Тотем Лазурного Дракона

* Отсылка к древней поэме «孔雀东南飞» («Печальная песня о павлине, летящем на юго-восток»), история о трагической любви и разлуке.

***

— Возможно... нет. Взгляд Фу Вэньцзе, устремленный на Шань Чао, наполнился неприкрытой иронией и горечью. Так умирающий, измученный страданиями человек смотрит на наивного ребенка, чья храбрость проистекает лишь от неведения: — Ты еще узнаешь. Не дожидаясь ответа, он спросил: — Если так, то когда ты начал подозревать меня? Шань Чао ненадолго задумался: — Еще при первой встрече у Западного озера твое поведение показалось мне странным... — О? Что именно? Я же сразу публично извинился перед вами от имени Чэнь Хайпина. — В том и дело, — медленно проговорил Шань Чао. — Два года я провел в монастыре Цыэнь в Чанъане. Хотя наш наставник был строг и ученики его побаивались, он никогда не ругал нас, не разобравшись в ситуации. Ибо люди по природе своей склонны защищать своих — даже если родные неправы, большинство все равно будет их оправдывать. ...— Но ты, молодой хозяин, даже не спросил, что произошло у озера. Не разобравшись, первым делом сказал: «Мой младший брат ведет себя безрассудно, прошу, наставник, простить его!» Ты сразу, без выяснения обстоятельств, возложил вину на Чэнь Хайпина... ...— И потом, когда в «Кузнице мечей» собрались ученики разных школ, ты торжественно открыл двери трех парадных залов и устроил банкет, чтобы Чэнь Хайпин публично принес нам извинения. Хотя внешне это выглядело благородно, такая показная торжественность противоречит человеческой природе. А потом ты без колебаний заявил при всех, что старшую сестру Фу избаловала матушка... Все это заставило меня задуматься о невероятном. Фу Вэньцзе бесстрастно наблюдал за Шань Чао, пока тот делал многозначительную паузу: — Было похоже, что ты намеренно позорил репутацию «Кузницы мечей». Фу Вэньцзе усмехнулся: — Как тонко подмечено. Не зря ты — достопочтенный мастер. ...Он признал это! Шань Чао тоже был удивлен. Нахмурившись, он спросил: — Ты ненавидишь «Кузницу мечей»? — Ненавижу? — Фу Вэньцзе резко рассмеялся, и, не задумываясь, спросил: — А разве я не должен их ненавидеть?! Он резко повернулся к гробу, и голос его задрожал: — Конечно, я ненавижу! Знаешь, когда мои ноги исцелились? В тот день, когда Ваньцзюань умерла от трудных родов! Шань Чао остолбенел: — Ты притворялся... — Конечно, нет! Фу Вэньцзе глубоко вдохнул, и его голос стал низким и хриплым: — Я — поздний ребенок моей матери. С детства меня баловали и ни в чем не ограничивали. Каждый раз, когда отец строго заставлял меня тренироваться, мать вставала на мою защиту и не позволяла мне по-настоящему трудиться. В итоге, только в двенадцать лет я впервые приступил к изучению фамильной техники клана «Истинная ци Инь и Ян». К тому времени я был уже слишком взрослым для этого, да и способности оставляли желать лучшего. В спешке я... впал в отклонение ци и обезумел. ...— Я думал, что навсегда останусь калекой и уже смирился, желая лишь дожить свой век в покое. Но затем встретил Ваньцзюань... Мы жили в гармонии, как цинь и сэ, и в моей жизни наконец появились радость и надежда... В день ее смерти я за дверями родильных покоев был готов покончить с собой. От отчаяния я потерял сознание, а очнувшись, обнаружил, что меридианы, которые были заблокированы годами, внезапно открылись. Я попробовал встать — и за несколько месяцев полностью восстановил способность ходить. Шань Чао промолвил: — Ты никому не рассказал... — Конечно нет! — резко оборвал его Фу Вэньцзе. — Если бы я разболтал об этом, как бы смог потом устраивать все эти инсценировки в «Кузнице мечей»? Я хотел, чтобы все жили в страхе, чтобы все помнили — дух Ваньцзюань не обрел покоя и однажды вернется за мщением! — ... — Шань Чао нахмурился: — Значит, когда в день пожара служанка слышала женский голос призрака, это тоже был ты? — Да, — без колебаний ответил Фу Вэньцзе. — Знаешь, как я был счастлив, когда на следующий день в главном зале ты при всех разоблачил подделку с телом? Хотя это и не влияло на мои планы — Фу Сянжун к тому моменту уже была мертва — но показать истинный вид этого гнилого места под названием «семья Фу» перед лицом всех этих самодовольных благородных мастеров... Нет слов, чтобы описать мое удовлетворение! Шань Чао на мгновение запнулся: — ...Кто убил Фу Сянжун — ты или «Темные врата»? — Этот подлый Цзин, — холодно ответил Фу Вэньцзе. — Им нужны были богатства нашей семьи, секреты ковки мечей и последний в мире снежный лотос. Но они боялись, что в отчаянии я уничтожу цветок, поэтому согласились на сотрудничество — для них это был самый безопасный вариант. В день пожара я тайно передал им послание, чтобы они помогли мне убить Фу Сянжун в загородной усадьбе... ...— Но младенца из родовой гробницы я выкопал сам. И подстроил падение с обрыва. Я просто не ожидал, что кто-то действительно бросится за мной вниз. Он глубоко вдохнул: — Вообще-то... я не заслуживал твоего спасения. В подземелье воцарилась гробовая тишина. Здесь, так далеко от поверхности, удушающая тишина накрывала, словно прилив, поглощая все звуки до единого отголоска. — Я спас тебя только потому... — Шань Чао осекся, затем тяжело вздохнул и сказал иначе: — Когда ты вернулся с обрыва в загородную усадьбу, ты пробрался по этому туннелю в задние покои, заложил селитру и серу... и собственными руками взорвал вдовствующую госпожу и слуг? Фу Вэньцзе вместо ответа спросил: — Как ты догадался? — Плиты пола, — сказал Шань Чао. — Молния, ударяя сверху, сначала разрушает балки крыши. Убив людей, она гаснет, не превращая в щебень камни кана и пола. А вот взрывная волна идет снизу вверх — сначала раскалывает плиты на полу, разрушает кан, потом обрушивает потолочные балки, и черепица страдает меньше, чем пол. Сравнив разрушения, нельзя не заметить разницы. Фу Вэньцзе молча кивнул, и в его взгляде мелькнуло нечто вроде уважения. Шань Чао продолжил: — У меня осталось два вопроса, если молодой хозяин соблаговолит ответить. Во-первых: хотя сера, селитра и мыльные бобы действительно могут дать порох, его силы недостаточно, чтобы разрушить половину павильона. Как тебе это удалось? Фу Вэньцзе равнодушно ответил: — «Кузница мечей» веками совершенствовала искусство плавки. Мы знаем толк в огне — это раз. А во-вторых, порох дали мне «Темные врата». Когда-то они были... впрочем, ты — монах, и давние истории императорского двора и цзянху тебя не касаются. Шань Чао не стал настаивать, лишь кивнул: — И последний вопрос, прошу не гневаться. Фу Сянжун была твоей сестрой, вдовствующая госпожа — родной матерью. Разве, совершая все это... ты ни разу не дрогнул? Фу Вэньцзе уставился на Шань Чао, и на его лице вновь появилась та язвительная усмешка, словно он насмехался над тем, как упорно его собеседник задает глупые вопросы. Но за этой насмешкой в его глазах постепенно проступило нечто большее — искаженная, наполненная злобой горечь. — Дрогнул? — хрипло повторил Фу Вэньцзе и тут же огрызнулся: — А они дрогнули, когда издевались над Ваньцзюань? Фу Сянжун дрогнула, когда подсунула моей матери того шарлатана-лекаря? А моя мать дрогнула, когда заставляла Ваньцзюань пить то зелье, которое якобы превращало девочку в мальчика? ...— Знаешь, почему я выбрал такой опасный и сложный способ, как подрыв? Чтобы все увидели, что ее убила молния! Ее собственная жестокость навлекла на нее небесную кару! Иначе я мог бы просто отравить ее, поджечь дом или нанять убийцу — способов убийства в этом мире предостаточно! Его лицо исказилось от ярости, он снова закашлялся — резкие, хриплые звуки, похожие на вопли, эхом разносились по подземелью, заставляя кровь стынуть в жилах. Шань Чао почувствовал, как сжимается его сердце: — Но она все же твоя родная мать... — едва произнеся это, он сам понял, насколько пустыми звучали его слова. — Что с того, что она мать?! Ты хоть знаешь, сколько в этом мире родителей губят собственных детей?! Одни убивают их побоями и руганью, другие — слепой любовью, а третьи — упрямо и тупо, прикрываясь материнской заботой, отравляют все вокруг, оставляя ребенка в одиночестве, в мире удушающего отчаяния, и это страшнее смерти! Ты хоть представляешь себе это?! — ... Шань Чао тяжело вздохнул, а потом покачал головой: — Нет... Я с рождения... не знал матери. Фу Вэньцзе громко и едко рассмеялся: — Что ж, прекрасно! Желаю тебе никогда не узнать этой отчаянной боли и ненависти! «Эти слова уже выходят за все рамки, — с горькой усмешкой подумал Шань Чао. — Что за бессмыслица? У меня даже матери нет — какой мне прок от твоих пожеланий?» — Ну что же, наставник, — Фу Вэньцзе окинул Шань Чао оценивающим взглядом. Его глаза были красными от напряжения, а выражение лица стало пугающе безумным. — Теперь Вы все знаете, и я здесь, перед Вами. Вы планируете убить меня, чтобы отомстить за невинно погибших, или же намерены сдать меня властям? Шань Чао на мгновение заколебался. — Возможно, у наставника есть свои причины не обращаться к властям, — язвительно продолжил Фу Вэньцзе. — Или, быть может, он, как монах, не желает совершать убийство, а потому не может казнить меня собственноручно... Тогда, может, Вы доставите меня на людской суд? Огласите мои преступления перед всем миром, чтобы отныне в цзянху меня преследовали, лишили положения, и однажды какой-нибудь «великий справедливый герой» совершил правосудие во имя Неба, заработав себе славу? Как Вам такой вариант? Шань Чао почувствовал, насколько это абсурдно: — С какой стати я должен так поступать?! — Тогда, — холодно усмехнулся Фу Вэньцзе, — раз Вы не можете убить меня сами и не хотите, чтобы это сделал кто-то другой... Выходит, Вам остается лишь отпустить меня и позволить спокойно уйти? Шань Чао хотел возразить, но слова застряли у него в горле. Он бежал из монастыря Цыэнь и пока не знал, что происходит в Чанъане. Раскрывать свое местонахождение было нельзя, поэтому сдать его властям он не мог. Отвести Фу Вэньцзе наверх к другим мастерам улиня? Но «Темные врата» окружили их в усадьбе, и кто из них победит — еще неизвестно! Фу Вэньцзе, кажется, уловил его колебания. Уголок его губ дрогнул в усмешке: — Если наставнику так сложно выбрать... Может, я предложу третий вариант? Он подошел к углу потайной комнаты, где, вопреки ожиданиям, находился туалетный столик, как из женских покоев. На нем аккуратно были расставлены небольшие вещицы: зеркало в форме водяного ореха, вышитый ароматный мешочек, ларец из красного сандала и другие предметы — по-видимому, вещи, оставшиеся от покойной жены. Фу Вэньцзе, казалось, относился к ним с особой бережностью, его движения были осторожны, когда он открыл ларец. Внутри обнаружился хитроумный механизм с тремя ярусами, наполненными жемчугами, нефритами и изящными украшениями. На самом дне лежала красная деревянная шкатулка. Когда он открыл ее, густой аромат мгновенно наполнил комнату. В шкатулке лежал цветок. Зрачки Шань Чао едва заметно сузились — это был снежный лотос, который искали все! — Если наставник не может принять решение... — Фу Вэньцзе ухмыльнулся, — он может отпустить меня, а этот цветок отдать секте «Духов и призраков» в обмен на богатство. Они хоть и секта отступников, но их влияние огромно... И сейчас они почему-то отчаянно ищут этот лотос, способный нейтрализовать любые яды. С таким козырем на руках наставник обеспечит себя золотыми горами до конца дней. Ну как? Он держал снежный лотос двумя пальцами, насмешливо разглядывая Шань Чао. — В этом мире все радости покупаются за деньги. Наставник хорош собой и благороден... Уверен, стоит Вам вкусить прелести мирской жизни, и Вы уже не захотите возвращаться к воздержанию перед буддийскими святынями. Его язвительный тон даже не пытался скрыть презрение, казалось, он был абсолютно уверен в выборе молодого монаха. Взгляд Шань Чао едва дрогнул. С этим противоядием можно спасти наследного принца... И, возможно, монастырь Цыэнь сумеет выйти из-под удара в противостоянии между императрицей У и наследным принцем... Но... Фу Вэньцзе... — О чем еще раздумывает наставник? А, понятно... Ваша праведность презирает столь грязные мирские вещи, — в глазах Фу Вэньцзе мелькнула насмешка. Он нарочито медленно поднес снежный лотос к губам: — Раз так, этот цветок мне больше не нужен. Пожалуй, я сам его съем... — Не смей! — воскликнул Шань Чао. Фу Вэньцзе сделал вид, будто не слышит, и приоткрыл рот, имитируя готовность проглотить цветок. Шань Чао стремительно бросился вперед, пытаясь вырвать лотос, но Фу Вэньцзе, будучи вполне искусным мастером, ловко увернулся. В тесном подземелье они обменялись несколькими ударами. Превосходство Шань Чао в боевом мастерстве было очевидным, но он опасался повредить драгоценный цветок, что позволяло противнику ускользать. Сердце монаха сжалось от дурного предчувствия. — Прекрасно! Вижу, снежный лотос действительно хотят все, — усмехнулся Фу Вэньцзе. — В таком случае... Шань Чао молниеносно атаковал, используя ножны вместо клинка, целясь в руку, сжимавшую цветок. И в этот момент Фу Вэньцзе наконец разглядел длинный меч, который монах все это время держал в скрещенных на груди руках. Его лицо вытянулось от шока: — Семизвездный Лунъюань?! Шань Чао не ответил, направив удар ножнами прямо на цветок. Но Фу Вэньцзе грубо сжал лотос в кулаке и яростно бросился отбирать меч: — Отдай! Как у тебя оказался Семизвездный Лунъюань?! Нежный снежный лотос не выдержал бы такого обращения — зрачки Шань Чао сузились от ужаса. В последовавшей схватке противник мертвой хваткой вцепился в ножны. — Не может быть! — Фу Вэньцзе в бешенстве взревел. — Какое отношение ты имеешь к «Темным вратам»?! Вжих!.. Щелк!.. Камешек размером с ноготь молнией врезался в ребро Фу Вэньцзе. Тот с воплем схватился за бок, пошатнулся и упал на спину, выплюнув кровь. Шань Чао окаменел. Из темноты коридора донесся мягкий, глубокий, почти соблазнительный голос с легкой хрипотцой. В нем сквозила едва уловимая усмешка: — К «Темным вратам» он не имеет отношения. А вот я — имею. Шань Чао медленно обернулся. В этот миг перед ним промелькнули бескрайние и безлюдные дюны Северной пустыни, освещенные лунным светом; вой ветра, проносящего над ними... Промелькнули — и мгновенно растаяли в глубинах памяти. В тусклом свете неподалеку стояла высокая, стройная фигура. Знакомая. Чужая. — ... — Шань Чао открыл рот. Его голос, хриплый от сдерживаемых эмоций, прозвучал неестественно: — Как мне тебя называть? Лун-гунян? Командующий Се? Или... ...— Наставник?