Тотем Лазурного Дракона

— Шань Чао? — наследник престола Ли Хун приоткрыл дверь, осторожно заглянул внутрь и, помедлив, наконец робко вошел в комнату. — Гвардеец Шань?.. Брат Шань?.. В комнате никого не было. На столе лежали бумага и кисть, постель была скромной, но аккуратно заправленной, а выстиранная гвардейская форма аккуратным квадратом лежала у изголовья. Ли Хун нерешительно осмотрелся и вдруг заметил, что окно, выходящее во внутренний двор, приоткрыто. Он подошел и толкнул его. — Гвардеец Шань! За домом шла крытая галерея, и там, спиной к принцу, на перилах полулежал Шань Чао. Одной рукой он подпирал голову, в другой держал кувшин вина — весь его вид дышал безысходностью. Даже не видя его лица, по густому запаху алкоголя можно было понять, сколько он уже выпил. — Э-эй, осторожнее! — сердце Ли Хуна екнуло при виде его позы. — Не упади! Я сейчас подойду! Он отступил на пару шагов, выбежал из дома, обежал ряд гвардейских казарм и, запыхавшись, подбежал к галерее с противоположного конца. — Брат Шань! Что случилось? Шань Чао был пьян до красноты. Его взгляд бессмысленно уставился в небо за галереей, будто он не слышал вопроса наследника престола. Ли Хун ждал, уже собираясь повторить, когда он вдруг коротко хмыкнул и снова поднес кувшин ко рту. — Ничего, — равнодушно сказал он, приподнимаясь и похлопывая по перилам рядом. — Не называй меня братом. Садись, Ваше Высочество. Ли Хун на мгновение заколебался, но все же взобрался на перила рядом с ним, свесив ноги. Они беззаботно болтались в воздухе — в дворцовой среде такая поза считалась грубой и неприличной. Принц украдкой огляделся: стоял полдень, время, когда стража менялась с поста на обед, и длинная крытая галерея была совершенно пуста. Только тогда он расслабился и спросил: — Брат Шань... то есть гвардеец Шань, я три дня тебя искал! Что случилось? В душе Шань Чао клокотала мрачная ярость, но как можно было излить ее этому взращенному в тепличных условиях принцу? Он лишь горько усмехнулся: — Все в порядке. Благодарю за заботу, Ваше Высочество. Эти три дня я не в наряде. Ли Хун, умевший читать между строк, понимающе кивнул: — А-а... В резиденции тоже было тихо. Его Величество вдруг возжелал уединенных бесед с приближенными, но даже советник Дай не смог выяснить, с кем именно. Вот и весь предел влияния Восточного дворца на Пурпурный... Впрочем, никаких волнений не было, и мне тоже неожиданно выпало несколько спокойных дней. Он потянулся и рассмеялся: — Особенно пока императрица при дворе. Даже командующий Се не показывается — редкая возможность для Восточного дворца вздохнуть свободно. Шань Чао, возможно, из-за опьянения, не сдержался: — А командующий Се эти дни... Он резко замолчал, но слова уже сорвались с губ. Принц, не заметив темной тени, мелькнувшей на лице гвардейца, равнодушно пожал плечами: — Командующий на поправке. Хотя, называя вещи своими именами, вчера он отправил гонца в столицу — за личной служанкой. Дворцовые шепчутся, что та еще красавица. Пальцы Шань Чао судорожно стиснули кувшин. Служанка... Личная служанка... Наверное, Цзиньсинь? А может, это и не Цзиньсинь… В усадьбе Се хватает хорошеньких служанок — какая разница, кого он вызвал? Вино, которое он пил, будто превратилось в огонь, разлившийся по жилам. Сердце сжалось от горечи, и даже выдыхаемый воздух казался обжигающе горячим — настолько, что на мгновение у него перехватило голос. — «Распущенность» — это точно про него, — фыркнул Ли Хун, собираясь добавить что-то еще, но вовремя вспомнил, что Шань Чао теперь служит в дворцовой охране. С трудом сдержав презрение, он лишь протяжно вздохнул: — Ладно, не будем о них. Шань Чао поднял кувшин и молча сделал большой глоток. — Пьянство вредит здоровью, — с неестественной для его возраста рассудительностью сказал наследник престола. — Если поживешь во дворце подольше, поймешь: это место, хоть и самое величественное в Поднебесной, меньше всего подходит для своеволия. Позволишь себе лишний кусочек любимого блюда или пару дней с любимым человеком — и тут же найдется куча людей, готовых задавить тебя правилами и нравоучениями. Что уж говорить о лишней чарке вина… Как тут «утопить печаль в хмеле»? «Если бы ты знал, что я избил племянника императрицы… Завтра могут объявить приговор, и меня сошлют за три тысячи ли. Ваши дворцовые страдания мне, увы, не понять», — подумал Шань Чао. Но наследник и без того был чересчур мягок и раним, так что он лишь горько усмехнулся и сменил тему: — Если жизнь во дворце трудна, то как бесчисленные простолюдины за его стенами выживают в глубокой воде и обжигающем огне? Ты считаешь их свободными, но не понимаешь: за одно лишь твое пао, пару туфель или даже глоток риса из твоей чашки — множество людей, терпящих голод и холод, готовы, не глядя, променять свою свободу. — Я и не говорил, что хочу стать простолюдином, — Ли Хун, даже получив колкий ответ, не рассердился, а напротив, с завистью взглянул на него: — Будь у меня такие боевые навыки, как у старшего брата Шаня, я бы с мечом в руках путешествовал до края света! Уж точно не голодал бы и не мерз — но даже если бы пришлось, что с того?! «Чужая душа — потемки», — подумал Шань Чао. Не зная, смеяться ему или плакать, он лишь сдержанно махнул рукой, но принц вдруг серьезно сказал: — Ты не понимаешь. Иногда я действительно так думаю. Раньше я мог хотя бы поделиться этим с Пэй Цзылю… но теперь и ей не скажешь. Когда он упомянул ее, Шань Чао на мгновение замер с поднятым кувшином, но внешне остался невозмутим: — Почему? Ли Хун пристально посмотрел на него и в ответ спросил: — Ты даже от меня скрываешь? Неужели я в глазах людей настолько закостенелый, бессердечный и консервативный? Шань Чао: «...» — Цзылю мне все рассказала, — спокойно продолжил наследник. — Если бы не твоя помощь той ночью, ее жизнь была бы разрушена. Даже если бы семья Пэй отправила ее в монастырь, это было бы еще милосердным. Эх... Не думай, что это шутка. Конфуцианские кланы именно такие. В конечном счете, это я во всем виноват. Шань Чао не ожидал, что Пэй Цзылю во всем призналась наследнику. Видно, она еще слишком юна и наивно доверяет Ли Хуну. Но, с другой стороны, это говорит о том, какое мнение сложилось о характере принца среди его окружения. — Хэлань Миньчжи — настоящий зверь, — не сдержался Шань Чао. — Какое это имеет отношение к вам? Ли Хун прямо спросил: — Если бы Пэй Цзылю не была со мной, разве они стали бы преследовать ее? Шань Чао не нашелся, что ответить. — Они решили, что семья Пэй хочет выдать дочь за меня — и, по правде говоря, они не ошибаются. Его Величество тоже этого хочет. Поэтому, унизив ее, они нанесли удар по Восточному дворцу, по мне. В этом их истинная цель. Иначе с чего бы им строить козни против простой девушки? Ли Хун потянулся за кувшином, но Шань Чао одернул руку: — Слишком крепкое. Наследник не стал настаивать и лишь вздохнул. — Я не испытывал к ней особой привязанности, по крайней мере... поначалу, — Ли Хун задумался: — Но все эти интриги и сделки — дело рук Его Величества, клана Пэй и других заинтересованных сторон. Она же была просто девочкой, составившей мне компанию. Со временем я стал воспринимать ее как младшую сестренку... И вот к чему это привело. Шань Чао бросил взгляд на наследника и с удивлением отметил, что на лице этого самого знатного юноши империи появилось выражение безнадежности, совершенно не соответствующее его возрасту. — Не терзай себя. Главное — в конце концов все обошлось. — «Обошлось», — с горьким ударением повторил Ли Хун. — Все обошлось только благодаря тебе, брат Шань. Окажись на твоем месте я — беспомощный, опутанный запретами, — чем бы я смог ей помочь? Бесполезный наследник престола — вот кто я! Эти слова звучали непростительно дерзко. — Ваше Высочество! — немедленно одернул его Шань Чао. Принц резко замолчал. Неловкое молчание затянулось, пока Ли Хун наконец не выпалил с упрямой досадой: — Все равно я ничего не могу поделать! Буду держаться от нее подальше — и дело с концом! Шань Чао, и правда изрядно выпивший, вдруг почувствовал, как в его сознании вспыхнула абсурдная насмешка, и она невольно прорвалась в голос: — Если следовать такой логике, Ваше Высочество, то стоит вообще ни к кому не приближаться и ни с кем не общаться — тогда точно никого не подведешь и проживешь жизнь в кристальной чистоте, да? Ли Хун замер в ошеломлении. — Нет ничего постыдного в том, чтобы быть бессильным перед обстоятельствами. Но если у тебя даже желания действовать нет, если ты только пассивно отступаешь — куда это тебя приведет? — слова лились из Шань Чао будто сами собой, словно кто-то давно вложил их ему в сердце. — Поднебесная необъятна, но место, куда может отступить человек, — не больше квадратного цуня. Если ты откажешься даже от той ответственности, которую должен нести, в конце концов тебе останется лишь покорно ждать смерти. И разве это не позорнее всего? Наследник замер, оцепенел и Шань Чао. В этот миг в его сознании мелькнуло что-то смутное — будто знакомый, холодный, надменный голос когда-то произнес те же слова ему в ухо: «...Поднебесная простирается на тысячи ли, но место, куда ты можешь отступить, не больше квадратного цуня! В конце пути тебя ждет не только собственная гибель, но и смерть всех, кто стоит за твоей спиной... ...С этого момента ты можешь идти только вперед, и даже умирая — смотреть только перед собой. Позади тебя больше нет пути к отступлению!» — ... — Губы Ли Хуна дрогнули, словно он потерял дар речи. Наконец он прошептал хрипло: — Но... но я... Он резко замолчал, и бледность на его лице постепенно сменилась осознанием. В глазах вспыхнула невиданная прежде решимость: — Ты... ты прав. Я наследник престола — как я мог опуститься до таких жалких мыслей? Он спрыгнул с перил и, повернувшись к Шань Чао, твердо сказал: — Одна беседа с мудрецом стоит десяти лет учебы. В последнее время я, столкнувшись с неудачами, зашел в тупик. К счастью, старший брат Шань открыл мне глаза — теперь я знаю, что делать. Шань Чао, все еще со спутанными мыслями, еще не успел ответить, как Ли Хун поклонился и решительно зашагал к концу галереи. Вначале, когда он бежал сюда, шаги его были суетливыми, то теперь они стали быстрыми и твердыми. Даже со спины в нем чувствовалась разительная перемена. Шань Чао в задумчивости проводил его взглядом. В памяти всплыл другой образ — молодой человек, чей взгляд сквозь толщу забытых воспоминаний смотрел на него с нескрываемым разочарованием, решимостью и готовностью сжечь мосты. Затем он повернулся и ушел, не оглядываясь. Его собранные в хвост волосы развевались над плащом, пока он не исчез вдали, растворившись в бескрайних желтых песках. Шань Чао тяжело дышал, и голос его прозвучал хрипло: — ...Наставник. Он запрокинул голову, допил последний глоток вина и швырнул кувшин прочь. Затем, одним стремительным прыжком, взмыл на крышу, едва коснувшись черепицы — так легко, что даже не поднял пыли. Даже в таком пьяном и опустошенном состоянии его движение было стремительным, как прыжок зайца под когтями ястреба. В следующий миг он уже летел над карнизом, словно хищная птица, направляясь прямиком ко дворцу Цинлян. *** Дворец Цинлян, боковой зал. Шань Чао простоял неподвижно под окном почти час. Дворец Цинлян был резиденцией императрицы, но в последние дни она проводила время с императором в зале Цяньтай, в беседах с приближенными. Без хозяйки дворец опустел — не было видно ни служанок, ни евнухов. Дневная смена охраны тоже была немногочисленной, и Шань Чао, даже пьяный, легко избегал редкие патрули. Но он не знал, стоит ли ему войти. Он словно снова оказался в той лунной ночи, когда рука Се Юня тяжело легла ему на плечо, не позволяя ни шагнуть вперед, ни отступить. Чем занят Се Юнь сейчас? Сидит во внутреннем дворике, пьет чай и читает? Или, быть может, наслаждается обществом прекрасной служанки, обнимая ее нежные руки? Шань Чао был еще слишком молод — горячая кровь бурлила в его жилах, а хмель ударил в голову, лишив рассудка. Он тряхнул головой, пытаясь отогнать эти образы, но ревность и ярость уже поднимались в его груди. Стиснув зубы, он выхватил меч и острием поддел оконную защелку. Щелк... Нефритовый крючок внутри отскочил, и створка бесшумно приоткрылась. Шань Чао подцепил край окна пальцами и заглянул внутрь — но там оказались плотные занавеси, не пропускавшие ни луча света. — ... Нахмурившись, он чуть отодвинул ткань. В покоях царил полумрак, мерцал тусклый свет, но разглядеть что-либо было невозможно. Среди бела дня... Неужели он, в такое время...? Кровь в жилах Шань Чао словно застыла. Он уже готов был развернуться и уйти, но ноги не слушались. В этот момент неподалеку раздался едва слышный шорох — патруль возвращался. Времени на раздумья больше не оставалось. Шань Чао и сам не понимал, что творит. В момент, когда он шагнул вперед, ему казалось, что он сошел с ума, но повернуть назад было уже невозможно. В одно мгновение он проскользнул в окно, захлопнул створку и опустил занавес как раз в тот момент, когда стража появилась из-за поворота галереи. Шань Чао глубоко выдохнул и поднял взгляд. И замер. В центре зала стояло широкое ложе. Се Юнь сидел на нем вполоборота, скрестив ноги, с обнаженным торсом и закрытыми глазами. Обычно с такого расстояния трудно разглядеть, закрыты ли глаза, но ресницы Се Юня были необычайно длинными. Когда он опускал веки, они образовывали изящный изгиб, отбрасывавший легкую тень на скулы. Его волосы были стянуты на затылке лазурной шелковой лентой, но несколько прядей выбились у висков. Контраст между черными волосами и бледной кожей делал его похожим на статую — идеальную и неприступную, будто высеченную резцом мастера. Шань Чао едва заметно дрогнул, подавляя вспыхнувшее в груди неподобающее желание. В полумраке вокруг Се Юня медленно извивались бледно-голубые светящиеся полосы. Присмотревшись, можно было различить длинные усы, гриву, чешую и рога — словно несколько полупрозрачных... Лазурных драконов! Сердце Шань Чао бешено заколотилось, но он заставил себя успокоиться. Медленно поднимаясь по ступеням, он тихо позвал: — Наставник? Се Юнь не шелохнулся. — Наставник... Се Юнь?.. Ответа опять не было. Он присел перед ним и заглянул в лицо. Под глазами Се Юня залегли темные тени, а лицо выглядело изможденным, будто он не спал несколько суток. Шань Чао приложил руку к его губам — дыхание было едва ощутимым, но ровным, без признаков опасности. ...Он практикует технику? Или исцеляется? Если последнее, то неужели он ранен?! Шань Чао опустился на одно колено перед Се Юнем и схватил его за запястье, собираясь проверить пульс. Но в тот миг, когда его пальцы коснулись кожи, из воздуха внезапно вырвался сгусток света, принявший форму драконьей головы, и ринулся на Шань Чао! Инстинктивно подняв руку, он ощутил, как ладонь столкнулась с призрачным образом. Лазурное сияние разлилось, словно вода, окутав его легким свечением. — Се... Голос Шань Чао оборвался. Леденящий холод просочился сквозь свет, проникнув во внутренности, а затем взметнулся к мозгу, вырывая из глубин памяти потоки пожелтевших образов. Обрывки воспоминаний, словно карусель, промелькнули перед его глазами. В этот миг полумрак зала рассыпался на осколки в вихре образов, и перед Шань Чао возникла сцена, поразительно схожая с нынешней. Низенькая глинобитная хижина. Юноша сидит на краю кана, хмуро вглядываясь в лицо спящего молодого человека. Шань Чао всмотрелся в знакомые черты юноши, и дрожь пробежала по его спине. Это же он сам! Юноша с высокими скулами и глубоко посаженными глазами, с прямым, словно высеченным носом — в нем уже угадывались будущие мужественные черты. Но кожа его была грубой от пустынных ветров, и ничто в нем не напоминало о юношеской незрелости, лишь в глазах — легкая усталость и напряженная сосредоточенность. Как молодой волк, уже расправивший кости и отрастивший клыки, готовый вступить в пору зрелости. — Наставник... — прошептал юноша. На кане молодой Се Юнь дышал ровно, погруженный в беспамятство. Его лицо было мягче и нежнее, чем сейчас, в нем не было и тени той жесткости и коварства, которая появилась со временем от дворцовых интриг. Когда он спал, его профиль даже казался немного добрым. Юноша сглотнул и медленно наклонился. Зрачки Шань Чао резко расширились. Он смутно осознал, что сейчас произойдет, и из глубин души уже рвался немой крик: «Нет!..» «Только не это!» Но его тщетный протест ничего не изменил. Дрожащие губы юноши наконец коснулись губ Се Юня — легкое, робкое прикосновение, полное невысказанной страсти. Юноша отстранился, застыв над спящим, грудь его бурно вздымалась. Пальцы, впившиеся в простыню по обе стороны от тела Се Юня, то сжимались, то разжимались, сминая ткань в плотные комки. — ...Наставник... Шепот прозвучал едва слышно, но это слово ударило в сердце, словно разряд тока, смешав возбуждение и чувство вины. Он с силой зажмурился, с трудом оторвал взгляд и отпрянул — сначала на шаг, потом еще на один… А затем, словно боясь, что не сможет сдержаться, резко развернулся и выбежал, не оглядываясь. ...Поэтому он не увидел, как за спиной на кровати внезапно открылись глаза Се Юня. Взгляд его был темен и неподвижен, как поверхность глухого озера, вечно застывшего подо льдом. Он молча смотрел в потолок, не выражая ни единой эмоции, и лишь спустя долгие мгновения снова закрыл глаза. В глазах Шань Чао вновь замелькали обрывки воспоминаний, словно снежные хлопья, затем звезды померкли, и сцена переменилась. Глинобитная хижина в глубине Северной пустыни растворилась в пустоте, и в следующий миг в зале Цинлян раздалось оглушительное «Бах!» Ладонь Шань Чао с силой ударила о пол, сухожилия на тыльной стороне руки резко напряглись. В голове пульсировала лишь одна мысль: «Он знал... Он все знал!.. Он знал это с самого начала!» ... «Если ты продолжишь отступать, то не только погибнешь сам, но и потянешь за собой всех, кто стоит за твоей спиной... С этого момента у тебя есть только один путь — вперед! Потому что позади тебя — пропасть!» Вспышка озарения — и Шань Чао наконец вспомнил, что ответил тогда Се Юню: — Но... — израненный юноша тяжело дышал, стоя на коленях. Его взгляд, полный отчаяния, мольбы и фанатичной решимости, устремился на наставника: ...— Я не хочу уходить отсюда. И не хочу идти вперед. Весь этот бескрайний мир принадлежит им — какое он имеет отношение ко мне?! …— Я хочу только быть с наставником... Я... Я хочу навсегда остаться с наставником в этой пустыне! *** ...Тук-тук-тук! — Господин командующий, Вы здесь? Шань Чао вздрогнул и резко поднял голову. Дверь в зал снова затряслись под нетерпеливыми ударами. Прозвучал почтительный голос Ма Синя: — Господин командующий, Цзиньсинь-гунян пришла к Вам! Се Юнь по-прежнему сидел неподвижно, с закрытыми глазами, погруженный в медитацию. Светящиеся лазурные драконы по-прежнему обвивали его, а тот, который до этого бросился Шань Чао, теперь медленно кружил над головой Се Юня, рассыпая в воздухе мириады сверкающих пылинок. Шань Чао быстро огляделся — в пустом зале не было ни единого укрытия. Взгляд скользнул вверх, к потолочным балкам. Снаружи раздался смех Цзиньсинь: — Не беспокойтесь, если командующий в медитации, я войду сама. Дверь скрипнула, и в тот же миг Шань Чао взмыл вверх, молнией взлетев под крышу, и скрылся среди балок. В тот же самый момент Цзиньсинь, подобрав алую шелковую юбку, переступила порог зала. Она закрыла за собой дверь и грациозно направилась к Се Юню. Шань Чао прищурился, глядя сверху. С его позиции было видно, как алые волны ее юбки струились по лотосовой плитке, переливаясь с каждым шагом — неописуемо соблазнительно. Она поднялась по нефритовым ступеням, сняла вышитые туфельки и босыми, белоснежными ступнями подошла к Се Юню сзади, нежно вздохнув. ...А затем... Она подняла руку с накрашенными алыми ногтями — и на глазах Шань Чао ее пальцы мягко коснулись плеча Се Юня.