Тотем Лазурного Дракона

На краю пустыни даже небо было затянуто вечным слоем пыли. Рынок был переполнен людьми, под ногами клубился песок, в воздухе смешивались крики торгующихся, разговоры и смех. В загоне для скота то и дело раздавалось ржание лошадей и мычание коров. Юноша с подтянутой фигурой и кривым мечом на поясе отступил на несколько шагов, уворачиваясь от бегущих мимо детей, затем догнал своего спутника и спросил: — Почему сегодня так много народа, наставник? — Раз в месяц, — не оборачиваясь, ответил Се Юнь. — Как раз сегодня большая ярмарка. Он ненадолго остановился у цветочного лотка. Цветочного — громко сказано. Всего несколько корзин с мелкими белыми цветами, нитками стянутыми в букеты. Лепестки уже начали вянуть. За ними следила седая старуха-торговка, и ее лоток особенно выделялся среди грязного и шумного пустынного рынка. — Молодой человек... — старуха окинула юношу оценивающим взглядом и хрипло рассмеялась. — Такой красавец! Купи цветок для своей жены, а? — ...А? Выросший в пустыне паренек от природы был крепким. Когда-то Шань Чао был тощим, как щепка, едва доставая до груди Се Юня. Но прошло всего несколько лет — и теперь ростом он был выше своего наставника. Се Юнь был без маски, но с головы до ног закутан в серовато-белый льняной плащ, открывавший лишь глаза — красивые и глубокие. Шань Чао растерянно посмотрел на него, не ожидая, что старуха так ошибется, и густо покраснел: — Я... это не... мы... Се Юнь уже отвел взгляд от цветочных букетов и молча двинулся вперед. Шань Чао в панике извинился перед старухой и бросился догонять наставника. На рынке они обменяли соль, ткань и другие необходимые товары, а когда покидали городок, возвращаясь в пустыню, солнце уже клонилось к закату. Русло пересохшей реки отсвечивало в лучах заката золотисто-алым сиянием. У подножия холма стояла глинобитная хижина и войлок на крыше бился на ветру, издавая хлопающие звуки. Это был их дом. То самое место, где Шань Чао изначально чувствовал себя спокойнее и уютнее всего. Место, которое он любил больше всего на свете. Он зашел внутрь, сбросил поклажу и ловко принялся раскладывать ветки в очаге, собираясь развести огонь, как вдруг услышал за дверью хлопанье птичьих крыльев. В следующее мгновение Се Юнь быстрым шагом вышел во двор. — Наставник? Ответа не последовало. Шань Чао отложил хворост, вышел из кухни и замер в дверном проеме. Во дворе Се Юнь стоял к нему спиной, выпуская почтового сокола. Это был уже третий раз за последние полмесяца. С тех пор, как они поселились в этой пустынной глуши, их жизнь была полностью отрезана от внешнего мира. О каких-либо письмах и речи не шло — если не ходить на рынок, можно было неделями, а то и месяцами не видеть других людей. Но вот уже два года, как к ним начали прилетать почтовые соколы. Шань Чао даже не помнил, когда увидел первого, но знал, что чаще всего птицы приносили маленькие металлические трубки. Даже если внутри и была записка, она оказывалась не больше половинки листа — всего несколько слов. Такие послания приходили раз в три-четыре месяца. Шань Чао предполагал, что кто-то издалека поддерживает связь с Се Юнем, но всякий раз, когда он спрашивал об этом, наставник встречал его вопросы гробовым молчанием. «Он не такой, как я, — размышлял Шань Чжао. — Наверное, у него есть семья». Родители, родственники, братья, друзья… А может, даже жена или возлюбленная, ожидающая его возвращения. — Наставник? Се Юнь не обернулся. — Наставник? — Шань Чао подошел ближе. — Опять пришло письмо? Се Юнь резко скомкал в руке клочок пергаментной кожи и повернулся. Выражение его лица показалось странным — тени легли на резко очерченные скулы, словно глубокие, неясные отблески на поверхности ледника. — Ничего особенного, — тихо сказал Се Юнь. — …Ты будешь писать ответ? Се Юнь покачал головой и, не проронив ни слова, направился в дом. В тот миг, когда они поравнялись, ветер подхватил его собранные в пучок длинные волосы, и кончики прядей скользнули по напряженному лицу юноши. Шань Чао внезапно обернулся, его губы дрогнули, комок подступил к горлу, и внезапная решимость нахлынула на него как волна : — …Твоя семья… торопит тебя вернуться? Се Юнь как раз переступал порог, и при этих словах его движение едва заметно замедлилось. Время растянулось до бесконечности, каждая секунда, словно подхваченная вихрем, неслась между ними в клубах желтого песка, уносясь к дюнам, где уже смыкались сумерки. — У меня нет семьи, — сказал Се Юнь. Он приподнял войлочную занавеску и, склонив голову, шагнул внутрь. В ту ночь Шань Чао лежал с открытыми глазами, вглядываясь в темный потолок, прислушиваясь к завывающему плачу ветра за окном и ровному, глубокому дыханию Се Юня рядом. Он поднялся и бесшумно подошел к кану, молча глядя на согретое теплом, ритмично дышащее тело в полумраке. Глинобитная хижина была крошечной, и на кане помещался лишь один человек. В ранние годы, когда Шань Чао был еще мал, Се Юнь укладывал его на кан, а сам спал на полу. Но с годами Шань Чао подрастал, и в какой-то момент в нем пробудилось сложное чувство — нечто среднее между юношеской привязанностью и мужским влечением, стыдливое, терпеливое, но исполненное порывистой жаждой обладания. Благодаря своему юношескому напору, он настоял на том, чтобы спать на полу, настойчиво устроив Се Юня на кане. Подобно зверю, охраняющему свою пару, — гордо и серьезно. Се Юнь уже крепко спал. Лунный свет, пробиваясь сквозь оконную решетку, падал на его бледную щеку, придавая коже мерцающий, холодный отблеск. Шань Чао пальцами в воздухе очерчивал контуры его лица — жадно, тщательно, раз за разом. В своей юношеской наивности он полагал, что так будет всегда — лишь они вдвоем в этом забытом богом краю, поддерживающие друг друга до последнего дня долгой жизни. Позже он узнал, что в мире много непреодолимых обстоятельств и неизбежных расставаний. Се Юнь сказал: «У меня нет семьи». Неужели правда нет? Се Юнь, пришедший извне. Се Юнь, принадлежащий к более обширному и оживленному миру. Се Юнь, получающий все больше писем с соколиной почтой. Неужели вдали, в том ярком, манящем мире, его никто не ждет? На следующий день, едва на горизонте забрезжил рассвет, Шань Чао уже уехал. Он мчался через пустыню, оставляя позади ночь, сливавшуюся с дюнами. Лишь к полудню он вернулся. У ворот маленького двора он соскочил с коня, привязал поводья и, полный оживления, распахнул калитку: — На... Се Юнь стоял посреди двора, выпрямившись во весь рост. В его пальцах был зажат небольшой кусочек пергамента, а ногти побелели от напряжения. Шань Чао рефлекторно обернулся и увидел маленькую черную точку, уносившуюся в небо — почтового сокола. — Наставник? — настороженно спросил он. Се Юнь отвел взгляд от неба, но не посмотрел на него. Его взгляд были расфокусирован и в то же время напряжен, будто он смотрел сквозь пустые пески перед собой — туда, где простиралась еще более безжизненная пустота. Шань Чао почувствовал внезапный, необъяснимый толчок тревоги и сделал шаг вперед: — Наставник? Что случилось? Только тогда Се Юнь словно очнулся: — ...М-м? — Опять письмо пришло? Се Юнь смотрел на клочок пергамента, прошло несколько мгновений, прежде чем он медленно сжал его в ладони. Его движения были плавными и размеренными, на лице не читалось никаких эмоций, но когда он сжал кулак, на тыльной стороне ладони резко обозначились вены: — ...Где ты был? Шань Чао машинально потянулся к груди, но слова застряли у него в горле. После краткого колебания он осторожно ответил: — Вспомнил, что вчера кое-что не купил, потому съездил на рынок... В обычное время Се Юнь непременно спросил бы, что именно он поехал покупать. Но сейчас он лишь рассеянно кивнул и вдруг произнес: — Подойди сюда. В выражении лица и голосе Се Юня не было ничего необычного, но Шань Чао прожил с ним бок о бок столько лет, что какое-то смутное предчувствие вдруг сжало ему сердце, задев самые потаенные струны души. Он нерешительно пошел вперед, но с каждым движением его мышцы все больше напрягались. Когда он приблизился к Се Юню вплотную, изогнутый меч у него за спиной вдруг издал легкий вибрирующий звон. Шань Чао одной рукой придержал рукоять меча, не отрывая взгляда от глаз Се Юня: — Я... я купил тебе кое-что... Се Юнь покачал головой и беззвучно произнес одно слово. Зрачки Шань Чао резко сузились. Это слово ясно читалось по губам: — Про-щай... Ледяной свет меча рванулся к лицу. Шань Чао молниеносно отпрыгнул назад с хриплым криком: — Се Юнь! Вших!!.. Меч Лунъюань обрушился сверху, срезав несколько прядей волос надо лбом, и в следующее мгновение они рассыпались в пыль под воздействием убийственной ауры! Этот смертоносный удар был настолько внезапным, что не будь у Шань Чао тревожного предчувствия, заставившего его насторожиться, меч уже перерубил бы ему шею! — Зачем?! — отчаянно вскрикнул Шань Чао. — Наставник! Это я! Что ты делаешь?! Се Юнь не ответил. Его меч внезапно изменил траекторию, и приемы непревзойденного мастера в мире боевых искусств обрушились на Шань Чао с громом и вихрем, намереваясь рассечь его пополам! У Шань Чао не осталось выбора. С лязгом он выхватил меч — и тут же звон металла, оглушительный, будто десятки ударов слились воедино, заполнил пространство. Вспышки искр ослепительно сверкали даже при дневном свете! — Ты хочешь меня убить?! — Шань Чао изо всех сил удерживал опускающийся на него меч, слыша, как его клинок трескается под давлением. — Почему?! Что случилось?! Се Юнь по-прежнему молчал. Шань Чао взорвался от ярости. Резким движением он отбил Лунъюань и в следующую тысячную долю мгновения контратаковал — чем сильнее его был гнев, тем выше становилось его мастерство. Даже почти сломанный изогнутый клинок внезапно пересилил легендарный меч! Се Юнь отступил, холодный и невозмутимый. Годы тренировок с мечом в «Темных вратах» проявились сейчас в полной мере. В решающий момент Лунъюань парировал смертоносный удар, и острие изогнутого клинка промчалось в сантиметре от переносицы Се Юня! — Остановись! — прокричал Шань Чао, его голос сорвался и охрип. — Се Юнь! Остановись сейчас же! Се Юнь будто не слышал. На нем не было серебряной маски, но его прекрасные черты застыли в бесстрастном выражении, словно покрытые слоем чего-то более изысканного, совершенного и ледяного. Казалось, внутри не осталось ничего от прежнего человека. Только холодный незнакомый убийца. Бездушная машина смерти, не ведающая ни эмоций, ни боли. Данн!!.. Лунъюань в третий раз ударил в ту же точку на клинке Шань Чао. Трещина мгновенно расширилась, и с пронзительным звоном, режущим барабанные перепонки, изогнутый меч разлетелся на куски! — Се... Юнь!!! Лунъюань рассек воздух, и Шань Чао отлетел, как запущенная стрела. В мгновение ока острие меча пронзило его тело, мощный удар подбросил Шань Чао в воздух! Бум!!.. Он тяжело рухнул на землю. Осколки разлетевшегося клинка рассыпались вокруг, а в груди внезапно стало сначала холодно, затем горячо. Опустив взгляд, он увидел, что одежда на груди рассечена поперечным ударом — рана длиной больше чи и глубиной в полцуня уже наливалась кровью. — ... Зрачки Шань Чао расширились, дыхание участилось. Внезапно его накрыла тень. Он поднял голову. Се Юнь стоял над ним, Лунъюань замер у его горла, холодный, как лед. Никогда еще Шань Чао не ощущал смерть так явно и... нелепо. Все произошло слишком быстро — слишком, быстро чтобы успеть оказать сопротивление; слишком быстро, чтобы понять что это: трагедия или нелепый, жуткий сон. Он медленно покачал головой, не отрываясь от глаз Се Юня, и наконец хрипло выдавил: — ...Почему? Се Юнь, будто безжизненный призрак, не реагировал ни на что. Он лишь перехватил меч, начал медленно поднимать его — и вот-вот должен был опустить на шею Шань Чао... Но в этот момент его движение прервалось. Его взгляд застыл на одной точке на груди Шань Чао — пристальный, неподвижный, будто вросший в нее. Шань Чао последовал за этим взглядом и увидел: его верхняя одежда вместе с внутренним карманом была рассечена ударом меча, и из кармана выглядывал букет цветов. Капли крови, попавшие на белоснежные лепестки, создавали резкий, болезненный контраст. Это было то, что он тайком купил на рынке, полный радостного ожидания, прежде чем помчаться назад во весь опор. Грудь Се Юня слегка вздымалась, его дыхание становилось все тяжелее, а в глазах, казалось, боролись ошеломление, отчаяние и что-то еще — невыразимое, проваливающееся в темную бездну. — ...Уходи... — прошептал он, сделав шаг назад, а затем резко крикнул: — Уходи! Шань Чао был потрясен: — Ты... — Убирайся! — Се Юнь с силой воткнул меч в песок и жестко произнес: — Даю тебе шесть часов, чтобы исчезнуть. С этого дня между нами все кончено. Живым или мертвым — не попадайся мне! ...— Если я когда нибудь еще увижу тебя — клянусь, ты умрешь. Убирайся!