шоколадные сигареты

***

Свет был ярким, даже слишком. Макс уже привык к потемкам. Он слегка пожмурился прежде чем перейти к осмотру работ в зале. Конечно, работы других потоков были интересными, но еще интереснее ему было посмотреть на работу Леклера, и, конечно же, на свою. Как хорошо, что работы каждого потока были расположены рядом. Шарль не спешил, он шел почти идеально за Максом. Шаг за шагом. И вот работа Леклера была перед ними. Довольно хороший формат, идеальные, выточенные мазки, но они оба уже видели эту картину. Восторженный вскрик Льюиса отвлек внимание парней. Тот стоял довольно близко, рассматривая чью-то картину. Само собой они пошли проверить. Ситуация была довольно… интересной. Льюис стоял перед средним форматом картины, поэтому Шарлю пришлось сделать несколько шагов вперед и обойти Макса, чтобы понять что было изображено на работе. А там было все такое знакомым. До мелочей. Леклер застрял на картине, осматривая каждую деталь. От чайника до плитки у раковины. Он знал эту скатерть на столе. Леклер узнал парня, лежавшего на этой скатерти. Его темные кудри были облюбованы теплым светом лампочки, висящей из люстры над кухней. За окном была глубокая, холодная ночь, но от атмосферы в квартире исходила аура дома, чего-то комфортного. Красивые руки сгибались в локтях, делая идеальную подушку для головы. Казалось, что были прорисованы даже пылинки, которые виднелись в свете лампы. Работа не была выточена. Она была прожита. Прожита и передана каждому, кто подходил к ней. Узнать родную кухню мог любой, кто жил в этих краях. Конечно, автора можно было угадать, собрав уже любимый монегаском пазл. Но глаза все равно обратились к надписи снизу. « Уют со вкусом кофе Ферстаппен М. 1ый курс » Мир будто остановился. Он не ощущал чужого присутствия. Но чувствовал чей-то знакомый взгляд на своей спине. Леклер обернулся, но не заметил знакомых светлых волос. Макс куда-то делся, исчез в самый неподходящий момент. Льюис, уже осознавший картину, похлопал парня по плечу: —Да ты звезда у нас, Шарль! — Монегаск наигранно улыбнулся и начал подниматься по ступенькам, будто за гонщиком был некий след, струящийся этаж за этажом. Голос снизу эхом раздавался: —Шарль! Стой! —Ландо бросился следом, словно пытаясь от чего-то защитить. Но оставил это дело через пару брошенных слов. Шестой этаж открывал прекрасный вид на ночной Петербург. Этот город был прекрасен в любое время суток, но ночь имела особую атмосферу. Что-то тайное, сокровенное и ломающее пополам. Стоило парню подойти к балкону, как он услышал знакомые тональности: —Мне жаль, —Это был голос Ферстаппена. Его Шарль узнают из миллионов, нет, миллиардов. Женские всхлипы будто заглушались чем-то. Леклер рискнул и выглянул. Картина была еще более интересной, но печальнее: Макс обнимал девушку, чьи каблуки цокали по ступеням у входа в музей. Его рука держала голову с длинными кудрями, прижимая к своему плечу. Девушка стояла спиной ко входу. Длинные руки грациозно обхватили шею, буквально повиснув на парне. Всхлипы стали чуть громче. Парень молчал, не предпринимая никаких попыток остановить ее слезы словами, понимая, что здесь поможет только время. Леклер стоял, наблюдая как ее руки медленно коснулись затылка. —Эвелин, я правда… — парень убрал красивые руки от себя. Девушка посмотрела вдаль города, собираясь с мыслями. Она явно была озадачена и загружена прежним разговором. Длинные каблуки сделали шаг назад и отвернулись в сторону. —Не ври самому себе, Ферстаппен. Начни делать хоть что-то, если не хочешь потерять это. Парень помолчал какое-то время, закрыв глаза длинными ресницами. —Ты не поймешь как это — светлые глаза приоткрылись, выражая глубокую степени сожаления. Словно учуяв аромат духов, знакомых до невыносимости, Макс поднял взгляд. Ярко-зеленые глаза выражали озабоченность ситуацией. —Мы потом договорим, будь на связи. —Макс потрепал волосы на макушке головы девушки, подбадривая подавленное состояние. Он медленно прошел мимо нее и остановился у Леклера. Монегаск молчал, пытаясь вдуматься в разорванный контекст —Льюис заждался небось, —разбавил обстановку гонщик, к слову, получилось плохо. Они спустились на первый этаж, ничего не говоря друг другу всё это время, вылавливая свою компанию.

***

Следующей станцией был бар. Дверь быстро открылась. Бар был наполнен людьми, знакомыми и не очень. Свет излучали лампы наверху и дискошар, отражающий девяносто девять процентов света. Яркие софиты заставили парней пожмуриться. Компания сразу нашла свободный столик, ну… почти? Там были незнакомые девушки Шарлю, но знакомые Ландо. Теперь они знакомые всех. Леклер сел как назло рядом с Максом. Их бедра неизбежно касались из-за нехватки места за столиком. Казалось, Ферстаппен был совершенно спокоен и даже не замечал этих касаний. Однако внутри бурлило то, о чем не говорят вслух, особенно при такой компании. Да и наедине не говорят, а больше делают. Шарль же покрылся пленкой смущения, хотя всегда славился харизмой в народе. Блондинка напротив постоянно бросала жадный, охотничий взгляд на Макса, намереваясь что-то сделать. Парню было противно от этих взглядов на его друга. Они не знают ничего о нем, не знают какой он любит кофе, не знают о том, что он замечательный гонщик и художник. Это бесило, выводило из себя. Макс никак не отвечал взаимностью, но и прямых отказов не было. «Конечно, наш андроид никому ничего не скажет» — пронеслось в голове. Леклер опустил голову на кулак, следя за ситуацией и тем, как остальная компания нещадно напивалась, кроме Ферстаппена. —А где вы живете, мальчики? —еще одна случайная девушка спросила соседей. —Вместе живем. Возле вуза нашего. —Макс ответил без единой эмоции. —О… Хорошие друзья наверное? —вопрос словно ударил по лицу. Громко, с хлопком. Леклер повернул голову набок, пытаясь убежать отсюда. Ничего не держало его здесь, так Шарлю казалось. Стоило ему каплю привстать как тяжелая рука опустилась на дальнее от Ферстаппена плечо. «Он серьезно закинул на меня руку чтобы я не ушел?» — насмешливо предположил парень. Только вот это была правда. —Ага, —гонщик ответил на вопрос довольно пьяной собеседницы. Шарль слегка поморщил лицо, ярко выражая свое раздражение всей этой компанией. Но холодная рука, слегка касающаяся ключицы, выводила из этих эмоций, передавая новые, более… приятные ощущения. Ландо пил на брудершафт с Льюисом. Это была шестая текила. Макс считал каждую стопку, мысленно представляя количество нулей в итоговом счете. Деньги не было особой проблемой сейчас. Но в детстве всё было иначе. Да в детстве Ферстаппена всё было не так. Начиная от побоев, доходящих до поножовщины, заканчивая эмоциональным насилием со стороны отца и одноклассников. Конечно, на таких гуманитарных предметах, как литература он находил свое вдохновение. Одна из цитат любимого героя врезалась в самое сердце: «Я был готов любить весь мир, — меня никто не понял: и я выучился ненавидеть» Цитата не всегда подходила, но всегда «оправдывала» поведение Макса сейчас. Всю свою репутацию он построил на строгом протоколе. Ведь если он будет холодным, никто не сможет его полюбить. А значит он не сделает никому больно. Что еще более важно: не даст никому сделать больно ему. Сильнейший страх снова стать слабым окутывал каждую ночь, проведенную в одиночестве. Стыд за себя настоящего как туман спрятал душу далеко. —Ма-а-акси! —пьяная девица села чуть ли не на стол перед парнем. Ее глаза были за стеклом многоградусного алкоголя. Неприятный аромат спирта врезался в парня. Рука все еще находилась на Шарле, а вторая держала свой стакан с безалкогольным напитком. —Что? —еле вытянул из себя Ферстаппен. Голубые глаза налились чем-то особенным. —Дашь номер? —длинный маникюр прошел по рубашке парня. Леклер, конечно же, наблюдал за всей ситуацией, но ничего не делал, хотя очень, очень хотел сделать с этой пьяной девушкой не самые приятные вещи. Гонщик напряг мышцы лица и со всей серьезностью отказал: —Не сегодня, точно, — Шарль не мог не улыбнуться тому, что Макс даже тут следует протоколу. В этой пучине неонового света парень мог легко оторваться от мыслей и отдохнуть, но что-то внутри запрещало. Хотя тот же Льюис уже веселился на полную катушку, залезая на барную стойку рядом. Коктейль за коктейлем появлялись в его смуглых руках. Ночь подходила к логическому концу, но Шарль все это время думал лишь об одном: «Как спросить Макса про его картину? Почему он написал меня? Почему скрывал?» Вопросы разрывали голову. Вдруг телефон монегаска разбил тишину раздумий парня. Он открыл мессенджер. Это был Ландо. Выйдем погвррит ? Ошибки выдавали его нетрезвое состояние. Однако Норрис умело встал и прошел мимо, в сторону уборной. Ферстаппен провел его взглядом, что-то подозревая. Шарль не спеша убрал руку Макса, поднимаясь следом. Голубые глаза сузили зрачок, напрягаясь. Какой-то парень из компании неудачно пошутил: —Любовники везде тешатся —гонщик сжал челюсть, ощущая невыносимое чувство узнать причину их приватной встречи. Выждав пару минут он поднялся, не вытерпев лишнего мгновения одиночества в компании этих пьяных, глупых и грубых людей.

***

Дверь санузла закрылась, оставляя Ландо наедине с Шарлем. Монегаск сложил руки на груди, подражая холодному поведению одного знакомого. Норрис тяжело вздохнул и начал: —Я… не знаю, что происходит, но… — глаза слегка понежнели, открывали пелену — Мы можем просто поговорить? — Ландо схватился за голову, пытаясь убрать боль, пришедшую вместе с алкоголем. Шарль придержал того за верхнюю часть шеи, возле челюсти, не давая упасть. —Тебе надо поспать, желательно дома. — Леклер дал тому опереться о стену, всё еще держа его. —А… общага уже закрыта. Меня не пустя-я-т. — Норрис виновато улыбнулся. —Поехали ко мне, если так дело обстоит, — руки монегаска схватили того за руки. Спина Ландо слегка прижалась к холодной плитке. Глаза встретились. В этих пьяных глазах было что-то большее, чем простая дружба. Тут не было пазла. Леклер, конечно, догадывался о том, что Норрис мог влюбиться, просто не верил. Он стоял неподвижно, замечая схожести между Ландо и Максом. Их связывали густые брови, которые выглядело привлекательно когда хмурились. Но Ландо не был таким же как Ферстаппен, особенно в поведении. Ведь пока Шарль вдумывался, парень прильнул к губам друга. Монегаск стоял как мраморная статуя. Горячее дыхание было на красивых, пухлых от природы губах. Опьянение ощущалось не только ароматом, но и вкусом. Руки обмякли, забыв о том, что вовсе держали. То ли от удивления, то ли от… удовольствия? Нет, это не было чем-то желанным. Но напор не мог не противостоять холоду Ферстаппена. «Стоп. Почему я целуюсь с Ландо, а думаю о нем?» — вопрос ударил в висок. Кулаком, наверное, даже кастетом. Ледяным. Норрис отпрянул от губ, облизывая свои. Он ухмыльнулся и посмотрел идеально в глаза, не стесняясь своих чувств. —Я… вообщем-то не против, чтобы поехать — он закусил щеку изнутри — к тебе. —Ну, можно. — ответ вылетел изо рта сам. Он не хотел, но не был против. Шарль ничего не чувствовал к Норрису. Ни ненависти, ни, к тому же любви. Монегаск не знал, что значит быть влюбленным. Быть влюбленным в такого как Ландо. Чей-то взгляд невыносимо сверлил парочку. Обернувшись первым, Шарль увидел того, кого точно не ожидал, но хотел. Хотел, правда, не в таких обстоятельствах. Ферстаппен стоял в слегка открытой двери. Его силуэт освещал неоновый цвет с танцпола. Голубые глаза были впервые такие… открытые в плане эмоций? В них читалось настоящее разочарование. Чистое, такое, что невозможно скрыть или подделать. Губы не были поджатыми, они, как всегда были в одном положении, в отличие от рук. Кулаки были крепко сжаты, словно он готовился к бою. Тонкие вены вышли бледной коже. Что это? Ледяная статуя была сожжена одним поцелуем? Неприятное чувство подобралось к горлу, больно цепляясь за кадык. Тяжелый вздох разразил слух Шарля, не трогая барабанную перепонку. Макс отвернулся и, не кинув ни единого лишнего взгляда, ушел, оставив их вдвоем. —Кто это был? — Ландо коснулся щеки Леклера, проводя линию. — Mon prince aux yeux bleus…— Монегаск чуть ли не отбежал от Норриса, почти выбегая из туалета. В голове не было ничего кроме желания догнать. Догнать и объясниться, только… зачем? Мыслей-то не было особо много. Ферстаппен обнимал Льюиса на прощание, забирая ключи от машины со стола. Он всегда идеален и холоден: ни одной грустной эмоции на лице. Поразительная выдержка любым воздействиям, словно шутки про робота не были шутками. Розовый неон провожал его, тускнея к выходу. Перед Шарлем вылетел выбор, тяжелый на первый взгляд.

***

Grand amour cause grande douleur Остаться или догонять? Выбор, который Монегаск, конечно, сделал без особых раздумий. Ноги сами побрели на выход. Тяжелые, ватные. Ночь давно опустилась на город, казалось, что уже скоро будет рассвет, но, это были лишь легкие звезды, чей свет доходил до земли лишь спустя миллионы лет. Шарль интересовался астрономией. Что-то в этих нескольких процентах, изученных учеными, было красивым, невероятным. Он любил сравнивать людей с планетами. Ферстаппен был Ураном. Уран — планета солнечной системы, самая холодная. Она не самая дальняя от Земли, но из-за неизвестных для ученых причин она достигает минимальных значений в системе. У нее необычный наклон оси вращения, отличающийся от других планет. Конечно, сам цвет планеты слегка напоминал глаза Макса. Но, сейчас нашему космонавту необходимо найти Уран на небе, что невозможно сделать без телескопа. Однако, вариантов не особо много. Как же хорошо, что Шарль вышел за парнем почти следом, потому тот не успел далеко уйти. Да и сигаретный дым идеально летел навстречу монегаску. Тяжелый аромат горячего шоколада вперемешку с фильтром и табаком. Красивые, знакомые и такие наверняка приятные руки держали сигарету между указательным и средним пальцами. Взгляд не выражал ничего: ни обиды, ни грусти. Он не давал себе слабины даже в полном одиночестве. Расстрепанные светлые волосы слегка трепетали от ветра, задевая уши. Он не был Норрисом, у него не было идеальной стрижки, идеального маникюра и кожи. Гонщик был собой. Но это было самым важным в человеке для Шарля. Главное — это искренность. Во всем: от слов до поступков. Мама всегда говорила: La sincérité est la mère de verité et l'enseigne de l'homme probe И он, конечно, верил ей. Леклер рос в той среде, о которой мечтали все: полное понимание и доверие. Не было ни одной причины чтобы Шарль не верил родителям. Макс не окинул Леклера даже взглядом. Он лишь глубоко затянулся сигаретой. Дым окутал лицо, подавляя все его эмоции, которые мечтали вырваться наружу хоть одним взглядом, не говоря даже о слезах или дрожи. Монегаск сделал шаг вперед, начиная их диалог: —Послушай, Макс… Я знаю как это выглядело, но просто знай: я… Ферстаппен скупо улыбнулся, засматриваясь на сигарету и перебивая соседа. —Мы друзья. Зачем ты оправдываешься? — пепел нещадно падал, расстилаясь узором на асфальте. —Ну, я подумал, что… —Я видел как Норрис на тебя смотрит. Это было очевидно, нет? — снова вмешался гонщик. —Ты мне дашь договорить? — нахмурил брови Леклер. Макс лишь вскинул один палец, даруя свободу слов. —Я знаю, что ты видел, но ты не знаешь, что было до. Просто… он сам меня поцеловал. Я даже не двигался. Плюсом Ландо пьян. И вообще, объясняться должен ты. Последние слова будто выбили из Макса какие-то эмоции. Светлые брови вскинулись ко лбу. —… за свою картину — уточнил Шарль. Ферстаппен лишь снова затянулся, собираясь с нужным протоколом: —Krullend, я не обязан ничего тебе объяснять. Тем более в своих работах. —Ты сейчас серьезно это говоришь? —Леклер подошел еще ближе, теперь их разделяло полметра расстояния. —Более чем, —утвердительно ответил Макс. —Я же понимаю, что ты чувствуешь. — парень положил свою мраморную руку на плечо гонщика. Что-то внутри ломалось: громко, с треском. Что это было? Сердце или границы? Тяжелая рука схватила запястье, выбрасывая сигарету в сторону. —Ты ничего не знаешь обо мне, Шарль, — холодная рука заставила пройти по телу океан мурашек. —Может потому что ты постоянно ведешь себя как ебанный робот? — огрызнулся Монегаск. Мат, как и грубость вылетели случайно, но слово не воробей. Хватка запястья должна была ослабнуть, но лишь усилилась. Вторая рука взяла того за горло. Несильно, не больно, но крепко. Так, чтобы Леклер не мог отвернуть голову. —Потому что я не обязан тебе всё рассказывать, —взгляд залился чем-то. Он перестал быть стеклянным. —Не обязан. Но разве дружба не подразумевает то, что мы общаемся глубже, чем просто соседи? — Леклер хотел отвернуться, уйти с ничем, но холодная рука держала шею надежно.—Что ты хочешь знать? — холодная рука сжала запястье. Аромат докуренной шоколадной сигареты ударил в нос. —Это так не работает, Макс. — зрительный контакт не прерывался, даже на секунду. —Ты сначала целуешься с Ландо, а потом учишь меня как надо общаться? — казалось, еще мгновение и зрачок, что уменьшился до горошины, превратился бы в кошачий, звериный зрачок щелевидной формы. Красивая рука медленно надавила на кадык. Большой палец надавил на точку, словно проверяя на прочность мраморную статую. Запястье было сжато до предела. Калящая боль пронизывала тело. Молчание повисло между. Прокуренные пальцы сжали шею еще. Шарль снова встретился взглядом с парнем. Зеленые глаза стали не вирусом, а, даже наоборот: антивирусом. Лекарством от невыносимой ненависти и гнева, что лилась из глаз робота. Код переписать уже невозможно, но добавить вспомогающий софт - отличное решение. Но этот гнев в глазах был перекрыт пеленой грусти, сильнейшей тоски, от которой Леклер не смог сдержать легкий всхлип, прикрывая взгляд длинными ресницами. Хватка быстро ослабла, отпуская запястье и отходя на полшага. —Тебе больно? —слегка хриплый голос прозвучал в тишине монотонного шума из соседнего бара. —Нет, —еле слышно ответил парень. Макс не мог и сдвинуться с места, осознавая, что причинил боль Шарлю —я извиниться хочу, — Монегаск наконец-то отвернул голову, боясь встретиться с этим колючим, больным взглядом. Ему было стыдно, ужасно. Быть облитым грязью звучало куда приятнее, чем смотреть в эти глаза, наполненные болью. —За то, что я тебе делаю больно в моральном плане. —он нервно сглотнул, пытаясь сдерживать слезы, которые подступали к горлу. —Но, блять, Макс, каждый раз когда ты так смотришь - я не могу сдерживать слезы. Просто знай, что я могу тебя выслушать и не хочу делать тебе больно, — руки закрыли глаза, не желая больше продолжать монолог. Опять это молчание. Но оно разразилось легким шагом к Леклеру. Холодные руки коснулись щек, обхватывая пальцами каждую веснушку. Между ними оставались последние сантиметры, которые исчезли за секунду. —Убери, пожалуйста —хриплый голос раздался в этой тишине. Шарль словно послушный лабрадор убрал длинные пальцы от глаз, которые находились на мокром месте. Большой палец руки Ферстаппен смахнул слезу, нависающую над щекой. —Спасибо, —слегка открыв свои зеленые глаза, Шарль заметил взгляд на себе. Впервые эти голубые глаза были наполнены чем-то настолько заботливым, чистым, красивым. Хотя, если быть до конца честными, Шарлю нравились глаза Макса во всех проявлениях. Будь это взгляд ярости или флирта. Их туловища соприкоснулись в физическом контакте. Хоть и через слой осенней одежды, но они чувствовали тепло друг друга, даже если и руки гонщика были ледяными. —Не боишься заболеть? —пошутил Монегаск, всхлипывая в последний раз. —Ну, если я заболею когда разговаривал с тобой - это жертва во благо. —ответил саркастично Ферстаппен. Или не особо саркастично… Нет ничего более привлекательного, как легкий флирт, перемешанный в шейкере с сарказмом и тактильностью. Это был коктейль, срывающий крышу любым границам. По крайней мере Шарлю точно. Бледные руки передвинулись ближе к волосам, играя с отдельными кудряшками, которые успели погрустнеть за целый вечер. Где-то внутри, в самом центре сердца Макс хотел потрогать его волосы еще с самого знакомства. Его волосы сохраняли запах свежего кофе, дурманили разум Ферстаппена. Парень никогда не умел разговаривать, ни с женщинами, ни с парнями особенно. Если с девушками у него все получалось быстро и без особых усилий — то Шарль был исключением. Тут не хотелось чего-то звериного, инстинктивного. Никаких пошлых и ужасных мыслей в его сторону. Да и девушки не сильно привлекали занятого гонками и учебой Ферстаппена. Свое он получил в период последней весны, где понял: многим важна харизма, которую отлично можно дополнить внешностью выше среднего. Но Леклер… Он не показывал интереса к исключительно внешности. Монегаск был из тех людей, что судят по содержанию книги, а не по обложке. Темные кудри переливались водопадом нежности в прокуренных пальцах гонщика. —Это нечестно, —язвительно прервал тишину Шарль. —А что ты хочешь, дружище? —Наклони голову, —Почти приказал Леклер. Сиамский кот медленно наклонил голову, убирая руки от лица соседа. Перед монегаском развернулся идеальный обзор на волосы гонщика: больше, чем растрепанные волосы, чуть темнее у корней, но такого, приятного вида? Тонкая, мраморная рука опустилась в волосы, касаясь макушки. Слегка вздрогнув, Макс остался неподвижным. Само собой, никто не трогал его волосы намеренно и в такой обстановке. «Слава богу, что тут никого нет», — пронеслось в голове. Ведь если бы кто-нибудь увидел как послушно стоит Ферстаппен, то точно обратился бы в психбольницу. Впервые, на удивление даже для себя, он получает такое… удовольствие от касаний. Макс, словно восковая свеча, плавилась от легкой искры, подпалившей фитиль на изголовье. Тонкие пальцы осторожно, но с напором касались волос, дотрагиваясь до кожи. Отросшая стрижка выглядит слишком хорошо. Теперь очередь Шарля играть с прямыми волосами голубоглазого принца. «Такой недотрога на первый вид. Так и не скажешь, что даст потрогать свои волосы», —мысленно праздновал усмирение дикого кота Монегаск. Будь у Шарля хвост, он бы непременно им махал, как счастливый пес. Спустя несколько минут тихой обстановки Леклер наконец-то отпустил руки, складывая их на груди. —Ты их чем-то красишь? —разрядил обстановку парень. Ферстаппен недоумевая поднял голову, пытаясь поправить прическу: —Мне заняться нечем по-твоему? —почти огрызнулся сосед. Попытки поправить волосы были безутешны. Тогда Шарль решил помочь: —Дай сюда, стилист хренов, —умелым рукам понадобилось несколько секунд чтобы исправить положение стрижки. Пшеноголовый лишь слегка улыбнулся, пытаясь спрятать смущение. Ферстаппен достал ключи от машины, раскручивая их на своем пальце. —Это вместо спасибо? — шутил Монегаск. —У тебя есть еще идеи как можно отблагодарить? — раскрепостился гонщик. Это была такая редкая, но такая нужная в этом диалоге шутка. Красный румянец проступил на лицо монегаска, бурно реагируя на «шутку». Ферстаппен подмечал что то привлекательное в этом смущении. Заставить человека смущаться — найти его слабое место, но эта слабость не была чем-то обидным или плохим. Это стеснение в Шарле было таким простым, красивым. Не было напускной важности или серьезности. Макса это невыносимо любил такую черту в людях. Конечно, мы не будем говорить о том, что в Шарле Ферстаппена привлекало всё: от глаз до реакции на шутки. Но, о никаких давлениях он не думал. Даже наоборот, такому человеку как Леклер хотелось подчиняться. С долей юмора, сарказма, но подчиняться. Командующий Шарль выглядит до жути харизматично, хоть и немного неловко. —Поехали уже, chat aux yeux bleus — Шарль обошел машину, проводя пальцем по капоту синего спорткара. —Я тоже могу добавлять всякие фразочки, если ты продолжишь не объяснять их, — проворчал Макс. Он сел за руль, заводя машину. —О, ты говоришь больше двух слов в час? — снова подшутил Леклер. —Мне замолчать? — наигранно обиделся гонщик, пристегнувшись. —Ни в коем случае, — Подмигнул Леклер. В эту же секунду гонщик нажал на газ, заставляя машину нестись по улицам словно гепард. Ночной Петербург одаровывал особой атмосферой. Холодный воздух пролетал сквозь машину. Машина неслась по правому берегу реки, срезая путь по дворам и переулкам, где, не то что машины, люди не ходят. За считанные минуты они оказались у дома. Погода была идеальной: спокойное ночное небо, освещенное сотней звезд. Шарль вышел из машины, оглядывая небо, разыскивая созвездия. Конечно, Ферстаппен хотел домой, но посметь отвлечь Леклера - преступление. Он молча следил за тем, как указательный палец соседа соединял звезды на небе. Вспомнив, о том, что его ждут, монегаск медленно обернулся. Там стоял не Макс, новая его версия: улыбающаяся, словно дитя. Голубые глаза смягчались до кошачьих, нежных взглядов. Если бы Ферстаппен умел мурчать, он бы это сделал. Что-то держало его наблюдать за Шарлем. Забота? Дружба? Может что-то большее? —А ты общаешься с ней? — неожиданно для Макса спросил парень. —С кем? — он облокотился на капот машины, заинтересовавшись. —С сестрой Лизы. Я так понял, вы были помолвлены? — уточнил Шарль, не отворачиваясь от звезд. Ферстаппен тяжело вздохнув, решаясь начать монолог. Наконец, слова сорвались с губ: —Правильно понял. Год назад к свадьбе готовились… —А потом? —Расстались. Она с моим другом роман крутила, пока я в больнице лежал. —Ты лежал в больнице? — вскинул брови от удивления Шарль, разглядывая небо. —Там ничего серьезного, — выдержав паузу, он задал новую тему для диалога — Ты меня прости, за то что у бара было. Леклер обернулся, всматриваясь в эти кошачьи глаза. Что-то внутри било по лицу, хлестко, со всей дури, но глядя на парня он забывал обо всей боли и заботах. У гонщика не было каких-то определенных параметров, идеально подходящих к определению накаченного или худощавого человека. Шарль любил строить ассоциации с близкими людьми. Конечно, сосед не был исключением. По началу он походил на мятную жвачку, от которой сводило челюсть, металлические брусья с легкой ржавчиной, коррозию металла, которая могла разрушить все на своем пути. Но сейчас... Это было чем-то необычным, новым. Морские волны в цвет его небесных глаз, пшеничное поле, из колосков которого были сотканы волосы гонщика. Еле заметные веснушки, напоминающие россыпь звезд на небосводе. Горький шоколад, что не по вкусу некоторым, но именно в нем наибольшая концентрация настоящего шоколада: какао-бобов. Он не одевался по гламурным журналам, не бегал за брендами: он был собой? Однако вопросы на одну тему всегда возникали в кудрявой голове. "Сколько тараканов в его прекрасной голове? О чем он молчит? О чем думает перед сном?" Конечно, эти вопросы были риторическими, ответ на которые парень не ждал. Хотя, безусловно, внутри он мечтал поговорить начистую. Не сейчас, но в будущем. —Тебе не за что извиняться, Макс. Пойдем домой? Ферстаппен молча кивнул, двигаясь ровно за Шарлем, мысленно празднуя. Но тут он подумал: в чем именно его победа заключилась? Тяжело было ответить одним предложением, а особенно самому себе. Но пока они шли пешком на седьмой этаж, Макс и вправду раздумывал об этом. Наверное, победа заключалась в том, что он позволил эмоциям выйти наружу. Да, не на все сто процентов, но хоть на парочку. Для Ферстаппена было тяжело управлять эмоциями. Раньше его гнев был практически неуправляем. Не сказать бы, что он и сейчас идеально справляется с злостью, но всяко лучше, чем было. Парень до сих пор помнит текстуру кудрей Шарля, цвет эспрессо и невероятно глубокий аромат зерен из солнечной Бразилии вместе с дорогой парфюмерией. При касании его невероятной прически можно было подумать что трогаешь пушистое облако или подушку, наполненную гусиными перьями. Пока гонщик думал обо всем они успели дойти до заветной двери, открыв которую они оба завалились на свои кровати. Шарль сразу уткнулся в дорогой телефон, перебирая ленту новостей. Макс смотрел в бледный потолок, закинув руки за голову. Он будто собирался с мыслями для чего-то. "Я хочу быть больше чем просто соседями" — слова соседа пронеслись в голове, подталкивая к желанному вопросу. Фраза слетела как герой, сброшенный предателем со скалы: —Ты не хочешь завтра кино посмотреть? Леклер застыл, палец остановился у экрана, а зеленые глаза медленно моргнули, переваривая информацию. Ферстаппен почувствовал невероятный стыд за сказанные вслух слова и сразу исправился: —Забей, я понимаю, что... —Давай, — перебил сосед. Макс неловко покашлял, пытаясь заполнить молчание, повисшее между. —В кинотеатр, дома? — смирился со своей беспомощностью в общении. —Я бы и дома не против, если честно. — попытался успокоить Макса спокойным тоном —Я тогда, наверное еду закажу? — не понятно к чему Ферстаппен это спросил, когда телефон валялся где-то в комнате, отключенный еще вечером. —Можно, думаю… — максимально неловко ответил Шарль.

***

Наконец-то Макс додумался зарядить телефон, где уже было сообщение от несколько контактов: Льюиса и Эвелины. ev_lina Макс, правда, подумай о том, что я тебе сказала. VERS Я тебя понял с первого раза. Телефон мог полететь в стену, но непрочитанное от Хэмилтона до сих пор валялось в мессенджере: LWHM Чувак, это реально Шарль? VERS Ты про что? Ответ прилетел почти сразу: LWHM Ты глупый? Про картину твою. Ландо спрашивает. VERS А на кого это еще похоже? LWHM О боже, вы меня трое задолбали уже. Спасибо. VERS Ага. Хотелось что-то сделать со своим гневом, но мирно лежащий в телефоне Леклер на соседней кровати накладывал какой-то успокаивающий эффект, словно ромашковый чай. —Спокойной ночи — заботливо прошептал Макс, отворачиваясь к стене. Шарль повернулся к широкой спине, поражаясь ее красоте и заботе парня: —Сладких снов, Макс. Ночь навалилась еще давно, но чувство усталости появилось лишь сейчас. Леклер не имел серьезных проблем со сном, требующих принимать таблетки или другие лекарства. Он заснул довольно быстро, даже не укрывшись одеялом. Темные кудри возлегли на белой простыне, переплетаясь между собой прядками. Макс улыбнулся самому себе, как идиот. Перед ним будто пронеслись все воспоминания и чувства за этот вечер. «Как я до этого дошел?» Вдруг в тишине раздалась слабая вибрация телефона. На экране появилось сообщение от Лизы: eliss Макс, привет, нам надо встретиться. VERS Привет, что на этот раз? Деньги? Подвезти? eliss Очень смешно. Я завтра ближе к вечеру буду у твоего подъезда. Макс оставил сообщение без ответа, обдумывая все снова и снова. Конечно, без воспоминаний о бывшей не обошлось. Ее красивые длинные волосы словно с обложки журнала, которые она подстригла после комплимента Макса. В ней был огонь, харизма, что сочилась из каждой ноты в ее сладком голосе. Но эта красота не могла не пройти мимо других людей. Ферстаппен год назад и сейчас: абсолютно разные люди. Он был слабым в отношениях, незрелым тоже. Парень сам поражался тому, что смог начать с ней встречаться. Подруги за спиной распускали слухи не только о нем, о их паре. Слабый эмоционально будущий гонщик не мог справиться с проблемами и смертью отца. Ферстаппен не считал отца хорошим родителем, но это не отменяло детской любви к нему: родителей не выбирают. В каждой ссадине юного парня был свой урок, лекция жизни. Жестокая, но необходимая для становления безэмоциональной глыбы. Тяжелый вечер января был датой похорон. Людей было, если честно, мало. Несколько собутыльников и Макс, который в свои семнадцать похоронил отца.

***

Он не скучал, не горевал. В душе открылась свобода, дарованная духом с косой. Но почему же перед сном он слышал его голос? Слышал эти оскорбления? Даже наедине с собой гонщик не мог быть до конца честным. Но его девушка… бывшая девушка, чьи глаза били сильнее кулаков, а улыбка резала сильнее ножа. Воспоминание заставило вспомнить как ее руки опускались к ребрам, поглаживая шрам и целуя шею. Он не был против, но и инициативы от него было мало. —Ты завтра свободен? — шептал томный голос, прислоняясь к уху. Он молчал, тихо дышал и смотрел ей в глаза, не пытаясь даже хоть что-то ответить. Внутри ломалось что-то от касаний горячих рук до холодной кожи. Шрам мучительно ныл, не в силах утихнуть хоть на минуту. Грустный взгляд девушки поднялся, трогая щеку парня: —Что-то случилось? — она обеспокоено спросила, будто и вправду хотела знать ответ. —Просто устал, — он медленно убрал руку от ее тонкой талии, тяжело вздыхая.