Чарли, как всегда, вскрыл ее нарыв, выпустив весь гной наружу. Было больно, унизительно, но... легче. Теперь не надо было притворяться самой перед собой. Она медленно вернулась в спальню, села на край кровати и снова позволила мыслям унести ее к нему. К его грубости. К его хозяйскому, уверенному взгляду. К тому, как он прижал ее к машине, отрезав все пути к отступлению. Он вел себя как хищник. И она... она позволила ему. И тут ее осенило. Острая, ясная, как лезвие, мысль. Она признала свое поражение. Бороться дальше не было смысла. Он победил. Он увидел ее настоящую, ту, что прячется под дорогими костюмами и корпоративными масками. Ту, что хочет быть не богиней на пьедестале, а женщиной в сильных руках. Точка невозврата была пройдена там, в свете уличного фонаря, под аккомпанемент его низкого голоса. Это признание пугало до дрожи в коленях. Но следом, как яд, по венам разливалось новое чувство — щемящее, опасное, сладкое предвкушение. Теперь все было иначе. И завтра... Завтра она окончательно порвет другую цепь. Цепь, что держала ее все эти годы. Она посмотрит в глаза Кеннету и станет свободной. По-настоящему свободной. Она не знала, что будет после. Не знала, чего ждать от Реджи. Но впервые за долгое время будущее не казалось ей пугающей пустотой. Оно манило темной, неизведанной бездной, на краю которой она уже стояла. *** Кожаное сиденье автомобиля было прохладным, но ладони Джиллиан были влажными и горячими. Она снова и снова переплетала длинные пальцы, заламывая их до хруста, не в силах усидеть на месте. Взгляд, остекленевший от нервного напряжения, был прикован к массивным, внушительным дверям здания суда. Они казались ей входом в клетку, где ей предстояло сойтись в последней схватке с собственным прошлым. Она ловила себя на том, что это не страх. Нет. Это было что-то иное, более острое и ядовитое. Горячая, пульсирующая смесь волнения и чистейшей, беспримесной злости. Злости на него, на себя, на все эти потраченные впустую годы. — Госпожа Фрейзер, все будет хорошо, — тихий, спокойный голос Коди донесся с водительского места. Он смотрел на нее в зеркало заднего вида, и в его обычно невозмутимых глазах читалась тревога. — Вы правы. А он — нет. Суд это увидит. Рядом с ней, на сидении, адвокат Аллан деловито перебирал бумаги в кожаном портфеле. — Коди прав, Джиллиан. У нас железные аргументы. Он не оставит себе ни цента, который ты заработала сама. Дыши глубже. Она кивнула, не в силах вымолвить слова благодарности. Горло было пережато невидимой удавкой. И тут ее взгляд поймал знакомый тёмно-красный «Камаро», лихо притормозивший прямо у входа. Из машины выпорхнул Чарли в идеальном строгом костюме, который тем не менее кричал о его эксцентричности. Его взгляд мгновенно нашел ее машину. Он подошел, открыл дверь и, не говоря ни слова, протянул ей руку. Его пальцы были удивительно твердыми и уверенными. Он сжал ее ледяную ладонь. — Пора, детка. Не бойся, я с тобой. Всё будет более, чем хорошо. Аллан согласно кивнул, и маленькая группа двинулась к входу. В зале суда было прохладно и пахло старым деревом и пылью. И тут она увидела его. Кеннет. Он сидел рядом со своим щеголеватым адвокатом, его смазливое, привычно-надменное лицо было искажено маской презрительной уверенности. Увидев ее, он медленно, оценивающе провел по ней взглядом, и в его глазах мелькнуло что-то знакомое и тошнотворное. Раздражение кольнуло ее, острое и едкое. Но следом пришло иное чувство — ледяная, кристальная ясность. Она приняла решение. Никаких эмоций. Только холодный, беспристрастный расчет. Судья — пожилая женщина с строгим, непроницаемым лицом — открыла заседание. Адвокат Кеннета, молодой человек с острым взглядом, первым начал свою речь. Он говорил о «вкладе в отношения», о «моральной поддержке», которую Кеннет оказывал Джиллиан, о «совместно нажитом имуществе», коим якобы были купленные ею же квартиры и машины. Он пытался давить на жалость, рисуя картину несчастного влюбленного, обманутого холодной и расчетливой бизнес-вумен. Но когда слово взял Аллан, картина начала рушиться. Он был спокоен, как скала. Он один за другим предоставлял документы: выписки со счетов, контракты, свидетельствующие, что каждый актив был заработан и куплен исключительно Джиллиан. Он задавал Кеннету уточняющие вопросы о его «бизнесе», и тот путался, краснел, терял нить. — Ваша честь, — голос Аллана звучал металлически четко, — мистер Кеннет Клоу не может предоставить ни одного доказательства своих финансовых вливаний. Более того, как показывают эти выписки, он являлся исключительно потребителем, тратящим значительные средства моей клиентки на собственные нужды. Судья внимательно просматривала документы. Лицо Кеннета становилось все багровее. Его адвокат что-то шептал ему на ухо, пытаясь успокоить. И тогда судья задала Джиллиан прямой вопрос: — Что, по вашему мнению, связывало Вас с мистером Клоу, кроме его финансовой зависимости? Джиллиан сделала глубокий вдох и посмотрела прямо на Кеннета. Ее голос прозвучал тихо, но ясно, без тени дрожи: — Я думала, что это любовь. Но я ошиблась. Это была удобная сделка. Для него. Судья вынесла решение. Полная победа. Кеннет не получал ровным счетом ничего. Он вскочил с места, его лицо исказила гримаса чистой, неподдельной ярости. Джиллиан не смогла сдержать легкую, злорадную усмешку, уголок ее рта дрогнул. Он получил по заслугам. Справедливость восторжествовала. — Вот это да! — прошептал ей на ухо сияющий Чарли, когда они выходили из зала. — Это нужно отметить! Как следует! Я закажу самый большой торт в городе! Ее переполняли эмоции. Облегчение, гордость, предвкушение свободы. Она уже собиралась ответить ему восторженным согласием, как вдруг ее взгляд упал на одинокую фигуру, прислонившуюся к колонне у выхода. Кеннет. Он ждал их. Его лицо было бледным от сдержанной ярости, глаза горели лихорадочным блеском. — Ну что, поздравляю, — его голос прозвучал шипяще-тихо, ядовито. Он с ненавистью окинул ее взглядом с ног до головы. — Отлично провернула дело. Вывернула все карманы. Я всегда знал, что ты бездушная, расчетливая мразь. Джиллиан попыталась пройти мимо, но он сделал шаг, преграждая путь. — Которая не способна ни на что, кроме как считать чужие деньги! — он повысил голос, привлекая внимание случайных прохожих. — Ты думаешь, это твоя победа? Ты осталась одна со своими купюрами! Ты пустая! Без меня ты ничто! Он плюхнулся на капот её автомобиля, смотря на неё с ненавистью. — Игрушка! — выкрикнул он вдруг, и это слово прозвучало как пощечина. — Дорогая, брендовая, но игрушка! Красивая обертка, а внутри — труха! Никакой настоящей жизни, никаких чувств! Только симулякр! Если бы не твои деньги, твой статус, твои связи... Думаешь, кто-то взглянул бы в твою сторону? Я? Да я из жалости к тебе старался! Одинокой, закомплексованной истеричке, которая за деньги покупает себе внимание! Эти слова. Эта фраза. Та самая, что когда-то разрубала ее надвое. Но сейчас... сейчас она отозвалась не болью, а новой, взрывной волной ярости. Чарли, стоявший рядом, рыкнул что-то нечленораздельное и рванулся к Кеннету, сжимая кулаки. — Нет! — резко скомандовала Джиллиан, хватая друга за рукав. Коди, не говоря ни слова, шагнул вперед, создавая физический барьер между ними. Кеннет, побледнев еще сильнее, съежился, но ядовитый взгляд не опустил. Джиллиан выдохнула, чувствуя, как дрожь ярости бьет по всему телу. Но это была не истерика. Не слезы. Это была чистая, концентрированная сила. Его слова больше не могли пронзить ее насквозь. Они лишь обжигали кожу, не добираясь до сердца. — Иди к черту, Кеннет, — прошипела она с ледяным презрением, и каждое слово падало, как камень. — Иди к черту и сгинь с моего горизонта. Навсегда. Развернувшись, она резким движением увлекла за собой бушующего Чарли, не оглядываясь на побелевшее лицо бывшего жениха. На парковке Чарли все еще не мог успокоиться. — Я его прибью, я правда его прибью, этот кусок дерьма! Как он смеет так с тобой разговаривать! — Чарли, хватит. Все. Закончено, — ее собственные руки дрожали, но голос звучал твердо. Она заставила себя улыбнуться. — Со мной все в порядке. Правда. Поезжай домой. Успокойся. Он долго не сдавался, но она была непреклонна. Внезапно его телефон прозвонил, нарушая напряженную тишину. Чарли нахмурился, посмотрел на экран, и его лицо изменилось. Ярость сменилась на мгновение растерянностью, потом досадой. — Черт, мне нужно ехать. Срочно. Джилл, прости, я... — Все в порядке, — она перебила его, чувствуя странное облегчение. — Правда. Езжай. Разберись со своими делами. Он посмотрел на нее внимательно, ища в ее глазах следы надвигающегося срыва. Но не нашел. Только усталую, но твердую решимость. Он еще раз извинился, крепко, почти до боли обнял ее и уехал на своем винном «Камаро», рев мотора которого разорвал тишину. Джиллиан резко хлопнула дверью своего автомобиля, заставляя Коди вздрогнуть. Ее всю трясло. В ушах все еще звенел тот противный, ядовитый голос: «Бесполезная игрушка... Если бы не твои деньги...» Машина тронулась с места, плавно выезжая на оживленную улицу. Джиллиан откинулась на сиденье, закрыла глаза, но под веками тут же всплыло его лицо — перекошенное злобой, слюна брызгала с его гнусных губ. Урод. Ничтожный, мелкий уродец, который осмелился судить ее. Каждая его фраза отдавалась в ней новым витком ярости, жгучей и очищающей. Она чувствовала ее каждой клеткой своего тела — дикую, первобытную ярость, которую никогда прежде не позволяла себе испытывать. И вместе с ней — странную, новую решимость, твердую, как сталь. Он сказал, что я могу купить всё за деньги? Мысль пронеслась в голове, ясная и холодная. Да. Это так. Она может позволить себе абсолютно всё. Любую вещь, любую прихоть, любую мечту. Этот особняк, эту машину, эту одежду — все это было не просто предметами роскоши. Это были символы ее силы, ее власти, ее независимости. Деньги были не ее недостатком, как он пытался представить. Они были ее оружием. Ее щитом и ее мечом. И он, нищий духом и кошельком, просто не мог этого понять. Он сказал, что я игрушка? Губы Джиллиан тронула ледяная, безрадостная улыбка. Она открыла глаза и встретила собственный взгляд в темном стекле окна. В ее глазах горел новый, незнакомый ей самой огонь. Пусть. Хорошо. Если я игрушка в его жалком, ограниченном мире... Она выпрямилась на сиденье. Дрожь в руках внезапно прекратилась. Внутри все застыло, стало кристально ясным. ...тогда я буду самой дорогой игрушкой. Самой желанной. Самой недоступной. Я буду той, за которой охотятся, но которую никогда не получат. Той, что диктует правила игры. Она посмотрела на Коди в зеркало заднего вида. Голос ее прозвучал тихо, но с такой неоспоримой уверенностью, что даже невозмутимый водитель слегка вздрогнул. — Коди. —Да, госпожа Фрейзер? —В мастерскую Kingsman. Сейчас же. Его брови поползли вверх, но он лишь молча кивнул. Двигатель заурчал чуть громче, и машина плавно сменила полосу, поворачивая на знакомую дорогу. Джиллиан снова откинулась на сиденье, наблюдая, как городской пейзаж сменяется более промышленным. Ярость никуда не делась. Она клокотала внутри, как раскаленная лава. Но теперь она была подконтрольна ей. Она направляла ее, ковала из нее новую себя. Он думал, что может сломать ее словами? Он ошибался. Он всего лишь выковал ее заново. Более жесткую. Более опасную. Более осознающую свою силу. Машина замедлила ход, подъезжая к знакомому неприметному гаражу с вывеской «Kingsman». Сердце ее не заколотилось от страха. Нет. Оно ровно и мощно билось в такт ее новой решимости. Джиллиан не стала ждать, пока Коди откроет ей дверь. Резким движением она вышла из машины, ее каблуки уверенно щелкнули по асфальту. Ветер трепал ее идеально уложенные волосы, но ей было все равно. Каждый шаг отдавался в висках ровным, яростным стуком. Она не шла — она наступала. Дверь в мастерскую была приоткрыта. Она толкнула ее с такой силой, что та с грохотом ударилась о стену. Внутри пахло маслом, металлом и мужским потом. За стойкой никого не было. Из-под какой-то иномарки высунулся Жан. Увидев ее, он медленно поднялся, вытирая руки грязной тряпкой. Его взгляд, как обычно, был пустым и немного насмешливым. — Машина опять барахлит? — хрипло бросил он. — Нет, — ее голос прозвучал непривычно твердо и холодно, без тени прежней нервозности. — Мне нужен Реджи. Сейчас же. Жан на секунду замер, оценивающе ее оглядел. Он явно был шокирован ее новым тоном — в нем не было ни просьбы, ни сомнений, только требование. Он что-то хмыкнул, развернулся и пошел вглубь гаража, бросив через плечо: — Подождите. Он скрылся за стеллажами с запчастями, и до нее донесся его хриплый голос, громкий и небрежный, на ломаном испанском: — ¡Oye, Reggie! Tu putita rica está aquí. Parece que quiere otra noche de pasión! (Эй, Редж! Твоя богатая истеричка тут. Кажется, хочет еще одну страстную ночь!) Воздух перехватило в груди. Яд его слов обжег ее, но она лишь сжала зубы так, что заболела челюсть. Она все поняла. Каждое слово. Но сейчас она была не та женщина, что убегала отсюда в панике. У нее была цель. Из-за угла вышел Реджи. Не тот развратный незнакомец из клуба и не тот опасный тип с ночной улицы. Перед ней был тот самый Реджи из мастерской — в замасленной робе, с серьезным, непроницаемым лицом. Но в его глазах, темных и внимательных, она увидела тень того, другого. Того, кто видел ее насквозь. — Госпожа Фрейзер, — произнес он нейтрально. — Вы хотели меня видеть? — Выйдем, — она не стала тратить время на предисловия. — На улицу. Мне нужно поговорить с вами. С глазу на глаз. Он молча кивнул и последовал за ней. Они вышли на прохладный воздух, подальше от любопытных ушей. Она обернулась к нему, пряча дрожь в руках в карманы брюк. — Я здесь, чтобы предложить сделку, — начала она, глядя ему прямо в глаза, не отводя взгляда. — Четкую, конкретную. Без игр. Он скрестил руки на груди, его мощные бицепсы напряглись под тканью. В его позе читалось ожидание и легкая насмешка. — Я слушаю. — Секс, — выдохнула она, и слово повисло между ними, грубое и неотвратимое. — Я хочу секса. С тобой. Я готова за это платить. Наступила тишина, нарушаемая лишь гулом машин на трассе. Лицо Реджи оставалось каменным, но в его глазах что-то мелькнуло — то ли удивление, то ли разочарование. Он медленно, словно дикий зверь, сделал шаг к ней. — И сколько Вы предлагаете? — Сколько захочешь. Назови свою цену. — Вы рехнулись? — его голос прозвучал низко и грубо. — Или Вы уже всех в своем кругу перепробовали и теперь решили спуститься пониже, за острыми ощущениями? Решили купить себе немного грубости, да? Поиграть с дикарем? Я Вам не шлюха и не всё можно купить за деньги. Его слова должны были ранить, унизить, заставить ее отступить. Но она лишь выпрямилась во весь рост, поднимая подбородок. — Я не хочу быть использованной просто так, — ее голос дрогнул, но не от страха, а от той бури, что бушевала внутри. — Ни за красивые глаза, ни за ложь о чувствах. Я устала от этого. Если уж меня используют, пусть это будет честно. За деньги. Я знаю им цену. Я знаю, чего я стою. Она не отводила взгляда, и он видел все — и ярость на Кеннета, на весь мир, и отчаяние от собственного одиночества, и дикое, животное возбуждение, которое он в ней пробудил. Она не пыталась это скрыть. В этом была ее новая, горькая правда. Реджи замолчал. Его насмешливый взгляд потух, сменившись пристальным, изучающим вниманием. Он смотрел на нее так, словно видел впервые — не богатую клиентку, не истеричку, а женщину, дошедшую до края и нашедшую в себе силы диктовать условия даже на самом дне. Молчание затянулось. Он медленно прошелся взглядом по ее лицу, задержался на глазах, на сжатых губах, на белых от напряжения костяшках пальцев, сжимавших сумку. — Ладно, — наконец произнес он тихо, и в его голосе не было ни насмешки, ни грубости. — Я согласен.