Vitis memoriae

      Конечно же, мне досталось место спереди. Попытки втиснуться между Ирен и Жаком были пресечены: красноречиво кашлянув, Адам всунул мне бумажный пакет в руки, а затем буквально зашвырнул на переднее место — это по ощущениям. В реальности же он просто распахнул дверь и недвусмысленно указал глазами на кожаное сиденье. Варианта, где я отказываюсь, здесь не предполагалось. То был молчаливый приказ, а у меня коленки и так дрожали — то ли от этого взгляда, то ли от слабости. Поэтому иного выхода, кроме как закинуть свою полуживую тушу, куда говорят, я не видел. А теперь сидел, медленно жуя огромный ментоловый ком, состоящий, наверное, жвачек из десяти, и меня всё равно подташнивало. Зато сознание немного прояснилось, и не сказать, что это было именно то, что мне сейчас нужно. Лучше бы я отрубился прямо там, чтобы не испытывать притуплённые волны стыда, накатывающие всё сильнее с каждой прошедшей минутой.       — Извините, что вам пришлось сюда тащиться в такое время, — заговорила Ирен. — Нико не предупредил, что сообщит вам. Он лишь сказал, что позвонит Эмилю и тот подберёт нас по пути.       Я невольно сжал пакет, и бумажный хруст показался оглушительно громким в вибрирующем напряжением салоне. Маре мгновенно скосил взгляд, видимо подумав, что я собираюсь им воспользоваться, и пояснил:       — У него отгул. Вы уверены, что не хотите заехать в больницу?       — Нет, — спешно отозвалась Ирен. — Это временное обострение — у меня есть все необходимые лекарства дома.       Жак что-то зашептал ей на ухо, и та отвлеклась, приглушённо возражая.       — Это моя вина, — вклинился я и судорожно хватанул воздух губами на слишком резком повороте.       Свет от фар встречных машин раздвоился перед глазами, заставляя беспомощно моргать.       — Что мы задержались, я имею в виду.       — Потерял счёт времени? — бесстрастно поинтересовался Маре. — Не моё дело, как ты проводишь свои вечера, но завтра рано вставать — у нас механическая обработка виноградника…       — У нас? — переспросил я, хмурясь.       — …а во второй половине дня я прослежу за твоим экзаменом.       — Почему у нас, почему ты… вы, — оторопело зашептал я, глянув на друзей.       Те о чём-то спорили сердитым полушёпотом и не прислушивались к Маре.       — Нико сказал, что позже сам этим займётся, — мой последний аргумент.       — Нико взял больничный на несколько дней по семейным обстоятельствам, а тянуть с экзаменом больше нельзя. Мне только сегодня сообщили, что ты, оказывается, его не сдал.       Я чуть не хлопнул себя по лбу бумажным пакетом в миг озарения. Совершенно вылетело из головы, что Нико и сам предупреждал: что-то связанное с его матерью. Вот только я не ожидал, что он вновь исчезнет столь скоро после недельного отсутствия. И очень не вовремя… Хотя стыдно было сожалеть о таком, когда за этим крылась веская причина.       — Полагаю, Джонас, тебе будет сложно сосредоточиться после…       И, не сводя глаз с дороги, Адам резко подался в сторону и принюхался, а я надеялся, что ментол стёр все следы не только оставшегося внутри алкоголя, но и оставленного мной на асфальте.       — …литра текилы, пива, рома… джина? — заключил он с усмешкой и выпрямился. — Возможно, это тебя стоило отвезти в больницу. Хотел впасть в этиловую кому и заиметь уважительную причину, чтобы вновь отлынивать?       — Не люблю текилу, — ляпнул я и вновь захрустел пакетом, чувствуя себя, сука, абсолютным дебилом. — И ещё я хотел снова извиниться…       Стоп.       До меня медленно стали доходить его слова: «я прослежу», «тянуть нельзя», «не сдал» и снова «Я ПРОСЛЕЖУ». Наверное, я выпал из реальности на несколько секунд, потому что пронзительный гудок справа заставил чуть ли не подскочить на месте и удариться темечком о потолок машины.       Перед глазами внезапно появилась рука и помахала мне, а я зацепился взглядом за длинные пальцы, совмещая их в своей больной голове с видением-фантазией-сумасшествием в клубе.       — За что ты хотел извиниться? — спросил Маре и, похоже, уже не в первый раз.       — Произошедшее у бассейна — это не то, чем могло показаться, — заверил я, отрешённо следя за тем, как его рука опускается на коробку передач.       Я уже не пытался насильно ему выкать — уж очень натянуто это выглядело. Или, быть может, всему виной алкоголь.        — Алексис… Скорее всего, ты знаешь, что мы учились вместе. Он такой сам по себе и, наверное, ничего с этим поделать не может. Не думаю, что он хотел сознательно причинить тебе… — моя речь оборвалась на полуслове.       Чёрт!       Прикусив кончик языка, я посмотрел в окно, и стекло вернуло мне отражение профиля Адама.       — Он не хотел сознательно доставить проблемы. Это не так. Ему просто нужно это — нужен драйв. И я не собираюсь с ним ничего… делать. Гм, в том самом смысле.       Пиздец.       Хоть открывай дверь и выпрыгивай из машины на полном ходу. Не стоило начинать говорить об этом сейчас. Прямо сейчас, когда у меня в голове такая каша. Сознательная, но всё же каша. Ну я же по жизни такой вот идиот — потянуло пофилософствовать вновь. Ещё и Алексиса защищать, будто он в этом нуждался. Небось поссорились, а потом…       Нет.        Думать, что там было потом, я, блядь, отказывался. Но от этого суть не менялась: я прекрасно знал, каким именно способом любил мириться Пастер.       Скосив взгляд, я стал жертвой очередного приступа озноба. Маре смотрел на дорогу, чуть вскинув брови, и я мгновенно осознал, что совершил очередную ошибку, влезая в то, что меня никак не касалось, на первый взгляд. На первый — возможно, но на второй — очень даже касалось. Это меня он тогда прожигал взглядом, собираясь четвертовать… или нет?       Один чёрт разберёт, что вообще у Маре на уме.       — Когда экзамен? — голос дал петуха на букве «э», и я подавился, чуть не проглотив жвачку.       Существуй на этом свете лепреконы, можно было подумать, что, когда мы рядом, вся моя удача переходит к нему, превращая меня в неуклюжего кретина, способного запутаться в собственных ногах и поскользнуться на кожуре банана.       Гениально.       Склонившись к пакету, я открыл его и выплюнул голубоватый комок туда, тут же смяв его и следом глубоко втянув воздух носом. Колкая, морозная свежесть ментола в гортани постепенно развеялась, позволяя вновь ощущать запахи, и именно это — витавший аромат — озадачило. Возможно, не совсем понимая, что вообще собираюсь сделать, я сместился в сторону, притворяясь, что оборачиваюсь на друзей, и глубоко вдохнул.       Показалось?       Моя жизнь вообще в последнее время состоит из одних «показалось», «привиделось», «почудилось»… Словно я тот самый колдун-шарлатан: «Мне кажется, я вижу рядом с тобой тень. Да, тень… Мне привиделось, что она желает тебе счастья». Ага. Может, эта тень как раз и активируется рядом с Адамом, желая мне не СЧАСТЬЯ, а как раз несчастья.       И вот опять. Знакомый аромат защекотал ноздри. Не знаю как, но я понял — Маре пропах клубом. Да, смесь, конечно, легко воспроизводимая, но всё-таки нечто специфическое в ней было — и это впрыскиваемый около входа в «L'Océan», какой бы банальщиной ни звучало, аромат океана. И нет, то не был дешёвый освежитель воздуха типа «Океанская свежесть» — напротив, хорошо воспроизводимая смесь чего-то уникального: соли, водорослей, солнца, раскалённого песка, ветра, что перемешивал всё это, запутываясь в волосах. Именно такое впечатление оставляла отдушка. И спутать её было сложно.       Машину внезапно тряхнуло — наехали на что-то, — и очередной поворот кинул меня по инерции в сторону. Прямо втягивающим воздух носом в плечо Маре. Я даже не смутился. Потому что осознание того, что запах всё-таки реален, превысило лёгкое потрясение от такого своеобразного телесного столкновения. И не смутился, когда провёл носом по ткани, точно ищейка, поймавшая след. Не смутился, когда заметил смешливый взгляд Ирен, что-то ищущей в своей макросумке, которую она таскала везде и даже в клуб. Не смутился, когда чувства пришли в абсолютный восторг, подталкивая яркие пятна воспоминаний перед глазами. Я будто снова ощутил руки на себе, скользящие вдоль тела, скоблящие о ткань джинсов, ищущие и жадные до моей сути.       — Предупреди, если собираешься заблевать мне плечо, — раздался хрипловатый голос над ухом.        Очнувшись от гипноза, в который ввела меня внезапная синестезия чувств, тем не менее я не стал отстраняться — лишь скосил взгляд на его руки. Одна покоилась на руле, вторая же резко переключила на панели мощность, и кондиционер гулко зашумел.       — И если собираешься вздремнуть — тоже, — добавил Маре.       Я, наконец, вернулся на место лишь для того, чтобы протянуть руку и накрыть его ладонь, снова покоящуюся на коробке передач.       О да, непроглядная тупость, Джонас. Ухудшай своё положение, ведь тебе и без того мало проблем.       — Ты заходил в клуб? — спросил я, скользя подушечками вдоль его пальцев, по костяшкам, вдоль вен, точно стараясь воспроизвести что-то в памяти.       Рука Адама сдвинулась вперёд, переключая передачу с четвёртой на третью, и моя последовала за ней.       — Значит, твой вопрос о домогательствах был всерьёз? — спокойно поинтересовался он, ничуть не смущаясь того, что нас, возможно, могли слышать Жак с Ирен.       Хотя теперь в сумке подруги копался именно Жак, да с таким видом, точно искал по меньшей мере вход в другое измерение.       — Значит, ты был в клубе, — парировал я.       — Естественно, был — помог довести до машины сеньориту Корто, — и Маре резко скинул мою ладонь, вцепившись обеими руками в руль.       Стопроцентной уверенности не было: с тем же успехом это могла быть Адель — рост позволял, — как и любой другой… В том числе и Адам. Также нельзя было отбрасывать вероятность того, что танец с призраком — всего лишь плод разгулявшейся под воздействием алкоголя фантазии. Не впервой, впрочем. Я оживлял перед глазами такие картинки, что можно было поспорить, где реальность, а где — сон. Вот только спорить с самим собой по поводу природы произошедшего никогда не приходилось — я всегда в точности знал. Даже в подвыпившем состоянии. А то, что произошло в клубе, никак в голове не укладывалось. Тем не менее, когда чего-то хотелось настолько сильно, как я желал Адама, а желал я его до скрежета зубов, до ломки в теле, до звёздочек перед глазами, можно было убедить себя в чём угодно. И тогда ложь приобретала очертания правды и в сознании, и в подсознании.        Самообман, короче.       Опустив взгляд, я вновь заметил расстёгнутую пуговицу. Поглядывая на него, вдел её в петлю и неторопливо застегнул. А затем дотронулся пальцами до шеи, воспроизводя в памяти ощущение прикосновения чужих губ. Медленное, влажное, горячее прикосновение — вспоминать и смотреть на объект своего желания было изысканной и порочной пыткой. А когда я поймал в зеркале ответный потемневший взгляд, то не только пыткой, но и поводом для стремительно увеличивающегося возбуждения. Хоть мысли и не расползались тараканами в голове, но алкоголь всё ещё кипел в крови, подталкивал меня к необдуманным поступкам и навевал откровенные образы, силясь превратить в ещё большего идиота, чем я уже был на самом деле.       Проведя ладонью вниз, я коснулся бедра и, поёрзав, юркнул рукой в карман, сжимая кожу через тонкую ткань подкладки и боксеров так, как мне казалось это происходило там, в клубе. Понимал, что будь я один на один с ним в машине, то решился бы на другие, более нескромные действия. В полумраке салона, в этой странной игре, где он смотрел бы на меня, рискуя съехать в кювет, а я — дрочил бы на него, не осталось и тени сомнения в моих настоящих намерениях. Не осталось бы и места для намёков и недосказанности. Всё стало бы ясно как белый день. И чем больше я думал, представляя себе это, тем сильнее впивался в бедро — до натянутой ткани, до боли и, возможно, до синяков. Наличие встрепенувшейся совести ничуть не помогало, даже при старательных мыслях о Алексисе, а вот друзья действовали как негласное стоп-слово, не позволяя пересечь очередную черту, стерев её на хуй. Но ходить по тонкой грани мне никто не мог запретить, как и мечтать. Мечтать…       Мечтать.       Адам же сам сказал: «Ведь если не мечтать в юности, то когда?»       Шумно выдохнув, я облизал губы. Жажда не оставляла. И, сильнее сдавив кожу, буквально ребром ладони упираясь в пах, я скосил взгляд, представляя, как кладу руку ему на бедро, расстёгиваю ширинку, забираясь пальцами под ткань трусов, сжимаю ствол, водя вдоль него рукой, оттягиваю крайнюю плоть, потирая большим пальцем головку, следом наклоняюсь и сам…       Машина внезапно резко затормозила; сзади охнула Ирен, а Жак, по ощущениям, врезался в моё сидение. Я осоловело моргнул, выглянув в окно. Мы остановились посреди пешеходного перехода.       Он что, не заметил красный свет?..       Сглотнув вязкую, всё ещё со вкусом ментола слюну, я вновь переключил внимание на Маре. Ответом на мой вопрос стали побелевшие костяшки и напряжённый взгляд, устремлённый куда-то в пустоту.       Он медленно отнял руку от руля, устало потерев глаза, и еле слышно шепнул:       — Прекрати.       — Что?..       — Думать так громко, — ирония в голосе граничила почти что с открытым недовольством.       — Ничего не могу поделать со своим желанием отсосать тебе прямо здесь и сейчас, — таким же шёпотом протянул я, бегло глянув через зеркало заднего вида на друзей.       Благо Жак смотрел куда-то назад, где остановилась группа пьяных подростков и, похоже, крыла нас матом за такую красочную остановку. Ирен же вполголоса твердила ему «сидеть» и «молчать», останавливая от ответных реплик.       — Джонас, — шипящее предупреждение в голосе отвлекло меня от лицезрения друзей, и я вновь удостоил его взглядом.       Машина тронулась резче нужного, и на мгновение я вжался спиной в сиденье.       Завтра, возможно, мне и правда станет очень-очень стыдно за своё поведение; возможно, даже побоюсь показаться ему на глаза, ведя себя как неврастеник, но сейчас-то я был на коне: сейчас-то я был чёртовым властителем мира. А от его близости, запаха, взгляда всё скопившееся неудовлетворение выплёскивалось словами: желанием шептать грязные словечки, описывать всё то, что я мысленно желал с ним сделать или чтобы он со мной сделал — сейчас для меня не было никакой разницы. Я хотел его смутить, ввести в ступор, вывести из себя; хотел, чтобы эта нечитаемая маска рассыпалась на куски, став крошкой, опилками… Пустышкой.       Мысли вновь расплавились, теряя чёткие очертания, а вместе с ними расплавился и я. Даже низкая температура в машине не могла остановить запущенный ещё в клубе процесс.       — Скажи мне, Адам, — вполголоса начал я, улыбаясь краем губ, — ты танцевал со мной в клубе? Ты искал меня?       — Даже отвечать на это не собираюсь, — ответил он, переходя на третью скорость.       — Что, боишься признаться?       — И в чём же?       — Ты следишь за мной, — почти что по слогам произнёс я, сместившись в сторону, отчего его запах вновь накрыл меня с головой. — Может быть, и Эмиль никуда не уходил? А ты захотел увидеть меня в обстановке, где я не смогу сбежать, а?       Мотор утробно зарычал, требуя другой передачи, и Маре нервозно перескочил на пятую.       — Может, это ты попадаешься мне на глаза? — резко спросил он. — Стоит сделать шаг, как я на тебя натыкаюсь, смущённого и раскрасневшегося, точно совершившего что-то неправомерное. — На его лице расцвела насмешливая улыбка, а я вздрогнул, когда он вкрадчиво поинтересовался: — Ты продолжаешь следить за мной, Джонас?       А что, если это и правда так выглядит с чужой колокольни? Будто я поджидаю его, а когда наконец-то «имею честь» увидеть – сбегаю сверкая пятками, точно пойманный на месте преступления вор.       — Я избегаю тебя, — процедил я полушёпотом, вновь подобрав бумажный пакет и скомкав его с большим остервенением. — Я всё прекрасно понял и с первого раза, поэтому ИЗБЕГАЮ, а не слежу. Это ты почему-то везде и всюду нарисовываешься, стоит мне выйти из дома.       Маре фыркнул, покачав головой.       — Вообще-то, это мой дом, мой сад, мой бассейн и мои виноградники. — А затем добавил со смешком: — К слову, как минет поможет тебе в этой важной миссии по избеганию меня, Джонас?       Блядь!       Маре вновь крутанул руль, и меня занесло в сторону. Голова закружилась, и я вцепился в ремень безопасности, чувствуя, как поступающие из желудка экстренные позывы диктуют мне срочно схватить блядский бумажный пакет и засунуть туда голову по самые плечи.       — Джонас?..       Но я уже не слышал и не видел ничего, кроме объявшей меня темноты и грёбаного аромата ментола.