Vitis memoriae

             Четверг.              Матиас сиял как начищенная кастрюля — и, чёрт возьми, имел на это полное право: он ведь оказался прав. Остальные тоже казались воодушевлёнными предстоящими переменами, словно мы запускали космическую ракету, а не тестировали новое меню.       Я же чувствовал себя отрешённым от всего, как будто наблюдал со стороны, пока руки действовали на автомате: золотистые куски угря ложились на тонкий слой омлета, поливались соусом, накрывались, обрезались по кругу — и тут же перекочёвывали на раздачу. Ханна принимала их, складывала на тележку и выкатывала в зал. Все — кроме неё и Винсента — уже находились там: после трёх часов беспрерывной готовки, корректировок и разъяснений они наконец добрались до священного этапа дегустации.       Винсент, разумеется, вёл себя как Винсент — почему-то импровизировал, игнорируя утверждённый порядок, и я только поражался его непоколебимой уверенности в организованности команды… и, что удивительнее, во мне. Хорошо хоть, что при финальной проработке должны были участвовать все: благодаря этому Якоб не обратил внимания, что я остался на кухне один. Винсент зачем-то решил, что мои блюда должны быть приготовлены отдельно, до десертов, а этап проработки шёл после, когда с дегустацией будет покончено.       — Он хочет дать им опросный лист, — прошептала Ханна, мелькнув над зоной раздачи.       — Зачем? — отозвался я так же тихо, не прекращая работы.       Она закатила глаза:       — Проверить баланс. Если предпочтения разнятся — значит, меню сбалансировано. Если же все ткнут в одно и то же, следовательно что-то не так… — она описала рукой плавную волну.       Я кивнул, сглотнув.       С одной стороны, меня охватывал липкий страх: если омлет не упомянут ни разу — я провалился. С другой… соперничать с блюдами Винсента? Это было бы даже не дерзко, а просто глупо. Нет, я не страдал заниженной самооценкой (наверное), но сравнивать нас — всё равно что сравнивать костёр с вулканом.       Поэтому, когда последняя тарелка покинула кухню и я наконец мог позволить себе выдох, вытер ладони, прошёл в коридор через раздевалку и вошёл в зал, стараясь выглядеть так, будто не я только что выдал двадцать порций, которые они ели. Винсент, мелькнувший в окне, подмигнул мне — и тут же исчез, видимо заканчивая с десертами.       — И где ты шастал? — протянула Марго.       — План заготовок проверял, — сдержанно улыбнулся я.       Матиас прищурился, как кот, учуявший сливки, но промолчал.        Винсент до последнего решил хранить секрет — и про то, что я сам готовил одно из блюд, и про само блюдо, — так что я не удивился, когда Анн-Клер нахмурилась:       — Я не помню технологической карты с угрём.       — Я тоже, — тут же подхватил Якоб, озадаченно глядя на список.       — Сюрприз? — расплылся в широченной улыбке Седрик, облокотившись на стол. — Обожаю такие сюрпризы.       — На кухне не место сюрпризам, — сухо заметил Рафаэль, наш второй су-шеф, даже не подняв глаз от бокала воды.       — Не забывай, что наш шеф знаменит ещё и импровизационными навыками, — прокомментировала Элианора, а Марсель кивнул, неторопливо жуя.       Я не смотрел на них — нарочно. Не хотел ловить эмоции на лицах, чтобы не начать паниковать ещё сильнее. Наверное, Винсенту легко: он привык наблюдать, как люди едят его творения, привык к этим прищуренным взглядам и «м-м» под нос. Даже на курсах я не нервничал так, когда жюри дегустировало блюда, а сейчас… казалось, на сковородку вытряхнули мою жизнь и включили мелкий огонь.       — Только для меня новое меню стало неожиданностью? — спросил Аксель, задумчиво крутя бокал.       — И не только меню, — усмехнулся Орлов, поднимая свой. — За новое вино в карте!       — То самое? — будто не расслышав тоста, уточнил Якоб, кивая на аккуратно выстроенный ряд бутылок у стены.       Я вздрогнул, только теперь их заметив.       — D’hielo Flebil, — подтвердил Шеймас Дойл, наш бариста, с каким-то почти благоговейным видом.       — Какое романтичное название, — заплетающимся голосом протянула Жюстин, чуть не уронив бокал, и, шурша платьем, уже тянулась к бутылкам.       — Дождись хотя бы десерта, — лениво перехватил её ладонь Орлов и тихо рассмеялся.       — Как по мне, так обычный мускат, только за триста евро, — хмыкнул Виктор, откидываясь на спинку стула.       — Сколько?.. — Марго вздрогнула и округлила глаза. — Там же треть от нормальной бутылки и никакой крутой истории…       Орлов фыркнул.       — Ледяное вино — редкость, драгоценность, жемчужина энологии… — он покрутил пальцем в воздухе, словно открывал воображаемую пробку. — Редкость, потому что не каждый год климат позволяет: нужно поддерживать температуру в течение нескольких дней не выше семи-восьми градусов ниже нуля, но одновременно температура не должна упасть ниже пятнадцати, иначе весь урожай будет потерян. При таких условиях в ягодах замерзает вода и таким образом получается высококонцентрированное сусло… Сбор — только вручную, себестоимость бешеная, риск огромный.       — Не ниже тринадцати, — машинально поправил я Максима.       — А я что сказал? — сощурился тот.       Я пожал плечами и тут же ощутил лёгкий толчок ногой под столом — Марго выразительно округлила глаза: мол, не нарывайся. Пришлось вздохнуть и изобразить вежливую усмешку.       — У нас на севере его пробовали делать, — заметил Аксель, осторожно крутя бокал, — но это всегда оставалось экспериментом: оставляли несколько лоз до первых заморозков, если повезёт с погодой.       Я смотрел на бутылки — точнее, на логотип с изогнутой буквой «V» — и чувствовал, как между лопаток ползёт знакомый холодок. Хорошо хоть не «M». От постоянного напоминания о винодельнях Маре я бы, пожалуй, просто вышел в окно.       — Чего нос повесил? — вполголоса спросил Матиас, наклоняясь ко мне.       — Да, Джонас, ты-то что скажешь о новом меню? — вдруг возник сбоку Якоб с хищной ухмылкой. — Ах да, ты же даже не успел ничего попробовать, слишком занят был: стругал пармезан и бегал с мусором…       — Десерт! — торжественно возвестила Ханна, с видом конферансье выкатывая в зал тележку и эффектно притормаживая прямо перед столом.       Пламенная речь Йенча захлебнулась на полуслове, головы синхронно повернулись в сторону сладкого, а я отступил к стене, будто это хоть как-то могло уменьшить мою тревогу.       Из кухни вышел Винсент, как всегда безупречно собранный, и метнул в меня быстрый взгляд:       — Как обстановка?       — Я не смотрел… Не успел, — поправил я себя, отведя взгляд.       — Джонас… — начал он с лёгким нажимом, но в этот момент Орлов поднял бокал и прогремел:       — За лучшего шеф-повара в мире!       Гул голосов, смех, звон бокалов — зал взорвался. Винсент подошёл к ним, а рядом со мной оказалась Марго.       — Это ты готовил омлет? — прищурилась она.       — Что?..       — Не делай такое лицо, Гардор, — она театрально надула губы, будто я её оскорбил недоверием. — Хочу запечатлеть физиономию Якоба, когда он узнает, что облизывался на твоё блюдо.       Я уставился на неё, не веря.       — Он съел две порции, — пояснила она с заговорщической улыбкой. — Свою и твою.       — После того как закончите, — раздался голос Винсента откуда-то возле Орлова, который уже открывал следующую бутылку, — чиркнете в опросниках и перейдём ко второй части.       — Танцы, что ли? — скривился Жюльен.       — Я не умею танцевать, — растерянно признался Виктор.       — Научишься, — мягко подтолкнула его Марго и заливисто рассмеялась.       Наблюдая за этой суетой, я вдруг поймал себя на том, что тоже улыбаюсь. Пусть и краешком губ.       Должен признать, не ожидал, что наш коллектив окажется настолько дружным. Когда я впервые переступил порог ресторана, был уверен, что окажусь в эпицентре вечных нервных срывов, криков, жалоб и суеты на грани истерики — именно так выглядела кухня на последнем месяце курсов: словно декорации к фильму-катастрофе, только с поварскими колпаками, мелькающими туда-сюда. Разумеется, нервотрёпка у нас тоже случалась, но мы работали как единый отлаженный механизм. Даже я, появившийся последним, довольно быстро влился — и, честно говоря, сам этому удивлялся. Во многом это заслуга Ханны и Рафаэля, но если брать выше — дирижёром кулинарного оркестра был, конечно, маэстро Винсент.        — Не все мы совместимы друг с другом, — как-то доверительно сказала Ханна. — И это вообще не про навыки: на кухне всплывает характер. Якоб — вечно раздражённый комок сарказма, а Седрик — скользкая сардоническая рыбина, которой до него нет дела: чтобы эти двое умудрялись работать бок о бок, нужно не только быть профи, но и уметь работать в паре.       Она наклонилась ко мне ближе и продолжила почти шёпотом:        — Элионора с Марселем — оба тихони, но Элионора умеет аккуратно управлять им. Поставь Марселя с Якобом — будет хаос, с Седриком — не договорятся никогда, а с Элионорой и Якоб перессорится в первые десять минут. Анн-Клер вообще на своей орбите: ей что Якоб с заскоками, что Седрик с похабными шутками. Аксель — воплощение организованности. Кажется, что это неважно, ведь у всех свои цеха, но одно помещение делает из нас единый механизм, и стоит одной шестерёнке заскрипеть — полетит всё. Даже с Орловым и Дойлом это так: Максим любит умничать, что многих бесит, а Шеймас и рад его слушать — ему интересно, что удивительно.        — А что, если механизм разладится? — спросил я тогда.       Ханна лишь усмехнулась:       — Винсент не вставляет лишние или дефектные винтики.       И сейчас, наблюдая за ними со стороны, я понимал, что она была права. Да и сама Ханна… От неё никогда не пахло высокомерием — лишь строгостью, да и то исключительно на кухне: за её пределами она становилась почти домашней.       — Джонас? — Марго вопросительно выгнула бровь, протягивая мне один из бокалов, что держала в руках.       — Откажусь, — покачал я головой       — Когда ещё ты попробуешь вино за три сотни? — вскинула она брови, явно поражённая моим отказом.       — Мне предстоит готовить, и нужна ясная голова, — понизил я голос, хоть прекрасно понимал, что от одного глотка ничего не будет.        — Кому ты заливаешь, Гардор? Не будь нудным, — шепнула она и, не дожидаясь возражений, сунула бокал в руку.       Я растерянно уставился на жидкость тёплого янтарного оттенка и скривился, а тут, как вихрь, возникла Валерия.       — Тост за Groseille à maquereau! — торжественно возвестила она. — За его прошлое, настоящее и будущее — за всех нас!       Все подняли бокалы, и у меня не осталось иного выхода, кроме как последовать за ними.       Первый глоток обжёг прохладной сладостью, раскрылся яблоком и цитрусовыми; второй лёг в желудке тонкой изморозью и тут же разлился обжигающим теплом.              — Так пиво или вино? — понижает он голос, склоняя голову набок.       Мурашки бегут по коже.       — Пиво и вермут…       — Всё же я угадал. Предпочитаешь аперитивы?       Мы столь близко, что я могу разглядеть, как расширились его зрачки, а язык скользнул меж зубов, точно проверяя их на остроту.        — Да?.. Наверное. Не знаю… — бормочу сбивчиво.       И сокращаю дистанцию до минимума, плавно мазнув губами по его губам. На пробу. Казалось, что если я этого не сделаю прямо здесь и сейчас, то сдохну на хуй и другого шанса у меня уже не будет.       — И заранее прошу прощения, — еле слышно, на выдохе, добавляю.              — Тебе нехорошо? — вырвал из пучины воспоминаний голос Марго.       Я передёрнул плечами и оставил бокал в стороне.       — Задумался.       — Знаешь, о чём я подумала? — Марго качнула рукой с бокалом, и на лице проступила тень мрачной ухмылки. — Что нам стоит продолжить вечер в баре. Рюмка коньяка, пара стопок текилы — и, глядишь, появится улыбка на твоём лице…       — Я не пью, — пришлось напомнить.       — Ладно! — она картинно вскинула руки. — Переборщила. Это же образно, а точнее, строчка в учебнике: вредным привычкам — нет. — Щёлкнула пальцами, будто ставя галочку в воздухе, и скривилась: — А потом какая-нибудь компания проводит социологическое исследование и выясняет, что повара лидируют: дымят как паровозы, закусывая алкоголь чипсами. Из крайности в крайность.       Я покосился на неё, а Марго закатила глаза и покрутила бокалом:       — Знаю-знаю. Никотин и смола убивают вкусовые рецепторы. Я ведь не сигареты и не травку тебе предлагаю. Но вино? Это же не водка ведрами.       Я и правда почти перестал пить. Если и шёл с ними в бар, то заказывал безалкогольное пиво (почти всегда), или сидр, или вина — именно в таком порядке. Остальные же запросто брали что покрепче, чтобы «расслабиться после долгой недели». Дело было не в страхе перед зависимостью — хотя при нашем ритме она не миф, — а в том, что даже лёгкое опьянение будило воспоминания, вводя меня в странное состояние транса. Как-то, едва перебрав, я чуть не написал Адаму. Точнее — писал и стирал, так и не решившись отправить, а потом понял, что надо «завязать». С тех пор мой предел — два бокала сидра или максимум один — вина.       — А теперь объявление, — раздался голос Винсента. Он вышел вперёд, и в зале мгновенно стихло. — Вы не были заранее проинформированы об одном из блюд.       Я невольно съёжился.       — Это не ошибка, — продолжил он. — Четыре человека выбрали это блюдо своим фаворитом, — его взгляд скользнул по залу и остановился на мне.       Сердце пропустило удар.       Четыре голоса из семнадцати… Четыре.        — Хочу подчеркнуть: это не скажется на ваших позициях, — спокойно добавил Винсент. — Горячий цех рассчитан на одновременную работу четырёх поваров при сильной нагрузке, так что присутствие третьего не снизит эффективность.       Послышался гул, шутливое улюлюканье, чей-то свист — и Винсент перекрыл всё это одной фразой:       — Как вы уже знаете, новое дегустационное меню будет подаваться клиентам в четверг и в субботу. А чего вы не знали… так это того, что за угря в омлете будет отвечать Джонас — автор этого блюда.       Семь пар глаз уставились на меня разом. Некоторые с искрами любопытства. Одни — с недобрым огоньком.       — Тем не менее, — невозмутимо продолжил Винсент, — как и с остальными блюдами, вы должны знать рецепт и методику. Поэтому допиваем это чудесное вино и проходим на кухню, чтобы завершить финальную проработку.       Послышались аплодисменты.       — Поздравляю, — прошептала Анн-Клер, появившись рядом так внезапно, что я вздрогнул; на её губах играла тёплая, по-настоящему искренняя улыбка.       — Рано ещё поздравлять, — буркнул Якоб, скрестив руки на груди. — И чтоб ты знал: я не голосовал за угря. Я вообще не люблю угорь. Жирный. И скользкий.       — Прям как ты, — не моргнув, протянул Седрик и хлопнул меня по плечу: — С прибытием в наш полк, Гардор.       — Со временным прибытием, — тут же уточнил Якоб.       — Я видела, где ты чиркнул ручкой, милый, — мурлыкнула Анн-Клер, небрежно обводя его взглядом.       — Как и я, — спокойно добавил Марсель, не отрываясь от бокала, но уголки его губ дрогнули.       — А я и не сомневалась в тебе, Джонас, — мягко сказала Элианора, словно ставя финальную точку.       Якоб выразительно цыкнул, демонстративно отвернувшись, и кто-то тихо прыснул от смеха.                     

***

                    Суббота.              Я вздрогнул, когда кто-то мягко сжал моё плечо, и повернул голову — Винсент остановился рядом, легко скользнув взглядом по залу, забитому до отказа.       — Теперь ты наблюдаешь? — негромко спросил он.       — Теперь уже не так страшно, — пояснил я, следя, как пара у окна медленно разламывает омлет ложками и сосредоточенно пробует.       — Разве? — Винсент понизил голос до зловещего шёпота. — А что, если им настолько не понравится твой гадкий угорь, что они больше не вернутся? Представляешь, Джонас, — и ты, и твой омлет похороните мою репутацию…       Я скосил на него взгляд и кисло усмехнулся:       — Так тебе и надо. Надо быть избирательнее.       Он сдержанно рассмеялся, и по этой тихой усмешке я понял: доволен. Всем: залом, гостями, тем, как идёт подача, и даже мной.       — Двадцать девятого, кстати, фестиваль устраивают, — внезапно сообщил он.       — Истоки? — уточнил я.       Он кивнул.       — Здесь?       — В Casa Bormasse, — задумчиво ответил он и выдержал паузу, а затем, скривившись, процитировал напыщенным голосом: — «Приглашаем Вас, уважаемый и бесконечно вдохновляющий всех нас Винсент Грегуар Грандис, принять участие в незабываемом гастрономическом путешествии в поисках таланта и чувственности посреди природы… В садах архитектурного наследия, среди виноградников, лесов и лагун, где вы сможете творить и наслаждаться творениями людей, приверженных окружающей среде, которые поколениями производят продукты с душой, следуя вековым традициям. Вы готовы?» — Он закатил глаза. — Или как-то так.       — И что тебя не устраивает? — хмыкнул я.       — В этом году среди «главных героев» Фонтен, — Винсент передёрнул плечами. — Какие, к чёрту, вековые традиции? Разве что ему самому уже сто лет. Видите ли, «он осознал, что должен покинуть зону комфорта и начать экспериментировать, ведь кулинария — в процессе непрерывной эволюции», — передразнил он его писклявый голос, сморщившись.       — И всё равно ты примешь приглашение, — рассмеялся я.       Винсент неопределённо повёл плечами, будто сам не знал, что решит.       — А что в программе?       — Гастрономическое шоу, потом авторские коктейли и концерт, как обычно, к вечеру рыбалка и мастер-класс по разделыванию, — начал перечислять Винсент, нахмурившись. — На следующий день какие-то дебаты насчёт кухни двадцать первого века… Вроде ещё мастер-классы: креативная кулинария, новые техники и прочее. Уже не помню, что там ещё.        — Конечно не помнишь, ведь главное — присутствие Фонтен, — заметил я.       Винсент хмыкнул:        — Весёлые будут соревнования в этом году. Не хочешь присоединиться?       Я покачал головой:       — У меня работа. И теперь её стало больше.       Если Винсент мог без зазрения совести оставить всё на Валерия и су-шефов, исчезнув на три дня, то я… нет. Взять отпуск посреди запуска нового меню выглядело бы подозрительно.       Винсент смерил меня долгим взглядом и многозначительно произнёс:       — Подобные фестивали имеют одну весьма приятную особенность: они переполнены людьми с самыми разными идеями, взглядами и позициями. Там создаётся головокружительная атмосфера. Тебе стоит больше чувствовать, Джонас: пробовать, нюхать, трогать… Так и приходят новые идеи.       — Знаю.       — И всё равно, — усмехнулся он, — когда ленишься, продолжаешь покупать пиццу навынос. А теперь отказываешься от такой возможности. Нет ничего постыдного в том, чтобы посещать заведения и наслаждаться едой в одиночестве.       Я всё это и сам прекрасно понимал… и всё равно не мог себя заставить. Каждый раз, когда заходил в ресторан один, садился за стол и раскрывал меню, казалось, будто над головой мигает неоновая вывеска «ОДИН». Я выбивался из общей обстановки, и от этого становилось неуютно до скрежета зубов — наслаждаться едой в таком состоянии было невозможно.       — Ну что ж, раз не хочешь на фестиваль, — хмыкнул Винсент, — нагло предложу воспользоваться новыми знакомствами. Ведь именно после совместного визита в один весьма знаменитый домашней кухней ресторанчик к тебе и наведалось вдохновение.       Я застыл, а он, заметив моё выражение, рассмеялся:       — Скажу сразу: у меня тут личный интерес. Как думаешь, что вдохновило на пополнение меню?       Винсент, не дождавшись ответа, просто развёл руками и молча вернулся на кухню — оттуда тут же донеслась смачная брань Якоба.       В груди неожиданно разлилось приятное тепло.       Хмыкнув, я мысленно пролистал список заведений, где хотел бы попробовать еду… и понял, что их набралось подозрительно много.              

      

***

                           Воскресенье.              Ужин прошёл отлично, а вот сами блюда меня разочаровали: пресно. В сети это место нахваливали до небес, но, похоже, с тех пор многое изменилось. Я даже предположил, что сменился персонал, — официант яростно отрицал, но спорить не хотелось. Марк и вовсе не вступил в разговор: сегодня он был тише обычного, словно в голове шли какие-то свои дебаты.       Когда мы вышли на улицу, он всё же оглянулся на вывеску и недоверчиво хмыкнул:       — В чёрный список? Даже посолить забыли.       — Может, просто день неудачный выдался… — не спеша начал я, дождавшись, пока он переведёт взгляд на меня. — И я хотел тебе предложить… стать моим компаньоном в гастрономическом туризме по всей Резара. Честно признаться, мне неуютно есть в одиночестве.       — Почему?       — Не знаю, — пожал я плечами.       Он не стал допытываться, просто кивнул, застегнул куртку и взглядом показал куда-то в сторону:       — Прогуляемся?       — А ты хочешь?       Марк вскинул брови так, будто вопрос был страннее, чем идея проехать полстраны ради тарелки пасты. Мы свернули на аллею, где фонари казались расплывчатыми, и я, остановившись, всмотрелся в него:       — Мне кажется, у тебя что-то случилось.       — У меня? — он чуть вскинул плечи. — У меня всё отлично…       Он вдруг прищурился, остановился и шёпотом, будто раскрывал древнюю тайну, добавил:       — А вот на этой улице, — он театрально указал на мостовую, — именно здесь пилигрим когда-то напевал «далёкую любовь» Рюделя. — И, обогнув дерево, нараспев процитировал: — «Длиннее дни, алей рассвет, нежнее пенье птицы дальней. Май наступил — спешу я вслед за сладостной любовью дальней. Желаньем я раздавлен, смят, и мне милее зимний хлад, чем пенье птиц и маки в поле…»       — И что с ним стало? — сипло спросил я и, кашлянув, подошёл ближе.       — Он повторил судьбу пилигрима из песни, — с нарочитым трагизмом пояснил Марк: — «Даю безбрачия обет, коль не увижусь с Дамой дальней, её милей и краше нет ни в ближней нам земле, ни в дальней. Достоинств куртуазных клад сокрыт в ней — в честь её я рад у сарацинов жить в неволе».       — У тебя, надеюсь, всё хорошо, в отличие от пилигрима, которого прибили сарацины?       — А ты схватываешь на лету, — подмигнул он и коротко рассмеялся.       Если бы не его взгляд — всё ещё задумчивый и остановившийся где-то далеко, — я бы решил, что мне показалось.       — Но это ведь не всё? — спросил я, прислонившись плечом к шершавому стволу.       Он опустил взгляд на тротуар, задержался на нём на пару секунд, а потом медленно глянул исподлобья:       — «Мчит часы, и дни, и годы время вспять, и вбок, и вдаль, я ж у моря ждать погоды обречён — дождусь едва ль: онемевший, истомлённый перед самой непреклонной из жестокосердых Дам», — вновь напел он совсем тихо.       От этих строк защемило в груди.       — Позже прощался на этом же самом месте де Вентадорн, — добавил Марк негромко, — после того, как побывал в Тулузе. Говорят, что он посещал тот самый монастырь, куда я тебя водил, а затем подался в Дордонь, где принял монашество в аббатстве Далон.       — Думаешь, он сожалел о чём-то?       — Возможно, ведь он был вынужден покинуть Вентадорн из-за любви к Маргарите. Что же он увидел здесь, — Марк скосил взгляд в сторону, — что заставило его потом от всего отказаться? Сожалел ли о ней… или о себе?       — Печальное место, — выдохнул я.       — Печальное, — кивнул он.       — Ты этим пытаешься мне что-то сказать? — я сунул руки в карманы, стараясь не выдать внезапного напряжения. — Если тебе просто неинтересны все эти мои кулинарные вылазки, так и скажи.       Марк некоторое время молча разглядывал меня, уголок рта дёрнулся — и вдруг появилась лёгкая усмешка:       — Я уверен, ты понимаешь, — он прищурился, — что дело не в этом, а в том, что творится у тебя в голове.       — А что у меня там творится?       — Вот ты и скажи, — отозвался он. — Чего ты от меня ждёшь?       Чего я жду…       Чего я, чёрт возьми, жду?..       А ведь ничего не жду.       Просто я идиот.       Медленно склонившись вперёд, я остановился так близко, что наши носы соприкоснулись, и замер, вглядываясь в игру света и теней на его лице. Линия скулы, тёплый отсвет фонаря на коже — всё казалось зыбким, как сон. Марк рвано выдохнул, и в этом выдохе было что-то, отчего сорвало тормоза. Я потянулся, не сдерживая больше ни себя, ни всего того, что копилось долгие месяцы: волнение, страх, боль, одиночество, тоска по чужому теплу…       Руки сами нашли его, крепко обхватили за талию и прижали к дереву, пока я голодным поцелуем вжался в податливые губы, чувствуя, как Марк в ответ цепляется за плечи. Глубже, медленнее, чувственнее — он будто гасил мой порыв, и этим же усиливал его: перехватывал инициативу, сминая губы, скользя языком по нёбу, покусывая… А я позволял себе тонуть, погружаться в него целиком, стирая этим поцелуем своё прошлое, неотпущенную любовь, всё, что было и могло бы быть… Всё, чего я хотел и не получил.       Грудь сдавило спазмом, и на миг я едва не задохнулся.       Подняв руки, я вцепился пальцами в ткань куртки, наплевав на то, как кора дерева нещадно царапала кожу. Мягко прикусил его губу и растянул поцелуй, цепляясь за него как за последнюю точку равновесия, пока не разорвал контакт, встречаясь с его взглядом — потемневшим, как небо перед грозой.       Накрыло.       — И когда-нибудь, — спустя долгую секунду хрипло протянул Марк, — какой-нибудь чудак расскажет другому, что на этом самом месте один идиот пел песни трубадуров, а его внезапно поцеловали, чтобы заткнуть.       Я приглушённо рассмеялся и уткнулся лбом ему в плечо. Он опустил ладонь на мои волосы, неторопливо, будто бы с пониманием, провёл пальцами.       В этом касании было что-то умиротворяющее, будто он знал — и принимал — всё.       — Разве ж это было внезапно, — возразил я сквозь улыбку.       — Теперь это место не кажется таким печальным, — тихо ответил он.       — Так и знал, что это была наглая провокация. Из тебя опасный противник, — пошутил я, сдаваясь на милость веселью и предвкушению.       Он прищурился, явно собираясь что-то ответить, но в кармане вдруг затарахтел телефон, вибрируя раз за разом с настойчивостью разъярённой осы.       Я поморщился, вытащил его и уставился на экран: пять сообщений от Марго, каждое из которых состояло из одного-единственного слова — «СМОТРИ!»       — Что-то срочное? — ненавязчиво поинтересовался Марк, откинул голову и потёрся затылком о кору.       — Пока не знаю, — пробормотал я, хмурясь и открывая чат. — Это Марго.       Следом посыпались новые уведомления.       Марго: Смотри прямо сейчас!       Марго: Ты в сети, я вижу!       В груди ёкнуло — дежавю, будто я снова стою на краю пропасти и не знаю, в какую сторону качнётся земля. С опаской ткнул в ссылку… и выдохнул от облегчения.       Статья. Обычная статья.       Хотя… ладно. Не совсем обычная.       «Винсент Грегуар Грандис, шеф-повар мирового уровня, обладатель трёх звёзд Michelin, совсем недавно открывший новый ресторан в Резаре…»       Я скользил взглядом по пафосным перечислениям его заслуг — и едва не поперхнулся воздухом, когда в тексте всплыло моё имя.       »…Судя по всему, у именитого шеф-повара впервые появился юный протеже».        Рядом красовалась фотография — я стою возле Винсента, а он сжимает моё плечо. Вчерашний день.        Могла ли пресса шастать по ресторану из-за нового меню? Или это были какие-нибудь блогеры, критики, обозреватели?..       «Стоит ли нам ждать от него великих деяний на гастрономической арене, ведь Винсент Грандис не разбрасывается просто так своим вниманием…»       Рука дрогнула, и телефон чуть не выпал, когда пришла очередная череда сообщений:       Марго: Якоб тебя сожрёт, Джонас…       Марго: и потрохами похрустит!       Марго: Ваша конкуренция выйдет на       Марго: СОВЕРШЕННО!       Марго: НОВЫЙ!       Марго: УРОВЕНЬ!       Я медленно опустил телефон и беззвучно шевельнул губами:       — Какая, блядь, конкуренция?..       — По твоему выражению лица не могу понять: всё хреново или, наоборот, отлично, — раздался голос Марка, и я сфокусировал взгляд на нём. — Надеюсь, ресторан не сгорел в твоё отсутствие?       — Нет… просто вот, — я повернул к нему телефон, показывая статью.       Он наклонился, пробежался глазами по строчкам и вскинул на меня взгляд:       — Ты только что стал мини-знаменитостью в кулинарном мире, а выглядишь так, будто тебя в этой статье несправедливо обвиняют в геноциде креветок.       — Это… неожиданно, — пробормотал я.       Мысли разбегались в разные стороны, едва намекая на последствия.       Статья — это, конечно, прекрасно. Почти.       Если не считать того, что мой тщательно выстроенный статус «инкогнито» теперь трещал по швам.       Марк внезапно озорно улыбнулся, оттолкнулся от дерева и легко потянул меня за руку.       — Если мы будем целоваться у каждого дерева, а их тут, между прочим, сотни, то никогда не доберёмся, — предупредил он, и на миг из головы выдуло всё остальное.       — А ты куда-то спешишь?       — Отмечать, естественно!