Vitis memoriae

      Неделя выдалась тяжёлой.       Мартино внезапно слёг с гриппом, и, пока Винсент искал ему замену, я взял его обязанности на себя. Расписание изменилось, но я не жаловался: сам этого хотел, несмотря на ворчание Грандиса, уверявшего, что к концу недели я превращусь в ходячего мертвеца. У меня, конечно, нашлись возражения, но они благополучно проигнорировались: повара же работают с одиннадцати утра до полуночи — почему я не могу?       Ладно, график «три на три» можно не считать.       Винсент, скрипя зубами, принял мой воинственный настрой с условием, конечно, если что-нибудь засбоит, спрос будет с меня. А заодно и решение принял: расширить штат. К поиску второго стюарта он подошёл со всей педантичностью, как, впрочем, делал всегда. Я же тем временем выматывал себя физически и умственно, но именно эта загруженность приносила странное облегчение: мысли, которые обычно гудели фоном, умолкали. Наступала благословенная тишина. Утро начиналось с приёма сырья, дальше — подготовка на два фронта, где лишняя пара рук была бы желательна. День проходил как пошаговая инструкция: галочка за галочкой, задача за задачей. К вечеру я уже отключался на автомате, убирая кухню под ворчание Якоба:       — Кто-то слишком много на себя берёт…       И только в субботу, когда к нам присоединилась Паола, я наконец смог перевести дух. Заготовки остались на выходные, а я исчез со всех радаров. Не помню, как добрался до квартиры — уснул сразу, как только голова коснулась подушки. Проспал целый день. Очнулся лишь от звонка в дверь.       — Бледный как смерть, — Лидия обеспокоенно взяла моё лицо в ладони, всматриваясь так, будто искала трещины. — Нельзя же столько работать! — качнула головой с укором.       Я сконфуженно опустил взгляд: стрелки показывали час дня.       — Всё хорошо, — улыбнулся, приглашая её присесть.       — Я хотела вернуть тебе ключи, — она мягко похлопала меня по руке. — Но сегодня тебе лучше отдыхать. А растениями займусь я.       Любые мои возражения разбились о её строгий взгляд. Лидия кивнула с довольным видом и направилась к оранжерее, а я поплёлся в душ.       Карманной машины времени у меня, разумеется, не имелось. А тело уже в первый же день дало сбой — я уснул прямо в кресле среди зелени. Пришлось просить её о помощи. Лидия только обрадовалась: после смерти мужа она продала загородный дом, отрывая от сердца сад — «райский уголок», как она называла его. Теперь уголок нашёлся здесь.       Когда я переоделся и спустился в гостиную, Лидия уже стояла на кухне, сливая воду.       — Надеюсь, ты собираешься прогуляться, а не снова пропасть на работе, — подняла она брови.       — Хочу прикупить пару книг, — ответил я, подхватив куртку.       Она облегчённо выдохнула.       Когда это я успел превратиться в трудоголика в её глазах?       Каждый, кто выбирает эту дорогу, знает: профессия отнимает много времени и выжигает массу сил и нервов. Но я был готов. Готовка и раньше съедала приличный кусок моей жизни, и я не возражал — причины были понятны. Я слишком хорошо понимал, почему Адам горел делом, почему сказал тогда: «Перетерпеть год ненавистной латыни — не прожить сорок лет, дыша этим изо дня в день».       Сейчас я не представлял, как бы занимался чем-то другим и был вынужден прожить сорок лет, заставляя себя делать то, что, возможно, отразилось бы ежемесячно четырёхзначными цифрами на бумажке, но не вызывало бы во мне никакого энтузиазма. Разумеется, понимал, что это привилегия, которой не все могут похвастаться: одни не понимали, чему хотят себя посвятить, другие же по определённым обстоятельствам были вынуждены ухватиться за первую попавшуюся возможность, третьи — попросту занимались, как сказал Адам, «если не нелюбимым делом, то тем, что не вызывает у них никакого воодушевления». Я же был наделён привилегией выбора, которую, как дурак, мысленно аннулировал. Отчасти злость на Маре сдерживала именно это осознание. Ведь не появись он в моей жизни, я никогда бы не рискнул — не поменял бы траекторию.       Чем бы тогда занимался?       Может, вместе с Жаком и Ирен пытался организовать совместное дело. Друзья сейчас ждали разрешения на плантацию нового виноградника, столкнувшись, как обычно это и происходит, с медлительностью административной концессии. Жак негодовал, Ирен просила его набраться терпения, я же подбадривал их на пути к воплощению мечты, боясь спрашивать что-нибудь конкретное, потому что Жак обмолвился, что Ирен до сих пор поддерживает связь с Нико. А потом и она сама спросила меня в лоб:       — Ты будешь против, если я кое о чём спрошу сеньора Маре?       — Почему мне кажется, что ты будто просишь разрешения общаться с ним? — мысленно вздохнул я.        Незримой тенью он продолжал находиться рядом — так мне почудилось в тот момент.       — Потому что ты мой друг, — просто сказала она, будто этим всё объяснялось. — И было бы… некрасиво, если бы ты узнал об этом позже. А ты бы узнал, потому что Жак не умеет держать язык за зубами, — она усмехнулась и тут же смутилась. — Не то чтобы я собиралась это от тебя скрывать, но… должна признать, такая мысль проскользнула.       — То, о чём я не знаю, мне не навредит — так ты подумала? — нахмурился я, заметив признание, спрятанное за её плотно сжатыми губами.       Но копать глубже не стал. Скорее всего, речь шла всего лишь о бюрократических проволочках и виноделии, а я старался держаться подальше от всего этого — особенно от второго. Наверное, именно поэтому не представлял себя, воплощая планы друзей: меня до тошноты коробило от одного вида виноградников. Хотя, возможно, «шоковая терапия» могла бы сработать.       — Ты должен переписать мысленный реестр ассоциаций, — заявила Ирен, когда я отказался поехать с ними на земли будущей плантации.       Легче сказать, чем сделать.       — Иногда у тебя такой болезненно-ностальгический вид, дорогой, — Лидия застыла около своей двери, — что ты напоминаешь меня. Меня прежнюю, которая вроде жила в настоящем, но на самом деле всё время обитала в воспоминаниях.       Я вздрогнул. Она заглянула в глаза и положила ладонь мне на грудь.       — Знаю, что по какой-то причине тебе тяжело здесь, — сказала твёрдо. — Но у тебя всё ещё впереди, Джонас. Всё ещё впереди.        Мне едва удалось выдавить улыбку.       Я шёл к ресторану почти на автомате, раздумывая над её словами.       Фраза о том, что у молодых всё впереди, имела двойное дно. Впереди — не только счастье, но и беды. И если первое — вещь зыбкая, то второе — неизбежная. Лидия тому доказательство. Да и я сам тоже. Один день счастья стоил мне полугода падения на самое дно. Хорошего должно быть в меру, чёрт возьми. Может, это звучало как излишняя драматизация — театральный жест без сцены и софитов. Но эмоции плевали на логику. Можно сколько угодно повторять себе, что от разбитого сердца не умирают, что это вроде простуды: случается с каждым и не раз в жизни. Можно твердить, что есть вещи страшнее, боль глубже, утраты серьёзнее, чем «несчастная любовь». И всё равно доводы растворяются. Эмоции диктуют свои правила: именно сейчас нет ничего хуже, чем сердечная рана.       Что ж, хреново.       По этой причине я решил прислушаться к голосу разума и воспользоваться приглашением — хотя, по правде, кому вообще нужно приглашение, чтобы заглянуть в книжный? Но и не только поэтому. Мне требовалась свежая партия чтива на ближайший месяц. Совместить приятное с полезным, так сказать. Вот только что именно здесь было приятным, а что полезным, я так и не разобрал. Странная арифметика.       Я надеялся, что не ошибся с адресом. Но это, кажется, действительно был единственный книжный рядом с рестораном — с причудливым названием «Новая глава». Серебряная табличка на фасаде уверяла, что магазин имеет историческую ценность для города. Основатели — Текле Денио и Лоран Ком — открыли его как «убежище пропавших книг» во времена режима: место для вольных писателей, концертов, выставок и коллоквиумов. За это основателей не раз прессовали власти, но «Новая глава» выстояла под ударами властей. В её стенах были написаны немало ныне известных романов, а на полках до сих пор хранились сокровища, которым десятки лет.       — Зайдёшь? — нарушил моё медитативное уединение перед дверьми знакомый голос.       Марк стоял на пороге и едва заметно улыбался.       Улыбка странная: с одной стороны, почти торжествующая, с другой — нарочито официальная. Та, с какой можно встретить любого случайного клиента, но и вместе с тем — кого-то особенного.       — Неужели ты всю неделю караулил у окна? — усмехнулся я, отгоняя нахлынувшие мысли.       Он только пожал плечами, будто не видел смысла отрицать очевидное, и распахнул дверь, пропуская меня внутрь.       — Тяжёлые будни? — спросил Марк, когда я замер посреди этого величественного хаоса.       — Не то слово.        Снаружи «Новая глава» выглядела обычным книжным. Но стоило войти, как дух захватывало: до головокружения высокие стеллажи тянулись вверх на добрый десяток метров. Казалось, книги здесь росли, как деревья. Обстановка явно сохранилась из уважения к прошлому, и в этом была своя магия. Вот только до нужного тома можно было добраться разве что по лестнице — та, к слову, стояла у стены.       Марк улыбнулся и указал вверх:       — Видишь люк под навесным потолком? Когда происходили облавы, находящиеся внутри борцы за свободу слова могли быстро покинуть помещение через квартиру сеньора Денио, которая находилась как раз над помещением. Военная полиция, врываясь сюда, находила лишь мирно перекладывающего книги Лорана Кома.       — И никто не догадался проверить квартиру?       — Формально она принадлежала любовнице Денио — знаменитой модистке мадам Рену, — пояснил он. — Ателье её было напротив, а репутация… говорила сама за себя. Она одевала половину местной элиты и знала слишком много чужих тайн, чтобы ссориться с ней.       — Так вот в чём очарование города, — пробормотал я, скользя взглядом по корешкам книг. — В подобных историях.       — Резара ведь был купеческим городком, как и французский Провен, и так же превратился в центр искусства с подачи герцога Салеры. Провен был городом роз, Резара же — вина, однако оба привечали жонглёров, трубадуров, музыкантов… — Он откинулся на прилавок, притворно поднял воображаемый инструмент и вдруг напел с лукавой улыбкой: — Из смертных сравнится едва ли хоть кто-нибудь с Вами красой, и я поникаю в печали, пронзённый Амура стрелой. Мне участь дарована злая, и я повторяю с мольбой, на Господа лишь уповая: «Боже, милость яви: дай счастья мне в любви», — его глаза блеснули. — Масиас Сантьяго, также известный как Масиас Влюблённый, жил некоторое время здесь. Может быть, ты видел такую же табличку на улице Гандия?       Я покачал головой, чувствуя, как внутри медленно просыпается неловкость. Конечно, я мог сослаться на то, что жил в городе всего ничего, если не считать тех трёх летних месяцев. Но правда была иной: я боялся его узнавать. Боялся углубляться в пространство, которое и без того резало изнутри. Моя карта ограничивалась двумя точками: дом и работа. Сказать это вслух значило бы превратиться в пародию: Красная Шапочка, которая так и не свернула с тропы, панически избегая встреч с Серым Волком.       — До него здесь бывали Перо да Понте и Бернал де Бонавал, — продолжил Марк, словно нарочно не замечая моего молчания. — В отличие от Провена, пришедшего в упадок после Столетней Войны, Резара только разрасталась. А во время Гражданской — она превратилась в точку пересечения двух эпох, двух мировоззрений. Но столкновение это было не военным, а духовным. — Он скрестил руки на груди и слегка склонил голову. — На улице Берналь раньше располагался издательский дом La Chandelle — один из центров цензуры. Там продавали «обработанных» Оруэлла, Левина, Флеминга, Миллера; каждый текст проходил через сито. Уничтожение «святым огнём» было нормой. Но «Новая глава» работала иначе. И что удивительно, за всё время войны Резара будто существовала отдельно — здесь сталкивались не армии, а слова и идеи.       — Как и на войне.       Надо признать, мне нравилось слушать его, хоть я и делал вид, что одинаково увлечён и его рассказом, и книгой, которую хаотично перелистывал, не вчитываясь в слова.       — Несомненно, — кивнул Марк. — Когда главный издатель La Chandelle, он же цензор, обнаружил с десяток запрещённых книг прямо здесь, вместо того чтобы донести на Денио, он вызвал его на словесную дуэль, чтобы тот отстоял свои идеалы.       — Дебаты? — удивился я. — Издатель нарушил закон…       Марк вновь кивнул:       — Денио тоже мог доложить на него, но суть в том, что ни один не сдал другого. И это было не исключением, а скорее правилом. — Он коснулся подбородка и с лёгким воодушевлением добавил: — Я хочу сказать, что очарование города невозможно свести к хронологии событий. Оно иррационально, и в этом его сила.       Он внезапно отстранился от прилавка, скосив взгляд:       — Я утомил тебя своей болтовнёй?       — Нет, — вырвалось у меня слишком поспешно.       Я отложил книгу на ближайшую стопку.       — «Пять способов познать себя и десять — познать других», — протянул он с усмешкой, взглянув на обложку.       — Это не то…       — Подойди сюда, — не дослушав, Марк жестом подозвал меня и направился к задней части магазина, уверенно лавируя между высокими стеллажами и застывшими клиентами, поглощёнными выбором.       »…что ты думаешь», — мысленно добавил я и тут же сам себе отвесил мысленную оплеуху.       Когда подошёл, то заметил гравировку на деревянной табличке: «Кулинарная литература».       — «Моя парижская кухня», «Украшение десертов», «Лаборатория еды», «Дневник кулинара», «Гастрономия, культура и охота», «Еда и кулинария: наука и знания кухни», «Рапсодия для гурманов», — перечислял он, выхватывая книги с полок и складывая их стопкой передо мной. — Я попытался угадать твои предпочтения и заодно найти что-то, чего ты ещё не читал…       — Потому что это твоя работа, — насмешливо подтвердил я.       — Естественно.       — Так значит, ты продавец-консультант?       — Скорее фея-крёстная, — усмехнулся он, пристально наблюдая за мной. — Люди любят дарить книги, но редко понимают какие. Дарить какой-то нашумевший бестселлер наобум — пустая трата бумаги и места на полке. Я слушаю их описания, через них знакомлюсь с человеком и подбираю ту самую книгу. Или целый набор.       — Что же ты обо мне думаешь, раз сделал подобный выбор? — спросил я, перебирая предложенные им книги.       — Что ты влюблён в работу, — ответил Марк, опершись ладонями о стойку. — Пожалуй, это твоя единственная любовь. Я не заметил за тобой других интересов. Ты заполняешь кулинарией всю свою жизнь, поэтому и читаешь только о ней. В твоём случае, Джонас, — он чуть улыбнулся, — задача оказалась тривиальной.       — Не кажется ли тебе, — я сузил глаза и тоже опёрся на стойку, склоняясь ближе, — что ты судишь о людях слишком поверхностно?       — Так ты влюблён в живого человека? — его голос стал мягким, обволакивающим. — Может, встречаешься с кем-то?       «У вас кто-нибудь есть?..» — прогромыхали собственные слова где-то в памяти.       Я усмехнулся, опуская взгляд на книги. Ни одной из них у меня не было, хотя некоторые мелькали в списках «к прочтению».       — Думаю, это не твоё дело. Даже если мы обменялись парой сообщений.       — Разве мы не стали друзьями? — невинно спросил он.       — Мы едва перешли в разряд знакомых. Не обманывайся.       — А какие ещё разряды существуют? — продолжил он с притворным интересом. — Случайный знакомый, друг, лучший друг, сердечный друг?.. — последнее слово он прошептал.       — Ты пропустил «нежелательный знакомый» перед другом, — парировал я, — и «враг» после сердечного.       — А ведь после сердечного друга идёт любовник, — Марк подался вперёд с улыбкой. — Предпочитаешь спать с врагами, Джонас?       Такой откровенный выпад заставил меня растеряться — и только потому, что исходил он от человека, который молча наблюдал за мной больше двух недель через крохотное окошко.       — МАРК! — раздался позади строгий оклик.       Он едва заметно скривился, но тут же наклонился и выудил из-под стойки бумажный пакет с логотипом магазина.       — Спасибо за помощь в выборе подарка, — произнёс он нарочито официальным тоном, протягивая мне пакет.       — Марго? — спросил я с иронией, не собираясь устраивать цирк с попытками вернуть книгу — несомненно, одну из тех, что он только что складывал передо мной.       В ответ Марк лишь бросил мне многозначительный взгляд и растворился между стеллажами.       — Ты видишь эту очередь? — донеслось оттуда раздражённо.       — Магазин всё популярнее и популярнее… — невозмутимо откликнулся Марк.       — Он популярен с 1934 года! — взвился старческий голос.       — А где Рауль?       — Вот и мне интересно, где он, — процедил низкорослый седовласый мужчина, явно менеджер или владелец. — Я приставил его к тебе, а чем, интересно, был занят ты?!       — Консультацией, — вклинился я, намеренно пошуршав пакетом. Это сразу привлекло внимание. — Заверните остальные книги, что вы помогли подобрать, — я зайду за ними завтра.       Марк спустя пару секунд молчания кивнул. Выговор его нисколько не смутил — скорее развеселил. Зато у седого мужчины пар чуть ли не валил из ушей.       — Может, оформить доставку на дом? — елейно предложил он, вновь сверля Марка взглядом.       — Спасибо, не стоит, — отказался я.       — Благодарим за покупку, — склонил голову мужчина.       — До встречи, Джонас, — будто ничего не произошло, произнёс Марк.       Я поспешил к выходу, решив, что с этим библиотекарем общение стоит дозировать. Последнее, что я услышал:       — Постоянный клиент? Гм. Что-то я его не видел раньше.       — Теперь будете видеть чаще, Исаак, — насмешливо отозвался Марк.       А сколько уверенности-то в словах.       Над головой зазвенел звоночек, стоило выскочить на улицу. Я опустил взгляд на пакет и тут же раскрыл его — проверить, угадал ли с выбором книги. Но вместо ожидаемого обнаружил том «Кулинария для чайников». На обложке красовался жёлтый стикер с размашистым почерком: «Когда начнёшь вести собственные курсы, буду знать, что я приложил руку к образованию юных поваров».       Я не удержался от смешка, откинул голову и посмотрел на облака, медленно плывущие по небу. И впервые позволил себе порыв: выйти из зоны комфорта — во всех смыслах.       — Простите, — обратился я к прохожему. — Не подскажете, как пройти к улице Гандия?