шоколадные сигареты

***

Пепел рассыпался по ветру. Маленькие частички безвозвратно улетали в глубину ночи. Холодные пальцы держали сигарету. Взгляд стремился не куда-то вдаль, а на свои же руки. Мысли были тяжелые, грузом лежащие на сердце. Воспоминания добивались легкой тоски, но парень давно понял: он не сдался тогда — значит нечего грустить сейчас. Но порой мысли о прошлом будто проходятся острым лезвием по душе. Макс не боялся монстров из кошмаров: он боялся чудовищ из реальной жизни. Страх был диким, звериным. Легкие, непринужденные вопросы могли поднять такие воспоминания, что парень выпадал из реальности и кошмар нападал снова. У страха не было острых зубов или длинных когтей. У него было оружие сильнее: необузданная сила воздействия на мозг. Детство? Постоянная борьба. Ферстаппен никогда не получал нужной заботы, даже минимальной. Прикосновения вызывали отвращение, вызывали ощущение того, что он «грязный». Но несмотря на эту боль, Макс ненавидел алкоголизм, прогрессирующий, нескончаемый. Но сильнее он ненавидел наркотики. Ненавидел замечать на руках знакомых следы от игол. Он никогда не пробовал, ведь знал одно: это дорога в один конец, не самый приятный. Но это ведь все в прошлом? Сейчас всё хорошо? Знакомые, друзья, переезд и гонки. Это звучит как новая глава в жизни, но воспоминания словно багаж ненужных вещей, где есть парочка красивых футболок. Но в новой жизни у него появился чудесный… сосед, друг, «хороший партнер по гонкам»… В его жизни появился чудесный кудрявый парень, сошедший будто с небес, если судить по внешности, да и по характеру тоже. Настолько не проблемный, приятный и до жути красивый. Его имя… необычное, запоминающееся. —Шарль, —сошло дымом с тонких губ. Возможно Макс переоценивал влияние парня на себя, но… и считать, что появление Леклера незначимым - бред. Почему он так часто думает о нем? Почему он листает его репосты? Почему он готовит просто потому что увидел неважный репост, мать твою, Шарля? Вероятнее всего, монегаск был первым, по-настоящему важным, другом в жизни парня. Он был посланником, пришедшим от бога вдохновения, выточившего модель подиумов. Леклер являлся светлейшей персоной в жизни грешного Ферстаппена, который ничем не заслужил такого человека. Телефон неприятно завибрировал в кармане. charlie Хватит курить, простудишься. Он ничего не ответил на сообщение, лишь молча затушил бычок и начал подниматься в квартиру, словно послушный питомец.

***

Неделя пролетела быстро, даже слишком. Парни общались на определенные темы: от погоды и до предстоящего просмотра. Ничего лишнего, хотя, в их ситуации лишним были эти поверхностные темы для диалога. И вот, долгожданный просмотр, где отберут работы на выставку и выставят оценки за промежуток. Леклер был уверен в себе: бессонные ночи давали свои плоды. Картина получилась и вправду красочной. Осенний пейзаж случайной улицы Петербурга. Грустная, но такая комфортная. Если говорить прямо и в общих чертах - всё в этой картине написано по делу, без лишних деталей, но и не одним пятном. Профессор подвел итог работы: —Вы явно улучшили эту работу, думаю, что она отлично впишется в выставку. «Отлично», кладите зачетку. Шарль лишь молча улыбнулся, самодовольно взглянув на картину еще раз. Тяжелые шаги и вздохи раздавались над чужими головами. Многим отказывали в выставках, лишь две работы прошли отбор на момент, как преподаватель оказался у холста Макса. Тем временем мужчина надел очки, дабы рассмотреть картину. Вся аудитория наблюдала за сессией просмотра. К тому же парень был последним. Работу так никто и не видел, даже Леклер, живущий в одной комнате с этим человеком. Взгляд профессора смягчился: —Ферстаппен, это, очень даже хорошо, я бы сказал, почти великолепно. Это будет третья картина от потока на выставке. Кладите зачетку на стол, —поздравил парня преподаватель. Макс слегка дернул уголком губ, не оглядываясь, ведь если бы он хоть раз поднял свой холодный взгляд, то встретился с Леклером, который испепелял соседа глазами, прожигая в нем дыру. Выставка была назначена на вечер следующего дня. Макс выходил из аудитории, как его окликнул Ландо, держа по обе руки Льюиса и Шарля. —Макс! Стой! Гонщик остановился, хоть и недолюбливал Норриса. —Привет, не хочешь после выставки зависнуть где-нибудь? —предложил парень. Голубые глаза на секунду обратились к Леклеру. Протокол андроида не сумел считать эмоции на лице и принял аварийное решение: согласиться. —Да, почему бы и нет, —пожал массивными плечами Ферстаппен. Норрис, словно школьник улыбнулся во все зубы и, схватив Льюиса с Шарлем еще сильнее, направился в коридор, медленно скрываясь в толпе.

***

Вечер Леклер провел один, наедине со своими мыслями, которые в последнее время были завязаны на одном человеке: и все мы знаем кто это. Человек, чьи светлые ресницы были словно из золота, когда на них попадали солнечные лучи. Его холодные глаза были дурманом, настоящей наживкой для любой рыбки. Он вообщем-то и имел статус сердцееда. Стоит ему зайти в аудиторию - каждая девушка подойдет поздороваться. Конечно, Шарль всё отлично понимал: харизма, проявляющаяся в молчании, в редких фразах, в поступках. А эмоции… Окружение Шарля считало, да и до сих пор считает Ферстаппена эгоистом, кроме Льюиса. Тот на удивление относится положительно к пшеноголовому. «Крутой чувак, не знаю, что вам не нравится в нем, скажи же, Шарль?» — прямая цитата Хэмилтона. Конечно, Леклер ничего не ответил, но и не отрицал слова. Но в их ситуации молчание - самое ужасное, что между ними может быть.

***

Утро началось как-то по особенному. Шарль проснулся первым, без будильника, до него были считанные минуты. Утренняя разминка: до ванны и до кухни, в надежде не заснуть, заваривая любимый кофе. Сегодня важный день, надо выглядеть соответствующе. Звонок в дверь выбил из утреннего дрема. «Кто придет в семь утра?» Дверью ошибиться невозможно, кто пойдет на 7 этаж, чтобы перепутать дверь? Не торопясь, он открыл дверь. На пороге стояла Эвелина. Выглядела она, между прочим, слишком хорошо для раннего утра. В ее руках красовался портплед. —Макс спит? —поинтересовалась девушка. —Ага. Разбудить? —Нет, передай ему. Он просил забрать из химчистки, —Лисьи глаза слегка улыбнулись, а рука протянула портплед. Шарль неохотно забрал вещь. —Спасибо. Я, тогда, пойду? —будто мнение парня её волновало. —Ну, подозреваю, да. —Пока. —До встречи. Закрыв дверь, парень начал осматривать портплед. Обычно на них есть опознавательные знаки, по типу имени или инициалов, но на этом не было. А толстая ткань портпледа мешала увидеть содержимое. Соблазн открыть и посмотреть был не то что большим, огромным. Однако, что-то внутри щелкнуло и будто ангел, резко появившийся на правом плече, запретил открывать чужое. Парень повесил портплед на крючок в коридоре и вновь пошел по своим делам, правда, опоздал. Яичница нещадно дымила, а запах горелой пищи. Попытки спасти завтрак были смело провалены. Через несколько минут беготни в проеме появился сонный Ферстаппен. Он сложил руки на груди, молча наблюдая за паникующим Шарлем. Картина была смешной, но что-то в этом было завораживающее. Он был похож на маленького хорька, потерявшего обед. К слову, Макс проснулся от ужасного запаха, заполонившего квартиру. Проанализировав ситуацию, парень тяжело вздохнул и резко помог советом: —Крышку поставь. Шарль хоть и не ожидал, но из-за наплывшего адреналина послушался совету, не оборачиваясь. Спустя пару секунд огонь стих. Монегаск облегченно выдохнул и, наконец придя в себя, обернулся на соседа: —А ты откуда знаешь что надо делать? —В школе учился. Для того, чтобы огонь горел нужен кислород, а перекрыв крышкой всю сковородку ты блокируешь поток воздуха, —не отводя взгляда выговорил Макс. —Спасибо, думаю, я бы сжег квартиру, если бы не ты. Ферстаппен слабо повел уголком губ, будто его помощь была минимальной. Шарль, постояв еще минуту, вспомнил про Эвелину: —Там в коридоре висит портплед, тебе. —О, спасибо, —оттолкнувшись от стены он побрел вглубь квартиры. Леклер остался наедине с собой. На лицо падал солнечный свет, который был обожаем Шарлем. Он всегда любил теплое время суток. Любил спать в теплом помещении. Парень закрыл глаза, подняв голову к солнцу. Ситуация была словно с репродукции популярной картины. Хотя, ни одному художнику не под силу написать схожую красоту, имевшую Леклер. Никакой скульптур не передал бы то, что случайно заметил Макс, пришедший еще раз поблагодарить. Он медленно ушел, не разворачиваясь.

***

Тем не менее, день шел невыносимо медленно, в тишине, но тревоге. Шарль еще с прошлого вечера подобрал образ для выставки. А Макс… Такое ощущение, что он и не собирался идти на выставку, но ближе к вечеру парень подошел к монегаску. Руки были в карманах серых спортивок, но стоило первым словам сорваться с губ выученным монологом, как руки пошли по телу. Правая рука неуверенно чесала затылок, захватывая пряди светлых волос. Левая слегка сжала ткань штанов. —Я так понял ты идешь на выставку, поэтому я предлагаю тебя подвезти. Леклер обеспокоено обернулся на Макса, осматривая того с ног до головы: —Я надеюсь ты переоденешься. —Само собой. Через полчаса буду в машине ждать? —Да, было бы славно, спасибо. Они вновь ушли по разные углы квартиры. Но Ферстаппен сдержал своё слово: Шарль услышал как входная дверь закрывается ровно через двадцать пять минут. Сказать, что Леклер не был поражен внешним видом соседа - ничего не сказать. Он стоял, оперевшись о капот своей гоночной машины. На торсе была идеально сидящая рубашка, белая, без единого пятна, даже намека на него. Рукава были закатаны не менее идеально. Взгляд скользнул к ногам гонщика. Черная как тьма ткань брюк обхватила бедра и слегка освободила хватку у низа. Первая пуговица рубашки была расстегнута, позволяя коже хоть сколечки да дышать. Крепкая рука легко держала сигарету у лица, изо рта пускались кольца. Его светлые волосы пропускали дневной сон вместе с ветром, укладываясь сами собой. —Я готов, —начал беседу Леклер. Макс поднял взгляд, оставив сигарету во рту, придерживая ее тонкими губами. Нельзя и забывать о том, как выглядел Шарль. Он всегда был сногсшибательным. Свежие кудри в цвет древесины темного дуба были закручены сильнее обычного. На нем была черная шелковая рубашка, слегка переливающая на себе свет. А брюки в цвет рубашки сидели «как родные» вместе с фирменным ремнем. Макс чуть не подавился табачным изделием, когда встретился со взглядом зеленых, щенячьих глаз. —…Поехали, —он выкинул сигарету в сторону и сел в машину. Не потухший бычок нещадно сгорал на асфальте, оставляя после себя лишь окурок. Парень оказался на кожаном кресле, располагаясь как хозяин. Его руки быстро оказались на руле, слегка напрягаясь, позволяя венам проступить на запястьях. Крепкая рука обхватила ключ зажигания. Шарль молча наблюдал периферийным зрением за каждым действием гонщика. Машина недовольно зарычала, набирая силу для быстрого рывка. Ферстаппен прожал педаль газа, срывая тачку с места. Леклер вжался в кресло, но вместо молитв о том, чтобы доехать, он нашел оправдание для того, что голова полностью повернулась на водителя. Предсказуемо, хотя до сих пор удивительным оставалось то, что ни один мускул не вздрагивал на лице. Даже наоборот, взгляд похолодел сильнее, раздумывая о чем-то. За головой пролетали огни фонарей. Их теплый свет на долю секунду освещал салон и вновь погружал во тьму. Машина молча гналась по дороге, резко поворачивая то направо, то налево. Гонщик и вправду заслуживал такой клички, умелые руки смело крутили руль как хотели, словно придумывая маршрут на ходу. Воздух отрубался при любом движении Ферстаппена. Дорога была не такой далекой, но благодаря скорости и таланту Макса они приехали даже раньше, чем хотели. Машина остановилась на ближайшей парковке. Выключив двигатель, Макс откинулся на кресло, медленно переводя взгляд на своего соседа. Шарль до сих пор не отводил глаз от красивых и подтянутых рук гонщика, находящихся уже на не менее вызывающих брюках. Тем временем парень уже успел заметить куда смотрит сосед, но нарушать эту тишину ночного города не хотелось. Спустя несколько секунд Леклер осознал, что засмотрелся. И засмотрелся он непорядочно, неподобающе. Взгляд гонщика начал излучал что-то между сарказмом и легким, еле различным флиртом. Холодные как Северно-Ледовитый глаза смотрели не прерываясь. Кажется, Макс даже не моргал, следя за реакцией организма соседа. Такая знакомая ситуация: они вдвоем сидят в его машине, в полной тишине. Но телефоны на беззвучном режиме, по крайней мере у Ферстаппена. Чувства могут утихнуть, однако не в состоянии угаснуть. Особенно, особенно у них. Невероятная химия между ними появилась в первые дни знакомства, но никто не хотел ее признавать. Возможно, кто-то да хотел поговорить, вот только как начать? Прямой причины для такого диалога нет на поверхности. Даже если капнуть глубже, подобрать нужных слов не смог бы даже самый изощренный поэт. Леклер, словно новенький морячок, столкнулся с штормом в первый же рейс. Это была гроза, от которой тучи темнели за считанные секунды, а сердце стучало как бешеное. Но от вида молний на морском горизонте захватывало дух и не отпускало. Сам Айвазовский описывал эти марины в своих картинах, хотя даже этих популярных на весь мир работ было мало, чтобы описать то, с чем столкнулся моряк. Глубина этого шторма была не досягаема. «Оставь надежду, всяк сюда входящий.» Но юноше было плевать. Он хотел утонуть в этом шторме, утонуть в пучине, отдать контроль, почувствовать инициативу и отдачу. Но природе не прикажешь. Стоило сильнейшему вихрю приблизиться к кораблю моряка, как невидимая сила относила шторм на безопасное расстояние, не желая навредить. И ведь ты ничего не можешь сделать против. Это и бесило и тянуло одновременно.

***

Тяжелое дыхание Леклера выдало тревогу в нем. Макс быстро переключил эмоции, словно меняя протокол поведения. Его светлые брови поднялись в чем-то по-человечески добром и сочувствующим. —Что-то случилось? —дальная рука потянулась к лицу монегаска. —Все хорошо, я просто… нервничаю. —еле нашел отговорку парень, в то время как холодная ладонь слегка притронулась к щеке. Пальцы осторожно ощупали лимфоузлы, проверяя их. Взгляд был напряженный и будто… переживающий? Волна трепета прошлась по телу мурашками, заставляя поерзать на месте Леклера. Увидев это, рука быстро отпрянула и спряталась за голову. «Не убирай»—звучало в голове, но Шарль смог выдавить лишь взгляд на телефон, «проверяя» время. —Пять минут осталось. Ферстаппен хлопнул по своему бедру, разбавляя молчание: —Я так понимаю, нам надо идти? —…Да, надо бы? —вопросительная интонация была лишней, но случайной. Ситуация, напоминающая их «почти поцелуй двух друзей» смущало обоих. Оба хотели выбраться из нее и почти одновременно вышли из машины, словно ошпаренные кипятком. Ферстаппен медленно побрел до музея, переоборудованного под выставку. В еле заметном теплом свете фонарей его тело выглядело невероятно. Шея, за которую могли посадить на трон в Египте: настолько она была красивой и яркой в физиологическом плане. Пшеноголовый не оборачивался - не хотел, а возможно, не мог. —Макс, —теплый голос раздался за спиной. Шарль позвал парня, тот, конечно, остановился и обернулся в пол оборота словно заинтересованный игрушкой кот. —А почему ты никуда не выкладывал свою картину? — неожиданно даже для себя спросил Леклер — я и в квартире ее не наблюдал… Ферстаппен кивнул головой, обрабатывая информационный запрос. Брови слегка двинулись ближе к глазам. —Ты просто спал в это время. Не будить же мне её величество. —шутливо ответил парень, идеально съезжая с темы. —Ты… Мы пойдем? —закончил свой ответ встречным вопросом гонщик. Неизведанное чувство удовлетворения и надежды подобралось к горлу, а лицо расплылось в легкой улыбке. Шарль ничего не ответил, он молча дошел до Макса и кивнул головой. Музей был с подсветкой, что добавляло некой атмосферы. На входе уже стояли знакомые люди: Льюис и Ландо. Они о чем-то болтали, заметив парней лишь когда те подошли чуть ли не впритык. —О, привет, ребята! Волнуетесь? —спросил Ландо. Шарль развел руками, тщеславно улыбаясь: —Да не особо. Это просто университетская выставка. Макс слабо дрогнул губой: —Солидарен. По лестнице послышался стук каблуков. Цок. Цок. Четверка одновременно повернулась. Перед ними была шикарная девушка, знакомая всем. Ее длинные волосы были закручены в кудри. —Эвелина! Привет! —Льюис первым подал голос, обнимая ее одной рукой. —Привет, Хэм. Ребята, как настрой? —девушка сложила руки за спиной, наклоняясь на пару градусов вперед. —Да отлично, даже не волнуемся. —Ландо будто знал, что эти двое ничего внятного не ответят. Лисья улыбка вновь появилась на лице Эвелины. Она поклонилась группе и ушла к другим одногруппникам. Макс проводил ее взглядом. Каждое их взаимодействие убивало частичку самолюбия Шарля. «Даже кудри накрутила…» — непонятное чувство разрывало изнутри, но было слишком наглым и не сбалансированным. Двери музея открылись, приглашая всех гостей на выставку.