RedRoom

Ана не сказала ни слова, но он услышал для себя больше, чем могли выразить любые пояснения. Её молчание оказалось красноречивее громких признаний: в том прощальном жесте читалась и боль, и нежность, и надежда. Алекс провёл рукой по груди, где всё ещё мерещилось призрачное тепло её губ, и шумно выдохнул. Да, он готов был бороться за неё. Даже если придётся иметь дело со всеми её внутренними демонами, страхами и тараканами. В конце концов, его собственным в его больной голове давно было одиноко. Он на секунду прикрыл глаза, прислонившись затылком к входной двери своей квартиры. В ушах стояла оглушающая тишина — такой разительный контраст шумной вечеринке с пьяными криками «Правда или действие». От одной мысли о том, как Ана шокировала всех, отбросив стыд и сорвав с себя маску пай-девочки, Алекс не сдержал улыбку. Он неторопливо прошёлся по комнате, пытаясь унять ликующее волнение. Господи, как же она его восхитила в этот миг! Плевать на приличия, плевать на чужие мнения — вот она, настоящая Ана, дикая и свободная. Подавленная энергия прорвалась наружу, и зрелище оказалось великолепным. Алекс хмыкнул, вспоминая вытянутые лица коллег. А сам? Он тогда едва сдерживал облегчённый смех. Хотелось встать и зааплодировать ей. Он прошёл вдоль окна, всматриваясь в огни спящего города, и поймал своё отражение. На губах играла улыбка — широкая, расслабленная и, как он тут же с иронией отметил, до неприличия глупая. Алекс прошёл в спальню, направляясь к рабочему столу, и включил настольную лампу. Тёплый жёлтый свет вырвал из полумрака беспорядок на столешнице: листы с черновыми эскизами, распечатки макетов — результат последних недель мук творчества. Поверх стопки маячил тот самый «чистый и понятный», принятый клиентом компромисс. Он помедлил всего секунду, затем отложил лист в сторону. Компромиссы больше не интересовали его этой ночью. Он начал перебирать бумаги, намеренно отыскивая среди сотен строк и картинок единственный нужный голос. Листы шуршали, соскальзывали со стола, падали на пол, но он не останавливался. Не логотипы, не лендинги, не презентации — всё это было пустым шумом. Ему нужен был другой рисунок. Пальцы перепачкались в карандашной пыли, пока он переворачивал набросок за наброском. И чем дольше он искал, тем сильнее в груди росло напряжение. Пока наконец не наткнулся на знакомый изгиб линий. Третьяков сразу узнал его — даже прежде, чем поднял к свету. Да, странный он парень. Другой, наверное, разозлился бы. Осудил. Но Алекс чувствовал лишь гордость. И острую, почти физически болезненную вину — за то, что своей дурной обидой и молчанием сам загнал её в этот отчаянный шаг. Сказать «прости», и надеяться, что этого хватит? Простое, короткое слово, которое, как говорят, лечит. Одна мысль о том, чтобы произнести его, вызвала у него инстинктивное отторжение, въевшееся в подкорку с самого детства. Реальность, в которой он родился, в которой его воспитали не допускала демонстрацию слабостей, а извинения были признанием полного, безоговорочного поражения. Он до сих пор слышал голос отца, холодный и безэмоциональный: «Просят прощения только слабые. Признал ошибку значит проиграл». Любая детская оплошность, любая попытка объясниться или оправдаться - превращалась в допрос. Его слова выворачивались наизнанку, его мотивы выставлялись жалкими. Каждое «прости» становилось билетом в новый виток персонального ада, где его унижали за проявленную слабость. И он научился. Научился замыкаться. Уходить. Рвать контакт. С прежними девушками эта тактика работала. Бурные романы быстро ломались о его молчание. Он не ругался, не кричал, а просто исчезал, пока всё не затихнет. Это было его «меньшим из зол», потому что объяснения всегда оборачивались ещё большим хаосом. Да и никто из них, положа руку на сердце, так и не стал для него той, ради которой стоило бы переступать через многолетние принципы. Но не с ней. С ней всё, неожиданно, закрутилось иначе. Ана перевернула его мир с ног на голову, заставила впервые жаждать не победы, а понимания. Когда она показала тату, когда она дерзнула поцеловать подругу на глазах у всех — он увидел не слабость. Он увидел вызов. Единственный понятный ему язык. Алекс давно стал человеком, которого трудно шокировать. Сотни часов провокаций, нарушения правил, игр на грани. Сколько раз он проверял собственные границы в RedRoom, чтобы относиться как к «греху» к тому, что другим даже признать стыдно. Для многих он, наверное, фрик. Но он никогда не считал это пороком. Для него это было честнее, чем взгляды украдкой и трусливые фантазии. То, что для обывателя было извращением, для него было искусством. Способом увидеть настоящие, нефильтрованные эмоции. И Ана сегодня была чистым, незамутненным искусством. В её поступках не было логики. В них была свобода. И это восхищало до дрожи. Да, он ревновал. К Максу. Не в классическом формате «моя женщина не со мной». Будь Макс достойным человеком, Алекс бы и бровью не повёл. Ну… почти. Он смотрел на Макса и видел в нём всё то, что ненавидел: самодовольную слабость, замаскированную под авторитет, желание не обладать, а контролировать. Этот самовлюблённый хрен тянул людей вниз, выжимал из них нужное, ломал, а потом делал вид, что спасает. И самое мерзкое — многие верили. Макс был из тех, кто покупает дикую птицу, чтобы посадить её в золотую клетку и восхищаться, как красиво она там умирает. Он бы никогда не позволил ей летать. И Алекс не мог позволить, чтобы Ана стала этой птицей. Снова. Третьяков достал свой блокнот для эскизов и раскрыл перед собой чистый разворот. В пальцах привычно оказался мягкий чёрный карандаш. Он присел, проведя рукой по пустой странице, и замер, позволяя себе ещё миг тишины. В голове роились образы и чувства, стремясь вырваться наружу. «Да, чёрт возьми, я думаю! Думаю постоянно!» Такая хрупкость и сила одновременно… Он открыл глаза — и уверенно взялся за дело. Карандаш мягко скользнул по бумаге, выводя первые линии. Алекс ещё раз взглянул на эскиз тату перед собой, и позволил руке двигаться самой. Штрих, ещё штрих — на белом фоне появилось два маленьких круга, соединённых тонкой изогнутой линией… Сердце застучало чаще. На секунду замер, затем добавил смелый штрих — и с одного из округлых контуров вниз потянулась крошечная капля. Теперь — цвет. Он вытряхнул на стол коробку со старыми маркерами, которые не открывал уже несколько лет. Выбрал несколько. Глубокий вишневый — почти чёрный. Наглый, кричащий алый. Холодный, как сталь, серый. Он хмыкнул. Опасно и сладко. Её палитра. Первый мазок лёг на бумагу размашисто и свободно. Густой вишнёвый пигмент оставил абстрактный, почти кляксовый след. Алекс провёл снова, перекрывая его более ярким алым. На листе проступил узор, похожий то ли на отпечаток поцелуя, то ли на незаживший шрам. Он не сдержал тихого, удовлетворённого хмыканья — именно то, что нужно. Добавил ещё штрих графитовым — резкий, диагональный, как случайный порез. Часы перестали существовать. Он был полностью поглощён процессом, лихорадочно меняя маркеры. Это была не работа, а способ говорить без слов. Каждое движение отзывалось вспышками недавних эмоций. Вот мазок — и перед глазами её глаза, блестящие от слёз. Еще мазок — дрожь её плеч, когда она прижалась к нему. Алекс резко сменил маркер на чёрный и широкой, злой линией начертил по верху листа слово. Название, которое крутилось на языке всю ночь. Буквы вышли неровными, с зазубринами, словно их вырезали ножом. Он даже слегка порвал бумагу в одном месте — и удовлетворенно фыркнул. Одна из букв распалась, будто взорвалась, и из её разрыва выступила крошечная капля чернил. Лист постепенно оживал с добавлением всё новых деталей — несколько хаотичных линий, похожих на трещины на стекле; лёгкий бежевый отпечаток пальца, почти невидимый, но оставляющий тёплый след. Казалось, что кто-то царапал, целовал, стискивал этот холст. Он не заметил, сколько прошло времени, пока наконец не отложил маркер. Он встал из-за стола, размял затёкшие плечи. Перед ним, в блокноте, лежал сырой, яростный, но невероятно живой рисунок. В воздухе пахло спиртом и бумагой. На миг ему захотелось, чтобы Ана была здесь и увидела всё это прямо сейчас — беспорядок красок, дерзкие линии, каждую деталь, кричащую о чувствах, которые он так и не высказал ей словами. Алекс провёл ладонью по лицу, вымазывая щёку в графитово-сером — и тихо рассмеялся. Чёрт, до чего же хорошо. Ещё раз окинул творение долгим взглядом. В груди разлилось тёплое удовлетворение. Получилось дерзко, смело, честно. Как она. Как они. Алекс оторвал взгляд с рисунка и выглянул в окно. Небо на востоке начинало светлеть, растворяя ночную темноту. Совсем скоро рассвет. Он устало улыбнулся своему отражению в стекле — взъерошенные волосы, серые разводы на скуле, на футболке багровое пятно от случайной капли перманентных чернил. «Выгляжу как безумец», — мысленно фыркнул он. Но кого это волнует? Он закрыл блокнот, пряча свой секрет, и, не раздеваясь, рухнул на кровать, проваливаясь в сон.

***

Тьма. Густая, как бархатный туман, и единственный свет в ней — сияние её кожи. Ана стоит перед ним, волосы огненным водопадом рассыпаются по лопаткам, и кажется, что на ней снова его футболка… но ткань прозрачная, как дым. Он видит, как сквозь невесомую материю маняще вырисовываются её соски, как поднимается и опадает её дыхание. Губы приоткрыты, но молчание давит на барабанные перепонки. Вместо слов — её ладони, которые скользят вниз и поднимают край «футболки». Там — пустота, только гладкая, голая линия бёдер и то сокровенное место, куда он не решается взглянуть дольше мгновения. Он делает шаг. Под ногами не камень, не ковёр, а вода. Чёрная и холодная. Каждый круг расходится по её коже, заставляя её вздрагивать. — Алекс… — голос звучит одновременно рядом и изнутри. — Нам нельзя… Он тянется к ней, и футболка вспыхивает ослепляющим светом, рассыпается в хлопья белоснежного пепла, оставляя её обнажённой. Ана оборачивается к нему спиной, разводит бёдра, не двигаясь с места, и её рука скользит назад, между ягодиц, пальцы раздвигают себя для него. Символично, вызывающе — как будто она сама отдаёт ключ от запретной двери. Он видит прямо перед собой, как на её коже, словно провокация, горит татуировка. Две сочные вишенки пульсируют в такт её дыханию, почти живые, манящие. Алекс падает на колени в воду — она ледяная, обжигает кожу, — но его губы встречают жар женского тела. Контраст сводит с ума. Он начинает своё восхождение. Целует её бёдра, поясницу, чувствуя, как под его губами кожа покрывается мурашками. Его дыхание горячо касается ярких вишен, и он слышит, как она судорожно втягивает воздух. Он тянется ближе, прикусывает нежную плоть прямо рядом с рисунком, оставляя на коже красный след, вторящий цвету татуировки. Ана всхлипывает, выгибается вперёд, пальцы её впиваются в его волосы, прижимая его голову к себе. Её бедра дрожат. Он скользит губами ниже, по ложбинке между ягодиц, и когда касается языком её клитора, вода под ними взрывается, превращаясь в кипящий котёл. Она кричит, но в этом крике нет ужаса — только чистое, незамутненное наслаждение, и каждое сдавленное «нельзя» оборачивается новым, отчаянным толчком её бёдер ему навстречу. Сон размывается — её тело становится зеркалом, в котором он видит себя: на коленях, с жаждой, с губами, блестящими от её влаги. И он понимает, что теперь «нельзя» — это его собственная клятва, которую он ломает снова и снова. Он замечает, как её глаза светятся красным, отражаясь в водной глади. Это она его метит, не он её. Ана склоняется над ним, садится на его лицо, давит бёдрами, и он захлёбывается ею, не в силах оторваться. Он обхватывает её обеими ладонями, сжимает, разводит бёдра шире. Перед его глазами — вся она, раскрытая. Он впивается в неё ртом, язык проникает глубже, снова и снова. Руки держат крепко, пока Ана дрожит всем телом, сама подаётся назад, прижимаясь к его лицу. Он чувствует вкус её смазки — солёный, пряный, горячий, с едва уловимым привкусом перманентных чернил. Её крики и судороги только заводят его сильнее. Он встаёт с коленей, проводит головкой члена по её входу — она уже вся в ожидании, бёдра сами тянутся назад. Он врывается глубоко одним толчком. Ана вскрикивает, выгибается дугой, сжимает его так туго, что из горла вырывается сдавленный рык. Толчки становятся жёсткими, быстрыми, он вгоняет себя до конца, до основания, пока её стоны и крики не заполняют весь дурманящий туман вокруг. Алекс трахает её яростно, без пощады, и с каждым толчком видит эти крошечные вишни на её ягодице — знак, который доводит его до безумия. Он больше не сдерживается. Движется в ней с отчаянием человека, который наконец-то дорвался до единственного, что имело смысл. Она отвечает ему каждым хриплым стоном, впиваясь ногтями в его затылок, требуя больше, жестче, глубже. — Играем дальше? — шепчет она. Он чувствует, как близится разрядка — ослепительная, неминуемая, и не пытается её остановить. Наоборот, гонится за ней, за этим взрывом, за этим забвением. Нет ни стен, ни потолка, только темнота и она. Её стоны становятся музыкой, её запах сводит с ума. Её крик становится чистой, звенящей нотой. Это стук их сердец, слившийся в один оглушительный ритм. Но звон реальный. — Да, — выдыхает, не открывая глаз, всё ещё находясь в ней, в этом горячем, тесном раю, и его голос хриплый, срывается от тяжелого дыхания. — Алекс?! Ты где?! «Я в тебе», — хочет сказать он, но голос перебивает. — Ты еще долго? — спрашивает она, и её голос смешивается с её стонами. — Почти… потерпи… — хрипит, ускоряя темп. — Что?! — голос растерянный. — Алекс, у меня всё горит! Пожалуйста, поторопись! «Я знаю. Я тоже горю», — думает он, чувствуя, как она сжимается вокруг него. — «Я чувствую, как ты горишь». — Сейчас… сейчас буду… — выдыхает, толкаясь глубже. — Какой «буду»?! Сейчас приедет клиент в офис, Макс не отвечает! Третьяков, ты меня слышишь?! Слово «Макс» звучит как выстрел. Оно чужеродное, уродливое, не принадлежит этому миру, этому телу, этому стону. Алекс резко открыл глаза. Он лежал на кровати в своей пустой, залитой утренним светом квартире. Один. Член, упирающийся в джинсы, был твёрдым, как камень. К уху прижат телефон. Из динамика доносился взволнованный, ничего не понимающий голос Аны. — Третьяков?.. Что с тобой? Тебе плохо?.. Пожалуйста, мне сейчас не до твоих шуток. Приезжай. Он посмотрел на телефон в своей руке, потом на свои дрожащие пальцы. И до него медленно, с ужасающей ясностью, дошло, что он только что сказал. И кому. — Да, — откашлявшись, произнес Алекс, стараясь, чтобы голос звучал как можно более ровно и сонно. — Да, Ана. Слышу. Прости, я… спал. Поздно лёг. Только проснулся. Что случилось? Он поднялся с кровати, всё ещё прижимая телефон к уху, и направился в туалет. Тело требовало своего, а мочевой пузырь, казалось, был готов взорваться. — Что случилось?! — голос Аны в трубке сорвался на крик. — Случился клиент, который будет в офисе через полчаса! Случился Макс, который не отвечает на звонки! У меня всё горит синим пламенем, а ты спрашиваешь, что случилось! Ты едешь или нет?! Я одна не справлюсь! — Еду, еду, — пробормотал он, заходя в ванную. Алекс поставил телефон на полку, включив громкую связь, выключил микрофон и встал перед унитазом. И тут же столкнулся с новой, абсолютно идиотской проблемой. Ничего не происходило. Его тело, все еще находящееся в плену яркого, откровенного сна, наотрез отказывалось подчиняться командам мозга. «Ты серьёзно?» — мысленно спросил он, обращаясь к своему члену. — «Сейчас?» — Ты там умер?! — донеслось из телефона. — Нет, я… думаю, — выдавил он, включая микрофон обратно и чувствуя, как по лицу расползается горячая волна стыда. Он стоял взъерошенный, с эрекцией, мешающей ему отлить, и слушал, как женщина, которую он только что яростно трахал во сне, паникует из-за работы. Вся абсурдность ситуации накрыла его с головой. Дикий, неконтролируемый смех начал подниматься из глубины грудной клетки. Сначала тихий хмык. Потом он согнулся пополам, зажимая рот рукой, чтобы Ана не услышала, и его тело затряслось в беззвучном, истеричном хохоте. Стыд. Чудовищный, всепоглощающий стыд за свои сонные, похотливые реплики, смешанный с истерическим весельем от этой нелепой до невозможности ситуации. — Ты смеёшься?! Третьяков, ты издеваешься надо мной?! — голос Аны звенел от ярости. Алекс выпрямился, вытер выступившие от смеха слезы и, сдавшись, отошел от унитаза. — Ана, — сказал он, стараясь говорить серьезно, но все еще давясь смехом. — Дай мне пятнадцать минут. Я буду в офисе. Он повесил трубку, не дожидаясь ответа. Посмотрел на своё отражение в зеркале — помятый, сонный идиот, с абсолютно счастливой, и в то же время виноватой, ухмылкой. — Ладно, — пробормотал своему отражению. — Сначала душ. А с тобой, — он бросил взгляд вниз, — разберёмся по ходу.

***

Третьяков наспех натянул чистые джинсы, свежую футболку, толстовку. Бриться не стал, пальцами прошёлся по волосам, больше раздирая, чем укладывая. Внутри тихо протестовал другой Алекс, тот, что привык всё контролировать: гладко выбритый, собранный, неспешный в своих ритуалах. Но Ана его ждала. Она была в беде, и она позвонила ему. Пусть пока это было только в контексте работы, этого было достаточно, чтобы перевесить сон, смущение, остатки похоти, всё. Он схватил рюкзак, всунул туда блокнот, зарядку, ключи. На секунду задержал взгляд на своей левой руке. На запястье всё ещё была её резинка — забытая, случайная. Он коснулся её пальцами и усмехнулся так, поймав собственную слабость. Холодный утренний воздух встряхнул, но недостаточно, чтобы прояснить разум. Он сел в машину. Прогретый двигатель загудел, и колёса послушно повели его по пустым улицам. Алекс вёл уверенно, на чистой моторике, почти не думая о дороге. Мозг работал в фоновом режиме, но тело знало, что делать. Запах вчерашнего виски всё ещё цеплялся к нёбу, и он чертыхнулся: внезапный визит клиента требовал предельной концентрации. На автомате он свернул к знакомой кофейне, резко затормозив у входа. Яркий неоновый свет вывески ударил по уставшим глазам, заставив его сощуриться, пока он быстрым, почти беглым шагом шёл внутрь. — Двойной эспрессо. Без сахара и сливок… — не задумываясь и не глядя в меню, добавил, — И американо. Такой же. Алекс расплатился, забрал два стакана и только у самой машины замер, глядя на них. Он даже не заметил, как заказал второй. Алекс вошёл в офис, все еще ощущая на себе остатки сна и холодного февральского ветра. Первой, кого он увидел, была Юля. Она выходила из кухни с чашкой кофе, столкнулась с ним взглядом, и на её лице мелькнуло что-то похожее на испуг. Она тут же отвела глаза, пробормотала что-то невнятное и, почти сбегая, скрылась в своём кабинете. Третьяков криво усмехнулся. Похоже, вчерашний вечер оставил свой след не только на нём. — О, король вечеринки! — раздался за спиной бодрый голос Игоря, который тут же хлопнул его по плечу. — Мужик! Уважаю! Алекс лишь кивнул в ответ, принимая приветствия от парней-разработчиков. Его взгляд уже сканировал опен-спейс в поисках одной-единственной цели. За стеклянными стенами переговорки он увидел их — Ана, Лиза и Даня сидели вокруг стола в напряжённом молчании, которое было видно даже на расстоянии, будто на допросе. Первым его заметил Даня. Лицо парнишки тут же просияло, и он, вскочив с места, принялся отчаянно махать рукой, как потерпевший кораблекрушение, увидевший спасательный вертолет. Рядом с ним Лиза, наоборот, спокойно подняла руку и сделала едва заметный приглашающий жест, кивнув в их сторону. Алекс толкнул дверь и вошёл. Три пары глаз тут же уставились на него, но его интересовали только одни. Карие. Он успел заметить, какой Ана была за секунду до его появления: спина — натянутая струна, пальцы до белых костяшек вцепились в телефон. Ведущий дизайнер, в одиночку готовая принять удар. Алекс наблюдал, как её плечи едва заметно смягчились, теряя свою боевую геометрию. Как из её плотно сжатых губ вырвался тихий, почти беззвучный выдох облегчения, который он скорее почувствовал, чем услышал — словно в комнате стало больше воздуха. Ана была рада его видеть. Не говоря ни слова, Алекс подошёл и молча поставил один из стаканов прямо перед ней на стол. — Вовремя ты, Третьяков, — сказала Лиза, нарушая неловкую тишину. Она выглядела уставшей, но собранной. — У нас ЧП. У клиента сменился бренд-директор. Её зовут Ева, и она, судя по всему, полная противоположность предыдущего. Она хочет нанести нам внезапный «визит вежливости» и уже едет сюда. Слушая пояснения вполуха, Алекс с тихим внутренним триумфом отметил, как упрямый румянец тронул скулы Аны, выдав её с головой. Она не взяла стакан сразу, вместо этого опустила взгляд на свои руки, лежавшие на столе, словно вдруг нашла их невероятно интересными. Потом, всё ещё избегая встретиться с ним взглядом, осторожно протянула руку к стакану и Третьяков увидел, как она едва заметно прикусила губу, а потом сделала маленький, быстрый глоток, прячась за стаканом, как за щитом. Попалась! — Макса нет, — продолжила Лиза, вырвав Алекса из его мыслей, заставив мгновенно переключиться и отогнать образ смущённой Аны на задворки сознания. — Мы не знаем, чего от неё ждать. Хвалить прежнюю, кхм, версию или готовиться к тому, что она разнесёт концепт в пух и прах. Алекс кивнул и быстро обвёл взглядом разложенные на столе распечатки презентационных слайдов. Разноцветные логотипы и эскизы теперь выглядели неуместно ярко в этой гнетущей атмосфере ожидания. — Значит великий начальник отсутствует? И кто такая эта Ева? — Сейчас узнаем, — едва успел ответить Даня, как дверь переговорной распахнулась, и в комнату стремительно вошла девушка лет двадцати с небольшим. Короткая мальчишеская стрижка, волосы цвета сахарной ваты, джинсы на низкой посадке, худи и пиджак поверх. Она двигалась стремительно, срывая с плеча большой рюкзак. На лице — широкая улыбка и решительный блеск в глазах. — Всем привет! — громко и бодро произнесла она с порога, будто заходила не на серьезную деловую встречу, а на дружескую вечеринку. — Я Ева, очень рада познакомиться. Лиза первой опомнилась и встала, протягивая ей руку: — Доброе утро. Лиза, бизнес-аналитик. Мы тоже рады знакомству. — Привет-привет, — Ева охотно пожала руку, затем столь же решительно подошла к остальным, по очереди здороваясь с крепким рукопожатием. — Алекс? Ана? Отлично. Очень приятно. Третьяков отметил про себя её хватку — рука у Евы была маленькая, в кольцах, но пожимала неожиданно сильно. Девушка бросила на стол свой телефон и рюкзак, выуживая оттуда ноутбук. — Ну что, ребята, без лишних предисловий, — сказала она, усаживаясь на свободный стул. — Простите, что вот так вторгаюсь, но ситуация не терпит промедления. Я буквально пару дней как вступила в должность и у меня было сорок восемь часов на полный аудит нашей стратегии выхода на европейский рынок. И, если честно, то, что я увидела, меня категорически не устраивает. Ева сделала паузу, открывая свой ноутбук. — Утвержденная моим предшественником стратегия для зумерского продукта была слишком… безопасной. Консервативной. Неправильная тональность. Рынок, на который мы выходим, требует дерзости. Ровно как и тематика проекта. Нам нужно не просто «зайти», нам нужно «взорвать». С понедельника в Берлине стартует крупнейшая отраслевая выставка в Европе «CosmoVision Berlin». Все ключевые дистрибьюторы, байеры, инвесторы, профильная пресса — все будут там. Мне пришлось пободаться, чтобы выбить слот для презентации в «павильоне новичков». Это крошечное «окно» на 20 минут, чтобы заявить о себе. Но если мы произведем фурор, о нас заговорят все. Если провалимся — второго шанса не будет, нас просто спишут со счетов как очередной скучный региональный бренд. — Выступление через четыре дня? — переспросила Лиза, стараясь скрыть в голосе потрясение. — Звучит здорово, но… четыре дня — это очень скоро. — Именно, всего четыре дня, — Ева кивнула и слегка подалась вперёд, уперев локти в стол. Она говорила быстро и азартно, как человек, которому не терпится воплотить идею. — Понимаю, времени в обрез. Но это действительно важно. Наш генеральный в курсе и поддерживает. Алекс слушал её вполуха. Он заставил себя кивать в нужных местах, но все его радары были направлены на Ану. Он видел, как она выпрямилась, мгновенно включая режим «повышенной ответственности». И от этой её собранности, от строгого профиля, от того, как свет лампы лёг на её волосы, по его телу прошла предательская волна. Горячая, неуместная, прямиком из утреннего сна. «Чёрт», — мысленно выругался он, чувствуя, как джинсы становятся теснее. - «Только не сейчас». Ева продолжала оживлённо говорить про европейский рынок, огромный потенциал и перспективы. Но Алекс лишь заёрзал на стуле, пытаясь найти более удобную позу. Нужно было чем-то занять руки, отвлечься. Он потянулся к своему рюкзаку, достал блокнот и карандаш. Спасительный реквизит. Открыл на чистой странице и начал что-то чиркать, делая вид, что записывает ключевые тезисы. На самом деле он просто выводил бессмысленные геометрические фигуры, пытаясь перенаправить энергию из паха в кончики пальцев. — Ребята, я вижу, вы в шоке. Но камон, такие возможности не каждый день выпадают. Конечно, есть нюанс. Я не могу показать ЭТО, — Ева указала рукой в сторону распечатанных листов на столе, — в Берлине. Лиза нервно сжала губы. Ана опустила глаза, её пальцы крепче обхватили стакан с остывающим американо. Алекс почувствовал, как сгустилась атмосфера в комнате — критиковать концепцию, над которой команда пахала месяц, всегда неприятно. Но в словах бренд-директора слышалась не злоба, а скорее разочарование вперемешку с нетерпением. — Я видела вашу предыдущую разработку — «Пульсация», — продолжала Ева, вновь улыбнувшись одним уголком губ. — Вот там был настоящий огонь. Смело, ярко, тепло. Это было круто, мы все в компании до сих пор в восторге. Именно поэтому, — она обвела взглядом всех троих, — я не хочу искать новую команду. Времени нет, да и уверена, что вы способны сделать что-то потрясающее. Вы уже проворачивали это раньше. Ева откинулась на спинку стула, скрестив руки на груди. В её позе читалась уверенность: — Мне нужен тот же дерзкий подход и для зумеров. Чтобы на форуме мы взорвали аудиторию. Вопрос: насколько реально улучшить или даже переработать концепцию за оставшиеся до выставки дни? Сможете выдать что-то вау? Мне нужен бунт! В переговорной повисла тишина. Лиза растерянно смотрела на расстеленные макеты, явно стараясь прикинуть хотя бы что-то. Ана нахмурилась, зубами прикусывая кончик ногтя на большом пальце. Алекс медленно выдохнул, ощущая, как за спиной, словно ледяной ручеёк, стекает капля пота. — Эм… — подал голос Даня, выстреливая словами прежде, чем кто-то успел его остановить: — Вообще-то предыдущую концепцию мы месяц рожали. А как вы себе представляете что-то новое за четыре дня придумать? Без идеи-то… Лиза молча прикрыла глаза, на секунду отключаясь от этого мира, чтобы не сорваться. Алекс с трудом подавил желание приложить ладонь к лицу. «Даня, блядь…» Он бросил быстрый взгляд на Ану, отмечая, как её лицо на мгновение стало жёстким. Романова смотрела на Даню с холодным, острым, как лезвие, обещанием очень серьёзного разговора, который непременно состоится позже, без свидетелей. И тут же спрятала эту эмоцию, снова став непроницаемой. — Понимаю. Сроки жёсткие, и задача нервная. Если вы считаете, что это невыполнимо… — В голосе Евы послышались металлические нотки. — Скажите прямо. И буду искать других исполнителей. Отзывать заявку на форум я не намерена. Она развела руками, явно давая понять, что уважает честность, но надеется на другое. Лиза мгновенно заговорила, стараясь смягчить ситуацию: — Нет-нет, мы не отказываемся, просто пытаемся оценить. Конечно, четыре дня — экстремально мало, но… возможно, у нас есть какие-то наброски, резервные идеи… Очарова оборвала себя на полуслове и медленно повернула голову, переводя свой умоляющий, но в то же время требовательный взгляд сначала на Ану, а потом — на Алекса. В этом взгляде читался безмолвный вопрос, брошенный, как спасательный круг: «Ну же. Давайте. У нас же должно быть хоть что-то». Третьяков посмотрел на свой блокнот. На хаотичные линии, которые он только что начертил. И на ту страницу, что была под ними. На ночной, яростный, живой эскиз с вишнями. «Бунт», — подумал он. — «Она хочет бунт». Он поднял голову, встретился взглядом с Лизой, потом перевел его на Ану, на её бледное, напряжённое лицо. Затем отставил свой стакан с кофе и, прочистив горло, твёрдо заговорил: — Ева, вы хотите дерзкий, бунтарский концепт? Новая бренд-директор взглянула прямо ему в глаза. В её взгляде мелькнул интерес: — Абсолютно верно. Алекс положил блокнот на стол и раскрыл примерно на середине, поворачивая его к Еве. По страницам бегло побежали взгляды всех присутствующих. — Ничего себе… — прошептала Ева. Тонкие пальцы девушки аккуратно перелистнули страницу, рассматривая детали. — Это что, наброски альтернативной идеи? — Да, — подтвердил Третьяков, чувствуя, как у него пересыхает горло. Он не был уверен, что принял верное решение, увидев эскиз чужими глазами, но уже поздно тормозить. — Мы тогда думали о разных подходах… Этот — самый радикальный. Его отложили, так как он показался вашему предшественнику слишком рискованным и сумасшедшим. Но, похоже, сейчас самое время для сумасшествия. Не сдерживая радости, Ева буквально подскочила со стула. К неожиданности всех, обошла стол и, сияя, кинулась Алексу на шею с объятием: — Спасибо! Это именно то, чего я хотела! Третьяков от неожиданности выпустил ручку и застыл, покраснев, никак не ожидая подобной бурной реакции клиента. Лиза прикрыла рот рукой, сдерживая смешок от этой сцены, Даня вытаращил глаза. Ана тоже удивлённо смотрела на Еву, и в глубине её взгляда мелькнуло… одобрение? Возможно, даже восхищение тем, какая Ева прямая и живая. Спохватившись, девушка отпрянула от Алекса, однако продолжала держать его за плечи и смотреть прямо в глаза, буквально излучая энтузиазм: — Извините, я такая эмоциональная! Но вы даже не представляете, как вовремя вы выдали эту идею. Теперь всё получится. Алекс выдавил из себя подобие улыбки. — Рад, что вам нравится, — сказал он искренне. — Но предупреждаю: эскизы — это лишь начало. Нам предстоит огромная работа, чтобы превратить их в презентацию для форума. Ева наконец отпустила его и кивнула: — Я понимаю. Времени мало, но я верю в вас. — Она махнула рукой, как будто отметая сомнения. — Соберите это в полноценную концепцию. Сделайте как можете. Сделайте лучше! И знаете что, Алекс? Я хочу, чтобы вы сами представили идею на форуме. — В смысле? — не понял Даня. — В прямом, — весело ответила Ева. — Вы поедете на форум и лично презентуете свой креатив. Это же ваш ребенок. Кто лучше вас вдохнет в него жизнь перед публикой? Алекс переглянулся с Лизой и Аной. По лицу Лизы было видно облегчение и нарастающий восторг — ещё бы, их идею покажут на таком уровне! Ана выглядела спокойнее, но губы её тронула лёгкая полуулыбка, а пальцы нет-нет, да постукивали по крышке стаканчика: признак волнения, который он легко считывал. — Мы согласны, конечно, — быстро проговорила Лиза. — Большое спасибо за доверие, Ева. Сделаем всё, что в наших силах. Алекс почувствовал прилив решимости — адреналин уже бурлил у него в крови. — Да, но я не могу ехать один, — сказал он твёрдо и посмотрел в сторону Романовой. — Мне понадобится помощь. Без Аны, например, я не реализую всё так, как это вижу. Она — наш ведущий дизайнер, визуал, да и вообще… — Он замялся на мгновение, но продолжил с теплотой, глядя Ане в глаза: — Мой главный партнер в творчестве. Ана удивлённо распахнула глаза. На её щеках заалел слабый румянец, она быстро отвела взгляд в сторону, пряча, как ей хотелось верить, внезапную смущённую улыбку. — Конечно, — рассмеялась Ева. — Мне важен результат. Она глянула на часы на запястье: — Ох, мне уже пора возвращаться в офис, завал дел. Давайте так: жду от вас обновленный концепт, хотя бы черновой вариант, завтра к вечеру. Сможете? — Сможем, — уверенно ответила Лиза, и Алекс кивнул в поддержку. — Отлично! — Ева быстро захлопнула ноутбук и начала собирать свои вещи. Её энергия по-прежнему била через край, но теперь это был довольный, конструктивный азарт. — Тогда не буду больше вас отвлекать. Знаю, у вас теперь работы куча. Все организационные вопросы по поездке мы берём на себя. Перелет, проживание. Мой ассистент вышлет всю информацию. Уже на выходе из переговорки она обернулась, на ходу накидывая рюкзак на одно плечо: — Ах да, последнее… — Ева лукаво улыбнулась. — Простите, что раскритиковала вашу первую концепцию так прямолинейно. Ничего личного — наоборот, я уверена, вы сейчас сделаете бомбезно. Удачи, креативщики! — Спасибо, — хором отозвались Лиза и Алекс. Ана сдержанно кивнула в знак благодарности. Ева исчезла так же стремительно, как появилась, оставив после себя ощущение промчавшегося вихря. В переговорной повисла секундная тишина. Команда осмысливала произошедшее. Первым нарушил молчание Даня — он протяжно выдохнул: — Жесть… — и выдал нервный смешок. — Не то слово, — пробормотал Алекс, и вдруг ощутил, как у него дрожат колени — адреналин начал отпускать. — Я… извиняюсь, если сморозил лишнее, — внезапно выпалил Даня, густо краснея. — Я не хотел… — Все нормально, — вздохнула Ана, наконец отпуская свой бедный стаканчик, который она мучила пальцами. — Просто впредь фильтруй, пожалуйста, что говоришь при клиентах.

***

— Так, у нас семьдесят два часа, — голос Лизы, вырвал Ану из оцепенения. — Даня, собери все возможные референсы, нам нужно будет… Она не слышала про сроки, про ресурсы, про Берлин. Все её существо, каждый нерв был сконцентрирован на чёрном блокноте, который лежал на столе между ней и Алексом, открытый на том самом развороте. Яростный, живой, выплеснутый на бумагу эскиз не был просто «хорошей идеей». «Резервным вариантом» и подавно. Это было послание. Личное. Предназначенное только ей, но выставленное на всеобщее обозрение. Его безмолвный, оглушительный ответ на все, что было между ними. Часть её — перфекционист, профессионал, испытывала почти детский, чистый восторг. Это было гениально. Дерзко, эмоционально, абсолютно точно. Концепт бил прямо в сердце целевой аудитории. Но другая её часть, женщина, которая всего сутки назад прижималась лбом к его груди в пустом коридоре, была в панике. Этот рисунок был слишком откровенным. В рваных линиях, злых мазках вишневого и алого она видела всю их историю. Её боль, его ярость, их общее, сводящее с ума желание. Он вывернул их обоих наизнанку и положил на этот лист бумаги. Лиза продолжала что-то говорить, но Ана её уже не слышала. Она подняла глаза от блокнота. Алекс молчал. Смотрел на неё в упор. Не улыбался, не хмурился, его лицо было непроницаемым. Просто ждал. Ждал её вердикта. Ждал, примет ли она это его безмолвное, рискованное послание. Дверь переговорки снова распахнулась. На пороге стоял Макс — раздражённый, помятый, в той же одежде, что и вчера. Под глазами залегли тёмные круги, щетина на подбородке намекала, что утро он встретил не дома. В воздух мгновенно ворвался запах несвежего табака и перегара. Лиза, прервавшись на полуслове, удивлённо подняла брови. Ана оторвала взгляд от чёрного блокнота на столе. Алекс медленно выпрямился, сжав пальцами обложку скетчбука. — Макс? — Лиза первой обрела дар речи. Её голос звенел от сдержанного гнева. — Где тебя носило? Мы тебе звонили без конца! У нас была встреча с новым бренд-директором клиента, Евой, — Лиза выделила имя с нажимом. Макс дёрнул плечом, зло отвёл глаза. — Встреча? — он говорил хрипло, будто весь запас его терпения иссяк ещё ночью. — Разрулили же без меня как-то. — Как-то? — передразнила Лиза, хлопнув ладонью по столу. — Мы чуть не потеряли клиента! Теперь у нас всего семьдесят два часа на переработку концепта. Семьдесят два, Карл! — Ладно тебе орать… — проворчал Макс, потирая переносицу. — Живы же все. Обошлось. — Не обошлось! — Лиза не унималась. — Знаешь, что она сказала? Что ждёт нас в Берлине через четыре дня с новой презентацией. Лететь придётся Ане и Алексу. Они будут представлять проект на европейской выставке, потому что… — Почему это Ане? — перебил, наконец, Макс, вскидывая взгляд. В его покрасневших глазах вспыхнуло раздражение. — С какой стати Ана должна лететь? Пусть Третьяков валит сам, если так приспичило позориться на всю Европу! В переговорке повисла тишина. Лиза сердито сжала губы. Даня замер у доски с маркерами в руках. Ана медленно выдохнула и встала, Алекс шагнул чуть вперёд, становясь бок о бок с ней, и смерил Макса холодным взглядом. — Хватит, — твёрдо произнесла Романова. — Ева сама так решила. Ей понравилась идея, и она делает ставку на Алекса. Поэтому в Берлин полечу я — как куратор проекта, — и Алекс, как автор концепта. Таковы условия клиента. Все расходы они берут на себя. Макс зло хмыкнул, качнувшись. Он упёрся руками в спинку свободного стула, пытаясь удержать равновесие, и усмехнулся с явным пренебрежением: — Идея, ага… Гениально просто. Решили устроить шоу и потаскать грязное бельишко на публику? — Я не собираюсь участвовать во всех этих разборках, — вдруг резко отрезал Алекс. Он захлопнул чёрный блокнот и прижал его к боку. — Нам надо работать. Пошли. — Он обернулся к Ане и кивнул на дверь, давая понять, что пора выходить. Ана сжала кулаки, встряхнула головой и выдохнула, возвращая себе самообладание. — Лиза, Даня, — заговорила она спокойно, — подготовьте всё, что обсуждали. Я вас догоню через пару минут. Лиза бросила нервный взгляд на Макса, потом на Ану. В её глазах читалась тревога: оставлять их наедине в такой момент было рискованно. Но твёрдый тон подруги не предполагал возражений. — …Ладно, — пробормотала она и, собрав бумаги, направилась к выходу. — Даня, пошли. Парнишка засеменил следом за ней, лишь бросив обеспокоенный взгляд через плечо. Третьяков не двигался, очевидно не желая оставлять её наедине с разъярённым Максом. Ана положила ладонь на предплечье Алекса — жест почти незаметный, но достаточный, чтобы он перевёл взгляд на неё. В серых глазах сквозило напряжение. — Всё нормально, — тихо сказала она, глядя ему прямо в глаза. — Я сама. Подожди меня в дизайнерской, пожалуйста. Алекс ещё секунду колебался, но всё же кивнул. — Я буду рядом, — бросил он вполголоса, так что слышала только она. Затем метнул напоследок предупредительный взгляд в сторону Макса и вышел, прикрыв за собой дверь переговорки. Как только дверь клацнула замком, тишину комнаты заполнил тяжёлый вздох. Макс опустился на своё кресло во главе стола, уткнувшись локтями в колени. Он вдруг показался ей обессиленным: вся его показная злость испарилась, осталась лишь усталость. Ана медлила, стоя напротив, скрестив руки на груди. Она внимательно разглядывала Макса — несвежую рубашку на выпуск, дрожащие пальцы, лихорадочно теребящие измятый край пиджака. — Ты совсем рехнулся? — наконец резко бросила она, нарушая молчание. В её голосе кипело возмущение, которое она больше не могла и не хотела сдерживать. — Посмотри на себя! Какого чёрта ты творишь? Макс медленно поднял голову. Глаза его покраснели и блестели — то ли от бессонницы, то ли от назревающих слёз, которые он старался скрыть. — Не твоё дело… — хрипло отозвался он, но в голосе не хватало прежней уверенности. — Моё, ещё как моё! — Ана не снижала натиска. Она обошла стол и встала прямо перед Максом, заставляя его смотреть ей в лицо. — Не ты ли плакался мне о том, как всё хреново и компанию нужно спасать? У тебя долги! И вместо того чтобы спасать проект, который может вытащить нас из ямы и принести новых потенциальных клиентов, ты напиваешься и проваливаешь всё на свете? Макс зажмурился, каждое её слово било по нему без пощады. Он попытался выдавить что-то в ответ, но Ана не позволила: — Если тебе наплевать, так и скажи. Мы с Лизой и без тебя справимся, — жёстко продолжила она. — Но не смей тогда больше просить меня спасать твою задницу. Каждое слово резало воздух, как плеть. Макс дёрнулся, будто она и впрямь ударила его. На мгновение в его взгляде вспыхнула злость, или боль, и он вдруг выкрикнул: — Полина меня бросила! — Он откинулся на спинку стула и развёл руками, горько усмехаясь. — Довольна? Ана застыла, слова Макса на мгновение повисли в воздухе. На губах сама собой возникла кривая усмешка. Романова тихо хмыкнула и покачала головой: — Ну надо же… — с притворным удивлением протянула она. — Оказалось, у девочки яйца покрепче, чем у меня. Уважаю! Макс сузил глаза. Его поражённое состояние начало сменяться гневом — Ана видела, как краснеют его скулы. Он резко встал со стула, сжав кулаки. — Ты радуешься, да? — прошипел он, криво усмехаясь. — Ещё бы. Это всё из-за тебя! — Голос его вдруг сорвался на крик. Было непонятно, то ли он вот-вот разрыдается, то ли набросится на неё. — Ты, Ана. Ты сглазила меня! Прокляла! Я пытался начать всё заново… да разве у меня вышло? Меня до сих пор тянет к тебе, как проклятого! В голове постоянно ты, чёрт бы тебя побрал. — Он провёл ладонью по лицу, в отчаянье взъерошив волосы. — Она ушла. Из-за тебя. Ты разрушила всё, что у меня было! — повторял он, дыша часто и неглубоко, будто после бега. — Довольна теперь? Счастлива? Ана заставила себя выпрямиться. Нет, хватит. Макс сам выбрал этот путь. Она ни в чём перед ним не виновата. Он тяжело дышал, глядя на неё снизу вверх воспалёнными глазами, полными отчаяния. Ещё миг — и он, казалось, сломается окончательно. Ана заговорила негромко, чётко выговаривая каждое слово: — Соберись, Макс. Он моргнул, ошарашенно замолкнув. Не ожидая от неё такой реакции. — Возьми себя в руки, — продолжила Романова холодно. — Да, Полина тебя бросила. Что ж, неудивительно. Хватит валить вину на меня. Любой адекватной девушке не понравится наблюдать, как её мужик публично массирует ноги бывшей. Меня это никаким боком не касается. Макс открыл было рот, но слов не нашлось. Он лишь опустил голову, сжав челюсти. Ана чуть смягчила голос, но твёрдости не убавила: — Но вот то, что меня действительно волнует — так это работа. У тебя есть компания, ответственность перед людьми. Выставка нам нужна позарез — это шанс, понял? Если мы её завалим, дальше уже неважно будет, кто кого бросил. Фирме конец. Макс еле заметно молча кивнул. С каждой секундой из него как будто выходил весь воздух, вся бравада. Перед Аной сидел просто сломленный мужчина, потерявший и любовь, и уверенность. Она тихо вздохнула и помотала головой, глядя на него с жалостью, но ровно настолько, насколько можно пожалеть знакомого, спившегося после неудачи. — Иди домой. Прими душ, проспись… — она неопределённо обвела рукой его жалкий вид. — Поговорим завтра. Макс по-прежнему смотрел в пол. Он провёл ладонью по лицу, вытирая влагу с уголков глаз. — Вот и отлично. А сейчас — иди. Мы тут сами пока справимся. Несколько секунд он не двигался, собираясь с силами. Затем тяжело поднялся со стула. Казалось, он стал ниже ростом за этот разговор. Не говоря больше ни слова, он медленно пошёл к выходу. Остановившись у дверей, Макс на мгновение обернулся через плечо. Его губы дрогнули, будто он хотел что-то сказать — извиниться или попросить о чём-то, — но Романова стояла на прежнем месте, холодно и выжидающе глядя на него. Ни капли сомнения или сочувствия больше не читалось в её строгом лице. Макс опустил голову. Через секунду дверь за ним тихо закрылась. Ана осталась одна в пустой переговорной. Она закрыла глаза, выпуская долгий тяжёлый вздох — за последние пятнадцать минут на её долю вылилось слишком многое. Нужно было идти дальше. У неё впереди три дня на то, чтобы вместе сотворить невозможное и оживить на бумаге гениальный, но сырой замысел. Три дня, чтобы не думать о личном, а работать. Ана встряхнула головой, расправляя плечи, и решительно направилась к двери. Едва она взялась за ручку, как дверь рывком распахнулась ей навстречу. На пороге стоял Алекс — с тревогой и нетерпением на лице. Она молча взглянула ему в глаза и на миг позволила себе небольшую, успокаивающую улыбку. — Всё в порядке, — тихо ответила на незаданный вопрос. Алекс изучающе посмотрел на неё, убедился, что она в самом деле держится молодцом, и коротко кивнул. Затем его губы дрогнули в тени едва заметной улыбки — поддержки и гордости. — Тогда за дело.