Тотем Лазурного Дракона

* «Разоружающий» (销兵人). Двойной смысл из-за многозначности иероглифов: «Человек, расплавивший/уничтоживший оружие» и «Человек, нейтрализовавший воина/соперника».

***

Се Юнь не ответил и не отпустил. Его лицо почти полностью скрылось во тьме, лишь в уголках глаз мерцал холодный блеск, словно острые льдинки. Шань Чао попытался вырваться, но рука Се Юня словно окаменела. Сделав резкий шаг вперед, он наконец высвободился из этого захвата. Пройдя пару шагов, он обернулся, собираясь что-то сказать — но в груди будто застрял ком горькой обиды, который невозможно ни проглотить, ни выплюнуть. — Она всего лишь ребенок… Он изо всех сил старался скрыть разочарование в голосе, но хрипотца выдавала его истинные чувства. «Хотя бы одно слово, Се Юнь… Хотя бы жалкую отговорку». Но Се Юнь молчал. Не шелохнулся, застыв словно каменная статуя. Шань Чао с силой зажмурился. В этот момент издалека донесся приглушенный звук — тихий, но будто острый крюк, впившийся в сердце и вырвавший из него кровавый кусок. Он резко вдохнул, тряхнул головой — и, не раздумывая больше, стремительно направился к дальнему служебному павильону! Позади него Се Юнь медленно завел руку за спину и с металлическим «вжух» извлек меч Тайа. Шань Чао полетел вперед стремительно, как ястреб, бросающийся на добычу, и в мгновение ока оказался у павильона. С размаху выбив дверь ногой, он ворвался внутрь. Тихий шорох внутри резко оборвался, и тут же раздался испуганный вопль Хэлань Миньчжи: — Кто там?! Пэй Цзылю, больше не в силах сдерживаться, разрыдалась: — Спасите! Спасите! Шань Чао широкими шагами вошел в комнату, схватил Хэлань Миньчжи за ворот и без лишних слов ударил его кулаком в лицо. Даже в ярости он сдержал силу удара — иначе мозги Хэлань Миньчжи вылетели бы через уши. Но и этого хватило. Изнеженный аристократ рухнул на пол, в глазах потемнело, в ушах зазвенело, а язык обжег вкус крови. Выплюнув половину зуба, он зашелся в бешенстве: — Кто посмел… Это ты?! Шань Чао развернулся, подхватил Пэй Цзылю — девочка рыдала, волосы растрепались, шпильки выпали. В панике она узнала его не сразу, била кулачками и кричала. Бросив взгляд на ее одежду, Шань Чао с облегчением отметил, что та хоть и помята, но цела. Сорвав с себя верхнюю одежду, он завернул дрожащую Пэй Цзылю и резко сказал: — Тише! Это я, не бойся! Девочка всхлипнула, сквозь слезы разглядела его — и тут же бросилась к нему, цепляясь руками: — Спаси… спаси меня, брат Шань! — Все позади, — он торопливо успокоил ее и попытался поднять на ноги, но перепуганная Пэй Цзылю не могла даже стоять. Пришлось взять ее на руки. И тут его в поле зрения мелькнул Хэлань Миньчжи — тот с трудом поднялся, глаза налились кровью. Ярость вскипела в Шань Чао с новой силой. Взгляд упал на чайник, стоявший на прикроватном столике. Одним движением он схватил его — и сжал ладонью. Хрусть! Фарфоровый чайник разломился пополам — ровно, будто разрезанный мечом. Одну половину Шань Чао швырнул на пол, а другую — зажал в кулаке, острой гранью наружу, и шагнул к Хэлань Миньчжи. Тот, едва держась на ногах, прислонился к стене и прохрипел: — Ты... Ты знаешь, с кем связываешься?! ...— Се Юнь тебе не рассказывал, кто я?! Шань Чао снова ударил его по лицу — кость под кулаком хрустнула как ломающийся лед. Хэлань Миньчжи снова отлетел, рухнув на пол! Пэй Цзылю вскрикнула от ужаса, судорожно цепляясь за Шань Чао. Тот крепче прижал ее, одной рукой успокаивая, а другой придавив Хэлань Миньчжи ногой к полу. Внешне он оставался холоден, но внутри бушевала ярость — слепая, неистовая, не находящая выхода. ...Откуда в нем этот гнев? Из-за испуганной девочки? Из-за зверства Хэлань Миньчжи? Или из-за чего-то более глубокого — разочарования, которое перешло в яростное желание возмездия? — Тварь, — сквозь зубы процедил Шань Чао, глядя на багровеющее лицо Хэлань Миньчжи. Он занес осколок — но не для убийства. Удар должен был разрушить поясничные меридианы — как знаток боевых искусств, Шань Чао знал: если повредить определенные точки, Хэлань Миньчжи никогда больше не сможет трогать женщин. Идеальное возмездие. Но Хэлань Миньчжи оказался трусливее, чем он думал. Изнеженный развратник завизжал, увидев острие, направленное вниз: — Стой! Ты не можешь меня убить! Ты хочешь, чтобы об этом узнали все?! Шань Чао замер. — Убьешь меня — и думаешь, это удастся скрыть? Императрица сейчас благоволит тебе, но к осени тебя казнят, а род твой сотрут с лица земли… Шань Чао резко рассмеялся, не скрывая презрения во взгляде: — У меня нет ни рода, ни семьи. Пусть попробуют стереть. В крайнем случае... «В крайнем случае можно вернуться в пустыню — охотиться, пасти коней. Под этим небом, на этой земле везде найдется уголок, где можно выжить. А все эти несбыточные мечты, от которых никак не избавиться... После сегодняшней ночи, пожалуй, пора наконец трезво взглянуть правде в глаза». Горький ком подступил к горлу, но Шань Чао яростно проглотил его. Он надавил ногой на Хэлань Миньчжи, и тот, задыхаясь, прохрипел: — Отлично... Молодец! Но если тебе наплевать на последствия, неужели тебе безразлично, что станет с этой девочкой? С этой… Пэй Цзылю?! Шань Чао замер. Даже рыдания Пэй Цзылю на мгновение стихли. — Если правда всплывет, именно ты погубишь ее репутацию! И тогда даже без императорского приказа семья Пэй сама выдаст ей белую шелковую ленту для удавки! В лучшем случае — сошлют в монастырь, хе-хе-хе… Всю жизнь молиться перед масляной лампадой, питаться постной похлебкой! Как думаешь, семья Пэй из Хэдуна будет тебе благодарна… или возненавидит всем сердцем?! Глаза Пэй Цзылю, полные слез, неестественно расширились. Ее лицо побелело, будто высеченное из мрамора. В тот же миг на Шань Чао накатило то же самое чувство, которое он испытал перед обугленным трупом служанки в «Кузнице мечей». От Цзяннани до столицы, от цзянху до императорского дворца — в этом мире для слабых везде один и тот же удел. Одна и та же беспомощность. Одна и та же безысходность. Шань Чао взглянул на Пэй Цзылю. Девочка дрожала, ее губы побелели, а тело окоченело как от мороза. Внезапно она подняла на него взгляд. Если бы ее взгляд мог обрести форму, это была бы рука утопающего, в отчаянии хватающаяся за соломинку. — ... — Шань Чао убрал ногу с Хэлань Миньчжи и отступил на шаг. Хэлань Миньчжи наконец выдохнул, с облегчением, что его всего прошибло холодным потом. Он еще не успел собраться с силами, чтобы подняться, как Шань Чао ледяным тоном произнес: — Если хоть одно слово об этом дойдет до чужих ушей… Хэлань Миньчжи уже открыл рот для язвительного ответа, но в этот момент Шань Чао спокойно поднял руку и сжал ладонь в кулак. Раздался тихий, но отчетливый хруст. Когда он разжал пальцы, от фарфорового осколка осталась лишь горстка белой пыли. Зрачки Хэлань Миньчжи резко сузились. — Таким будет твой конец, — глухо прозвучал голос Шань Чао. *** В глубине внутренней части дворца. Тени деревьев колыхались в темноте, шелестя листвой, словно стая змей скользила среди ветвей. Медленный, протяжный звон вынимаемого из ножен меча «Тайа» разрезал тишину. Се Юнь прищурился, и густые тени легли на его ресницы. В их глубине вспыхнул холодный блеск — по мере того, как тучи на небе закрывали луну, этот блеск становился все острее и тоньше. — Инь... Кай... Ян... — произнес он тихо, разделяя каждый иероглиф. В шелесте листьев наконец послышались приближающиеся шаги. Неясная фигура возникла на вершине недалекого дерева, словно с превосходством взирая на него из темноты. ...Казалось, он сошел по воздуху с самых небес. Незнающий человек мог бы принять его за сошедшего бессмертного даоса. Но Се Юнь знал: это всего лишь предельное мастерство в «Легком шаге по облакам» — техники, считавшейся лучшим цингуном Поднебесной за последние сто лет, хотя на практике чаще всего использовалась для... — Хороший ученик должен заместить наставника, а ты, почему-то, наоборот ждешь, что ученик спасет тебя, — человек на вершине дерева стоял неподвижно и смотрел свысока. Донесся его смешок: — Лазурный иньтянь, твоя ошибка действительно переходит все границы. — Притворяешься духом, изображаешь призрака. Дешевый спектакль, — тихо бросил Се Юнь. На лицо Инь Кайяна была надета серебряная маска — точная копия маски Се Юня. Черты нижней части лица, однако, выдавали более резкие и грубые скулы. Он стоял на тоненькой ветке, не толще пальца, но она лишь слегка склонилась под ним, создавая иллюзию, будто он парит в воздухе. Его черные одежды развевались на ветру, словно крылья ястреба, вознесшегося над миром. Внизу Се Юнь, чьи рукава тоже колыхались на ветру, стоял с мечом наготове. Он откинул прядь волос, которую порыв занес ему на лицо, и в полумраке его профиль напоминал статую, высеченную изо льда — лишь слабый зеленоватый отблеск во взгляде выдавал жизнь. Они замерли в немой дуэли. Се Юнь сжал рукоять меча, когда Инь Кайян внезапно произнес с нарочитой небрежностью: — Ошибаешься, Се Юнь. Без дешевого спектакля как бы четыре Священных рода дожили до наших дней? Как бы мы здесь оказались? Голос его не был громким, даже скорее приглушенным, но каждое слово звучало с неестественной четкостью, будто он говорил прямо у самого уха. Се Юнь проигнорировал этот выпад. — «Темные врата» покинули столицу годы назад. Ваше влияние в цзянху на пике. Зачем вам вдруг возвращаться? — спросил он, не отрывая взгляда. Инь Кайян усмехнулся: — Что ты только что сказал? — Зачем вдруг... — Предыдущая фраза. — ...влияние в цзянху на пике. — Вот именно. Раз уж доминируешь в цзянху, следующий шаг — вернуться во дворец, иначе так и останешься среди простонародья, не так ли? Выражение лица Се Юня слегка изменилось, но Инь Кайян сохранял расслабленную позу, будто только что вел ни к чему не обязывающую беседу. Даже легкая улыбка на его губах не дрогнула. — Секта «Духов и призраков» не доминирует в цзянху, — наконец произнес Се Юнь. — Удан, Шаолинь, Хуашань, Кунтун — великие школы рассыпаны по горам и рекам. Даже если вы убили старого хозяина «Кузницы мечей», простонародье выберет нового лидера... Инь Кайян прервал его, явно развлекаясь: — Как думаешь, почему я лично пришел сюда? Се Юнь отступил на шаг — и в этот момент Инь Кайян шагнул с вершины дерева. На мгновение он застыл в воздухе, а затем исчез. В следующий миг он появился прямо перед Се Юнем, и ладонь врезалась в его грудь! Ледяной поток внутренней силы хлынул в акупунктурные точки. Горький привкус крови заполнил горло Се Юня. Он сглотнул ее и отлетел назад! Все произошло за одно мгновение — в тот же миг, как тень Се Юня сместилась, клинок меча Тайа уже взмыл снизу вверх, описывая невероятно коварную и непредсказуемую траекторию. Этот удар можно было назвать вершиной фехтовального искусства, но Инь Кайян, будто обладая глазами по всему телу, лишь слегка сместился — и клинок пронесся мимо. В следующее мгновение он тоже выхватил меч. При появлении лезвия в воздухе будто распространилась черная дымка. Данн!!.. Мечи столкнулись, и в месте их соприкосновения вспыхнули искры, отразившись в глазах противников. Се Юнь попытался отступить, но Тайа был намертво скован черно-золотым клинком. Между ними было не больше половины чжана, и они, почти вплотную друг к другу пронеслись через двор внутреннего дворца. В темноте мимо Се Юня мелькали искусственные скалы, деревья, павильоны — его цингун достиг предела, а изумрудный холодный блеск в глазах разгорался все ярче. — В «Кузнице мечей» ты уже раскрывал печать, чтобы справиться с Цзин Лином, — усмехнулся Инь Кайян. — Неужели хочешь умереть здесь, активировав ее снова? Се Юнь дернулся, ощутив, как движение воздуха за спиной изменилось — на его пути возникло древнее дерево, и уклониться уже не было возможности. В этот момент кожа Инь Кайяна преобразилась. Светящиеся узоры поползли по его спине, шее, лицу, рукам, достигли пальцев, сжимающих меч, и наконец — самого клинка. — Тотем... Черной... Черепахи... — прошипел Се Юнь сквозь зубы. Инь Кайян улыбнулся и нанес удар. Меч, усиленный могучим тотемом, безжалостно давил на Тайа, заставляя его отступать. Когда отступать Се Юню было уже некуда, и он уперся спиной в дерево, Инь Кайян поднял другую руку, также покрытую узорами, и небрежно, почти ласково, приложил ладонь к его груди в районе сердца. ...Тишина. Никакого звука действительно не было, но Се Юню показалось, будто его внутренности разорвались одновременно, кости и сосуды рассыпались в прах, а весь мир после этого грохота погрузился в мертвую тишину. Его тело наполовину впечаталось в ствол дерева. От точки удара во все стороны разбежались трещины, а затем могучий древний ствол содрогнулся от самого основания, издав глухой стон. Кровь, которую Се Юнь до этого сдерживал, наконец хлынула из его горла. Алый поток устремился вниз. Инь Кайян в легком недоумении опустил взгляд — и увидел, что левая рука Се Юня беспомощно повисла, а в ладони зажат окровавленный обломок ножен. Острый обломок торчал из-под правого ребра самого Инь Кайяна. В критический момент Се Юнь использовал последние силы, чтобы расколоть серебряные ножны Тайа и обратить их в лезвие, ранив Инь Кайяна! — Кх... кх... — Инь Кайян прижал руку к ране, смахнул кровь с губ и рассмеялся. — Не зря я тебя учил. Прекрасно... Вижу, старые навыки ты еще не растерял. Символы начали стремительно бледнеть, отступая к спине, пока совсем не исчезли — словно их и не было. В то же время рана под его ребрами перестала кровоточить, а затем исчезла и боль. При активации тотема тело достигает предела возможностей — даже смертельные раны затягиваются за мгновения. Но после того, как он исчезает, наступает период стремительного упадка сил, сокращающий даже продолжительность жизни. Этот закон, который никто не мог обойти, действовал на всех. Кроме одного человека. Инь Кайяна. Тот стряхнул капли полузасохшей крови с полы одежды, неспешно подошел и приложил пальцы к точке за ухом Се Юня, нащупывая пульс. Кончики пальцев уловили слабый, едва заметный толчок. — Не умер, — произнес он тихо, и нельзя было понять, сожалеет ли он или испытывает облегчение. Глаза Се Юня были полузакрыты, взгляд под ресницами был мутным и расфокусированный. Если бы не едва заметное дыхание, можно было бы решить, что он уже мертв. Его лицо напоминало тонкий, почти прозрачный лист рисовой бумаги, и единственным цветным пятном были губы, покрытые кровью, — при лунном свете они казались жутковато-яркими, неестественно алыми на фоне общей бледности. Инь Кайян слегка наклонился и произнес ему в ухо с легкостью: — Слушай внимательно. ...— Первый император Цинь собрал все оружие Поднебесной в Сяньяне, переплавил его и отлил двенадцать бронзовых колоссов. Так он заложил основу единой империи на десять тысяч поколений. «Странствующие герои нарушают запреты силой меча» — поэтому, чтобы укрепить власть трона, нужно сначала уничтожить оружие. И правление дворца над так называемым миром рек и озер подчиняется той же логике. ...— Прерванное собрание мастеров «Кузницы мечей» теперь пройдет у горы Тайшань. Это редчайшая возможность. Взгляд Се Юня, до этого расфокусированный, наконец прояснился. Его пальцы дернулись в судороге. — Не шевелись, — Инь Кайян прижал его окровавленные пальцы и усмехнулся. — Как минимум, три месяца тебе нельзя браться за оружие. Лучше отдохни. Затем он отступил на несколько шагов и сделал вежливый жест, словно встречая старого друга, а его голос звучал почти дружелюбно: — Тебе лишь нужно широко раскрыть глаза и посмотреть, чем отличается «притворяться духом и изображать призрака» от подлинного... «управлять душами и быть демоном». *** Зал Цяньтай. Деревья покачнулись, и глухой гул растекся по земным жилам. На драконовом ложе император внезапно открыл глаза, в панике резко сел и закричал: — Императрица! Императрица! — Что случилось, Ваше Величество? — императрица У мгновенно проснулась и, даже не успев накинуть верхнее одеяние, только в ночные одеждах, принялась гладить императора по спине, одновременно обернувшись и крикнув: — Прислуга! Его Величество встревожен — подайте успокаивающий чай! Император схватил ее за тонкое запястье, знаком показав, что чай не нужен. Ему потребовалось несколько вздохов, чтобы успокоить сердце, готовое выпрыгнуть из груди: — Нам... Нам приснился сон... Императрица У нахмурилась: — Сон? Император, с которого градом катился холодный пот, кивнул. Казалось, он хотел что-то сказать, но не находил слов. Наконец он прошептал хрипло: — Нам снилось... что гора Тайшань разверзлась... и из-под земли поднялись двенадцать... двенадцать бронзовых колоссов, достигающих небес... В этот момент верная служанка с успокаивающим чаем вошла в покои дворца Цяньтай. Приподняв полог, она бесшумно приблизилась к императрице У и что-то прошептала ей на ухо. Та кивнула, отпуская ее, затем, немного подумав, повернулась к императору. — Ваше Величество, — ее голос звучал мягко, но с оттенком сомнения, — Инь Кайян из «Темных врат»... ожидает аудиенции у дверей дворца.

***

Примечания

Культурные и исторические отсылки

Цзянху (江湖) Слово впервые используется в даосском трактате «Чжуан-цзы» (庄子), в притче о двух рыбах, умирающих в высыхающей луже, где одна утешает другую: «Лучше забыть друг друга среди рек и озер» (不如相忘于江湖). Это знаменитая классическая фраза, и встречается не только в романах о мире боевых искусств. Цзянху символизирует дикие, неосвоенные места — глухие озера и труднопроходимые речные протоки — до которых не могла дотянуться власть императора. Мир, в котором свои законы вместо императорских указов — кодекс чести, братские узы, личные обязательства и месть. Как раз в эпоху Тан стали очень популярными рассказы (часто на реальных событиях) о подвигах благородных разбойников, странствующих мастерах боевых искусств и монахах, врачах и торговцах — тех, кто не вписывался в упорядоченную конфуцианскую жизнь. Тогда и начал формироваться романтический образ цзянху. Потом из этих народных сказаний была собрана повесть «Речные заводи», которая считается основоположником суперпопулярного до сих пор жанра уся, китайских «рыцарских романов»