Тотем Лазурного Дракона

* (雪莲花), Тянь-Шаньский эдельвейс. Редкий цветок, растущий высоко в горах, в основном на Тянь-Шане, символ чистоты и жизнестойкости (выживает в экстремальных условиях).

В легендах он цветет раз в тысячу лет и обладает удивительными свойствами — исцеляет смертельные раны и отравления.  

В «Путешествии на Запад» Нефритовый Император посылает снежный лотос для спасения смертельно раненого.

***

Ночь была абсолютно тиха и спокойна, лишь на этой пустынной улице царило напряженное противостояние, наполненное безмолвной угрозой. Шань Чао в монашеских одеждах, с четками в руках и мечом Лунъюань за спиной, прямо смотрел на роскошную карету перед собой и глубоким голосом произнес: — В глазах монаха все в этом мире равны. Этот ничтожный монах не ведает, какого ранга достигает господин, но лицо его мне до боли знакомо. Потому я осмелился просить Вас выйти из кареты для встречи со мной. Если за это мне суждено понести наказание — я приму его без ропота. Слова его звучали не скромно и не властно, а скорее мягко. Но именно потому, что тон был слишком мягок, казалось, будто мужчина умоляет любимую женщину, и все присутствующие ощутили какую-то нелепость происходящего. Внутри кареты Се Юнь, похоже, тоже нашел это забавным. С легкой усмешкой он переспросил: — Раз встретились — значит, связаны судьбой? Шань Чао ответил просто: — Да. — Благословенной судьбой или роковой? — ... Шань Чао не ожидал такого вопроса, да еще и заданного так стремительно, и на мгновение застыл в оцепенении. — Если благой, то ладно. Но если связь роковая, нехорошо вовлекать монаха в грех, — Се Юнь помолчал, затем повысил голос: — Предлагаю поступить иначе: глубокой ночью не стоит сеять беспокойство. Если мы связаны судьбой — встретимся вновь. Ма Синь, поехали! Ма Синь и другие уже рвались покончить с этой затянувшейся перепалкой. Услышав приказ, они тут же подхватили его, и возница занес кнут, готовый хлестнуть лошадей. Но в тот миг, когда карета уже должна была тронуться, Шань Чао поспешно шагнул вперед и глухо воскликнул: — Постойте!.. Меч Лунъюань, висевший у него за спиной, уже давно слегка подрагивал, и стоило ему шагнуть вперед, как мышцы его спины напряглись, и скрытая пружина в ножнах из акульей кожи сработала. Меч внезапно выскочил из ножен! Диинь!!.. Долгий звон, подобный драконьему реву, замер в воздухе. В отблесках холодного света все лица исказились от ужаса. Монах остановил карету ночью — еще куда ни шло. Но посметь обнажить меч перед самим Се Юнем, командующим императорской стражей?! Он что, ищет смерти? Или торопится умереть?! Ма Синь и другие гвардейцы, не задумываясь, в мгновение ока обнажили клинки: — Наглец! Стоять! Как смеешь поднимать оружие?! Шань Чао крикнул: «Подождите!» — он завел руку за плечо и взялся за рукоять меча. Он намеревался лишь вернуть Лунъюань в ножны, но разве напряженные до предела гвардейцы, увидев такое движение, станут разбираться в его намерениях? В мгновение ока Ма Синь взмахнул мечом — ослепительная вспышка стального клинка, стремительного, как молния, — и он ринулся вперед, словно гигантская птица, пикирующая с небес: — Ты сам напросился! Бам!!.. Пронзительный звон скрестившихся мечей оглушил всех вокруг. Ма Синь застыл, едва не выпустив меч из рук: — Ко... мандующий? Разряженный воздух затих, и только теперь все увидели, что между Ма Синем и Шань Чао, будто материализовавшись из пустоты, стоит Се Юнь. Широкие рукава и полы одежды медленно опустились, когда Се Юнь встал перед Ма Синем, бесстрастно глядя на Шань Чао. Его поднятое запястье приняло на себя удар клинка Лунъюаня. Но меч обрушился с такой сокрушительной силой, что не только полностью разрушил защитную ци Се Юня, но и расколол наруч из темной стали на несколько частей, которые со звоном упали на землю! Зрачки Ма Синя сузились. Леденящий ужас сковал всех присутствующих. Если бы Се Юнь не подставил наруч в последний момент, в лучшем случае меч Ма Синя был бы расколот, а сам он получил бы тяжелые ранения. Раны — не беда, но если бы какой-то монах одолел гвардейца охраны императорского дворца на глазах у всех — это был бы несмываемый позор! О таком поражении говорили бы годами. Ма Синь отступил на шаг, хрипло прошептав: «Командующий...» Но Се Юнь будто не слышал и даже не удостоил его взглядом. Он не смотрел вообще ни на кого — его бесстрастный взгляд из-под серебряной маски был неподвижно устремлен на юное, напряженное лицо монаха. А в глазах Шань Чао метались растерянность и сомнения. Лишь через мгновение он нерешительно вложил меч в ножны: — ...Этот ничтожный монах не имел дурных намерений. Прошу Вас... Се Юнь не ответил. Его рука, только что остановившая клинок, двинулась вперед и опустилась на плечо Шань Чао. Тело монаха, скрытое под черным одеянием, было намного более крепким, чем могло показаться, но Се Юнь, похоже, обладал невероятно мощной внутренней силой. Холодная, неумолимая, не оставляющая выбора, она хлынула из ладони. На глазах у всех монах начал медленно, цунь за цунем, опускаться на колени, пока, наконец, с глухим стуком не рухнул на землю! Бух! Глухой звук удара коленей о землю был едва слышен, но отдался в ушах присутствующих тяжестью тысяч гирь, долго не затихая. Се Юнь медленно произнес: — Похоже, связь между нами — роковая. Гвардейцы, словно очнувшись ото сна, бросились было задержать монаха, но Се Юнь остановил их одним взмахом руки: — Отойдите. Не смея проронить ни слова, они лишь переглянулись и поспешно отступили на три чжана. На мостовой из темного кирпича Шань Чао по-прежнему стоял на коленях перед Се Юнем. Их удлиненные тени призрачно сливались в лунном свете, создавая жутковатую картину. Монах, тяжело дыша, поднял взгляд на возвышающуюся над ним фигуру: — Этот ничтожный монах осмелится спросить благородного господина... посещали ли Вы несколько лет назад Северную пустыню? Если Вы и вправду давний знакомый этого ничтожного монаха... прошу... — В этом мире тысячи тех, кто скрывает лицо. Почему ты решил, что я — твой давний знакомый? Шань Чао замер, слова застряли у него в горле. Се Юнь усмехнулся. Его лицо, скрытое холодной маской, в ночи выглядело поистине пугающим, но эта небрежная улыбка и розовые губы, тронутые лунным светом, вызывали странное, необъяснимое чувство. — Говорят, вступив на путь Будды, следует очистить шесть корней. Но ты, монах, все еще так сильно цепляешься за прошлые знакомства... Не слишком ли это... нечисто? — ... — Или, быть может, тот давний знакомый... был твоим возлюбленным? Кто бы мог ожидать, что столь высокопоставленный придворный чиновник может  позволять себе такие фривольные слова. Шань Чао на мгновение опешил, затем приглушенно ответил: — Благородный господин шутит. Этот человек действительно очень важен для меня, но ни в коем случае не в том смысле, как Вы предполагаете... Раз Вы спрашиваете — скорее, он был моим наставником. — И все? — Да. Се Юнь, словно охотник, загнавший зверя в угол, с явным интересом обошел Шань Чао кругом, беззастенчиво изучая его. Монах же, оставаясь на коленях, смотрел прямо перед собой — при лунном свете его лицо выражало лишь спокойную уверенность, без тени смущения или уклончивости. — Тогда... — Се Юнь остановился и наклонился сзади к самому уху Шань Чао, так, что уголок его губ почти коснулся крепкой шеи: — Твой наставник... почему же ты больше не нужен ему? Дыхание, касающееся кожи, было теплым, тон — сочувствующим, но в последних словах зазвенела холодная насмешка и издевка. Если бы он не подошел опасно близко, то и не заметил бы, как крепкое тело монаха внезапно дрогнуло. — Шучу, не принимай близко к сердцу, — с улыбкой прервал его Се Юнь, уловив, что Шань Чао хочет что-то сказать. Он выпрямился и обратился к гвардейцам: — Ночной ветер свеж, не будем задерживаться. В карете есть горячая вода? Принесите чаю этому младшему наставнику. Подчиненные мгновенно засуетились, достали из кареты медный кувшин налили полную чашку ароматного чая и почтительно подали Се Юню. Он, стоя за спиной Шань Чао, взял чашу одной рукой, а из рукава другой вдруг выскользнул белоснежный бутон. Его подчиненные, обладающие острым зрением, сразу узнали тот самый цветок, который они до этого украли из тайника семьи Лю, — легендарное растение, способное, по слухам, исцелить от любых ядов и даже вернуть жизнь умирающему. Их охватило недоумение: когда Се Юнь успел достать его из парчовой шкатулки и спрятать в рукаве? Пока они пребывали в замешательстве, Се Юнь без всякой торжественности бросил цветок в горячий чай. Раздался едва слышный звук — пшш — и растение мгновенно растворилось в воде. — !.. Подчиненные остолбенели, но не посмели проронить ни слова. Они лишь наблюдали, как Се Юнь с легкостью протянул чашку Шань Чао: — Младший наставник, прошу. Шань Чао немного поколебался, но, учитывая высокий статус Се Юня и его подчеркнуто вежливый тон, вынужден был принять чашу и залпом выпить напиток. Се Юнь спросил: — Ну, как на вкус? Его тоне прозвучала странная многозначительность, которую Шань Чао не мог понять. Он осторожно ответил: — Необычный аромат. — Знаешь, почему он такой? Шань Чао нахмурил свои брови, густые и прямые как мечи. — Потому что этот чай заварила для меня самая популярная девушка из «Золотого ласточкиного терема», специально по просьбе помощника советника Юя, когда я покидал его усадьбу. Се Юнь улыбнулся, и в его глазах вспыхнул насмешливый огонек: — Ну что, монах, как тебе аромат румян самой желанной красавицы «Ласточкиного терема»? Поистине бесподобный человек — раз за разом отпускал скользкие шуточки в присутствии монаха, сохраняя при этом такую естественную непринужденность, будто так и надо. Сложно было понять, то ли он настолько высокомерен, что считает себя выше приличий, то ли попросту отъявленный любитель женской красоты, и потому не имеющий принципов. Шань Чао спокойно ответил: — Аромат изысканный, послевкусие долгое. Видимо, и впрямь несравненная красавица. Что с того? Се Юнь запрокинул голову и рассмеялся. Шань Чао не собирался вставать — в конце концов он первым это начал, да и перед таким непредсказуемым противником любое резкое движение могло спровоцировать новый виток провокаций. Он так и стоял на коленях на холодной каменной мостовой, глядя на Се Юня. Когда тот поднял голову, точеные линии его лица стали еще более четкими, лунный свет ложился на изящный контур его шеи. Этот человек, казалось бы, не вызывал ни капли симпатии, но в нем странным образом ощущалась какая-то порочная притягательность. — Монах, — с прежней насмешливой улыбкой произнес Се Юнь, — разве ваши буддийские каноны не учат, что «форма есть пустота, а пустота есть форма»? Почему же ты так хорошо разбираешься в формах красавиц? Прямые, как мечи, брови Шань Чао слегка сдвинулись. — Ты называешь себя монахом, говоришь о равенстве всех живых существ и изображаешь отрешенность, но при этом цепляешься за мирские соблазны и связи. Ты различаешь оттенки ароматов, рассуждаешь о красавицах, хранишь в сердце старые привязанности — твои мысли полны мирского, так какое ты имеешь право произносить слово «буддизм»? Шань Чао хотел возразить, но Се Юнь безжалостно прервал его: — Ты осмелился преградить мне путь и требовать, чтобы я вышел, полагаясь лишь на свое мастерство и острый меч. Но перед тем, кто сильнее тебя, это не работает. Монах, ничто в этом мире не дается просто так. Если отшельник ищет ответы в миру, ему нужны положение и власть выше, чем у других. …— А если ты не способен на это, что остается, кроме как быть пешкой в чужих руках? Слова унес холодный ночной ветер, но их смысл вонзился в сердце Шань Чао, как гвоздь. — Нет, благородный господин неверно понял... я... Се Юнь лишь поднял длинный изящный палец, приказывая молчать, улыбнулся и развернулся, чтобы уйти. Белоснежный рукав его одеяния бесшумно рассек лунный свет, очертив дугу — и эти движения странным образом совпали с тем, что Шань Чао видел во снах. В тот же миг его зрачки сузились, и он, не раздумывая, вскочил и схватил Се Юня за руку: — Стойте!.. Гвардейцы, уже напряженные до предела, тут же бросились вперед: — Что ты делаешь?! — Наглец, отпусти! Се Юнь поднял руку, останавливая их, и вопросительно произнес: — Мм? Дыхание Шань Чао срывалось, но он продолжал пристально смотреть в глаза, скрытые маской, и произнес, четко выговаривая каждое слово: — Наставления господина я услышал и благодарен за них. Но в моем сердце остался один вопрос. …— Почему благородный господин не желает показать свое истинное лицо? Кажется, Се Юнь приподнял бровь, но за маской этого нельзя было разглядеть. Лишь легкая улыбка промелькнула в его чертах, словно это забавляло его. — Совать нос в чужие тайны — недостойно, монах, — усмехнулся он. — В юности я получил увечье, и мое лицо столь отталкивающе, что я прикрываю его, чтобы не пугать добрых людей. Затем он поднес руку к маске и снял ее — так легко, будто это не стоило ему ни капли усилий. Повернувшись к Шань Чао, он слегка кивнул. Даже непоколебимый Шань Чао в этот миг непроизвольно разжал пальцы, отпустив его руку. Он увидел, что верхняя часть лица Се Юня была словно обожжена огнем, бугристые рубцы шрамов крест-накрест покрывали его кожу. В лунном свете он выглядел словно настоящий демон — одного взгляда для робкого человека было бы достаточно чтобы  вскрикнуть от ужаса! — Что, теперь я не похож на твоего давнего знакомого? У Шань Чао перехватило дыхание. Се Юнь же лишь насмешливо подмигнул, словно это его ничуть не задело, вновь надел маску и, повернувшись, удалился с громким смехом. *** Тот легкомысленный и ветреный дворцовый чиновник под луной Чанъаня казался теперь сумбурным сном. Когда Шань Чао проснулся на следующее утро, он на мгновение не мог понять, было ли ночное происшествие явью или лишь плодом его воображения. Но реальность не оставила юному монаху времени для раздумий — сегодня был Праздник полнолуния середины года, и по традиции наследный принц должен был посетить монастырь Цыэнь для подношения благовоний предкам. После утренней службы все монахи монастыря под руководством присланных из дворца евнухов возжигали благовония в благоговейном ожидании. К полудню распахнулись горные ворота под звуки ритуальной музыки, и в конце длинной улицы показалась величественная императорская процессия. Все монахи монастыря склонились в поклоне. Шань Чао, стоявший в первых рядах, спокойно созерцал отполированные золотые плиты под ногами, трижды омытые водой перед рассветом. Краем глаза он заметил непрерывно проходящую процессию с конями императорского желтого цвета, как вдруг подковы одной из лошадей остановились прямо перед ним. Сразу после этого у него над головой раздался почти неслышный смешок. Этот звук был неуловимым как иллюзия, но дыхание Шань Чао мгновенно прервалось. Кто-то из свиты тихо окликнул:  — Командующий Се... Кони тронулись и процессия пошла дальше, словно ничего не произошло, и никто не обратил внимания на этот мимолетный эпизод. Лишь Шань Чао остался стоять на месте, с застывшим в глазах легким изумлением, в то время как в его сознании медленно расползалось странное, невыразимое чувство. Значит, это не было сном. ...Его фамилия — Се. *** Когда наследный принц завершил подношение благовоний и окончил длительные церемонии, он переоделся в повседневные одежды и отправился в зал для медитаций слушать наставления духовного мастера Чжиюаня. Это стало новым увлечением принца в последние годы. Ходили слухи, что пару лет назад ему приснилось, как золотой дракон упал с небес в монастырь Цыэнь. Пробудившись, он ощутил некое озарение и с тех пор часто покидал дворец, посещая монастырь, благодаря чему слава Цыэня значительно возросла. Хотя он и не мог сравниться с императорскими храмами, но стал одним из самых влиятельных буддийских мест в столице. Что касается того, существовал ли тот дракон на самом деле или был плодом воображения принца — это не имело значения. С древних времен было множество случаев, когда людям снились драконы, фениксы или солнце, входящее в лоно — главное было создать нужный образ, а уж истинность этих видений кто станет проверять? Группа буддийских учеников в почтительном молчании ожидала во внешнем зале, когда внезапно скрипнула деревянная дверь, и оттуда поспешно вышел юный послушник. Увидев Шань Чао, его лицо просияло: — Брат Синьчао! Как раз ищу тебя! Духовный мастер сказал, что наследному принцу захотелось пить, и велел тебе принести чашу кислого фруктового морса, который ты подносил в прошлый раз. Скорей! Хотя у Шань Чао не было ни знатного происхождения, ни выдающейся истории, и он попал в монастырь уже не ребенком, но благодаря стечению обстоятельств он был лично принят в ученики духовным мастером Чжиюанем и потому не был в монастыре Цыэнь безвестным младшим монахом. Видимо, в человеческой природе заложена эта удивительная особенность — испытывать особую привязанность к тем, кому однажды помог. Поэтому хотя духовный мастер Чжиюань славился своей строгостью, к Шань Чао он относился неплохо и даже часто оказывал ему покровительство. Наследник престола посещал монастырь Цыэнь несколько раз в год, и все ритуалы — от подношений до трапез — проводились по установленному порядку, не вызывая особых хлопот. Шань Чао направился в монастырскую кухню приготовить кислый фруктовый морс — охлажденный напиток из свежих персиков, дыни, киви и пряностей, который затем в нефритовой чаше лично понес в зал для медитаций. Переступив порог, он увидел собравшееся общество знатных особ — изысканные наряды, тонкие ароматы. На почетном месте слева восседал худощавый, с аскетичными чертами лица духовный мастер Чжиюань, справа — четырнадцатилетний наследник престола Ли Хун. По правую руку от Ли Хуна сидел полноватый мужчина средних лет в пурпурных одеждах. Хотя его статуса Шань Чао не знал, само место, где он сидел, указывало на приближенность к принцу. А чуть ниже — человек в белоснежных одеждах, расшитых золотыми нитями, с легкой, располагающей улыбкой на губах. Однако серебряная маска скрывала большую часть его лица — это был не кто иной, как тот самый командующий Се, встреченный им прошлой ночью! Дыхание Шань Чао слегка участилось, но внешне он остался невозмутим, лишь почтительно склонился, поднося нефритовую чашу: — Ваше Высочество. Принц был еще юн и спросил без церемоний: — Кто этот наставник? Этот принц посещал монастырь много раз, но Мы его не помним. Духовный мастер Чжиюань поспешил ответить: — Простите, Ваше Высочество. Это мой ученик Синьчао, принятый в в монастырь два года назад. Из-за его молодости и неопытности я не решался выставлять его перед такими почетными гостями, чтобы он не допустил оплошности, поэтому Вы и не видели его прежде. Услышав это, принц внимательно всмотрелся в Шань Чао. На его бледном лице мелькнуло удивление, затем он внезапно улыбнулся: — Удивительно. Хотя духовный мастер называет его молодым и неопытным, Нам кажется, он немного похож на этого принца. Как считаете, достопочтенные чиновники? Когда Шань Чао вошел, то почтительно опустил взгляд, и никто не разглядел его лица. Но после слов наследного принца все взоры мгновенно устремились к нему. Брови Шань Чао едва заметно дрогнули. В действительности Шань Чао был немного смуглым, с резкими, выразительными чертами лица и крепкой, подтянутой фигурой. Даже в грубом монашеском одеянии он излучал сдержанную, аскетичную и непреклонную ауру, и весь его облик разительно отличался от наследного принца. Однако если смотреть только на глаза, густые брови вразлет и прямой нос — действительно обнаруживалось некоторое сходство, на пять-шесть из десяти. — Хм? Если бы Ваше Высочество не упомянули, я бы и не заметил, но действительно есть сходство, — с удивлением произнес человек в пурпурном, сидевший рядом с наследником. — Осмелюсь спросить, наставник Синьчао родом из столицы? Из какой Вы семьи?.. Принц, казалось, совершенно не понимал подтекста этого вопроса и продолжал с детским любопытством разглядывать Шань Чао. Однако в этот момент в зале раздался резкий, ледяной голос, безжалостно прервавший человека в пурпурном: — Старший советник Лю. Тот осекся на полуслове. Все обернулись и увидели Се Юня, подпирающего подбородок рукой. Каждое его слово звучало четко и холодно: — Лекарства можете пить без разбора, но словами бросаться как попало не следует. Перед Вами Его Высочество наследник престола на тысячу лет. К чему Вы клоните, когда спрашиваете о происхождении этого монаха, заметив сходство с членом императорской династии? Помощник министра Восточного секретариата Лю Сюйцзе застыл, пытаясь возразить, но не смог найти слов, и лицо его посерело. Фраза прозвучала настолько резко, что в зале воцарилась мертвая тишина. Лишь спустя некоторое время принц неловко пробормотал: — Эм-м... Командующий Се слишком строг... Старший советник Лю просто пошутил в угоду Нам... Се Юнь холодно заметил: — Лан-цзюню лучше и самому воздерживаться от подобных шуток. Удивительно, но, похоже, не только старший советник Лю, но и сам наследный принц явно опасался этого загадочного командующего дворцовой стражей в белых одеждах. Он лишь тихо выдавил: — Этот принц понимает, что слова подданного Се совершенно справедливы... Мы учтем. Атмосфера в зале стала напряженной до предела. Наследный принц выглядел смущенным, лицо Лю Сюйцзе покрылось багровыми пятнами, остальные уставились в пол, делая вид, будто их здесь нет. Даже Шань Чао не ожидал такого развития событий. Его пальцы невольно сжали поднос с чашей. Прошло много времени, и он наконец услышал, как духовный мастер Чжиюань сверху слегка откашлялся... — Кхм-кхм... Ваше Высочество, этот освежающий морс приготовлен из сезонных фруктов. Если дать ему постоять, он утратит драгоценную прохладу. Не соблаговолите ли отведать? — нарушил он тягостное молчание. Наследник престола, ухватившись за эту соломинку, будто получил помилование, и поспешно велел слугам подать нефритовую чашу. Однако опытный духовный мастер Чжиюань, не раз принимавший высоких гостей, прежде чем позволить передать напиток, спокойно взял дополнительную ложку, зачерпнул порцию и протянул Шань Чао: — Синьчао, попробуй сначала. Это был ритуал проверки на яд. По императорскому протоколу все поданные к столу яства должны были быть предварительно продегустированы. Причем право быть дегустатором предоставлялось не каждому — зачастую это считалось знаком доверия и особого благоволения. Поэтому никто не возразил. Шань Чао кратко кивнул, принял ложку и проглотил глоток кисловатого морса. Во рту осталось лишь ощущение приятной прохлады — никаких признаков отравления. Принц выждал паузу и, убедившись, что монах не проявляет тревожных симптомов, наконец поднес чашу к губам. Сделав два глотка, он улыбнулся: — Освежающе, с приятной кислинкой и сладким послевкусием! И вправду превосходно! Глав Чжиюань с добродушной улыбкой промолвил: — Одобрение Вашего Высочества — уже великая честь для нашего скромного монастыря. Четырнадцатилетний наследник престола, хоть и был еще юн и непостоянен, отличался добрым нравом. Он непринужденно беседовал с духовным мастером Чжиюанем, задавая вопросы о ритуалах и буддийских учениях, на которые тот терпеливо отвечал. Со времен правления под девизом Чжэньгуань буддийские храмы Чанъаня процветали, а нынешний Сын Неба и императрица У почитали учение Будды, поэтому аристократы и чиновники считали за честь участвовать в духовных беседах. Постепенно, по мере оживленной беседы, напряженность, возникшая после резких слов Се Юня, рассеялась, и атмосфера в зале смягчилась. Принц случайно заметил Шань Чао, все еще стоявшего в почтительной позе у стены, и, почувствовав, что юный монах пострадал без причины, с легким раскаянием сказал: — Почему наставник все еще стоит? Здесь нет посторонних — не нужно церемоний. Принести сидение! Духовный мастер Чжиюань поспешил возразить: — Не смеем, не смеем! Ваше Высочество слишком милостивы. Мой ученик... — Ничего, мне с первого взгляда показалось, что наставник Синьчао — человек доброго нрава, — наследник с улыбкой повернулся к Шань Чао. — Из-за моей неосмотрительности Вы оказались в неловком положении. На самом деле я... Шань Чао поднял взгляд на него. Голос принца внезапно прервался, а на его лице появилось странное, неестественное выражение. Перемена произошла так внезапно, словно из него вмиг вытянули всю душу. Его взгляд стал бессмысленным, устремившись в пустоту, а губы слабо дрогнули. Сердце Шань Чао похолодело. В тот же миг он увидел, как тонкая струйка черной крови медленно потекла из уголка рта наследника. —...Ваше Высочество?! Еще никто в зале не успел понять, что происходит, даже сидящий рядом духовный мастер Чжиюань ничего не заметил, а Шань Чао уже в несколько шагов, словно черная молния, подлетел к принцу и схватил его за плечо! — Ты что творишь?! — Какая дерзость! Немедленно отойди! Зал для медитаций заполнился возмущенными окриками. Даже духовный мастер Чжиюань был настолько потрясен, что вскочил с места. Но Шань Чао остался глух ко всем голосам. Ловким движением он приподнял веко принца — и за эту долю секунды его тело обмякло, глаза налились кровью, а из ноздрей медленно потекли новые струйки черной крови. Отравление! Сам наследник престола, правитель Восточного дворца, отравился, выпив поданного им фруктового морса?! В мгновение ока в сознании Шань Чао пронеслись сотни мыслей. Он и не подозревал, что способен на такую ледяную ясность ума и молниеносную реакцию. Еще даже не осознавая своих действий, будто повинуясь заученным до автоматизма движениям, он правой рукой пережал горло наследника, а левую плотно прижал к «вратам жизни» на спине и выпустил мощный поток ци. — Буээ! Принц, не обученный боевым искусствам, конечно же не выдержал такого мощного воздействия и тут же изрыгнул густую струю черной ядовитой крови. Будь на месте Шань Чао кто-то другой или замедлись он хоть на мгновение — и наследник престола к этому моменту был бы уже мертв. После того, как ядовитая кровь вырвалась наружу, сознание наследника, казалось, немного прояснилось. Он судорожно глотнул воздух. Шань Чао уже собирался продолжить выводить остатки яда, как вдруг услышал шаги рядом. Холодная узкая ладонь сдавила его мускулистое запястье. — Отпусти. Шань Чао в изумлении резко обернулся. Перед ним стоял Се Юнь, его лицо под серебряной маской было бесстрастным, а розовые губы, казалось, покрылись инеем. — ...Что ты делаешь? Его пальцы разжимались один за другим. Несмотря на то, что мышцы Шань Чао были напряжены до предела так, что набухли вены, он не мог противостоять непреклонной, подавляющей силе Се Юня, сдавливающего его запястье. — Ты... что за... — Наследный принц отравлен. Се Юнь даже не взглянул на него. Его стальной взгляд был устремлен на принца, но слова звучали для всех присутствующих: — Оцепить монастырь Цыэнь. Запечатать зал. Отправить гонца за дворцовым лекарем. Немедленно! Однако, будь даже у дворцового лекаря крылья, сейчас он никак не смог бы успеть. Это понимали не только Шань Чао и Се Юнь, но и сам наследный принц. Когда зал взорвался шоком и беспорядочными криками, он, с трудом ловя воздух, поднял взгляд на возвышающегося над ним Се Юня. Каждое его слово сочилось словно кровь из перерезанного горла: — ...Царственная матушка... все-таки... не удержалась?.. Зрачки Шань Чао резко сузились. Но Се Юнь не дрогнул. Его профиль с изысканными, четкими линиями не выразил ни капли эмоций. Он одной рукой крепко сжимал запястье Шань Чао, а другой выдернул серебряную шпильку из своих волос. Длинные пряди, собранные лентой, рассыпались по плечам, но он не обратил на это внимания — просто опустил шпильку в остатки фруктового морса на столе. Не прошло и мгновения, как серебро почернело. — От... отрава... — старший советник Лю Сюйцзе резко вдохнул, будто не веря собственным глазам, затем резко обернулся к гвардейцам и закричал срывающимся голосом: — Чего застыли?! Схватить всех монахов! Немедленно пошлите гонца в мой дом — пусть принесут из тайной комнаты сокровище нашей семьи, снежный лотос! Быстрее! …— Этот цветок нейтрализует сто ядов! Он спасет наследного принца!

***

Примечания

Имена и названия

Ли Хун (李弘). Реальная историческая личность. Старший сын У Цзэтянь и императора Гао-цзуна. Был наследником престола с 656 г., был известен добротой и конфуцианской моралью. Однако на престол не взошел —официально, умер от болезни в возрасте 23 лет, неофициально — был отравлен матерью из-за возрастающего влияния. Он осуждал жестокость У Цзэтянь, защищал опальных чиновников, мешал ее единоличной власти. У Цзэтянь (武则天) Единственная женщина-император в истории Китая. Изначально наложница Тай-цзуна, стала женой его сына Гао-цзуна после того, как он взошел на престол. У Цзэтянь устранила соперниц (императрицу Ван и любимую наложницу Сяо). После инсульта Гао-цзуна (660-е гг.) фактически правила вместо него.

***

Восточный дворец (东宫). Это слово имеет несколько значений. В первую очередь — титул наследника престола, его так называли даже в исторических документах, чтобы чтобы подчеркнуть его статус и избежать прямого упоминания имени. Во вторых — это вся его свита: прислуга, наставники, советники — вся система подготовки будущего императора. В-третьих, сам комплекс зданий внутри Запретного города, где они все размещались. Он располагался к востоку от императорского тронного зала (восток ассоциировался с весной и ростом — символ наследника). Здесь же с ним проводились занятия по конфуцианским канонам, военной стратегии и церемониалу.

Исторические и культурные отсылки

Темная/черная сталь 玄铁, Сюаньте, букв. «темная (мистическая) сталь (железо)». Легендарный металл из китайской мифологии и литературы жанра уся, обладающий уникальными свойствами. Иногда его переводят как метеоритное железо. Поскольку материал мифический, свойства в разных историях могут различаться, но его всегда отличает невероятная прочность и редкость. Он тверже любых известных металлов, но при этом не ломкий. Также он обычно очень тяжелый и может резонировать или усиливать ци владельца. «Праздник полнолуния середины года» «День голодных духов». Отмечается 15-го числа 7-го лунного месяца.  Один из трех главных даосских праздников, связанных с поминовением духов. По поверьям, в этот день врата между мирами живых и мертвых открываются. В этот день нельзя купаться в реках (чтобы духи не утащили), выходить ночью или свистеть (чтобы не привлечь внимание мертвецов).  В этот день делаются подношения духам — сжигают ритуальные деньги, бумажную одежду и даже модельки домов, чтобы усопшие получили это в загробной жизни. Семьи правителей в этот день посещали храмы, чтобы «удостоить духов милости». Чиновники раздавали рис нищим — это считалось способом умилостивить блуждающие души. Кони императорского желтого цвета» (明黄色马). «Ярко-императорский желтый», конкретный оттенок, утвержденный при династии Мин. В Китае разводили лошадей «шампанской» масти (с золотистым отливом шерсти), особенно ценимых при дворе. Например, в хрониках династии Тан упоминаются «драконовые кони» (龙马) желтоватой масти, подаренные западными царствами. Для императорских конюшен отбирали лошадей с максимально ярким золотистым оттенком — это считалось знаком «благословения Неба». В основном, сейчас кони такой масти — ахалтекинцы, которые в Китае считались «небесными», легендарными конями. Девиз правления Это уникальная система летоисчисления в Древнем Китае, где каждый период правления императора обозначался особым символическим названием. Новый девиз правления провозглашался императором после восхождения на престол, значимых небесных и земных знамений (комета, засуха), крупных военных побед. Он мог служить отражением чаяний и направления развития в новом периоде. Девиз правления «Чжэньгуань» Девиз правления «Чжэньгуань» один из самых знаменитых в китайской истории. Эту эпоху назвали «Золотым веком» Китая, это символ эффективного госуправления. Его установил император Тай-цзун (предыдущий император в романе). Чжэнь (贞) — «верный», «стойкий», «непоколебимый в моральных принципах». Гуань (贞) —«созерцать», «мудро оценивать». Тай-цзун выбрал этот девиз, чтобы подчеркнуть разумное правление (отказ от деспотии, опора на советы мудрых чиновников), сбалансированность, гармония между конфуцианской администрацией, даосской природой и буддийским космополитизмом. В этот период начался перевод сутр, развитие буддизма и рост монастырей, расцвет поэзии, живописи, международных связей. В Китае Тай-цзуна почитают как образцового правителя, несмотря на кровавое восхождение на трон (бойня у ворот Сюаньу, когда он убил двух своих братьев и вынудил отца отречься), и решительные жесткие меры при подавлении мятежей в вассальных государствах.