Тотем Лазурного Дракона

* При династии Тан золотые стрелы вручали гонцам со срочными императорскими указами. Также позолоченные стрелы могли использовать сяньбийцы из знатных родов.

***

Дворцовая стража действовала без промедления — в мгновение ока гвардейцы с обнаженными клинками плотным кольцом окружили монастырь Цыэнь и начали тщательный обыск в каждом помещении. Монахов из зала для медитации и прилегающих дворов скрутили и вывели наружу, даже духовного мастера Чжиюаня силой увели за дверь. Когда люди Лю Сюйцзе направились к Шань Чао, чтобы арестовать, наследный принц уже не мог говорить. Се Юнь, следуя обстоятельствам, разжал свою хватку. Но Шань Чао резко развернулся и схватил руку приближающегося гвардейца: — Стой! Наследный принц не доживет до момента, когда доставят снежный лотос. Я знаю как продлить ему время! Тот замер в нерешительности. Лю Сюйцзе еще не успел ничего сказать, как Се Юнь отрезал: — Уведите его. — Ты...! — Ты пил из той же чаши и остался жив, а наследный принц отравлен. Кто поручится, что не ты подстроил это? — Увести его. Принца перенести во внутренние покои до прибытия лекаря. Приказы Се Юня звучали куда весомее, чем распоряжения Лю Сюйцзе. Стражник вновь двинулся вперед, но Шань Чао резко ответил: — Я жив, потому что владею боевыми искусствами и могу противостоять яду! Его Высочество в критическом состоянии. Я вывел большую часть яда своей ци, но если не продолжить, оставшийся проникнет в его органы, и тогда даже боги не смогут ему помочь! Лю Сюйцзе поспешно подошел и увидел, что лицо принца стало похожим на бумагу, а губы почернели. Яд оказался в разы сильнее, чем он предполагал. Чиновник растерялся. Се Юнь холодно заметил: — Кто может гарантировать, что ты используешь ци только для того, чтобы помочь наследному принцу избавиться от яда? На самом деле, это замечание попало в самую точку, но Шань Чао вообще не обратил на него внимания: — Если с наследным принцем на ваших глазах случится непоправимое — всем вам несдобровать. Кто из достопочтенных готов ответить за последствия? Его спокойный и тяжелый взгляд обвел всех присутствующих по кругу — все, на кого он падал, отводили глаза. Шань Чао холодно сказал: — Я очищу тело наследного принца от ядовитой крови до прибытия лекаря. Если с Его Высочеством случится непоправимое — я готов тут же разделить его участь! Никто не ожидал, что какой-то монах сможет заставить стольких высокопоставленных чиновников замолчать. В зале воцарилась тишина на несколько долгих вдохов, пока Лю Сюйцзе наконец не принял решение. — Айя! — Он топнул ногой. — Начинайте немедленно! Командующий Се, это вопрос жизни и смерти — прошу Вас лично наблюдать за этим! Се Юнь не ответил, лишь бросил на Шань Чао краткий взгляд. В этот момент любое дальнейшее сопротивление со стороны Се Юня выглядело бы крайне подозрительным — потому он мог лишь хранить молчание. Шань Чао тоже понимал это, и в его сердце проскользнула тонкая струйка отвращения. Дворцовые интриги и скрытая борьба при дворе были неизбежны, но спокойно наблюдать, как подросток борется со смертью у тебя на глазах — не просто оставаться безучастным, но и мешать другим оказать помощь — какое же бессердечие и жестокость требуются для этого? Однако сейчас было не время думать об этом. Шань Чао быстрыми шагами подошел к принцу и коротко сказал: — Ваше Высочество, вынужден Вас побеспокоить. С этими словами он сжал его горло. Хотя сознание принца было уже спутанным, в полубреду он, казалось, понимал, что Шань Чао может его спасти. Его губы судорожно задвигались, а во взгляде появился молящий огонек. Неизвестно, было ли это из-за их внешнего сходства или по другой причине, но от такого взгляда в сердце Шань Чао неожиданно возникло нечто похожее на жалость. С легкой насмешкой над собой он отогнал это чувство и вновь направил ци. Сердцебиение наследника резко участилось, и он снова изрыгнул несколько сгустков черной крови. Цвет выходящей ядовитой крови постепенно менялся от темного к светлому, пока наконец не стал почти алым. Принц судорожно закашлялся и слабо прошептал: — Воды... — Ваше Высочество! — Его Высочество пережил опасность! — Быстрее, принесите воды! Зал мгновенно взорвался ликованием. Не счесть, сколько чиновников разом выдохнули с облегчением, их лица невольно расплылись в улыбках. Лю Сюйцзе поспешно подошел и, схватив руку наследника, сдавленно промолвил: — Лан-цзюнь... Он повернулся к Шань Чао, словно собираясь выразить благодарность, как вдруг с грохотом распахнулись двери. В зал вбежал запыхавшийся старший евнух: — Старший советник! Беда! Дворцовая стража нашла кое-что в келье Синьчао — ученика духовного мастера Чжиюаня! Взгляните! Эти слова повергли всех в шок. Лицо Шань Чао исказилось. Лю Сюйцзе вскрикнул: — Что?! Евнух с грохотом упал на колени, высоко подняв поднос. Собравшиеся, вытягивая шеи, могли ясно разглядеть два предмета на нем: небольшой сверток, завернутый в желтую бумагу, с щепоткой киноварно-красного порошка, и — что совсем шокировало — нефритовую подушку. Инкрустированная золотом, искусно изготовленная, с вышитыми красными нитями девятью фениксами, словно живыми. Никто не мог не узнать в ней типичное изделие внутренних покоев императорского дворца. В императорской семье лишь одна особа, олицетворяющая собой образец для всех матерей, могла использовать символ феникса — и это было ясно как день. Лица присутствующих моментально исказились — еще при прошлом императоре история о принцессе Гао Ян, изменявшей мужу с монахом Бяньцзи, стала достоянием гласности именно после того, как воры нашли ее нефритовую подушку в келье монаха. С тех пор среди знатных дам распространилась мода заводить любовные связи с монахами и даосскими священниками, а некоторые даже содержали их в качестве фаворитов. А нынешняя императрица У, желавшая править из-за кулис, давно питала неприязнь к наследнику, стоявшему ее на пути к власти — это не было секретом ни при дворе, ни за его пределами. Если окажется, что императрица У действительно состояла в близких отношениях с этим красивым юным монахом Синьчао, а отравление наследного принца как-то связано с императрицей... Леденящий душу холод пробежал по спинам всех присутствующих. Зал замер в гробовом молчании. Лю Сюйцзе буквально бросился к евнуху, дрожащими пальцами подняв щепотку киноварно-красного порошка. — ...Мышьяк... — прохрипел он. — Мышьяк! …— Наглый монах-яо! — Лю Сюйцзе резко развернулся и взревел: — Стража! Схватить этого развратника! Похабством запятнал Внутренний двор, замыслил покушение на жизнь наследного принца! Тащить его вниз! Ошеломленные гвардейцы лишь сейчас, словно очнувшись от сна, бросились исполнять приказ. Шань Чао невольно отступил на полшага назад, затем, стиснув зубы, вцепился в край стола, чтобы успокоить дрожь в руках, и резко бросил: — Где доказательства? Эти вещи не мои! Их не могли найти в моей келье! — Ты пил тот же фруктовый морс — и жив, а наследник отравлен! Какие еще доказательства нужны?! — Лю Сюйцзе в ярости рявкнул гвардейцам: — Чего вы ждете?! Те бросились вперед. Шань Чао снова отпрянул, чуть не наступив на наследника, лежавшего у его ног в полубессознательном состоянии. Мышьяк не принадлежал ему. Нефритовой подушки он и в глаза не видел. Только сейчас Шань Чао осознал, что угодил в чудовищную ловушку. Значит... Его взгляд стал острым, как клинок, а мысли метались с бешеной скоростью. С того момента, как духовный мастер Чжиюань велел ему подать морс, до того, как были найдены яд и подушка — весь этот заговор был направлен именно против него? Или на любого монаха, который поднес бы угощение принцу сегодня? Если цель — он, то что нужно заговорщикам? И еще более важно — почему принц отравился, а он нет?! Времени на раздумья не оставалось. Увидев, как стражники приближаются, первой реакцией Шань Чао было не сдаваться, а дать отпор. Он и сам не понимал, откуда в нем вспыхнула эта звериная ярость. Казалось, инстинкт загнанного в угол хищника, дремавший в его костях с давних пор, лишь притворно задремал за два года монашества под перезвон храмовых колоколов. Но сейчас, в критический момент, он проснулся — и кровь в жилах завыла в ответ. Шань Чао оторвал руку от стола. Никто не заметил, как в его ладони разгорелся слабый сгусток черного света прежде, чем он поднял ее для удара... — Прекрати, — произнес Се Юнь. Взгляд Шань Чао метнулся к нему и стал острым, как лезвие. Но Се Юнь даже не удостоил его взглядом. Он поднялся и направился к собравшимся — и куда бы он ни ступал, гвардейцы невольно замирали и пятились с пути. Его шаг не замедлился, взгляд не задержался ни на ком. Он прошел мимо Лю Сюйцзе, игнорируя его исполненный негодования взор, и остановился перед евнухом, все еще державшим злополучный поднос. — Кто осмелился заявить, что покои императрицы осквернены развратом? — спросил Се Юнь. Его голос звучал ровно, но от этих слов у всех похолодело внутри. — Свидетели и улики налицо! Разве мы уже забыли историю Бяньцзи? — дрожащим голосом воскликнул Лю Сюйцзе. — Вся столица знает, что командующий Се — человек императрицы, но неужели Вы станете отрицать очевидное?! В его словах сквозило двусмысленное обвинение. Се Юнь криво усмехнулся: — Старший советник Лю, Вы вновь говорите лишнее... Или мне послышалось, будто Вы намекаете, что и я прислуживал императрице, помогая осквернять Внутренний дворец? Лю Сюйцзе захлебнулся от ярости, пытаясь что-то выкрикнуть, но Се Юнь не дал ему и рта раскрыть: — Вы упомянули свидетелей и улики. Где же Ваши свидетели? — Монах-яо, вот он, перед Вами! Се Юнь лениво спросил: — Монах, ты узнаешь это? Шань Чао, стоявший рядом с наследником, холодно ответил: — Не узнаю. Лю Сюйцзе уже открыл рот, чтобы что-то сказать, но Се Юнь опередил: — А где вещественные доказательства? — Нефритовая подушка императрицы прямо перед Вами! Се Юнь не стал спорить. Он лишь кивнул, взял подушку с подноса и протянул ее Лю Сюйцзе: — Взгляните повнимательнее. Лю Сюйцзе в недоумении переспросил: — Что? — Все вещи, изготовленные во внутренних мастерских, имеют императорскую печать. Без нее это подделка. Взгляните-ка, где же печать на этой подушке? Лю Сюйцзе, еще не понимая подвоха, ткнул пальцем в позолоченную метку в углу подушки: — Да вот же, прямо... Не успел он договорить, как тонкие пальцы Се Юня легли на метку, и легким движением стерли ее. Лицо Лю Сюйцзе исказилось в ужасе. Под пальцами Се Юня рельефный золотой узор буквально расплавился, будто его стерли внутренней силой! Се Юнь с улыбкой спросил: — Ну и где же оно, старший советник Лю? Лю Сюйцзе внезапно впился взглядом в Се Юня. Его грудь бурно вздымалась, он несколько раз пытался заговорить, но слова застревали в горле. Однако он все же был старшим советником. Спустя мгновение ему удалось взять себя в руки, и, хотя его голос звучал хрипло и резко, в нем появилась ледяная собранность: — Командующий Се достиг невероятных высот в боевых искусствах... Этот Лю сегодня воочию убедился в этом. Но как Вы объясните мышьяк, найденный в келье? Неужели я оклеветал монаха? — Не смею так думать. Раз старший советник Лю говорит, что нашли в келье — значит, так и есть. Се Юнь сделал паузу, затем равнодушно продолжил: — Однако обыскивать один только храм Цыэнь — несправедливо. Ведь наследный принц повсюду сопровождал старшего советника Лю, они были неразлучны. Если говорить об отравлении, доступ к пище наследного принца имели не только монахи... — Что Вы хотите сказать?! Се Юнь аккуратно поставил нефритовую подушку на поднос, его движения были плавными и неторопливыми, словно он никуда не спешил. — Старший советник Лю, — произнес он, — сегодняшний фарс с отравлением наследного принца и попыткой обвинить императрицу пора прекратить. Сердца всех присутствующих на мгновение замерли. Лицо Лю Сюйцзе на долю секунды окаменело, прежде чем он, опомнившись, разразился градом вопросов: — Что командующий Се имеет в виду? Разве наследный принц отравился не из-за этого фруктового морса? Разве мышьяк, найденный в храме, — это фарс? Да Вы сами только что видели — как только серебро коснулось морса, оно мгновенно почернело!.. — Яд был не в напитке, — перебил Се Юнь, насмешливо искривив губы под потрясенными взглядами присутствующих. — Если бы ты не пытался нарисовать змее ноги, желая подставить императрицу, этот спектакль, пожалуй, мог бы обмануть даже меня. Не дав Лю Сюйцзе опомниться, он небрежно повернулся к Шань Чао: — Эй, монах, как вы готовите этот морс? Шань Чао, внутренне насторожился, но все же немедленно ответил: — Свежие персики, дыня, дикие киви, засахаренная зеленая слива и специи, настаиваются на льду двенадцать часов... Се Юнь вздохнул и кивнул: — Вот оно что. Затем он резко развернулся к возвышению, где сидел наследный принц. Прежде чем кто-либо успел понять его намерения, Се Юнь поднял нефритовую чашу со стола и на глазах у ошалевших людей, запрокинув голову, одним глотком осушил ее до дна! Шань Чао, стоявший ближе всех, мгновенно бросился вперед, резко крикнув: — Ты с ума сошел?! Остановись! Се Юнь небрежно бросил на пол нефритовую чашу, которая с чистым звоном разлетелась на осколки, и с улыбкой повернулся к Шань Чао. Эта улыбка была опутывающе-нежной, с тонкой нитью невысказанной щемящей грусти, и в зале этого храма, где казалось даже воздух загустел от противостояния и смертельных угроз, она неодолимо притягивала каким-то демоническим, греховным очарованием. — Глупый, — произнес он. — В сладкой воде не было ни капли яда. ***       Нефритовые осколки чаши рассыпались по каменным плитам, и все присутствующие  оцепенели. Се Юнь едва заметно оперся рукой о стол, затем прошел мимо Шань Чао, направляясь к Лю Сюйцзе, лицо которого выражало немой ужас. Почему-то в момент, когда они поравнялись, Шань Чао показалось, что выражение лица Се Юня странно изменилось. Хотя тот сохранял привычно насмешливый и легкомысленный вид, вызывающий у окружающих непроизвольное раздражение, губы его слегка посинели. Шань Чао заподозрил, что это могла быть просто игра света — ведь уже в следующее мгновение Се Юнь уверенно вышел в центр зала, и его голос прозвучал собранно и неторопливо: — Один и тот же фруктовый морс безвреден для монаха, но губителен для наследного принца, потому что он не отравлен. …— Отравление принца — факт, однако нефритовая подушка и мышьяк — подделка. Истинный виновник — кто-то другой. Лю Сюйцзе смотрел на Се Юня так, будто к нему подошел оживший труп. Его лицо то бледнело, то зеленело, отражая смятение, и лишь спустя долгий миг он прохрипел, дрожа: — Ты... Ты как смеешь бросать на меня тень?! Неужели ты намекаешь, что это я отравил наследного принца?! Се Юнь усмехнулся и неспешно хлопнул в ладоши. Хлоп. Хлоп. Хлоп. Едва звуки смолкли, в дверях храма появился стройный молодой человек в темных одеждах. Он быстро подошел, почтительно склонил голову и сложил руки в приветствии: — Докладываю, командующий. Стража обыскала вещи старшего советника Лю и обнаружила флакон с «Красным журавлем», дворцовым ядом, он был разведен водой. После того как его скормили собаке, та билась в конвульсиях полчаса, прежде чем издохнуть. Прислуга и евнухи уже задержаны для допроса. Ждем Ваших указаний. Лю Сюйцзе вспыхнул яростью: — Как вы посмели обыскивать меня?! Кто дал вам такое право?! — Собака умерла через полчаса. Неудивительно, что принц отравился не сразу... — Се Юнь сделал паузу и повернулся к Лю Сюйцзе с загадочной полуулыбкой: — Какой изощренный метод, господин старший советник. И каковы теперь будут Ваши объяснения? Очередной неожиданный поворот событий поверг всех присутствующих в шок. В храме воцарилась гробовая тишина. И вдруг в этой напряженной тишине раздались прерывающиеся мольбы наследного принца: — Под... подданный Се, старший советник Лю... мой доверенный человек... Принц был еще слишком юн и неискушен в придворных интригах, чтобы сохранять хладнокровие в такой ситуации. Однако Се Юнь даже не удостоил его взглядом, и лишь слегка повернул голову в его сторону: — Именно потому, что старший советник пользуется Вашим доверием, ему было проще совершить это преступление. Вы отравлены, Ваше Высочество. Вам лучше отдохнуть, а это дело я возьму на себя. — Ты...! Принц вспылил и кровь резко прилила к его лицу. К счастью, стоявший рядом Шань Чао мгновенно среагировал — ловкими движениями он нажал на акупунктурные точки у его сердца: — Как Ваше Высочество? Принц тяжело дышал, судорожно сжав руку Шань Чао. В его глазах читался неподдельный ужас: — Наставник Синьчао... спасите старшего советника, он... все ради меня... Его голос был едва слышен, но Шань Чао, стоявший вплотную, уловил каждое слово. — ... все ради меня. Шань Чао внезапно осенило. Почему яд, от которого пострадал наследный принц, нашли среди вещей его доверенного старшего советника Лю Сюйцзе? Почему сам принц, вместо того чтобы возмутиться, отчаянно защищал его и умолял Се Юня прекратить расследование?.. Стратагема «страдания плоти. Лю Сюйцзе и его сообщники подстроили все: сначала подбросили яд в храм Цыэнь, потом нашли его и нефритовую подушку. Но истинной их целью была вовсе не императрица У, восседающая во дворце! Неудивительно, что Лю Сюйцзе тут же отправил гонца за спасительным снежным лотосом! Ведь убивать наследного принца никто и не собирался. Дворцовые интриги обнажают самые темные глубины человеческих сердец, и это поистине ужасающее зрелище. Шань Чао бросил острый как лезвие взгляд на осколки нефритовой чаши и засохшие капли фруктового морса на полу. В его сердце внезапно вспыхнуло новое подозрение. Если все это лишь спектакль, и Лю Сюйцзе заранее дал наследнику разбавленный «Красный журавль», то почему серебряная шпилька почернела в кислом морсе? Ведь этот напиток он готовил собственноручно — отравить его было невозможно. Но главное: если это всего лишь стратагема «страдающей плоти», почему яд подействовал на принца так сильно? Ведь промедли он хоть мгновение, и наследника престола уже никто не мог бы спасти. Мысли Шань Чао путались, но лицо его оставалось абсолютно спокойным. Он даже ободряюще похлопал принца по плечу, будто говоря: «Я во всем разберусь». В этот момент Лю Сюйцзе, похоже, тоже уловил эти несоответствия. Холодно усмехнувшись, он бросил Се Юню: — Если командующий Се говорит, что «Красный журавль» нашли в моих вещах, — значит, так оно и есть... Этими словами Се Юнь только что обвинял его, а теперь он, слово в слово, бросил их обратно в лицо командующему — откровенно бесстыдный прием. — Однако вот что я желаю спросить у командующего Се: даже если в моих вещах и вправду оказался «Красный журавль», это еще не значит, что именно я отравил наследного принца. Но во фруктовом морсе храма Цыэнь яд точно был обнаружен, и Вы лично это удостоверили! Как Вы это объясните?! Этот же вопрос беспокоил и Шань Чао. Он резко перевел взгляд на Се Юня, но тот, казалось, устал от долгого пребывания на ногах: скрестив руки на груди, он отступил на полшага и слегка прислонился поясницей к краю стола. — В этом и проявляется мудрость старшего советника Лю. Глубоко изучив медицинские трактаты, почтенный советник, видимо, полагал, что этот Се — неотесанный увалень без капли туши в груди... Неизвестно, сколько туши у него в груди, но вот слова «неотесанный увалень» по отношению к стройной, изящной фигуре командующего были шуткой, вызывающей растерянность — смеяться над ней или плакать. — Но это не так, — Се Юнь сделал паузу, прежде чем продолжить с язвительной улыбкой: — Персики, дыня, дикие киви — вот истинный ключ к Вашему плану. Был отравлен морс или нет — серебряная шпилька неизбежно почернела бы. В глазах Лю Сюйцзе наконец мелькнуло подлинное понимание. Се Юнь развернулся к своим воинам из императорской стражи: — Принесите серебряные иглы. И обыщите кухню — если там остались дикие киви, доставьте сюда. Стражники тут же вышли и вскоре вернулись в храм с большим подносом. Слева на нем лежало несколько спелых, сочных плодов, а посередине в белоснежный шелк были аккуратно воткнуты серебряные иглы. Се Юнь изящными пальцами взял одну иглу и с легкой усмешкой неторопливо проговорил: — Во влажных низинах растет мохнатый плод, ветви его гибки... Плоды его кислые, но безвредные, в горах Наньшань их можно найти в изобилии, употребление утоляет жар. …— Но есть один недостаток. …— Недостаток этот в том, что киви, хоть и безвреден, может привести к тому, что серебряные иглы почернеют, но мир об этом не знает. Под исполненным ненависти взглядом Лю Сюйцзе Се Юнь плавно вонзил иглу в плод. В зале воцарилась мертвая тишина - и вот, на глазах у всех, серебряная игла полностью почернела! Мгновенно повсюду поднялся шум! Лю Сюйцзе тяжело дышал: — Се Юнь, ты... ты...! Се Юнь изящным движением вонзал серебряные иглы в плоды киви. Его действия можно было назвать даже элегантными. — В этом мире есть вещества безвредные, но способные почернить серебро. Киви — не единственный пример. Сваренное вкрутую яйцо тоже обладает таким свойством, хотя в монастыре его не сыщешь. Если господин Лю сомневается, однажды, когда Вас заключат в тюрьму для высокопоставленных чинов, я непременно навещу Вас с парой вареных яиц и продемонстрирую этот феномен. Если бы не репутация Се Юня как первого мастера боевых искусств дворцовой стражи, Лю Сюйцзе уже бросился на него и сожрал бы живьем. По сравнению с наигранным гневом и шоком, которые он демонстрировал при отравлении наследного принца, теперь его ярость выглядела куда более искренней. — Проклятый Се! Ты посмел подстроить все это! Если бы я действительно хотел убить наследника, зачем мне было жертвовать семейной реликвией, нейтрализующей сотни ядов?! Это чистейшая клевета! — Снежный лотос? — равнодушно произнес Се Юнь. — Где же он? Лю Сюйцзе резко обернулся — у входа в зал для медитаций появился гвардеец дворцовой стражи. Он рухнул на колени и громко доложил: — Командующий! Из резиденции Лю прибыл гонец: снежный лотос, который требовал господин Лю, бесследно исчез! Обыскали все, но за полчаса так и не нашли! Что прикажете?! Лю Сюйцзе остолбенел, сумев выдавить лишь: — Как... это возможно? Шань Чао внезапно вскрикнул: — Наследный принц! На своем возвышении принц, до этого и так едва державшийся, услышав роковую весть об исчезновении снежного лотоса, мгновенно потерял последнюю надежду. Его кровь и ци обратились вспять, остатки яда ударили по ослабленному организму, и он рухнул без сознания! Присутствующие в ужасе замерли. Шань Чао подхватил принца и молниеносно нажал на двенадцать главных акупунктурных точек его тела. Но яд оказался поистине смертоносным. Принц был в слезах, он задыхался: — По... почему... Из его носа, ушей и уголков рта одновременно хлынула черная кровь, и он потерял сознание. Странно, но, держа на руках худенькое тело подростка, Шань Чао внезапно почувствовал острую боль в груди, словно наблюдал, как родная плоть и кровь угасает у него на глазах. Он не понимал, откуда взялись эта дрожь и скорбь, прорвавшиеся из самых глубин души. В отчаянии он бросил взгляд на Се Юня — будто ухватился за соломинку: — Командующий Се, Его Высочество умирает! Умоляю, помогите!.. Но Се Юнь лишь стоял неподвижно. На его лице, скрытом серебряной маской, мелькнуло странное выражение. — Лю Сюйцзе отравил наследного принца, очернил императрицу, посеял раздор между плотью и кровью императорской семьи... Это нарушение небесных законов и человеческой морали... Он замолчал, глядя прямо в глаза Шань Чао. Его молодой, красивый голос звучал совершенно бесстрастно: — Прислуга! Пусть наследного принца отнесут во внутренние покои на отдых. Лю Сюйцзе взять под стражу, под строгий надзор. Когда я вернусь во дворец и доложу императрице, мы непременно раскроем все замыслы заговорщиков и выведем их на чистую воду! Сердце Шань Чао вдруг провалилось в ледяную бездну. Он знал, что скрывается за словами «замыслы» и «заговорщики». И Се Юнь тоже знал. Теперь, когда все зашло так далеко, жизнь подростка, лежащего сейчас в его объятьях, уже не имела значения. Все, что затевали эти люди, все их интриги, расчеты и хитросплетения — все вело к Пурпурному запретному городу, к дворцу Дамингун, где бушевала истинная битва — битва за власть, ослепительную и обжигающую руки. Из всех присутствующих лишь один по-настоящему желал смерти наследному принцу. Се Юнь. И самое страшное было в том, что лишь он один не приложил к этому рук. Он единственный был невиновен и не имел к этому никакого отношения. С самого начала он тихо и бесстрастно наблюдал, как все остальные словно клоуны, прыгающие по бревну, шаг за шагом приближаются к своему концу. — Командующий Се... — Шань Чао тяжело вздохнул, его голос охрип, — Наследный принц... он при смерти... Не могли бы Вы... Вы... — Побыстрее! — внезапно прогремел Се Юнь. Его окрик потряс всех до глубины души. Гвардейцы дворцовой стражи, стоявшие за дверью, больше не колебались — с обнаженными клинками они ворвались в зал для медитаций и, несмотря на яростные проклятия Лю Сюйцзе, скрутили его. — Ты, по фамилии Се! Чтоб тебя разорвало! — орал Лю Сюйцзе в исступлении. — Ты все знал, но ничем не выдал! Это ты подсыпал принцу смертельный яд! Это твои люди пробрались ко мне прошлой ночью и украли снежный лотос! Ты мог влить в него ци и спасти, но просто смотрел, как он умирает! Се Юнь ледяным тоном приказал: — Уведите. Лю Сюйцзе отчаянно сопротивлялся, слетела даже его гуань, но гвардейцы дворцовой стражи, подобные тиграм и волкам, даже бровью не повели — схватили его и уволокли прочь. Се Юнь повернулся и небрежно указал двум младшим евнухам помочь принцу. Но как раз в этот момент, среди всеобщего хаоса, его доверенный подчиненный Ма Синь внезапно ворвался в зал для медитаций, стремительно пробился сквозь толпу к Се Юню и, даже не успев поприветствовать, торопливо прошептал: — Командующий, прибыл императорский лекарь... Шань Чао непроизвольно расширил глаза, Се Юнь на мгновение замер: — Почему так быстро? — Главнокомандующий Доблестной конницей Юйвэнь Ху... — голос Ма Синя слегка дрожал, — ...Генерал Юйвэнь как раз был при дворе. Услышав об отравлении принца, лично доставил лекаря в монастырь Цыэнь... Дворцовая стража не посмела задержать. Они уже у ворот. Се Юнь едва заметно напрягся. В тот же миг за дверями внезапно раздался цокот копыт и шум голосов гвардейцев — звуки стремительно приближались. От самого входа в зал для медитаций золотая стрела внезапно пронеслась сквозь толпу, едва не задев висок Се Юня! Вжих! Шань Чао, стоявший неподалеку, резко развернулся и взмахнул рукой — хлоп! — ловя раскаленное древко золотой стрелы в полете. Порыв ветра от стрелы вскинул прядь волос у виска Се Юня... и она медленно опустилась. В дверях, переступив высокий порог, появился мужчина лет тридцати с небольшим, облаченный в тонкий доспех. Непримечательная внешность, мощное телосложение — одной рукой он держал, словно трофей, седовласого старца, главу императорской лечебницы. — Всем стоять на своих местах и не двигаться! Его голос звучал ровно, но густая энергия ци раскатилась по залу, громовым эхом ударив в уши присутствующих: — По Высочайшему повелению: всех задержанных направить во дворец для суда. Императорский лекарь доставил гриб линчжи и немедленно приступит к лечению наследного принца. Без малейшей задержки. Цинь-цы! У многих подкосились ноги и они упали на колени. Храм погрузился в хаос. Лишь Се Юнь по-прежнему стоял, обхватив предплечья, прислонившись к краю стола. Генерал Доблестной конницы Юйвэнь Ху пристально оглядел присутствующих, и их взгляды скрестились. Се Юнь едва заметно прищурился. — Командующий Се, — холодно приветствовал Юйвэнь Ху. Белоснежные одежды, серебряная маска — командующий дворцовой охраной внезапно приподнял уголки губ. Еще мгновение назад его лицо было холодным как иней, и вдруг его словно подменили. Изгиб розовых тонких губ можно было назвать «пленительным как персик и слива». Но тот, кто знал этого человека, мог понять — в этой лицемерной улыбке не было ни капли тепла, лишь крайнее отвращение. Юйвэнь Ху ожидал хотя бы формального ответа. Но Се Юнь просто одарил его этой улыбкой и отвернулся, не сказав ни слова. Юйвэнь Ху невольно нахмурил густые брови, но промолчал, переведя взгляд на наследного принца, еле сидящего на возвышении. И только тогда он заметил Шань Чао, который стоял рядом и по-прежнему сжимал в руке его золотую стрелу. В глазах генерала мелькнуло недоверие: за годы сражений он встречал лишь немногих, кто был способен голыми руками поймать его стрелу, а этот монах был к тому же так молод! На лице Юйвэнь Ху появилась тень уважения. Он сделал шаг вперед и сложил руки в приветственном жесте: — Этот ничтожный — главнокомандующий Доблестной конницей Юйвэнь Ху. Осмелюсь спросить имя почтенного мастера? Манеры Юйвэнь Ху, закаленного в походах и боях, дышали прямодушием — разительный контраст с ядовитой утонченностью командующего Се. К тому же, он так быстро привез лекаря с грибом линчжи для спасения наследного принца. Все это расположило Шань Чао к генералу. Он ответил тем же жестом, склонив голову: — Не смею принять похвалы. Смиренно именуюсь Синьчао, монах монастыря Цыэнь. Что до отравления наследного принца... — Наследный принц отравлен кислым морсом, поднесенным монастырем Цыэнь, а этот монах — тот, кто его преподнес, — ледяным тоном вставил Се Юнь. — Ма Синь, нам здесь больше нечего делать. Немедленно оцепи монастырь. Я забираю монаха Синьчао для допроса во дворце — доложить императрице. Вперед. Юйвэнь Ху резко обернулся: — Командующий Се, по Высочайшему повелению я принимаю командование здесь. Ты... — У меня жетон внутренней охраны императорского дворца, дающий право в любое время являться во дворец и действовать в столице по своему усмотрению, — холодно парировал Се Юнь. Очевидно, он уже довольно давно творил, что хотел, прикрываясь этим императорским щитом. Юйвэнь Ху на мгновение остолбенел от ярости. — Идем, монах Синьчао. — Се Юнь более не удостаивал генерала вниманием. Его ледяной взгляд устремился на Шань Чао — ни следа той пленительной улыбки, которая до этого играла на его губах. — Что, ждешь, когда я сам поведу тебя? Не успела бы завариться и чашка чая, а Се Юнь уже широким шагом выходил из оцепленного дворцовыми гвардейцами монастыря Цыэнь в окружении подчиненных. У ворот на широкой улице Чжунчжэн уже ждала роскошная карета алого цвета, сверкающая позолотой. Шань Чао, сдавленный с обеих сторон двумя гвардейцами, с бесстрастным лицом следовал позади. Но если приглядеться, можно было заметить, что красивое лицо юного монаха было напряженным, челюсти крепко сжаты, рисуя настолько резкие линии, что они казались высеченными из камня. Се Юнь, словно спеша по неотложному делу, не удостоил вниманием ни одного из встретившихся по пути воинов и прямо направился к карете. — Командующий, что делать с этим монахом? — тихо спросил Ма Синь, ускорив шаг и приблизившись к нему: — Отправить в тайную тюрьму внутреннего дворца для допроса, доставить под стражу в Вашу усадьбу или мы просто... Се Юнь остановился. Его бесстрастное лицо, казалось, совершенно не изменилось — то ли он о чем-то размышлял, то ли сознание его было пустым, и он ни о чем не думал. Почему-то эта сцена заставила Ма Синя похолодеть от ужаса, и даже Шань Чао бросил взгляд в их сторону. В его поле зрения попала лишь слегка вздымающаяся грудь Се Юня — и вдруг он резко взмахнул рукой... С того места, где он стоял, взмах пришелся прямо на Шань Чао. Тот не успел уклониться и инстинктивно перехватил его хрупкое холодное запястье. В следующий момент Се Юнь сжался, словно сдерживая боль, но в конце концов внезапно закашлялся и выплюнул сгусток черной крови! Шань Чао окаменел от шока. Ма Синь вскрикнул: «Командующий!..» Тело Се Юня беззвучно обмякло. Шань Чао подхватил его и ощутил, что вся одежда на спине командующего была сырой от холодного пота!

***

Примечания

Имена и названия

«Юйвэнь Ху» (宇文虎). Юйвэнь — фамилия знаменитого сяньбийского рода (кочевой народ, доминировавший в древнем Северном Китае). Ху — «Тигр», традиционное «звериное» имя для военачальников-варваров. Как писали в Китае: «Сяньбийцы высоки, с орлиными носами и густыми бородами. Их князья носят волосы рыжие, как огонь». Они часто имели светлую кожу, мужчины носили две косы или распущенные волосы (символ воинской доблести).

***

Пурпурный Запретный город, Дамингун «Пурпурный запретный город» (紫禁城). Пурпурный – цвет императорской власти. Запретный город — императорский дворцовый комплекс, огороженный стенами и запретный для обычных людей. В разные времена Запретные города размещались в разных местах и носили разные названия. После свержения императорской власти, Запретный город в Пекине был назван «Гугун», «Бывший дворец», и сейчас является историческим памятником. «Дамингун» (大明宫), букв. «Дворец Великого Сияния», Запретный город династии Тан в Чанъане (современный Сиань). В X веке он был разрушен во время восстаний, на месте руин сейчас исторический заповедник.

Исторические и культурные отсылки

Внутренние дворцовые мастерские Эти мастерские находились внутри Запретного города, там изготавливали эксклюзивные предметы только для императорской семьи — мебель, утварь, украшения и др. Доступ к ним имели только евнухи и доверенные чиновники. На изготовленные вещи ставили императорскую печать. Во времена династии Цин печать ставили даже на фарфоровых чашках императора. Яд «Красный журавль» Реальный яд, любимый яд императрицы У Цзэтянь для устранения соперниц. Содержал киноварь и мышьяк. Вызывал онемение языка, потом конвульсии, и смерть от дыхательного паралича. Киноварь в яде Киноварь это сернистая ртуть. В твердом виде она не токсична, ртуть высвобождается только при нагревании или проглатывании/вдыхании. На коже или бумаге она безопасна, к тому же процент ртути в краске небольшой. Киноварь не выцветала в отличие от других красок на основе растительных компонентов и считалось, что отпугивает демонов. Нашелся кстати любопытный момент, не совсем в тему. Безумный шляпник из «Алисы в стране чудес» - это реально существующая болезнь в Европе. В XVIII–XIX веках европейские шляпники использовали нитрат ртути для обработки фетра. Пары ртути вдыхались мастерами, вызывая хроническое отравление, что приводило к сумасшествию и смерти. Головной убор в Древнем Китае Головной убор был знаком социального статуса (его форма строго регламентировалась), и символом личного достоинства (прилюдно его потерять приравнивалось к моральному падению). Когда чиновника лишали должности, первым делом снимали его головной убор — это было позорнее телесного наказания. В «Речных заводях» разбойники срывают головные уборы с чиновников в знак отказа им в человеческом статусе. В эпоху Мин евнухи намеренно роняли головные уборы опальных чиновников во время казни. То есть, если Вы видите, как у китайского героя слетает головной убор и разлетаются волосы — это символ падения ниже плинтуса. Можно вспомнить сцену из последних серий дунхуа «Магистра дьявольского культа», когда Цзян Чэн узнает правду о золотом ядре на Пристани Лотоса, и у него гуань спадает с волос. Это глубоко символично, показывает что человек утратил самоуважение и разрушен до основания. Небесные законы и человеческая мораль 天理人伦. Конфуцианская концепция космического и социального порядка. «Небо установило порядок, утвердив пять правил человеческих отношений: верность подданного, почтительность сына, ласка жены и матери, уважение младшего брата, надежность друга».