Vitis memoriae

       Я весь день ломал голову, как, блядь, задать Грандису этот чёртов вопрос.       Загрузился так, что руки сами что-то резали, мариновали, упаковывали, ощупывали, вынимали кости, выбрасывали, маркировали, проверяли… а в голове — пустота и одно заевшее «спросить или нет?».       Сначала забил, потом снова всплыло чужое улыбающееся лицо — и это точно было не лицо Винсента. Я опять включил то видео (раз десять, если не больше, просмотрел), будто это могло дать мне хоть какой-нибудь ответ. Порыскал в интернете — ничего. Снова попытался забить, удалил ссылку из сообщений и подчистил историю, швырнул телефон на диван, но через пять минут подобрал — и снова зашёл на страницу винодельни; снова включил. Пока не увидел сообщение от Марка: «Я оказался прав, и ты постеснялся предстать передо мной, проиграв спор? Что сказал твой шеф-повар?» Только тогда дошло, что я вообще забыл о книжном, и вместо этого торчал дома, занимался всякой хуйнёй и загонялся.       На следующий день, чтобы хоть как-то заглушить зуд в мыслях и быть честным с собственной совестью (при чём тут совесть вообще?), я решил спросить. Вот только с какой стороны подступиться — не представлял. Мысль грызла так, что впервые за всё время концентрация упала ниже плинтуса: я едва не угробил маринад, сыпанув лишнюю специю. Что, разумеется, не осталось незамеченным.       Ханна, покинув на секунду зону раздачи, многозначительно кашлянула, аккуратно отодвигая в сторону базилик.       — Я закончил, — выдал я вслух и без того очевидный факт, пытаясь придать голосу спокойствие, и протянул ей план заготовок.       — Ты куда-то спешишь?       — Нет. То есть да, — я не нашёл ничего умнее, чем ткнуть пальцем в набор ингредиентов в стороне и добавить: — Дашь разрешение?       — Шеф же сам разрешил, — пожала она плечами. — Плита крайняя, второй стол, набор ножей…       — Ханна, я в курсе, — рассмеялся я, чувствуя, что смех получается слишком нервным.       Она потерла переносицу, как уставшая учительница:       — Привычка.       Когда она вернулась на раздачу, я облегчённо выдохнул: сегодня были смены Элианоры и Марселя, а эти двое смотрели только в собственные кастрюли, а не через плечо. Значит, никто мешаться не станет. Я решил: к Винсенту лучше идти с дарами. Две вариации омлета, разные соусы — чтобы увлечь его в привычную стихию и на фоне этого, пока он пробует, аккуратно задать вопрос.       В голове уже складывался сценарий: он жует, кивает, делает замечания — а я под шумок затрагиваю тему.       И вот я снова резал, жарил, оформлял. Руки работали автоматически, а мозг — крутил одну и ту же пластинку: то видео. Как будто оно одним махом перекрыло всё: и предложение Грандиса включить моё блюдо в меню, и недавний поворот с Марком. Словно ни одно событие в моей жизни не имело веса, если в кадре мелькал Адам.       Это раздражало так, что я едва не порезал палец.       Мартино покосился на меня, но промолчал.       Получив на вид две одинаковые тарелки, я выглянул в зал, пробежал глазами по столикам — и тут за спиной раздался насмешливый голос:       — От кого это ты прячешься?       Чуть ли не подскочив на месте, я резко обернулся. Винсент стоял за спиной, скрестив руки на груди, и смотрел так, будто застал меня за кражей из кассы.       — Мне тут шепнули по секрету, что ты сегодня слегка рассеян, — сказал он с лёгкой насмешкой. — Это из-за вчерашнего предложения?       — Нет, — слишком поспешно покачал я головой.       — Пройдём на твоё место, — голос стал серьёзнее, и взгляд упал на две тарелки сразу.       Мы вернулись туда, где нам не должны были помешать: разделочный цех находился напротив морозильной и холодильной камер. И пока Винсент разглядывал оба блюда, я нервно разглядывал его и больше нервничал из-за вопросов, чем из-за еды.       — Так от кого ты прятался? — напомнил он, разрезая первый омлет с мальками угря.       — Просто проверял, сколько клиентов, — отмахнулся я. — На кухне уж слишком спокойно сегодня.       Он ничего не ответил и начал жевать. Медленно. Так медленно, что я почти слышал, как тикают часы на стене.       «А вы знакомы с Адамом Маре?» — пронеслось в голове.       И почему на вы?       Чёрт.       Откуда ты знаешь Адама? Нет… Формально: откуда ты знаешь сеньора Маре? Вы друзья? Винсент, а где ты познакомился с Адамом Маре? Я тут наткнулся на одно видео, и ты там с сеньором Маре. Вы давно знакомы? Он заходил сюда? А ты ему что говорил? А он тебе что?       Я мысленно застонал, прикрыв глаза.       Ну что за цирк, блядь. Какой-то допрос с пристрастием…       — Ты меня вообще слушаешь? — Винсент прищурился, глядя прямо в глаза.       — Прости, что?       — Так, в чём дело? — напряжённо поинтересовался он, оставляя вилку в стороне.        — Нервничаю из-за блюда, — поспешно ляпнул я. — Как оно?       — Ангулас не изменили вкус кардинально, но текстура просела, — спокойно констатировал он.       — И цена блюда выросла почти втрое, — буркнул я.       Винсент кивнул.       — Оно того не стоит. А вот вариант с вином работает лучше: кислинка сгладила жирность рыбы, дав более сбалансированный вкус. Этот путь предпочтительнее.       — Согласен, — механически выдавил я, хотя сам вчера ломал голову над тем же.       Через секунду Винсент щёлкнул пальцами у меня перед носом, как дрессировщик перед рассеянным животным:       — Приземлись уже на эту бренную землю, Гардор!       — Ты знаком с Адамом Маре? — спросил я в лоб и шумно выдохнул.       Ну вот на хрена я репетировал полдня, чтобы в итоге облажаться за секунду?       Брови Винсента поползли выше: казалось, он был столь же озадачен вопросом, как я смущён собственной нерасторопностью. Даже если Адама не было в помещении, он всё равно каким-то образом делал из меня клоуна.       — Разумеется я с ним знаком, Джонас. Но какая связь между Адамом и тем фактом, что ты мысленно завис где-то между плитой и потолком?       Я открыл рот, но тут же захлопнул его. Если сказать «никак» — это будет значить «я идиот, который задаёт рандомные вопросы, лишь бы ляпнуть хоть что-нибудь». Мне захотелось скрыться в морозильной камере и остудить голову.       Винсент упёрся рукой в стол, продолжая сверлить меня пытливым взглядом:       — Ты не заглядывал в нашу винную карту?       — Что?.. — только и смог я выдохнуть.       — Господи, Джонас! — он резко рассмеялся. — Ты сегодня спал? Или, может, с мотоцикла навернулся и случайно забыл мне сказать?       — Спал, конечно, — буркнул я. — И случайно не забыл. Не падал потому что.       Винсент прищурился, словно решал: я издеваюсь над ним или действительно сошёл с ума.       — В нашей стране мало рестораторов, которые не знакомы с Маре, если у ресторана есть лицензия на продажу алкоголя. Вы, конечно, не обязаны разбираться в винах, — пояснил он сдержанно, как будто это объясняло мой странный вопрос. — Винодельни Veyrac в воскресенье презентовали «D’hielo Flebil». До этого момента ни одна винодельня нашей страны не производила ледяное вино, только — вино «из морозилки».       — Но нельзя сказать, что оно производится здесь, — возразил я. — Виноградники-то находятся в Германии. Это импорт.       — То есть ты в курсе, что мы будем продавать его в нашем ресторане?       Я осоловело моргнул, отняв взгляд от тарелки.       — Нет.       — Не в курсе?       — Да-да… — я кашлянул, чувствуя себя идиотом. — А должен?       Может, это секрет?       Винсент замолчал, окинув меня вдумчивым взглядом.       — Получается, он наш поставщик? — осторожно нарушил я тишину. — И всё?       — Что значит «и всё»? — нахмурился Грандис.       — Ну… — я пожал плечами, стараясь выглядеть безразличным, — наверное, ты много общался с ним раньше. Может, он твой друг.       — И это вдруг тебя волнует потому что?..       — Ты приглашал его в ресторан? — мы спросили одновременно, и это звучало нелепо.       Винсент только покачал головой:       — Ты сегодня очень странный, Джонас.       «А я, блядь, всегда странный, когда речь заходит об Адаме», — мысленно рявкнул я, но вслух ничего не сказал.       Конечно, я мог сказать, что был у него стажёром, и потому мы знакомы. Но тогда оставалась вероятность, что Грандис непременно брякнет при встречи с ним что-то вроде: «А у меня, кстати, работает твой бывший стажёр. Как тесен мир!» Что-что, а такого «счастья» мне точно было не нужно: последняя встреча с Адамом завершилась бегством, и я вовсе не хотел, чтобы он узнал о моём возвращении. Пусть и дальше живёт в сладком заблуждении, что избавился от меня навсегда.       Поэтому, собравшись с мыслями, я начал бессовестно врать:       — Просто мой дед увлекается винами. Я много об этом знаю и, естественно, знаком с продукцией виноделен Veyrac…       — Ты хочешь, чтобы я вас познакомил?.. — Винсент нахмурился, явно не понимая, куда я клоню.        Я мысленно перекрестился.       — Нет! Конечно нет… Зачем? Просто наткнулся на статью, и мне стало любопытно.       — На какую статью?       — Уже не помню, — увернулся я. — Какой-то портал написал про первое ледяное вино в нашей стране.       Сердце бухало, словно я не разговаривал, а бежал стометровку с препятствиями.       — То есть ты весь день сам не свой, потому что тебя мучил вопрос, знаком ли я с Маре? — с лёгкой издёвкой уточнил Грандис.       — Ага, — активно закивал я. — Ну знаешь, моему деду его вина нравятся настолько, что он превратил сеньора Маре в кумира. Вот я и подумал: вдруг ты лично знаком… Это как прикоснуться к мечте.       — Ты говорил, что твой дедушка собирается приехать. Я могу его познакомить…       Только этого не хватало!       — Зачем? Кумиры должны оставаться кумирами. На них лучше смотреть издалека, как на звёзды на небе, — выпалил я на одном дыхании.       Винсент вновь сузил глаза, вглядываясь в меня так, будто собирался просканировать насквозь. Пришлось натянуть до ушей идиотскую улыбку.       — Кстати, — поспешил я соскочить с темы, — техническая карта готова. Отправлю вечером.       — Может, ты заболел? — спросил Винсент.       Я пожал плечами, потому что был болен со стопроцентной вероятностью: одно лишь имя превращало меня в дебила. И как это вообще лечится? А если от этого наваждения не существует лекарства?..       — Это стресс, — медленно произнёс я, стараясь звучать уверенно. — Вся эта история с блюдом слишком волнительна: всё-таки это твой ресторан, твоя репутация, а ты собираешься рискнуть. На мне теперь лежит огромная ответственность. Поэтому я и встревожен, и предвкушаю — странное состояние, как будто стоишь на краю и не знаешь, упадёшь вниз или полетишь.       Кажется, это прокатило. Впрочем, неудивительно: в этот раз я говорил чистую правду.       — Будто я решил включить в меню сырую колбасу на палке и ждать, пока клиенты взвоют от восторга, — закатил глаза Винсент. — Но я понял.       — А ещё ты должен понимать, что совместить обязанности стюарта и свои было проще — всё делалось параллельно, — заметил я между делом. — А вот горячий цех — совсем другое: придётся оставить свой участок, а это уже может ударить по скорости подачи.       — Это будет отдельное меню дегустации. Доступное в четверг и в субботу на обед, — спокойно пояснил он. — В четверг тебя заменит Мартино, посмотрим, как он справится. В субботу ты и так свободен.       Я замолк, рассеянно коснувшись лица.       — Планируешь меня повысить?       — Планирую посмотреть, как вы оба справитесь с новыми обязанностями, — хмуро заявил он.       Если сейчас я был всего лишь пятым колесом в телеге, то официальное повышение означало, что кого-то придётся подвинуть, как любил выражаться Матиас. Это означало, что Винсент либо собирался выкинуть кого-то за борт без лишних сантиментов, либо давно видел, что кто-то плывёт по течению и тянет всю лодку ко дну. Первым кандидатом, конечно, был Якоб — не потому что руки из жопы, наоборот, готовил он блестяще, а вот характер у него был такой, что иногда хотелось зажарить его самого на гриле и подать с гарниром. Но я молился, чтобы это не оказался Седрик: если мне выпадет счастье работать в паре с Йенчем, то это будет не повышение, а смертный приговор моим нервам.       — Я обновил договор на поставку рыбы, — внезапно произнёс Винсент, и в груди тревожно кольнуло. — В четверг ты будешь готовить двадцать порций — все остальные будут принимать участие и запоминать. Я буду присутствовать, но заготовки на тебе.       — Ты собираешься закрыть ресторан?       — Как и с любыми изменениями в меню, Джонас.       — Но это всего лишь одно блюдо…       — Ты что, не расслышал меня? Новый вариант меню, — повторил он чуть ли не по слогам. — Завтра я сделаю объявление, и ты вместе со всеми получишь технологические карты. Разумеется, остальная часть меню на мне и на остальных.       Мы переглянулись, и через пару секунд я сдулся: ну не буду же я устраивать дуэль посреди кухни, пока омлет остывает.       — Почему у меня такое ощущение, что я принуждаю тебя? — Винсент нетерпеливо постучал пальцами по столу.       — Не принуждаешь, — покачал я головой.       — Неубедительно, Джонас, — отчеканил он.       — Я рад стараться, шеф! — нарочито бодро пробасил я и заметил, как в его глазах блеснули насмешливые искры.       — Больше вопросов нет?       — Никак нет, шеф!       — Вот так бы всегда, — хмыкнул Винсент и, бросив напоследок испытующий взгляд, вышел.       Я шумно выдохнул, потер лоб и нахмурился. Всё в моей жизни происходило с дикой скоростью: обычно нужны годы, чтобы перескочить с одной должности на другую, а я делал это с какой-то идиотской лёгкостью — месяц назад стюарт, потом заготовщик, теперь ещё и повар.       Неудивительно, что Якоб регулярно шипел на меня.       Немалое облегчение вызывало и другое: Винсент не гений арифметики. Не сложил два плюс два, когда я спросил про Адама, и его недоумение выглядело искренним. Значит, даже если они друзья (хотя ответа я так и не получил), то о моём знакомстве с Адамом он явно не знал. Но то, с какой лёгкостью Винсент предложил «представить нас», настораживало. Он же явно был уверен, что Адам не пошлёт его подальше. Словно это выглядело так:       — Хэй, Адам, тут у меня один мальчишка горит желанием с тобой пересечься. Выкроишь часок?       — Конечно, Винс! Заезжай. Я пока ромашку поставлю, печеньки достану.       Смешно до колик, ага.       Я вновь потёр лоб, мрачнея.       Выходило, что Винсент либо не вдавался в детали (ну кому, чёрт возьми, интересно кто там по кухне ползает, кроме самого шеф-повара?), либо Адам прослушал. А может, вообще забыл моё имя. Вот и не случилось этой дурацкой сцены: «Джонас Гардор? Ну надо же!».       Я поёжился и отодвинул тарелки подальше.       Мысли горчили, как пережаренный кофе. Я так старательно заблуждался, что двигаюсь дальше: вдохновлялся, отвлекался, даже иногда верил себе самому… и всё летело к чёрту из-за какой-нибудь крошечной детали. Словно вся жизнь — карточный домик, который рушится от лёгкого сквозняка. И ведь в то время как я тону в этом дерьме, он, скорее всего, вообще не придал случившемуся никакого значения: был Джонас, да сплыл.       Вот и всё.       Пора было смириться с тем, что человеческая память — вещь избирательная и несправедливая. Кто-то для нас становится сломанной осью, вокруг которой крутится вся жизнь, а для него мы остаёмся лишь эпизодом, случайной строчкой в примечаниях. Иногда мы сами превращаемся в музей, где бережно храним чужие тени, запахи, интонации, а те, ради кого всё это хранится, даже не подозревают, что у них есть свой зал экспонатов.       Пора было смириться, блядь. Смириться и идти дальше.       Телефон завибрировал в кармане джинсов. Я кое-как выудил его, взглянул на экран.       Марк: Жду на скамейке.       Вот куда я спешил.       Спешил — и напрочь забыл.                     

***

      

      Мы шли вдоль аллеи и болтали обо всём и ни о чём — будто двое стариков на скамейке. Марк с серьёзным видом перечислял:       — Эта улица посвящена королю Генриху XII, а соседняя — писателю Кларину. Тут когда-то была ярмарка, но её перенесли, потому что народу стало слишком много…       — И все побежали толпой на площадь Валеско, оставив несчастного Кларина без праздника, — пробормотал я, скривившись.       Он рассмеялся и продолжил, будто экскурсовод:       — Чуть дальше — парк с бункером времён Гражданской войны. Экскурсии, всё как положено. А ещё дальше — сады принца Савóй, один из последних благородных садов XVIII века. И римские колонны храма Августа…       — Ты уверен, что не подрабатываешь в туристическом бюро? — хмыкнул я. — Я бы купил такую экскурсию, если в конце положен ужин.       Внезапно Марк остановился и преградил мне путь.       — Закроешь глаза? — спросил он слишком напряжённо.        — М?       — Закрой, — почти шёпотом, но со странной улыбкой.       Я прищурился, но подчинился. Его ладонь сомкнулась на моей.       — А теперь бойся: тебя ведут с закрытыми глазами непонятно куда, — и он громко хмыкнул.        Я прикрыл веки. Мою ладонь сжали.       — В хорошей компании хоть на край света, — парировал я, чувствуя, как уголки губ сами тянутся вверх.       — Осторожно, ступенька, — предупредил он. — Если свернёшь шею, это будет худшая экскурсия в моей жизни.       — А у тебя они часто такие… романтично-травматичные?       Он не ответил — только крепче сжал руку и потянул за собой. Мы петляли минуты три, не больше, но для меня, с закрытыми глазами, это было похоже на квест с неизвестным финалом. Наконец он остановился, отпустил ладонь и сказал:       — Посмотри наверх.       Я послушался — и на мгновение остолбенел. Узкий переулок, стены бело-карминовых домов, а над ними — вместо неба сплошное сплетение листьев. Плети плюща и жасмина, а дальше, в глубине, — яркие пятна бугенвиллеи и рододендрона. Дома словно срослись друг с другом зелёным куполом.       — Это зелёная улица, — тихо пояснил Марк.       Сделав несколько шагов вперёд, я остановился. Сквозь сплетение листвы пробивались лучи солнца, и белые стены вокруг будто начинали светиться изнутри.        У этой улицы есть мрачная легенда, — приглушённо поведал он, подойдя сзади. — Однажды вечером в 1991 году охранник делал обход строящихся домов. В пять утра он позвонил в полицию, утверждая, что видел двухметрового призрака в мантии с длинными белыми волосами, который улыбнулся ему и прошёл сквозь стену. Полиция, конечно, сочла его безумным, а потом стало известно, что накануне в ходе работ были обнаружены два гроба с соответствующими скелетами.       Я вздрогнул, когда он вдруг коснулся моего плеча.       — Здесь спокойно, — выдохнул я. — И красиво. Правда красиво.       Повисла секундная тишина. Нарушенная внезапным вопросом:       — Тот поцелуй… — Марк говорил так, будто сам не хотел слышать свои слова. — Я переступил черту, да?       Слегка растерявшись, я промолчал.       — Что-то изменилось, — продолжил он.       — Не заметил.       Марк нервно взъерошил волосы, этим жестом сбив ту лёгкость, что была минуту назад.       — Ненавижу такие разговоры, — пробормотал он почти неслышно. — Ты молчишь, как будто мыслями где-то очень далеко. Раньше я бы списал это на работу, но теперь… не понимаю, виноват ли сам в твоём настроении.       — Это случилось на эмоциях, — спокойно сказал я, не отводя взгляда. — Я был на взводе, ты — тоже. Мы просто… спустили пар.       На его лице едва заметно обозначилась тень разочарования, и он нахмурился. Затем качнул головой и усмехнулся криво:       — Будь что будет. Мне надоело ходить вокруг да около. — Он обошёл меня и прислонился к столбу, опустив плечи. — Ты мне нравишься. И мне казалось, что это ясно как белый день. А вот что чувствуешь ты — понятия не имею.       А я — понятия не имел, что ответить. Не потому, что не хотел, а потому что сам не знал, что именно чувствую.       — Дело не в тебе, — выдохнул я, чувствуя, как ненавижу себя за эту клишированную фразу, которой обычно «вежливо отшивают». — Всё слишком быстро меняется. Работа, обязанности… это радует и одновременно сбивает с толку. Вроде бы должен радоваться, а вместо этого только думаю о четверге, о дегустации, о том, как всё пройдёт. Мечтаю забыться, а сам всё планирую и планирую.       Я сунул руки в карманы и уставился на него. Марк стоял, молча глядя вниз. Волосы падали на лоб, скрывая его лицо, и это выводило из себя: я не знал, что он сейчас чувствует, и это пугало. Пугало, потому что вдруг оказалось — терять его прямо сейчас я не хочу.       — Прости, — наконец он отнял взгляд от каменной кладки под ногами и серые глаза сфокусировались на мне.       — За что?       — Ты ведь рассчитывал на расслабленный вечер, а я превратил его в премьеру мелодрамы без антрактов, — усмехнулся Марк, прищурившись.       Я смотрел на него и впервые сожалел, что в июне не отправился в город, не зашёл дальше, не наткнулся на книжный и не влюбился именно в него; не влюбился до появления Маре. Будь всё так… Будь всё так.       Марк тряхнул головой — будто уловил радиопомехи в моей башке, — и в тот же миг расплылся в улыбке, такой лёгкой и естественной, словно последние минуты и не были исповедью.       — А на десерт у нас сегодня цистерцианский монастырь IX века, — объявил он и, оттолкнувшись от столба, легко зашагал вглубь улицы.       Я поплёлся за ним, гипнотизируя затылок в попытке понять, как же он всё-таки воспринял мои слова. Но Марк, похоже, не сомневался ни в чём — он воодушевлённо рассказывал о купцах, что когда-то останавливались тут на постоялом дворе.       — Есть и другая легенда, — оглянулся он с хитрым прищуром, — что в результате землетрясения под землёй, принадлежащей одному из здешних домов, были обнаружены окаменелости Дейнониха. почти на тридцать лет раньше, чем опубликовал открытие Джон Остром. Однако в процессе неудачливый палеонтолог по имени Лусиан Фаврель был арестован за проникновение в чужой сад и обвинён в недостойном поведении. Юная наследница семейства, Эванджелина Лазар, заступилась за него и внесла залог. Только толку: окаменелость куда-то пропала. Сначала грешили на её пса — овчарку по имени Рочестер, а потом оказалось, что виноват жених младшей сестры. Представь: Паоло Риччи нашёл камень и сделал из него подставку для книг.       Лазар?.. Как Марк Лазар?       — Подожди, — остановил я его. — Так это легенда или всё-таки правда?       Марк рассмеялся и пожал плечами:       — Правда в том, что и дед, и двоюродный дед были гениальны, но при этом до обидного невезучи. Бабушка до сих пор вздыхает, что у нас семейное проклятие: талант есть, удачи — ноль. Мы пришли.       Он остановился перед домом из грубой каменной кладки, выудил из кармана ключи. Гаражная дверь медленно поползла вверх, а Марк, всё с той же ленивой улыбкой, пояснил:       — Место всего в четырёх километрах от центра.       — И твоя машина здесь, потому что?..       — Потому что я здесь живу? — доверительным шёпотом предположил он.       — То есть ты притащил меня к себе домой, — констатировал я, рассматривая переплетение ветвей над крышами.       — А ты что думал? — приподнял он бровь. — Зачем, по-твоему, я вёл тебя через эту зелёную сказку? Если бы ты признался, что сохнешь по мне, я бы пригласил тебя внутрь и соблазнил… — Он выдержал театральную паузу и добавил с видом заговорщика: — Но раз ты оказался черствым сухарём, довольствуйся монастырём.       Я не выдержал и рассмеялся, чувствуя, как напряжение уходит, а в груди становится легче. В этот момент он исчез в доме, а через секунду донёсся рык мотора. Красный «Мустанг» выехал из гаража, сделал плавный поворот и остановился прямо передо мной. Дверь гаража бесшумно закрылась.       Я устроился на пассажирском сиденье, скользнув взглядом по кожаному салону.       — Ну и сколько нынче платят продавцам-консультантам, если они могут позволить себе «Форд Мустанг»?       — Достаточно, чтобы взять напрокат и красиво поставить в гараже. Главное — эффект, — заявил Марк с непрошибаемо серьёзной миной, выруливая на главную улицу.       — И это реально должно кого-то впечатлить в наше время? — искренне поинтересовался я.       — Конечно, вон ты сразу заинтересовался. Не слишком претенциозно, но и не скромно.       — В самый раз для мальчика с золотой ложкой во рту, — не удержался я.       — Не преувеличивай, — хмыкнул он. — Это же не «Феррари», не «Ламборгини» и не «Астон Мартин».       Я скривился, вспомнив серебристый «Астон» Алексиса.       — Вообще-то, тебе полагается что-то вроде старого «Форда Сиерры», доставшегося от дедушки вместе с шахматным столиком и половиной гаража.       Марк мягко рассмеялся:       — А ты его, может, и не заметил, но он там тоже стоял. Так что, видишь, страсть к «Фордам» у нас наследственная.       — Что ж, в следующий раз я заберу тебя с работы на мотоцикле, — кивнул я, когда мы остановились у светофора.       — Будешь клеить меня прямоточным глушителем? Типа: «смотри, я громкий и крутой»? — весело спросил Марк.       — А как же, — усмехнулся я. — Мой байк — просто зверь.       Он качнул головой, и вдруг спросил:       — Знаешь, что «Мустанг» — самый продаваемый спорткар в мире? Классика. Из этого следует, что я, по сути, примитивен в выборе машины.       — Я бы согласился, — протянул я, — если бы ты не рассекал на нём по дорогам, где летом, кроме пыли и сверчков, ничего не соберёшь. Это какой-то особый вид мазохизма?       — Но ты не учёл одного, — деловито ответил Марк.       — И чего же?       — При нашем климате крышу можно опускать круглый год.       И в тот же миг крыша «Мустанга» бесшумно сложилась. В этот момент рядом притормозила точно такая же машина, только белая, и в ней сидели три девушки. Они громко смеялись и перешёптывались, пока Марк внезапно не наклонился ко мне и, повернувшись к ним с сияющей улыбкой, не окликнул:       — Туристки?       — А вы? — поддразнила его брюнетка.        — А мы можем провести вам экскурсию, — не моргнув глазом заявил он.        — В цистерцианском монастыре IX века, — невозмутимо добавил я, глядя прямо на них.       Рыженькая, чем-то подозрительно напоминавшая Кароль, расхохоталась и игриво кивнула:        — Тогда мы за вами, мальчики.       Сзади уже нетерпеливо сигналили — загорелся зелёный. Марк подмигнул мне и вдавил на газ.