Тотем Лазурного Дракона

* «Природа дракона» (龙性). Также может быть переведено как «характер дракона» — метафора неукротимого, деспотического характера.

***

Цзиньсинь, без сомнения, была прекрасна. В тот момент, когда ее пальцы коснулись обнаженного плеча Се Юня, девять призрачных теней лазурных драконов устремились к ней. В сияющем свете ее шелковая юбка соскользнула, красный наряд упал на пол, обнажив кожу от рук до груди — ослепительно белую и завораживающую. Полуобнаженная женщина стояла позади Се Юня с улыбкой на алых губах, и ее тело с прекрасными округлыми формами почти прижималось к его спине. Эта соблазнительная сцена могла взволновать кровь любого мужчины. Шань Чао тяжело дышал, его пальцы впились в балку. Под его рукой дерево треснуло, и многочисленные трещины мгновенно и бесшумно разбежались на несколько чи. — Лазурный... Инь... Тянь... — произнесла Цзиньсинь с улыбкой. Она, похоже, совсем не боялась драконов, кружащих вокруг. Ее пальцы скользнули по груди Се Юня и остановились у сердца. Затем она наклонилась, приблизив губы к его уху. Се Юнь внезапно открыл глаза. Он схватил ее руку, выкрутил запястье и резко швырнул на пол. Бум!!.. Цзиньсинь оказалась прижата лицом к полу, ее рука была завернута за спину. — ...Господин командующий совсем не ценит женскую красоту, — Цзиньсинь, у которой плечо и рука были неестественно вывернуты, а лоб прижат к холодному полу, побледнела от боли, но все же, тяжело дыша, выдавила соблазнительную и жалобную улыбку: — За... за что такой гнев? Разве Цзиньсинь чем-то провинилась? Се Юнь опустил веки, его взгляд оставался невозмутимым: — Ты совсем рехнулся, Мин Чунъянь? На балке лицо Шань Чао мгновенно изменилось. Цзиньсинь тоже замерла, ее чарующая улыбка сменилась выражением досады, а затем весь ее облик внезапно преобразился — и вот уже в захвате Се Юня оказался даос в широких зеленых одеждах! Он все так же держался элегантно и учтиво, в его руке даже был явно дорогой веер из персикового дерева. Будь он в другой позе — помахивая этим веером, несомненно смотрелся бы как истинный благородный господин. Но сейчас, с вывернутой рукой и сплющенным о пол лицом, этот благородный господин выглядел скорее забавно. Мин Чунъянь горько усмехнулся и смиренно спросил: — Господин Се действительно проницателен. Позвольте узнать, как Вы раскрыли мою уловку? Пальцы Се Юня, выкручивающие его локоть, сжались сильнее, и Мин Чунъянь вскрикнул от боли. Голос командующего, обычно такой спокойный и приятный, теперь звучал с явным отвращением: — Шарлатан и пустозвон. Где настоящая Цзиньсинь? — Цзиньсинь-гунян в полной безопасности, она лишь ненадолго уснула... Ай! Мин Чунъянь вскрикнул от боли, покрылся испарино, но, отдышавшись, выдавил на удивление искреннюю улыбку: — Отчего же господин Се так неприязненно настроен? Из-за того, что я, по Вашему мнению, обманул императрицу сладкими речами? Или потому что я рекомендован Инь Кайяном, главой «Темных врат», которого Вы избегаете? Се Юнь нахмурился, но не ответил. Мин Чунъянь с трудом повернул голову, и в его улыбке мелькнул намек на издевку: — Или, может, командующий просто не любит, когда к нему прикасаются мужчины? Пальцы Се Юня сжались — сустав локтя Мина хрустнул. — А-а-а-а! — Мин Чунъянь завопил с театральным страданием. — Больно-больно! Я болтал чепуху, прошу пощады! Его вопли были настолько переливающимся и вьющимися меж потолочных балок, что Шань Чао, сидя под крышей, невольно заткнул уши. Се Юнь разжал хватку и рявкнул: — Заткнись! Тот тут же послушно замолчал, жалобным взглядом моля о пощаде. Се Юнь холодно спросил: — Зачем ты пришел? — Командующий, только не нервничайте! — Мин Чунъянь заерзал. — Я просто услышал, что Вы тяжело ранены, и решил проведать давнего знакомого... Ай-я! — Проверить, не сдох ли я? — С Вашими девятью лазурными драконами Вы точно не умрете. Но если в ближайшие три месяца будете безрассудно сражаться... В глазах Се Юня мелькнула жестокость. Одной рукой твердо удерживая локоть Мин Чунъяня, другой он потянулся к его шее. Но тот, будто имея глаза на спине, в последний момент запрокинул голову с криком: — Нет-нет-нет! Остановитесь! Он начал извиваться как угорь, его тело на мгновение стало полупрозрачным. Се Юнь почувствовал, как его хватка ослабла. Когда образ Мин Чунъяня снова стал четким, тот уже стоял в чжане от него. — Пощадите, господин командующий! Мин Чунъянь пошатнулся, едва удерживая равновесие, и суетливо поправил сбившийся головной убор даосского алхимика-предсказателя. Казалось, он был в панике, но хитрая усмешка выдавала его: — Я и вправду пришел навестить раненого! Мои намерения чисты, как небо и земля! Командующий Се так очарователен, зачем же он прибегает к бессмысленному насилию при каждом удобном случае? Его маневр с исчезновением из захвата оказался подлинным, никаких фокусов, но Се Юнь не проявил ни удивления, ни гнева. Он лишь прищурился, изучая даоса задумчивым взглядом несколько мгновений, и после долгой паузы наконец произнес: — Неужели? Выкатывайся отсюда, тогда обойдемся без насилия. Мин Чунъянь искренне произнес: — А ведь я принес подарок для выздоравливающего... — Так унеси. — Командующий Се не желает знать, зачем вернулся мастер Инь на этот раз? В темноте на балке Шань Чао затаил дыхание. Се Юнь слегка приподнял уголки губ, но это была не улыбка, а холодная усмешка: — Разве ты не соратник Инь Кайяна? — Я всего лишь даос, особо интересующийся четырьмя родами Священных печатей, — Мин Чунъянь поправил одежду, уселся на пол, скрестив ноги и с изяществом обмахнулся веером. — Печати Лазурного дракона и Алого феникса веками истребляли друг друга, почти уничтожив свои рода. Нечасто можно увидеть такого Лазурного иньтянь, как Вы. Поэтому я и проявляю настойчивость. Прошу Вас не сердиться.  Его способ вот так прямо заявлять о своей навязчивости был поистине удивителен. — Зато я видел много таких даосов как ты, — холодно ответил Се Юнь. — И еще больше отправил на тот свет. Раз уж ты гадатель, почему бы не предсказать, сколько тебе осталось жить? Мин Чунъянь улыбнулся: — Ведающий небесную волю не может предсказать свою судьбу. Но я уверен, что переживу Вас, командующий Се. Се Юнь холодно смотрел на него. — В «Кузнице мечей» Вы насильно раскрыли печать, чтобы победить Цзин Лина из секты «Духов и призраков», и уже тогда были на пределе сил. А теперь Инь Кайян нанес Вам удар в самое сердце и серьезно повредил меридиан, — Мин Чунъянь скользнул взглядом по груди Се Юня. — Если продолжите в том же духе, Вам не дожить даже до восшествия Золотого дракона на престол. Год-два, и Вы умрете от истощения. А я за это время точно не умру. Не так ли? Прежде чем Се Юнь ответил, сердце Шань Чао сидящего на балке сжалось. «Насильно раскрыл печать в "Кузнице мечей", чтобы победить Цзин Лина?» «Серьезное повреждение сердечного меридиана от руки Инь Кайяна?» «Когда это успело произойти?!» Мысли Шань Чао метались. Внезапно его осенило, и сердце кольнула невероятная догадка: «Неужели три дня назад...» Се Юнь сменил позу. Изначально сидя со скрещенными ногами он приподнял правое колено и оперся на него локтем. Длинные пальцы сплелись, а подбородок слегка приподнялся, оценивающе глядя на Мин Чунъяня. Эта поза делала его одновременно небрежным и смертельно опасным, с оттенком высокомерия. Будь это кто-то другой, подобное поведение вызвало бы лишь раздражение. Но в исполнении Се Юня оно обладало гипнотизирующей, властной притягательностью. — ...Говорят, носители печати Лазурного дракона — красавцы, а носители печати Алого феникса — красавицы. Вижу, это правда, — Мин Чунъянь вздохнул, обмахиваясь персиковым веером. — Жаль, что за такой невероятной красотой скрывается желание лишить этого скромного даоса жизни... — Еще одно лишнее слово, — спокойно произнес Се Юнь, — и у тебя не будет шанса прожить эти один-два года. Мин Чунъянь снова вздохнул: — Но если я умру, кто тогда расскажет Вам об истинных намерениях мастера Инь? Ведь это мой подарок выздоравливающему. Обычно речь этого даоса была полна туманных намеков, но на сей раз он выразился неожиданно прямо — видимо, опасаясь, что Се Юнь, известный своей вспыльчивостью, действительно лишит его жизни. В конце концов у даоса, пусть и предсказателя, жизнь только одна. Се Юнь все понял, но не подал виду: — Что задумал Инь Кайян? Мин Чунъянь действительно воздержался от колкостей. Он со стуком сложил веер и принял позу, будто готовясь к долгой беседе: — Командующий Се, как Вы считаете, что в этом мире является высшей властью? Се Юнь ответил без колебаний: — Сын Неба на престоле. — Сын Неба наследует Небесный мандат про праву рождения, и лишь одному из десятков тысяч дарована такая судьба. А что до людей, не рожденных в императорской семье? — ... — В цзянху, среди простых людей и мастеров боевых искусств, тоже есть свой Сын Неба, — Мин Чунъянь, словно читая мысли Се Юня, ткнул пальцем в воздух и усмехнулся. — Верно, это глава альянса улиня, приказов которого не смеют ослушаться. Услышав слова — «приказов которого не смеют ослушаться» — Се Юнь презрительно хмыкнул: — Инь Кайян хочет стать лидером улиня? Даже если отбросить вопрос, признают ли его крупные школы, какой реальной властью обладает этот титул? Откуда тут взяться «высшей власти»? Мин Чунъянь парировал: — А если он станет не лидером, а владыкой? В зале воцарилась тишина. Черты лица Се Юня, скрытые в полумраке, стали нечитаемыми. Шань Чао замедлил дыхание, сделав его почти неслышным. Спустя долгую паузу Се Юнь наконец произнес всего два слова: — Это невозможно. — Мастер Инь уже совершил многое, что другие считали невозможным. Какими бы средствами он ни пользовался, в итоге он всегда добивается своего, — Мин Чунъянь улыбнулся. — Почему Вы уверены, что на этот раз ему это не удастся? По выражению лица Се Юня было видно, что он не собирался оспаривать предыдущие слова, лишь покачал головой в ответ на последнюю фразу: — Восемь горных и четыре великие школы праведного пути... Сколько там признанных мастеров боевых искусств? Разве Инь Кайян сможет подчинить себе весь улинь, если не перебьет их всех? О каком владычестве может идти речь? Мин Чунъянь тут же парировал: — А почему бы и не перебить? Если до этого в зале было тихо, то теперь воцарилась мертвая тишина, будто воздух внезапно застыл. Холодный, как озерный лед, взгляд Се Юня даже не дрогнул, уставившись на Мин Чунъяня. Половину лица даоса скрывал персиковый веер, но на другой половине отражалась лишь непоколебимая уверенность без тени сомнений. Наконец Се Юнь медленно проговорил: — Что он собирается делать? Мин Чунъянь с хитровато-довольным выражением поманил его, предлагая приблизиться, но Се Юнь остался сидеть, не выражая ни малейшего желания сдвинуться с места. С легким вздохом поражения Мин Чунъянь сам подвинулся ближе и, приникнув к уху Се Юня, прошептал: — После того, как собрание школ улиня в «Кузнице мечей» было прервано, несколько крупных школ решили собраться на горе Тайшань для нового съезда, и как раз в то же время, когда должен состояться ритуал Фэншань... …— Поэтому мастер Инь поспешил к императору и, напомнив историю о том, как первый император переплавил оружие, чтобы отлить бронзовые статуи, предложил один план... Внезапно Шань Чао резко крикнул: — Осторожно! Этот окрик прозвучал как внезапный взрыв. Се Юнь резко вскинул взгляд и увидел, как Шань Чао стремительно бросился вниз, в воздухе выхватывая меч из ножен. Без малейшего колебания он рассек Мин Чунъяня сверху донизу, прежде чем тот успел среагировать! Ш-ш-шух!!.. Две половины тела Мин Чунъяня изящно откинулись назад, внезапно превратившись в стаю черных птиц, которые, хлопая крыльями, пронеслись через зал и устремились к потолочным балкам. Все события произошли в мгновение ока. Шань Чао с шумом приземлился и поднялся на ноги. На балках черные птицы сомкнулись вокруг неясного силуэта, и из этой стаи раздался смех Мин Чунъяня, прерываемый кашлем: — Я... я знал, что все не так просто... Я недооценил вас... кх-кх-кх... В голосе даоса была слышна боль — очевидно, сокрушительный удар семизвездного Лунъюаня нанес ему серьезный урон. Шань Чао, не тратя времени на объяснения, резко спросил: — Что ты задумал? — Ничего дурного, простое любопытство — командующий Се сам может это подтвердить, — снова закашлявшись, ответил Мин Чунъянь. — Но раз меня раскрыли... лучше я вернусь в другой раз. Прошу прощения у обоих, тысяча извинений! Силуэт в стае птиц с трудом склонился, пытаясь сделать прощальный поклон, затем резко отпрянул назад. Стая с грохотом вырвалась через высокие окна зала и исчезла в послеполуденном небе за пределами дворца. Послышался легкий стук — персиковый веер, который держал Мин Чунъянь, выскользнул в спешке из его рук и упал на пол. Шань Чао широко шагнул вперед, чтобы поднять веер, но Се Юнь остановил его жестом, сам наклонился и поднял его. На внешней стороне веера не было ничего подозрительного, но к внутреннему краю была прикреплена тонкая игла. Именно ее отблеск Шань Чао заметил, когда Мин Чунъян поднял веер близко к лицу Се Юня, и потому был вынужден раскрыть свое присутствие. Се Юнь вынул иглу, внимательно осмотрел ее и усмехнулся, прежде чем отбросить прочь. Шань Чао спросил напряженным голосом: — Она отравлена? — Нет. Он хотел взять пару капель крови. — Зачем ему кровь? Се Юнь не ответил, вместо этого окинув Шань Чао изучающим взглядом: — Ты как здесь оказался? Шань Чао почти забыл, зачем пришел, но этот вопрос вновь разжег в нем кипящую юношескую ярость. К счастью, хотя свет проникал внутрь через разбитое окно, в глубине зала все еще царил полумрак, и его слегка покрасневшие щеки и горящий взгляд не были слишком заметны. Лишь голос выдавал неестественное напряжение: — Не… неважно. Не видел тебя несколько дней, слышал, что ты заболел… Се Юнь не удостоил его ответа ни словом, ни даже малейшей эмоцией. Он просто развернулся и направился к широкому ложу на полу, поднял одежду и накинул ее на плечи. Окружавшее его сияние лазурных драконов, к этому времени уже рассеялось. В полутьме его обнаженный торс казался столь же безупречным, как мраморная статуя, но в следующий миг он скрылся под темными складками просторного одеяния. Пояс не был завязан, и его концы беспорядочно спадали на пол. Шань Чао скользнул взглядом по ним, отмечая, как темно-красный шелк отливает почти незаметным блеском. — Ты ранен? — Шань Чао с трудом оторвал взгляд, спросив хрипло. — Нет, — ответил Се Юнь. — …Инь Кайян приходил к тебе три дня назад? Голос Се Юня оставался ровным, без малейших колебаний: — Нет. Шань Чао нахмурился, но не стал допытываться дальше. За это время он уже успел понять: Се Юнь относился к нему, нельзя сказать, что плохо — даже, пожалуй, с необычной для своего обычного язвительного нрава снисходительностью. Но было одно, чего он никогда не делал, — не отвечал на вопросы. Се Юнь был никудышным наставником. Он поправил ворот одежды и, словно утомившись, повернулся, собираясь что-то сказать. Но не успел открыть рот, как Шань Чао внезапно поднял руку и прижал ладонь к его груди. Ладонь молодого мужчины пылала жаром, и мощный поток внутренней силы хлынул внутрь, растекаясь по меридианам от сердца к конечностям. Казалось, все повреждения в меридианах смягчились под воздействием этой густой, теплой энергии. Се Юнь замер на месте, и они стояли так, почти вплотную, глядя друг на друга. Прошло минут семь, прежде чем ци прошла полный круг по телу, и Шань Чао наконец опустил руку. — Не благодари, — тихо сказал он, не отводя взгляда. Се Юнь медленно выдохнул и усмехнулся: — Не льсти себе. Он направился к столу, но его походка теперь была заметно увереннее, чем прежде. В момент, когда они поравнялись, Шань Чао неожиданно спросил: — Что такое Лазурный иньтянь? Он спросил просто так, желая посмотреть на реакцию, ожидая, что Се Юнь, как и всегда, проигнорирует вопрос. Однако тот ответил — не оборачиваясь, на ходу, лишь слегка замедлив шаг. В его голосе прозвучала насмешка, когда он бросил всего четыре слова: — Природа дракона — это похоть. Шань Чао остолбенел. — Четыре Священных рода хранят чистоту своих печатей, заключая внутренние браки. Только род Лазурного дракона плодит внебрачных детей. Тех из них, в ком скрыта печать, зовут «скрывающими» — «инь». Тех, кто способен ее пробуждать, зовут «прирожденными» — «тянь». Поэтому «Лазурный иньтянь» — не комплимент. Если повторишь это слово — берегись, малыш. — ... — Шань Чао растерялся, но все же спросил: — А твой отец... или... мать... — Моя мать, — лениво ответил Се Юнь. — Она рано ушла. Когда свергнутый наследник престола Ли Чэнцянь после провала мятежа был сослан в Цяньчжоу, он, сгорая от обиды, мечтал о возвращении. Он услышал, что получив Лазурного дракона можно получить Поднебесную, и нашел меня. Как раз тогда Инь Кайян получил от императора приказ покинуть столицу и казнить его. Увидев меня рядом с принцем, взял с собой и привел в «Темные врата» — организацию, которая готовила убийц и шпионов для императорского двора... Сейчас они известны в цзянху как секта «Духов и призраков». Обрывками он упоминал об этом и раньше, поэтому Шань Чао догадывался, но не ожидал, что все было связано именно так. — А как ты потом стал командующим императорской стражей? — Жизнь полна неожиданностей, духовный мастер Синьчао, — протянул Се Юнь, и язвительные нотки в его голосе мгновенно перекинулись с себя на собеседника. — Вода стремится вниз, а люди — вверх. Ваш недостойный наставник — тот, кто ради славы и богатства готов карабкаться по головам. Разве Вы не знали? Шань Чао: «...» Первой реакцией любого человека было бы воскликнуть: «Нет, ты не такой!» Но Шань Чао вдруг осознал, что Се Юнь не притворяется. Он действительно беззастенчиво стремился к власти и даже готов был пойти на такое чудовищное преступление, как убийство наследника престола. Лицемерные слова утешения застряли у него в горле. «Изначально был благородным человеком — как же ты стал разбойником?» — эта жесткая фраза как нельзя лучше описывала Се Юня. — Но ты свободен, — словно прочитав его мысли, произнес Се Юнь. Его голос прозвучал хрипло, с болезненной усталостью, но он продолжал медленно и четко: — Ты можешь остаться при дворе и реализовать свои амбиции; можешь вернуться в монастырь Цыэнь к буддийским сутрам и лампадам; можешь уехать обратно в Северную пустыню и мчать во весь опор на коне без оглядки... С самого начала я не ограничивал твой выбор. Все решения до сих пор ты принимал сам, и в будущем будет так же. Се Юнь стоял в пустом зале. Он выглядел очень усталым, его лицо, бледное, словно от долгого контакта со льдом, казалось лишенным всякого тепла. Он не припоминал старые долги, чтобы заставить Шань Чао принять предложение императрицы. Он даже не пытался его удержать. Но сейчас, глядя на эти изящные и изможденные черты, Шань Чао почувствовал, как из глубины души поднимается необъяснимый порыв — ему захотелось сделать что-то, что разгладило бы морщины на лбу Се Юня, уменьшило его усталость. Если только власть и статус могли сделать этого человека счастливым — тогда, возможно, он мог бы немного уступить, немного смириться... Если бы это лицо хоть ненадолго озарилось улыбкой... Если бы... Все, что копилось в его сердце три дня, внезапно сгорело в новом, более ярком и страстном чувстве. Брови Шань Чао дернулись, и он резко шагнул вперед, намереваясь схватить ледяные, почти синеватые от холода руки Се Юня, сложенные перед ним. — Я знаю, — он сглотнул, кадык резко дернулся на его крепкой загорелой шее. Голос звучал приглушенно: — Но если тебе правда будет трудно... с делом императрицы я, пожалуй, мог бы... В этот момент дверь зала пошатнулась от двух резких ударов. Голос Ма Синя прозвучал с той стороны, и даже сквозь дверь была слышна тревога: — Командующий! Командующий! Из Зала Цяньтай пришел устный указ Его Величества — срочное дело! Вас срочно вызывают на аудиенцию! Се Юнь резко отступил на шаг назад, избегая протянутой руки Шань Чао. Этот жест отказа был едва уловимым, но не оставил места неловкости — Се Юнь тут же громко спросил: — В чем дело? — Неизвестно! — Ма Синь выкрикнул в ответ. — Но говорят, Его Величество также вызвал нескольких великих генералов! А еще Ее величество велела передать, что раньше не могла отправить вестей: все эти три дня за закрытыми дверями с императором беседовал бывший глава «Темных врат». Инь Кайян! Костяшки пальцев Шань Чао, сжимающих рукоять меча, резко побелели. Глубокие, как темный омут, глаза Се Юня потемнели еще сильнее — на миг в них мелькнула жестокая тень, но тут же исчезла без следа. Когда он заговорил снова, голос звучал совершенно ровно: — Ясно. Передай в Зал Цяньтай, что я сейчас буду. Он повернулся к Шань Чао. Их взгляды встретились. Затем Се Юнь протянул руку — ладонь раскрыта вверх, длинные изящные пальцы замерли в жесте, напоминающем приглашение: — Пойдем со мной.