Кодекс еретического Дона

"Когда границы становятся призраками, а слова — оружием, тишина перед бурей звучит громче пушек." — Из доклада оперативной группы «Рубеж-13»

***

***

***

Где-то глубоко под Смоленском, в непробиваемом бетонном бункере с кодовым названием «Рубеж-13», располагался штаб, где решалась судьба континента. Запах старого табака, смешанный с горечью дешёвого коньяка, висел в воздухе, заполняя замкнутое помещение, пропитанное еще и слабым запахом озона от работающей электроники и пыли вековых коммуникационных кабелей, скрытых за металлическими панелями стен. Гул низкочастотных вентиляторов и почти неслышный писк серверных стоек создавал постоянный, нервирующий фон. Три человека сидели за массивным овальным столом из чёрного полированного гранита, холодная поверхность которого отражала тусклый свет встроенных светодиодных лент, окаймлявших его край. На столе стояли полупустые граненые стаканы, оставлявшие влажные кольца на камне, массивные хрустальные пепельницы, переполненные окурками и серой золой, и тяжелый металлический графин с янтарной жидкостью, рядом с которым лежала белая салфетка с бурым пятном. В центре стола, слегка приподнятый, мерцал тонкий голографический дисплей, проецирующий карту Европы. Первый — Прагматик. Холодный, с безжалостным взглядом, почти не моргавший, сдержанно крутивший в руках толстую, еще не тронутую огнем кубинскую сигару. Его одежда — безупречно строгий, темно-серый костюм без единой складки, белоснежная сорочка и галстук-шнурок. Он отхлебнул из стакана, чётко отмеряя каждое слово, его движения были экономичны и точны, как у хирурга. — Польская граница — как чёртов пороховой погреб. Один неверный шаг — и взрыв гарантирован. НАТО, конечно, не сунется с головой, но мы не можем ждать вечно. Их разведка уже шевелит усами, как крысы у амбара. Каждый день промедления – это лишние нули в смете и лишние трупы в морге. Второй — Медиатор. Лицо с лёгкой бледностью, как у человека, привыкшего тщательно контролировать эмоции, обрамленное аккуратной седеющей бородкой. На столе перед ним, рядом с золотой зажигалкой с выгравированным двуглавым орлом, лежала открытая пачка дорогих импортных сигарет с тонким золотым кантом. Он бережно выбрал одну, постучал фильтром о крышку пачки, без спешки зажёг пламенем зажигалки, вдохнул медленно и глубоко, выпуская дым тонкой струйкой. Его пальцы были длинными, ухоженными. — Это не просто военная операция, — сказал он мягким, но твёрдым, бархатистым голосом, в котором звучали ноты профессора или дипломата. — Это геополитический спектакль, где каждая сцена должна быть выверена до секунды. Мы должны открыть окно в Европу так, чтобы зрители поверили, что это — естественный ход истории. Возвращение культурного баланса. Возвращение утраченного порядка, который они сами растеряли в погоне за химерами. Возвращение порядка. Он сделал небольшой, аккуратный глоток коньяка, смакуя горечь, позволив ей растечься по языку. Третий — Волевой. Высокий, мощный, с коротко стриженными седыми волосами и взглядом стального цвета, который не допускал сомнений, словно буравил собеседника насквозь. На столе перед ним — толстая пачка сигар, но он курил редкую, темную, почти черную трубку с янтарным мундштуком, из которой поднимался густой, сладковато-смолистый аромат кедрового дыма. В руках он сжимал массивный хрустальный стакан с бурбоном — в одном из них даже плавал один крупный кубик льда, слегка подтаявший, но это не уменьшало его суровости и излучаемой им животной энергии. Над его креслом висела картина в темной раме – суровый пейзаж русской зимы. Он нажал кнопку на пульте, встроенном в край стола, и перед ними на голографической карте вспыхнула яркая, кроваво-красная дуга, тянущаяся от Калининграда через всю Восточную Европу к Балканам, словно раскаленный меч. — Мы прорубим окно не просто в Европу, — проговорил он тихо, но так, что каждое слово, низкое и резонирующее, эхом разнеслось по комнате, заглушая гул техники. — Через неё. Операция «Восточный Просвет» — не просто начало нового этапа. Это точка невозврата. Мы не просто вторгаемся. Мы захватываем пространство. Воздух. Волю. Саму идею их будущего. Прагматик сжал зубы так, что обозначились бугры на скулах, и добавил, его голос стал еще суше и жестче: — Население? Они будут на грани паники. Гуманитарные коридоры – это иллюзия для телекамер. Нужен жёсткий контроль информации, тотальный. Максимум нашей пропаганды в каждый дом, в каждый гаджет. Европа устала, изнежена — там нет воли сопротивляться организованной, железной мощи. Их "демократия" – их ахиллесова пята. Медиатор кивнул, почти незаметно, выдыхая идеальные кольца дыма, которые медленно плыли к потолку, растворяясь в общем мареве: — Мы дадим им понять — это не агрессия. Это восстановление исторической справедливости. Возвращение земель, культур, смыслов. Люди примут это... со временем. Они всегда принимают силу. Если не добровольно — с помощью наших проверенных «друзей» и «партнёров» внутри. У них давно уже болит душа за "традиционные ценности". Пора им дать шанс... проявить себя. Волевой внезапно встал во весь свой внушительный рост, словно гора, поднявшаяся из-за стола. Его тень накрыла карту. Он ударил кулаком по граниту стола. Звон стаканов, дребезжание графина – вся комната физически вздрогнула от этого удара. Голограмма карты на миг затрепетала. — Время выбора — сейчас. Не завтра, не через час. Сейчас! Запускаем все группы: в Словакии, на Балканах, в Каталонии, в Берлине, в Париже! Полный спектр действий — от тихой дипломатии и черного пиара до точечных силовых акций. Переходим из тени в свет. Пусть увидят силу! Пусть почувствуют ее дыхание! Прагматик медленно поднял свой стакан, его ледяной взгляд скользнул по лицам собеседников, оценивая, замеряя их решимость. — Европа будет говорить на нашем языке. Через год их дети будут учить его в школах как второй родной. — Или молчать, — дополнил Волевой, его голос прозвучал как обваленная глыба. Он поднес горящую трубку ко рту, глубоко затянулся, и пламя на мгновение осветило его каменное лицо изнутри янтарным светом. — Навеки. Окурки в пепельницах окончательно потухли, остывая. Последний глоток выпитого оставил на языке Прагматика знакомую горечь дешевого коньяка и металлический привкус предстоящей крови. В воздухе, густом от дыма и напряжения, повисло молчание — тягучее, плотное, как свинец, напряжённое, как тетива лука перед выстрелом, как тишина перед началом неотвратимой бури. И это молчание внезапно разорвал резкий, пронзительный металлический звук – трель системного сигнала, подтверждающего запуск программы. Голографическая дуга на карте замигала пульсирующим алым светом. Сигнал к началу масштабного, необратимого наступления прозвучал. Рубикон был перейден.

><><