Тотем Лазурного Дракона

— Его Высочество дал согласие, — во дворце Цинлян временной резиденции императрица развернулась и села за стол. Шелковые одежды, расшитые золотыми фениксами и пионами, мягко распустились вокруг нее, когда она холодно произнесла эти слова. Теперь, когда император пришел к окончательному решению, из огромного дворца Цинлян императрица отослала всех, кроме Се Юня. Только Шань Чао, который пришел вместе с ним, остался стоять поодаль, за красными лаковыми дверями. Его высокий силуэт едва виднелся в переплетении света и теней. Наконец Се Юнь задал вопрос, который давно не давал ему покоя: — Инь Кайян когда-то самовольно покинул столицу с людьми «Темных врат»; император в ярости назвал их предателями с волчьей жадностью, обвинив в неблагодарности. Почему же теперь он вдруг так решительно встал на сторону Инь Кайяна? Император всегда был подозрительным, но сегодня его поведение разительно отличалось — это было очевидно для любого, кто имел глаза. — Я сама не понимаю… — императрица У тяжело вздохнула. — Три ночи назад император проснулся от кошмара, и сразу же Инь Кайян, которого не было видно все эти годы, внезапно явился на аудиенцию. Сначала император был раздражен, но, увидев его, вдруг стал покорным и тихим. Они заперлись на три дня, обсуждая государственные дела… — Разве Вы, Ваше Величество, не присутствовали? — Нет, — императрица У стиснула зубы. — Когда император вышел, он стал беспрекословно слушаться Инь Кайяна. Он не только забыл о прошлых провинностях «Темных врат», но и всеми силами теперь помогает ему получить титул главы альянса улиня, утверждая, что это лучший способ контролировать мир боевых искусств. Его слова и поступки... будто он стал другим человеком. Выражение лица Се Юня изменилось. Императрица внимательно наблюдала за ним и тут же спросила: — Что-то не так? Но Се Юнь помолчал некоторое время, затем произнес: — Ничего. Не дав ей возможности расспрашивать дальше, он резко сменил тему: — Помимо идеи уничтожить оружие Поднебесной, у него были какие-нибудь другие предложения? — Пока нет. Он говорит только о съезде мастеров улиня, не затрагивая ни дела гарема, ни наследника престола, ни государства. Ко мне он пока что проявляет почтительность. Пальцы императрицы сжали фарфоровую чашку чуть крепче, и голос ее стал более резким: — Но именно поэтому его замысел еще коварнее! Сейчас при дворе все еще сильны знатные семьи, и «Темные врата» не могут открыто урвать свою долю. Вот он и придумал такой ход: сначала использует доверие императора, чтобы завоевать влияние в народе, а потом… Дальше можно не продолжать, не так ли?! Императрица У, сокрушившая императрицу Ван, наложницу Сяо, погубившая Чжансунь Уцзи и Чжу Суйляна, полностью перевернувшая расклад сил среди Гуаньлунских кланов, действительно обладала до предела острым политическим чутьем, вызывавшим уважение даже у самых искушенных. — Мы не можем позволить ему добиться своего, — холодно, по слогам, произнесла императрица У. — Император уже решил подавить мир боевых искусств, но если уж кому-то и суждено стать новым лидером альянса, то этим человеком ни в коем случае не должен быть Инь Кайян! Однако Се Юнь за столом покачал головой. Императрица спросила: — Что? — Инь Кайян действительно сильнейший в Поднебесной, — тихо сказал Се Юнь. — Если говорить только о боевом мастерстве… ему нет равных. Тот, кто сам не был частью мира боевых искусств, вряд ли мог бы понять абсолютную истинность этих слов. Императрица невольно нахмурила искусно подведенные брови: — Неужели во всей Поднебесной не найдется никого, кто мог бы его одолеть? Се Юнь не ответил. — Если бы императорская стража сначала измотала его в «бою на износ», а затем... — Это самоубийство. Императрица У вздрогнула от этих двух категоричных слов и неуверенно спросила: — Даже ты... не мог бы сразиться с ним? На этот раз Се Юнь молчал очень долго. Со стороны могло показаться, будто он мысленно взвешивает шансы за и против, но если бы кто-то пригляделся внимательнее, то заметил бы, что он просто смотрит в пустоту, следя за невесомой пылинкой, кружащей в воздухе. Императрица уже решила, что он забыл о ее вопросе, и собралась повторить его, как вдруг Се Юнь наконец заговорил, медленно и глухо: — ...Мог бы. ...— Если речь только о том, чтобы вступить с ним в бой. Воздух в зале застыл, словно тяжелая ледяная жидкость, медленно разливающаяся в тишине. Императрица колебалась, но наконец спросила: — ...Так ты сможешь победить его и занять место главы альянса улиня? *** Лунной ночью во внутреннем дворе. Вдали погасли дворцовые фонари, последние голоса растворились в холодном ветре. Вода в пруду, казалось, покрылась тонким слоем ледка — хрупким и прозрачным, словно намек на раннюю зиму. Се Юнь сидел на нефритовых перилах у пруда в меховой накидке, небрежно наброшенной на плечи. В руке он лениво покачивал сосуд с вином. Он не следовал моде столичных мужчин, собирающих волосы в высокие заколки с разукрашенными шпильками, чаще всего он просто стягивал их на затылке алой шелковой лентой. Сейчас выбившиеся пряди небрежно спадали вдоль шеи, и в темноте казались такими же мягкими и холодными, как вода. Видимо, он и правда изрядно захмелел — даже не попытался убрать их, лишь слегка ссутулился, рассеянно наблюдая за темной гладью пруда. Тихие приближающиеся шаги раздались за его спиной. Се Юнь не обернулся, только внезапно бросил: — Стой там. Шаги немедленно замерли. Оба хранили молчание, наконец Шань Чао спокойно произнес: — Хватит пить. Ты себя губишь. Се Юнь усмехнулся, запрокинул голову и сделал еще один большой глоток. Но в этот момент Шань Чао неожиданно шагнул вперед, мягко, но твердо обхватил его со спины, вырвал кувшин и бросил его на землю. Раздался звон, и вино «Весна Ханьского двора» пролилось на землю. Густой аромат тут же разлился в воздухе. — «Весна Ханьского двора»... — Се Юнь нарочито медленно растянул слова, насмехаясь. — Как расточительно. Капля этого вина стоит тысячу золотых, а ты просто разлил его. Неужели ты видел в жизни столько денег? Его голос, охрипший от хмеля, придавал даже насмешке какой-то неуловимый, смутный оттенок. — Твоя жизнь дороже, — ответил Шань Чао. Он подхватил плащ, готовый соскользнуть с плеч Се Юня, плотнее укутал его стройное, подтянутое тело, тщательно подоткнув мягкий мех вокруг горла. Его пальцы случайно скользнули по длинной, изящной линии шеи, и Шань Чао почувствовал, как пульс слабо и прерывисто дрожит под кожей, едва уловимый. В бледном лунном свете вены отливали синеватым мерцанием. Се Юнь закрыл глаза: — Конечно, моя жизнь дорога. Шань Чао спросил: — А что дороже — она или место главы альянса улиня? Ответа не последовало. Лишь спустя долгое-долгое время Се Юнь пробормотал, то ли в забытьи, то ли вполне осознанно: — Богатство ищут среди опасности... Шань Чао холодно возразил: — Императрица велела тебе обдумать это. Завтра ты должен дать ответ. Ты уже решил? Се Юнь по-прежнему не открывал глаз. Казалось, еще немного — и он погрузится в сон. Но Шань Чао стоял перед ним прямо, терпеливо, сдержанно, и неизвестно, сколько времени прошло, прежде чем уголки губ Се Юня дрогнули — на мгновение, почти незаметно. — С нынешней силой Инь Кайяна стать первым в Поднебесной для него — пустяки. Весь этот спектакль с императором нужен лишь затем, чтобы вывести «Темные врата» из тени, пользуясь покровительством двора. Если не вмешаюсь я... вряд ли найдется кто-то, способный его остановить. ...— А если «Темные врата» выйдут на свет, изменить ход событий будет уже невозможно, — неторопливо говорил Се Юнь. — Реальная власть императрицы окажется под серьезной угрозой. В голосе Шань Чао прозвучала жесткая нотка: — Власть императрицы дороже тебе собственной жизни, да? Наконец Се Юнь открыл глаза и медленно повторил: — Богатство ищут в опасности, мой ученик. Шань Чао онемел под его насмешливым взглядом. — Власть остается властью, в чьих бы руках она ни была. Пока она существует, найдутся те, кто будет бороться за нее, гнаться за ней, забывая о родственных узах, готовые на все... Знаешь, что страшнее, чем рисковать жизнью в борьбе за власть? Шань Чао молчал. — Когда у тебя даже нет права сесть за игровой стол, — сказал Се Юнь. Он протянул изящный указательный палец и ткнул им в грудь Шань Чао. В лунном свете его кожа отливала фарфоровой белизной. — По сравнению с большинством людей в этом мире ты невероятно удачлив — тебе не нужно десятилетиями бороться, чтобы получить место за этим столом. Но запомни: твоя настоящая удача не в этом. А в том, что ты можешь спокойно встать и уйти, не заплатив никакой цены. Се Юнь спустился с нефритовых перил. Видимо, опьянение дало о себе знать — он пошатнулся, едва коснувшись земли, но Шань Чао мгновенно подхватил его. Тот высвободился, небрежно отмахнулся рукой и направился во внутренние покои — туда, где он обычно отдыхал во дворце Циннин. Шань Чао сделал движение, словно хотел последовать за ним, но сдержался. Он пристально смотрел, как фигура Се Юня удаляется к концу галереи, как он открывает дверь, переступает порог и ...как его колени подкашиваются! Но прежде чем он успел упасть, позади раздался свист ветра, и чьи-то руки крепко подхватили его! Это Шань Чао в решающий момент ринулся вперед, стремительно преодолев галерею, и поймал его на руки! На мгновение все тело Шань Чао окаменело, мышцы напряглись, словно скала, а мысли полностью опустели. —... — Он бессвязно пробормотал: — Ты пьян, я же говорил... Не смея опустить взгляд и увидеть выражение лица Се Юня, он, наполовину поддерживая, наполовину неся на руках, ввел его в комнату и уложил на кровать. В тот момент его сознание было настолько спутано, что он даже не помнил, какое расстояние преодолел от порога до кровати. Все его существо заполнило лишь ощущение от прикосновения к нему — будто тысячи крошечных электрических искр пробежали по телу. Очнувшись, он неосознанно отступил на несколько шагов, сжимая рукоять меча, и застыл у двери. Он стоял так, и вдруг понял, что в глубокой тишине комнаты за роскошными многослойными пологами было слышно лишь ровное, размеренное дыхание. Се Юнь уснул. Шань Чао невольно сделал шаг вперед. Помедлил. Затем еще шаг... Его шаги никогда еще не были такими неудержимыми и неуверенными одновременно. Его будто притягивала какая-то могучая неведомая сила, а он всеми силами пытался сопротивляться и отступить, пока не оказался в совершенно жалком положении. ...Тот лунный вечер в Чанъане несколько месяцев назад. Взгляд командующего императорской стражей, мелькнувший в окне кареты с приподнятой занавеской... ...И сейчас — едва уловимое дыхание, доносящееся из-за многослойных занавесей кровати... Эти образы смешались перед глазами Шань Чао, превратившись в надменное, насмешливое лицо, сочетавшее неземную красоту и невообразимую порочность. — Монах... — насмешливо проговорил тот человек, — похоже, связь между нами — роковая. Шань Чао опустился на одно колено у кровати и бережно сжал в своих руках безвольно опущенную ладонь Се Юня. Его взгляд словно магнитом притягивали розовые тонкие губы. — Наставник... — прошептал он. Одно лишь произнесение этого запретного, греховного слова наполняло его невероятным волнением. — Позволь поцеловать себя... и я... ...я сяду с тобой за этот игровой стол. ...я сделаю все ради тебя. Шань Чао дрогнул, медленно склонился, уже почти коснулся своими губами других, таких желанных... Но в последний момент резко остановился. Стиснув зубы, он мучительно зажмурил глаза, затем внезапно выпрямился во весь рост, заставив себя сделать шаг назад и отвернуться. Нельзя оглядываться. Нельзя. Шань Чао широкими шагами вышел из комнаты, захлопнув дверь так поспешно, что чуть не прищемил дрожащие пальцы, но даже не заметил этого. Он почти бежал по длинному коридору, спотыкаясь на ровном месте, чуть не упал на ступеньках, запутавшись в собственных ногах. Словно разбитая армия в беспорядочном отступлении. Ворвавшись в свою крохотную каморку в казарме гвардейцев, он с грохотом захлопнул дверь и судорожно выдохнул. И тут же дыхание застряло у него в горле. Белая молния, сопровождаемая свирепым ветром, обрушилась сверху прямо в его лицо! Цян!!.. В последнее мгновение Шань Чао выхватил меч и парировал удар. Клинки скрестились с оглушительным звоном, высекая ослепительные искры, которые на миг осветили лицо нападавшего! — Шань... Чао, — мужчина улыбнулся из-за клинка. — Давно наслышан о тебе. Как поживаешь? — ...Инь Кайян, — холодно ответил Шань Чао. Инь Кайян взмахнул рукой, и его меч с лязгом скользнул по клинку Шань Чао. Тот мгновенно сменил стойку, блокируя удар. В тесной каморке вспыхнули десятки вспышек ударов стали о сталь — за мгновение они успели обменяться несколькими смертоносными ударами. — Хоть А-Юнь и никудышный наставник, ты все же сильно вырос с тех пор, как проиграл мне в последний раз, — усмехнулся Инь Кайян. — Видно, талант у тебя и вправду есть. Шань Чао всей тяжестью клинка придавил меч противника, затем резко рванул вверх и нанес диагональный удар. Семь звезд Лунъюаня вспыхнули под воздействием его внутренней энергии, и убийственная аура меча описала причудливую дугу, направляясь прямиком к горлу Инь Кайяна! — Когда это я тебе проигрывал?! — крикнул Шань Чао. Инь Кайян вынужден был отступить, выпуская меч из рук. Лезвие прошло в миллиметрах от его шеи, не оставив и царапины. — Что такое? — Инь Кайян с показным удивлением поднял брови. — Неужели молодежь нынче до такой степени не умеет признавать поражение? Сам Инь Кайян явно не был молод, однако полумаска скрывала его возраст — лишь легкие морщинки в уголках губ, когда он улыбался, выдавали в нем человека, познавшего жизнь. Хотя они с Се Юнем оба скрывали лица, внешне они были полными противоположностями. Се Юнь от природы обладал редкой, запоминающейся красотой — даже маска не могла полностью скрыть его поразительные черты. А Инь Кайян в молодости, несомненно, был самым обычным человеком — ни уродливым, ни особенно привлекательным. Однако прожитые годы, зрелое обаяние и двадцать лет абсолютной власти над «Темными вратами» придали его облику необъяснимую харизму. Стоило ему появиться в толпе — и он привлекал бы не меньше внимания, чем сам Шань Чао. — Цзин Лин упомянул тебя в отчете о деле в усадьбе «Кузница мечей», и мне стало любопытно: каким ты стал? Инь Кайян сделал паузу, с интересом оглядывая Шань Чао с ног до головы: — «Цветы в зеркале, луна в воде» не действует лишь на тех, чья воля несокрушима, а сердце не ведает страха. Не думал, что беспомощный когда-то ребенок окажется первым человеком, совершенно невосприимчивым к технике. Поистине поразительно. Рука Шань Чао, сжимающая меч, была тверда, как камень: — Простите, я не помню прошлое. — ...Не помнишь? Шань Чао промолчал. Брови Инь Кайяна дрогнули — и вдруг он усмехнулся, будто что-то понял: — Так вот в чем дело! Он ринулся вперед стремительно, как ястреб, бросившийся на добычу. На этот раз он не пытался выбить меч — вместо этого, ловко парировав несколько ударов, он использовал свое мастерство цингуна, чтобы в мгновение ока оказаться рядом со Шань Чао и резко протянуть руку к его виску! Разве Шань Чао мог позволить ему такое? Он тут же развернулся, семизвездный Лунъюань взметнулся в воздух, ледяное лезвие рассекло пространство, устремившись к рукам Инь Кайяна! Но было уже поздно. Его ладонь, окутанная стремительным ветром, скользнула к затылку Шань Чао, чуть ниже уха, почти касаясь шеи. В следующее мгновение он отпрянул с невероятной скоростью — предельное мастерство лучшей техники цингуна в мире боевых искусств «Шаги по облачным ступеням». Казалось, он просто исчез на месте и тут же материализовался в углу комнаты, едва избежав сокрушительного удара семизвездного Лунъюаня, способного расколоть каменную глыбу! Шань Чао резко поднял руку, схватившись за затылок, и резко спросил: — Что ты сделал?! Он не видел, как от движения ладони Инь Кайяна тончайшая золотая игла выскользнула из акупунктурной точки за его ухом и бесшумно упала на пол и тут же исчезла. — Вот почему иллюзии на тебя не действуют! Я-то думал, что в этом мире действительно есть бесстрашные люди, а оказывается, ты просто забыл все, что могло бы тебя пугать. Инь Кайян покачал головой, цокая языком, затем хлопнул в ладоши и рассмеялся: — Техника, с которой Се Юнь вживил иглу в твой мозг, поистине гениальна. Мне потребовалось бы время, чтобы полностью ее разгадать… но и этого пока достаточно. Шань Чао уже хотел что-то сказать, но едва энергия поднялась к его горлу, как адская боль внезапно пронзила его затылок! Такой боли он никогда прежде не испытывал. Казалось, огромная тень, долго скрывавшаяся в глубинах его сознания, внезапно вырвалась на свободу, всплывая на поверхность. Она становилась все яснее, все ошеломляющее, ее давящая сила была такова, что перед глазами потемнело. В последний момент он увидел, как Инь Кайян медленно моргнул — и в его глазах вновь вспыхнул тот самый призрачный белый свет, что появлялся днем в теплом павильоне. ...Цветы в зеркале, луна в воде. Он снова использовал эту загадочную технику взгляда! — Давай посмотрим, чего ты больше всего боишься, и сможешь ли ты вырваться из иллюзии «Цветов в зеркале и луны в воде»... Голос Инь Кайяна звучал почти мягко, резко контрастируя с его холодными, загадочными глазами. В полумраке это производило еще более жуткое впечатление. Но Шань Чао не слышал. В его ушах голос Инь Кайяна и все окружающие звуки постепенно удалялись, превращаясь в холодный, далекий, туманный комок. То, чего он больше всего боялся. Шань Чао резко поднял руку, прижав ладонь ко лбу, его тяжелое, прерывистое дыхание разрывало ему грудь. Меч, пронзивший желтый песок под палящим солнцем, и кроваво-красный закат в глубине пустыни сплелись в его сознании в бесчисленные пятна света и тени. ...Он вспомнил. Се Юнь не впервые пытался убить его в тот день, когда они покидали пустыню. Был еще один раз. И тогда Се Юнь действительно, без сомнений, хотел его смерти.