Под покровом сна

      Нора сидела перед погасшим экраном ноутбука, ощущая, как чувство времени медленно ускользает от нее. Так бывает иногда, когда белый шум внешнего мира наконец угасает, а мысли замедляются, тянутся одна за другой, перетекают в нечто совсем неожиданное. В голове проигрываются разные сюжеты — один за одним они мелькают обрывистыми фрагментами без начала и без конца, как и любая история, не переработанная профессиональными сценаристами и писателями, которые так четко могут отследить момент, когда все ломается, а привычный уклад жизни летит к чертям. Но в жизни так, к сожалению или счастью, не выходит. Разрушение подкрадывается незаметно, оставляет отпечаток на крохотных деталях, осторожно меняет привычную реальность на нечто устрашающее.

«Книга в моей голове пишет сама себя.

Я не всегда разделяю авторство. Порой строчка рождается, как чужое дыхание в темноте.

Я бы вырвала эту страницу, но боюсь, что вместе с ней исчезну и я.»

      Когда слова никак не шли, Нора писала короткие верлибры — импульсы, что помогали словам вытекать как крови из гниющей раны. Так она могла выплеснуть свои чувства во что-то осязаемое, а потом придать этому форму подобно тому, как скульпторы формируют шедевры из глины.       Резкое прикосновение к плечу заставило Нору вздрогнуть, проглотив комканный крик, родившийся где-то в легких. Девушка быстро сняла очки и зачесала назад пряди темных волос, налипших на лоб, покрытый испариной.       — Снова медитируешь? — насмешливо спросил Мальте, ослабляя свой любимый бордовый галстук.       Он выглядел слегка изнуренным после тяжелого рабочего дня, однако по приходу домой старался натянуть улыбку, будто спустя столько лет был рад снова и снова возвращаться в дом, где его никогда не ждал горячий ужин, где даже его жена разочарованно вздыхала, слыша ключи в замочной скважине. Мальте делал вид, что не видит ее недовольства, не замечает, что спать она ложится все раньше и раньше, а в холодильнике появляются новые бутылки вина, сменяющие друг друга.       — Отвлеклась просто, — покачала головой Нора, потирая сухие глаза.       — Тяжело идет? — спросил он, доставая из шуршащего пакета пластиковый лоток с лапшой. — Сегодня у них закончился вок с говядиной, так что будем есть куриный, — проговорил он, будто нору это могло хоть как-то волновать.       Девушка неопределенно кивнула и посильнее натянула старый плед, впитавший запах ванильного кондиционера для белья. Ей не нравились эти пустые разговоры, она не хотела прерывать свои размышления.       — Разогрей, я переоденусь, — бросил Мальте, направляясь в спальню.       Ноги девушки казались ватными, словно она просидела вот так на одном месте целые часы. Нора неторопливо прошла к островку на кухне, достала один из затупившихся ножей и вскрыла вздутую пластиковую упаковку. Из небольшой гардеробной доносился грохот вешалок и Нора непроизвольно скривилась. Ее раздражало, что Мальте неизменно приносил с собой шум. Он ронял вилки, включал баскетбольные матчи на полную громкость, разговаривал с коллегами по телефону и, кажется, делал все, чтобы не дать тишине осесть на мебели. Он был поклонником этого современного мира, который не может никак заткнуться, чтобы, не дай бог, никто из торопливых прохожих не вынырнул из рутины и не осознал скоротечность времени и бесполезность своих ежедневных ритуалов.       Мерный гул микроволновки заполнил пространство, а Нора, украдкой обернувшись через плечо, долила в кружку зинфанделя. Ей не нужна была никакая еда, пока оставалось вино. Но когда стеклянная бутылка тихо ударилась о полку, рядом возник Мальте. Удивительно, но при своей огромной любви к шуму, ходил он слишком тихо.       — И сколько ты выпила сегодня? — угрюмо спросил он.       Нора сдержала поток обвинений и презрительных вопросов, за которыми неизменно бы потянулась вереница уже осточертевших разговоров.       — Только налила.       — Ага. Конечно.       — Что не так?       — Каждый день пьешь. Твой алкоголизм как-то способствует писательству? Продвигается твоя новая книга?       — Мне нужно все обдумать, — раздраженно бросила Нора. — Я не могу просто сесть и за год написать что-то стоящее.       — Тогда напиши что-то продающееся, — парировал Мальте. — Стивен Кинг пишет постоянно и, думаю, неплохо зарабатывает на этом.       — Тогда, я думаю, тебе стоило выйти замуж за него.       — Нет, я вышел замуж за тебя, — пожал плечами он. — За мою алкоголичку в вечном творческом кризисе, — он протянул руки, чтобы обнять жену, но та резко отпрянула.       — Зачем ты так говоришь?       — Как?       — Так, будто я… — она запуталась в словах, каждое из которых ощущалось как острый нож, режущий горло. — Будто я ничего не делаю. Ничего не стою. Будто я какая-то больная бездомная собака, которую ты приютил по доброте душевной.       — Хватит воспринимать все так, господи, — Мальте раздраженно хлопнул дверцей микроволновки. — Я тебе ничего не сказал, когда ты решила уволиться. Я содержу нас обоих, хоть, поверь, сейчас это очень тяжело. Разве это не говорит о том, что я люблю тебя?       — В последнее время… Все сложно.       — Что сложного? Мне кажется, дело в том, что ты тухнешь дома перед ноутбуком и совсем забыла, что такое реальный мир, где люди живут жизнь.       — Какую жизнь? Просиживают в офисе, смотрят на часы, чтобы сбежать на обеденный перерыв, а потом доработать до семи, прийти домой, развалиться перед телевизором и пойти спать? Такую жизнь я должна вспомнить?       — Нет, жизнь, где есть общение, свежий воздух и какая-то физическая активность. Ты раньше была такой… другой. Что с тобой стало?       — Ничего со мной не стало, — Нора раздраженно глотнула вина. — Я всегда была такой.       — Нет. Этот тяжелый взгляд, слезы по ночам, это дешевое вино — не ты. Ты просто разлагаешься тут, не добиваешься ничего. Растрачиваешь дни впустую. Помнишь, как обещала писать? Говорила, что заработаешь состояние, и мы уедем в Исландию на твои роялти. А на то, что у тебя есть сейчас, едва хватит на продукты на неделю… Но это не важно, просто… Иногда мне кажется, что я влюбился в совершенно другую девушку… — он осекся.       В воцарившемся молчании особенно громким показался стук. Странный. Инородный. Пугающий.       — Что это было? — напряженно спросила девушка, стискивая край столешницы.       — Я не должен был это говорить, я… — сразу начал оправдываться Мальте, однако его прервали.       — Нет. Звук из коридора. Там… кто-то есть?       — Я ничего не слышал.       — Я слышала. Там что-то есть…       Раздался скрип, а сразу за ним два тихих стука, будто кто-то скребся в дверцу шкафа в прихожей.       — Вот! Снова!       — Я ничего не слышу, Нора, — упрямо повторил Мальте, изо всех сил стараясь не закатить глаза.       — Господи, просто пойди проверь, — испуганно взмолилась она, чувствуя как страх сублимируется в злость.       Парень тяжело вздохнул, положил вилку на стол и поднялся с места, нехотя направляясь к входной двери. В коридоре было пусто, Нора тоже убедилась в этом, когда выглянула из-за угла. Жестом она показала на шкаф, Мальте лишь прикрыл глаза, мысленно считая до десяти, чтобы не сорваться на очередную тираду. Периодическая паранойя жены сперва пугала его самого до чертиков: он не мог оставаться спокойным, когда она замирала, смотрела в темноту округлившимися от ужаса глазами и шептала, что слышит нечто странное. Потом он привык или, лучше сказать, смирился. Как до этого смирился с повышением налоговой ставки, с неизменной любовью забегаловок пихать маслины в сэндвичи и с тем, что его коллега Стив очень громко сморкается прямо на рабочем месте.       Поэтому он сделал то, что делал всегда: с молчаливым принятием повиновался и распахнул дверь шкафа.       Тьма взорвалась движением — силуэт выплеснулся наружу с яростью освобожденного демона. Нора пораженно открыла рот в немом крике ужаса и вжалась спиной в стену, будто так могла исчезнуть.       Лезвие блеснуло в свете ламп, а на мраморную плитку россыпью сверкающих капель брызнула алая кровь. Мальте кричал, руками закрывая лицо от беспощадных ударов, однако они не заканчивались. Лезвие погружалось в плоть с тошнотворной регулярностью, словно метроном смерти отбивал свой последний такт. Каждый удар — это взрыв боли, трещина в сознании, пока крики не растворились в тишине.       Его челюсть так и осталась открытой, будто даже после смерти он старался позвать на помощь или выплеснуть наружу агонию. Лицо Мальте будто неуловимо изменилось, Нора точно видела это, потому что знала каждую морщинку и трещинку на его коже. Теперь его будто стянула маска, посмертная маска, от которой веет холодом и ужасом. Женщина не раз читала в книгах, что у мертвых меркнут глаза, но его глаза смотрели на нее — живые, обвиняющие, страдающие. Несколько минут он будто глядел на нее, безмолвно прося о чем-то. О прощении? О помощи?       И сейчас Нора почувствовала себя самым невезучим москитом, застывшим в янтарной капле с хищником, готовящимся к нападению. Время застыло, и наконец она смогла рассмотреть убийцу: плотный черный капюшон скрывал лицо, однако из-под ткани выбивались рыжие пряди волос. Тонкие пальцы сжимали рукоять ножа, покрытого сгустками крови. Нора понимала, что у нее нет шансов убежать, потому что ей казалось, что скорее она упадет замертво прямо сейчас — просто не выдержит этого напряжения.       Сердце бешено билось о ребра, словно стремясь пробить их и вырваться наружу. К босым ногам потек вязкий ручеек крови. Девушка в капюшоне поднялась и, кажется, впервые обратила внимание на Нору. В несколько шагов она настигла ее, наклонила голову ниже и поднесла к пухлым губам указательный палец в черной перчатке. На ее коже остался бордовый кровавый отпечаток, однако это было не столь важно, потому что в следующее мгновение холодное лезвие коснулось оголенного живота Норы. Она зажмурилась, все еще не в силах даже приоткрыть рот, однако ни боли, ни удара не последовало. Убийца протерла лезвие о шелковую розовую пижаму и улыбнулась, а затем направилась к застекленному балкону, где через открытое окно в квартиру проникал свежий сентябрьский воздух. Нора приложила все усилия, чтобы повернуть голову, шея задрожала от напряжения. Убийца встала на оконную раму и просто прыгнула вниз так, будто она находилась не на тридцать четвертом этаже небоскреба.       Время тянулось иначе. Нора не могла сказать, сколько минут прошло, прежде чем она смогла сделать первый шаг на трясущихся ногах. Она упала на колени, чувствуя кожей вязкую кровь, и взглянула на своего мужа. Домашняя футболка была изрезана в клочья, а через зияющие раны виднелся слабый блеск сероватых костей. Нора подняла перед собой дрожащие пальцы. В ее голову пришла совершенно неуместная и смешная до абсурда мысль: кровь похожа на вино. С губ женщины сорвался хриплый смешок, который мигом перерос в невнятный вой, прерываемый рыданиями. Нора зажала рот рукой и зажмурилась, будто все могло растаять, будто время могло повернуться вспять и разрушить весь этот кошмар.       Тогда она еще не знала, что ее мольбы будут услышаны.       Тогда она еще не знала, что это не финал трагедии, а лишь предисловие, вступление. Смерть — начало, а не конец, потому что смерть — это очищение. Чистый лист. Белый.