Тотем Лазурного Дракона

* «Вегетарианская утка». На вид — ароматное и жирное мясо, а на самом деле — постные овощи. О том, что некоторые вещи — не то, чем кажутся, и некоторые слова не всегда отражают истинную суть.

***

...Фэншань. Фэншань — это жертвоприношение Небу, подношение шести великим предкам, поклонение горам и рекам, воздаяние всем божествам. Начатый Цинь Шихуаном, с пышностью продолженный Хань У-ди, в смутные времена этот ритуал прервался. Тай-цзун несколько раз пытался совершить ритуал Фэншань, но не смог. Нынешний император достиг этого. Более того — он совершит ритуал Фэншань вместе с императрицей, возвещая Небу и Земле их совместное правление. Это беспрецедентно в истории. Се Юнь не вернулся на пир во дворец Циннин, а сразу отправился в свою усадьбу. Шань Чао, такой же промокший, сидел с ним в карете с жаровней. Всю дорогу царило молчание, лишь стук колес по мостовой улицы Чжунчжэн нарушал тишину. Когда они проезжали мимо ворот монастыря Цыэнь, Шань Чао внезапно откинул занавеску. Высокие храмовые ворота величественно возвышались в ночи, нефритовые ступени терялись в непроглядной тьме. — Хочешь вернуться бить в деревянную рыбу — так и скажи, — лениво проговорил Се Юнь. Но Шань Чао, не отрывая взгляда от удаляющихся ворот, вдруг усмехнулся с легкой насмешкой: — Нет. Я просто думаю... почему в тот день, возвращаясь ночью в усадьбу, ты тоже вдруг откинул занавеску и взглянул на монастырь? Се Юнь наконец открыл глаза, до этого момента полуприкрытые. В теплом воздухе кареты его мокрые ресницы уже высохли и теперь поднялись с ленивой, небрежной грацией. Вместо ответа он спросил: — Ты хочешь вернуться в Цыэнь? Вернуться? Шань Чао на самом деле не считал два года монастырской жизни чем-то плохим. Если сердце спокойно, мужчина может жить где угодно — утренние колокола, вечерние барабаны, простая еда — все это было вполне терпимо. Но... Шань Чао на мгновение задумался, затем покачал головой: — Пока что нет. Се Юнь усмехнулся: — Значит, причина, по которой ты только что откинул занавеску, та же, что и у меня в тот день... Просто от скуки, посмотреть. У Шань Чао дернулся уголок брови. Се Юнь снова закрыл глаза. Карета вернулась в усадьбу Се. Слуги уже зажгли фонари и ждали во внутреннем дворе. Впереди всех стояла та самая служанка-управляющая в легком алом шелке. Когда Се Юнь, кутаясь в лисью шубу, вышел из кареты, она тут же подошла, почтительно поклонилась и подняла лакированный поднос с золотой росписью: — Командующий, только что из дворца Циннин прибыли с даром от императрицы. Я не осмелилась прикасаться, прошу Вас взглянуть! Шань Чао остановился за спиной Се Юня и замер. На золотом подносе лежали два новых мундира императорской стражи: Один — из белой шелковой парчи с темно-красными узорами летучих рыб, с поясом и сапогами, очевидно, форма командующего стражей стражи, а сверх этого — гора сияющего великолепного жемчуга. Второй — тоже парчовый, но проще по крою и с обратной цветовой гаммой. Се Юнь развернул вторую форму и примерил его к фигуре Шань Чао — плечи и длина идеально подошли. — Это для тебя. Се Юнь бросил парчовый мундир в руки Шань Чао и развернулся, чтобы уйти. Падение командующего императорской стражи в воду во время ночного дозора — событие само по себе незначительное, особенно на фоне объявленного на следующий день императорского путешествия на гору Тайшань. Но даже такое мелкое происшествие вызвало немалый резонанс при дворе и за его пределами, а в народе поползли самые разные слухи: — Императрица У жестока и коварна, командующий Се, помогающий тирану, чуть не утонул, потому что его утянул под воду призрак казненной императорицы Сяо, искавшей замену... — Императрица У идет против воли Неба, командующий Се служит ее когтями, и души невинно убитых чиновников явились ночью, чтобы забрать его в преисподнюю... Се Юнь перелистнул страницу книги: — «Меняют отвар, но не состав лекарства». Так было, когда У-хоу стала императрицей, когда объявили наследного принца, теперь с ритуалом Фэншань... Всякая ненависть в этом мире имеет причину, а слухи — всего лишь слухи, не стоит обращать на них внимания. С той ночи Се Юнь больше не появлялся во дворце, но поток посетителей, желавших навестить пострадавшего, не иссякал. Половина чиновников Чанъаня лично засвидетельствовала свое почтение, а те, кто не пришел, прислали подарки. Что касается второй половины, которая и не явилась, и не прислала подарков, то распускаемые ими слухи все равно доходили до ушей Се Юня, и он легким движением кисти обводил их имена кружками. Шань Чао, стоя рядом, наблюдал, как в списке чиновников Чанъаня одно за другим появляются обведенные тушью имена. Се Юнь ткнул пальцем в первые несколько имен вверху списка и небрежно пояснил: — Чжан Вэньгуань, придворный историк, по указу императора редактировал летописи. Его Величество планирует назначить его главным летописцем. Дай Чжидэ, племянник советника Дай времен Тай-цзуна, ныне инспектор наследного принца. В будущем непременно станет главным советником... Шань Чао удивленно спросил: — Почему ты обвел их имена? Се Юнь с серьезным видом ответил: — Однажды говорили обо мне гадости. Шань Чао: — ... — В конце прошлого года на пиру во дворце, когда все веселились и пили, император вдруг спросил меня: «Почему Пуян называют Императорским холмом?» Я как раз поперхнулся вином и еще не успел ответить, а министр Дай уже влез: «Потому что там жил древний император Чжуань-сюй. Хотя командующий Се достиг совершенства в боевых искусствах, его ум пуст, и мне стыдно за него». То есть я, по его мнению, невежественная дубина с крепкими кулаками. Се Юнь отложил кисть и жестом приказал подать чашку чая. Шань Чао внутренне воспротивился. Но с того места, где он стоял, приподнятый внешний уголок глаза Се Юня образовывал... невыразимо притягательную линию у виска. Он засмотрелся и, сам не поняв как, налил чай в чашу и вложил ее в холодные пальцы Се Юня. Тот усмехнулся: — Вот если бы ты сразу был таким услужливым... — ...Ученик должен служить наставнику, — равнодушно ответил Шань Чао. — Кто тебе тут наставник? — фыркнул Се Юнь. Шань Чао глубоко вдохнул и ткнул пальцем в список чиновников: — Эти люди — из фракции наследного принца? — Естественно. — Раз императрица решилась на убийство самого наследного принца, почему бы ей не казнить их? — Естественно, нельзя. Шань Чао слегка прищурился. Се Юнь отхлебнул горячий чай и закрыл список чиновников: — У императрицы три... нет, четыре сына. Если один наследник престола исчез, его можно заменить другим. А вот этих стариков, что только и делают, что разглагольствуют о ритуалах и морали - хоть они тебе на каждом шагу палки в колеса ставят, язвят и готовы забить тебя насмерть своими хубанами - трогать нельзя. Потому что империя еще держится на них. — Они не то, что кланы Гуаньлун в прошлом — не угрожают самой основе власти императора. В конечном счете, все, что они делают, — ради рек и гор, алтарей духам земли и злаков. Убить их просто. Но что потом? Толпа подхалимов, воспевающих твою добродетель, куда хуже зала полноценных министров, готовых поспорить. Тот, кто стоит на вершине, должен терпеть инакомыслящих — в этом и есть суть. Шань Чао вдруг осознал, что Се Юнь, кажется, обожает его поучать. Он мог разразиться целой тирадой, на первый взгляд звучащей как обычная бюрократическая болтовня, но порой поразительно точную. При этом Се Юнь никогда не учил его боевым искусствам. Более того, он сам, похоже, их забросил. После возвращения из «Кузницы мечей» он больше не обнажал меча. К тому же он, казалось, был очень зябким — уже глубокой осенью кутался в меховую накидку. Шань Чао задумчиво уставился на него. Се Юнь провел мягкими кончиками пальцев по желтоватой бумаге списка и спросил: — Понял? — Понял. — И что именно? — «В животе у первого советника можно на лодке проплыть». Ради страны, некоторых — хоть они и бесят — убивать нельзя. — Верно, — уголки губ Се Юня изящно приподнялись. — Но я учил тебя не тому, как быть первым министром. —...Но если стоящий у власти — не первый министр, тогда кто? Се Юнь не стал объяснять. Внезапно он с оживленным интересом повторил: — Эти старики вечно ставят тебе палки в колеса, язвят и все время норовят прикончить... Хоть они тебе и омерзительны, но сделать ты ничего не можешь... ...— Потому что ты ешь их еду, пользуешься их вещами, живешь у них. Разозлишь их и тебя выбросят ночевать под мостом... Шань Чао: «...» Он серьезно спросил: — Сколько ты хочешь за урок, наставник? Се Юнь, казалось, находил это забавным. Слегка склонив голову, он окинул Шань Чао оценивающим взглядом — будто размышлял, какую ценность представляет товар. — Ладно, ты вполне неплохое вложение, — небрежно бросил он. — Когда через пару лет взлетишь к вершинам, не забудь оставить своему старому наставнику хоть миску риса. Шань Чао усмехнулся, не придав этому значения. Как раз в этот момент служанка пригласила их к столу, и он уже повернулся к двери. Но на пороге внезапно остановился. Оглянулся и сказал: — Ты ведь не старый, наставник. Се Юнь как раз убирал список чиновников на полку и, услышав слова Шань Чао, на мгновение замер, а затем рассмеялся: — Верно, это всего лишь скромность наставника. Не принимай всерьез. Шань Чао временно поселился в усадьбе Се Юня, и это «временно» затянулось на добрых полмесяца. У него не было другого места, куда он мог бы отправиться — да ему и не позволили бы. На следующий день после инцидента в императорском дворце императрица прислала гонца с витиеватыми восхвалениями в адрес Се Юня: его превозносили за преданность престолу и усердие в службе, а Шань Чао — за смелость и находчивость при спасении утопающего. Хотя формально это выглядело как утешение для пострадавшего командующего дворцовой охраны, в последних строках недвусмысленно проглядывал истинный смысл: «Раз уж Шань Чао появился здесь по твоей вине, пусть остается в твоей усадьбе, пока я не решу его дальнейшую судьбу». К счастью, у императрицы У сейчас не было времени на подобные решения. Через несколько дней императорское шествие должно был отправиться в Восточную столицу, Лоян, а оттуда, с пышной свитой из десятков тысяч чиновников и слуг, двинуться в сторону горы Тайшань. В тот день в усадьбе Се Юня царила необычная тишина. За ужином за столом сидели только он и Шань Чао, а блюда подавала сама управляющая служанками — позже Шань Чао узнал, что ее звали Цзиньсинь, и она была подарена императрицей У. Из-за этого он всегда держался от нее на расстоянии, но Цзиньсинь, казалось, симпатизировала ему — каждый раз, встречаясь взглядом, она прикрывала рот рукой, улыбалась, и в ее глазах читалось множество невысказанных слов. Днем Цзиньсинь распорядилась приготовить для Шань Чао вегетарианскую утку, а вечером, подавая ее, на мгновение замешкалась — взяла почти пустую пиалу с супом, стоявшую перед Шань Чао, и переставила ее перед Се Юнем, а на освободившееся место поставила ароматное, нежное блюдо. Се Юнь, до этого вяло ковырявшийся в своем рисе, удивленно поднял бровь: — Кто здесь твой господин? Цзиньсинь рассмеялась: — Конечно Вы! Но разве господину командующему нравится это блюдо? Почему бы тогда не отдать его тому, кто его любит? Шань Чао смущенно отвел взгляд, но Се Юнь, кажется, нашел ситуацию забавной: — Если он тебе так нравится, может, переведешься к нему в служанки? Подобные слова он произносил уже не раз, но всегда в шутку, и никто не воспринимал их всерьез. Цзиньсинь лишь рассмеялась, словно серебряный колокольчик, грациозно присела в поклоне и скользнула за дверь. В отличие от Се Юня, Шань Чао ложился спать рано и вставал на рассвете — привычка, выработанная за годы аскетичной жизни в монастыре, строгая до педантизма. Погасив свет, он быстро погрузился в сон. Однако вскоре какое-то шестое чувство резко взведенной пружины заставило его проснуться. Шань Чао вскинулся, одним движением руки, способным расколоть скалу, резко сжал пальцы у самого края постели! Бам!!.. Гибкий силуэт едва увернулся, шлейф аромата от одежд расплылся в воздухе. Затем раздался легкий, как шепот, женский голос: — Не пугайтесь, господин, это я. Брови Шань Чао резко сдвинулись. Перед ним стояла Цзиньсинь! Хорошо, что в последний момент он успел отвести руку — иначе нежная шея девушки уже была бы сломана. Цзиньсинь, смеясь, прижала ладонь к груди. Лунный свет заливал комнату, очерчивая ее соблазнительный силуэт у самой кровати. Сквозь полупрозрачные одежды просвечивала фарфоровая кожа, а легкое движение руки подчеркнуло соблазнительные изгибы. Водопад распущенных волос и тончайшая ткань одеяний источали дурманящий аромат, способный свести с ума любого мужчину. В голове Шань Чао мелькнула абсурдная догадка, но внешне он остался невозмутим: — Что привело Вас сюда в такой час, гунян? Цзиньсинь, не моргая, смотрела прямо на него своим ярким взглядом, будто пытаясь заглянуть через его глаза прямо в глубины его сознания и души. Затем она медленно протянула руку и коснулась мускулистого плеча Шань Чао. — В нынешнем Чанъане царит мода на роскошь, даже мужчины увлекаются украшениями. Такие сильные и мужественные плечи встретишь редко, — прошептала она. ...— Разве господин не понимает? — Цзиньсинь наклонилась к его уху, смеясь. — Командующий велел мне обслужить вас... естественно, Вы можете делать все, что пожелаете. Под ее пальцами мышцы Шань Чао слегка напряглись. — Конечно, если я Вам не нравлюсь, можете выбрать другую, — улыбнулась Цзиньсинь. — В усадьбе много прекрасных служанок. Просто я буду... немного разочарована. В переплетении лунного света и теней выражение лица Шань Чао было трудно разглядеть. Лишь по движению груди можно было понять его волнение, прежде чем он холодно произнес: — Ваш командующий часто принимает гостей подобным образом?! Цзиньсинь слегка опешила, затем рассмеялась: — Командующий волен принимать гостей как пожелает. Но, духовный мастер, Чанъань — место, где тонут в роскоши и женских чарах. Раз уж Вы здесь, почему бы не последовать местным обычаям? Шань Чао откинулся назад, а Цзиньсинь наклонилась так близко, что почти касалась его. Ее нежные пальцы медленно скользили от его плеча к груди: — Впереди Вас ждет еще много соблазнов, духовный мастер. Власть и положение, вино и женщины, богатство и страсти, прекрасные девы, проплывающие мимо как облака... Все эти удовольствия будут окружать Вас со всех сторон. Если Вы не справитесь с этим сейчас, что же будет, когда Вы будете окончательно опутаны этим блеском? Ее алые губы медленно приближались, но в этот момент Шань Чао резко поднял руку, преградив путь ее изящной руке, после чего встал, накинул одежду и широкими шагами направился к двери. Цзиньсинь слегка опешила, нахмурив брови: — Духовный мастер? Рука Шань Чао легла на дверной косяк. Его силуэт, поглотивший весь лунный свет, казался абсолютно темным, без малейшего проблеска. — Гунян, я всего лишь странник в Чанъане. Даже величайшие власть, богатство и удовольствия — не более чем мимолетные облака. Благодарю за Вашу благосклонность, но прошу Вас удалиться. Он открыл дверь и, не оглядываясь на опешившую Цзиньсинь, вышел. Ночной воздух усадьбы Се Юня был наполнен серебристым светом. Шань Чао быстрыми шагами прошел по галерее и, не сбавляя темпа, распахнул дверь кабинета с резким скрипом. Внутри ярко горели светильники. Се Юнь, откинувшись за рабочим столом, просматривал документы. За полупрозрачной ширмой смутно виднелся изящный силуэт певицы, игравшей на кунхоу. Звуки музыки резко оборвались при его появлении. Се Юнь поднял взгляд: — В чем дело? Шань Чао бросил взгляд на силуэт за ширмой: — Выйди. Его голос не был громким, но певица заметно испугалась. Дрожа, она поднялась, приподняла прозрачную занавесь и, робко взглянув на неожиданно ворвавшегося мужчину, покосилась на Се Юня. Не получив от него поддержки, она поспешно сделала реверанс и на цыпочках выскользнула. Шань Чао подождал, пока девушка полностью не скроется в коридоре, а потом с грохотом захлопнул дверь. Повернувшись, он увидел, что Се Юнь уже отложил кисть, поднялся из-за стола и изучал его взглядом, в котором не было ни тени смущения или двусмысленности — только холодная, пронизывающая оценка. — Ты... Шань Чао успел произнести лишь одно слово, когда Се Юнь спокойно поднял палец, прерывая его: — Что ты здесь делаешь? Почему бы тебе не выкатиться обратно?

***

Примечания

Исторические и культурные отсылки

Почему не было гуйфэй при императоре Гао-цзуне Верхушка императорского гарема в Древнем Китае: Императрица (皇后). Верховная правительница задней части дворца, только одна. Ее сыновья считались наследниками престола первой очереди. Затем наложницы первого ранга — «Четыре Супруги» (四夫人): — гуйфэй (貴妃), букв. «влиятельная/благородная наложница», — шуфэй (淑妃), букв. «утонченная/добродетельная наложница», — дэфэй (德妃), букв. «нравственная/благодетельная наложница», — сяньфэй (賢妃), букв. «талантливая/мудрая наложница». Наложницы второго ранга — «Девять фавориток» (九嫔) и первые из них — чжаои (昭儀), чжунъи (充儀), чэнъи (充容). При Гао цзуне У Цзэтянь была чжаои. Наложницы третьего ранга — девять «Старших наложниц» (婕妤, цзюпинь). Наложницы четвертого ранга — девять «Прекрасных наложниц» (美人, мэйжэнь). Наложницы пятого ранга — девять «Талантливых наложниц» (才人, цайжэнь). И около сотни наложниц более низких рангов. У Цзэтянь при Тай-цзуне была цайжень — наложницей пятого ранга. Она вошла в его гарем в 14 лет и провела в нем 10 лет, не привлекая особого внимания императора. После его смерти, она по обычаю была отправлена в монастырь. Почему она вернулась – мнения расходятся. Где-то пишут, что император Гао-цзун, влюбленный в нее, вернул ее сам. Где-то пишут, что ее вернула императрица Ван, чтобы пошатнуть позиции Сяо-шуфэй. В любом случае, Гао-цзун, очевидно, влюбился в нее, когда она была еще в гареме отца, иначе бы ее не вернули. Вернувшись из монастыря, в гареме императора Гао-цзуна она стала Чжаои — высший титул среди «Девяти фавориток», но не гуйфэй. Можно предположить, что он был сильно увлечен, но не влюблен прямо до такой степени, чтобы самому вытаскивать из монастыря и делать главной фавориткой. У него была Сяо-шуфэй. Так что этот невероятный скачок — от «девятой фаворитки» в императрицы, минуя все промежуточные ступени — результат упорной, безнравственной политической и психологической борьбы за место под солнцем самой У Цзэтянь. Спорные методы, но после того, как ее в юности запихнули в монастырь до конца дней, неудивительно, что она вцепилась в свой шанс.