Vitis memoriae

      Тем же вечером Марк сообщил, что уезжает к родителям до пятницы — «немного развеяться, проветрить голову». А потом, будто между делом, предложил поехать с ним: не знакомиться, не устраивать званых ужинов, а лишь прокатиться вместе. Я вежливо отказался — и не только из-за работы.       — Боишься остаться со мной наедине, — усмехнулся он.       — Думаю, это будет самой меньшей из моих проблем, — парировал я с тенью улыбки. — Вот когда ты начнёшь рассказывать историю каждого камушка по пути — тогда посмотрим.       — Не перегибай. У тебя ведь всегда найдётся какой-нибудь… эффективный способ заткнуть меня, — прищурился он.       Я подтвердил это предложение на практике. И не один раз. Впрочем, он тоже не оставался в долгу. Вечер и ночь вышли абсурдно странными: внутри меня завёлся колибри. Волнение трепетало и зудело под кожей, а я не знал, из-за чего именно: из-за Марка или из-за статьи. Всё происходящее казалось ненастоящим, словно я смотрел кино про какого-то персонажа с моим лицом.       Короткая ночь в итоге обернулась бессонной.       А на следующий день Винсент помахал перед моим носом свежим номером газеты и лениво спросил:       — Из-за этого у тебя под глазами круги?       Я не стал спорить. Он коротко кивнул себе и уточнил:       — Ты ведь не расстроился?       — Почему должен? Конечно, я не планировал нигде светиться… Но обзор получился исчерпывающим, — заметил я.       — Ужасный обзор, — передёрнул он плечом. — Они сжали всё до одного абзаца «кулинарной чуши», зато радостно зарылись в личности. Хотя важны не ты, не я, а они, — он еле заметно кивнул в сторону зала, — и то, что у них на тарелках. Но это ведь скучно, в вот лёгкий скандальный флер цепляет — теперь мы у них почти как рок-звёзды… только с ножами и психозом.       — Но с чего они вообще решили, что именно я — твой «протеже»? — спросил я, медленно переворачивая рыбу и начиная снимать с неё кожу.       Возможно, мастер-класс по разделке и правда не помешал бы: нет предела совершенству.       — Да не бином Ньютона, — пожал он плечами. — Твой путь легко проследить, да и фотография получилась… красноречивой.       Он осёкся, скользнув взглядом по уже очищенному филе, и добавил с едва заметной тенью беспокойства:       — Меня тревожит, что это может повлиять на тебя не в лучшую сторону.       — Намёк сделан очень тонко, — я отнял взгляд от рыбы. — На самом деле, они скомпрометировали скорее тебя: ошибёшься — и сожрут с гарниром. Я не имею права облажаться, иначе каждое их слово обернётся против нас обоих. Это… — я усмехнулся, — даже мотивирует.       Что было чистой правдой. Я должен был стараться ещё отчаяннее, потому что в случае моего провала отдуваться придётся Винсенту. Кулинарные критики беспощадны — и не всегда справедливы. Им плевать, что у Грандиса три звезды (а для некоторых это даже повод позлорадствовать): оступлюсь я — отвечать будет он. И не только за меня, а за всю кухню разом.       А статьи между тем лезли из всех щелей: блоги, гастрономические журналы, локальные газеты… Одни больше писали о самом ресторане, другие — о меню, третьи — о Винсенте и его восхождении, но почти везде теперь маячило моё имя и старая фотография с курсов, где я жму ему руку. Видимо, журналисты действовали на опережение: мол, вдруг тут зарождается новая кулинарная звёздочка, а мы, не дай бог, упустим. А если не выгорит — ну и чёрт с ним, забудут, как забывают всех, чьё «звёздное время» длилось десять минут.       Разумеется, с каждым новым упоминанием моя физиономия явно переставала радовать Якоба: его взгляд становился всё острее, и в какой-то момент я всерьёз начал ждать, что он прожжёт во мне дыру глазами-лазерами. Однако к удивлению, Йенч молчал и даже не отпускал язвительных комментариев по поводу «несправедливости мироздания».       — Он никогда не признается, но одновременно и уважает тебя, и завидует, — небрежно заметил Седрик, когда Якоб как раз обсуждал что-то с Ханной.       — Ага, попробовал угря и сразу просветлел, — хмыкнула Анн-Клер. — Не слушай Седрика, Джонас. Якоб затаился, но стоит тебе отвернуться — клац!        — На самом деле он очень добрый и чувствительный, — возразил Седрик с весёлым прищуром.       — Глубоко-глубоко в душе… под семью замками и тремя слоями сарказма, — буркнул Матиас.       — А ты, малявка, три как следует перец и молчи, — цыкнула Анн-Клер. — Не дорос ещё обсуждать Его Величество Йенча Третьего.       Мы дружно рассмеялись — ровно в тот момент, как Якоб вернулся на место. Он недоумённо провёл взглядом по нашим лицам, потом махнул рукой в воздухе: мол, идите в жопу, клоуны.       Тогда мне показалось, что стало легче — не редкими просветами, а по-настоящему. Будто туман, всё это время подступавший ко мне со всех сторон, начал оседать, позволяя дышать свободнее и видеть дальше.       Быть может, это и было то самое освобождение от прошлого… не знаю.       Что мною двигало во вторник и среду — тоже не знаю: машинально забредал в книжный, устраивался в кресле и наслаждался шелестом страниц. И всякий раз ловил себя на мысли, что не хватает Марка за плечом: он был неотъемлемой частью магазина, а без него тот терял половину своего очарования.       Он же не забывал присылать снимки с разных мест, и я ни разу не пожалел, что остался. Работу нельзя было отменить, а каждое движение казалось судьбоносным — вдруг именно оно определит будущее? Но вниманием к себе я всё же не пренебрегал: переписка с Марком разрасталась, а улыбка тянулась до ушей.       Марк: Надеюсь, ты ещё не спишь       Марк: Потому что мне нужно авторитетное мнение       К сообщению прилагалась фотография огромного костра с людьми вокруг. Явно на пляже.       Марк: Мне тут предлагают прыгнуть через него       Марк: но я не знаю, что будет, если я вернусь к тебе с обуглившейся задницей…       Я чуть не подавился, а смешок утонул в глотке чая.       Джонас: Обещаю быть аккуратным       Марк: Даже так?       Марк: Я думал, ты предложишь мне альтернативный вариант       Джонас: Не люблю альтернативные варианты       Ложь, но…       Марк: Тогда хорошо, что я универсальный солдат       Марк: Скажу, что мне приказали беречь свою пятую точку       Джонас: Интересно       Джонас: Что твоя пятая точка делает на пляже в это время?       Марк: Участвует в вакханалии?       Рассмеявшись, я положил голову на руку и поспешно набрал:       Джонас: Какой скучной жизнью я живу       Марк: А я ведь предлагал!       Марк: Сейчас бы бегали голышом по пляжу       Марк: Сказка, а не жизнь       Джонас: Боюсь, мне теперь нужно следить за своей репутацией       Джонас: Уже вижу заголовок       Джонас: «Подопечный Винсента Грандиса отработал сервировку «а-ля натюрель» на побережье. Этому наш великий шеф-повар учит на своих курсах?»       Чай постепенно остывал, я оставлял его на столе и брёл в спальню, чтобы отключиться под записанные Марком аудио — про обелиск на главной площади, про удивительные песчаные бури за городом, про тройку небольших ветряных мельниц… Слушать его было приятно, а голос действовал лучше любого снотворного. И главное — спал я крепко. Без сновидений.       И даже утро четверга, встретившее странным ажиотажем, не смогло повлиять на приподнятое настроение выспавшегося человека. Будильник только зазвенел, как экран мигнул видеозвонком.       — Джонас Арло Гардор! — прорычала Ирен, едва я принял вызов. — И ты нам ничего не рассказал?!       Я рассмеялся, заметив на заднем плане Жака с номером «Еда&Вино» и сочувствующим лицом.       — Я ведь написал.       — Написал, что тебе поручили готовить угря! — сощурилась она. — Знаешь, как это звучит? Будто твой ассортимент для разделки пополнился ещё и морскими змеями. Почему мы должны узнавать из прессы, что тебя на самом деле повысили?!       — Ну, не совсем повысили, — пожал я плечами и зевнул, — просто теперь два раза в неделю я готовлю одно из блюд.       Жак театрально нахмурился и наклонился к камере:       — «Я просто два дня в неделю переворачиваю говяжью котлету в «Макдональдсе»», — передразнил он. — Ирен, может, он уже зазнался?       — Зазнался, — уверенно подтвердил я.       — Даже Адель знала, — уныло протянула Ирен.       — От Адель сложнее отвязаться, — хмыкнул я. — Она по четыре раза на дню интересуется моим настроением и физическим состоянием. Возможно, уже завела на меня личное дело.       — Смотри-ка, ещё и ржёт, — обвинительно ткнул в экран пальцем Жак, но глаза при этом смеялись.       Мы замолчали на пару секунд — а потом смех прорвался у всех разом.       — Поздравляю, Джонас, — улыбнулась Ирен.       Жак, повиснув у неё на плече, серьёзно кивнул.       — Вы сможете выбраться как-нибудь на выходных?       Ирен с сожалением покачала головой:       — Сейчас никак. Разве что в июне: дело наконец-то сдвинулось.       — Собираетесь сажать? — оживился я.       — Уже сделали разметки поверх земли. Но это займёт время, — вздохнула Ирен.        — Понимаю, — отозвался я, скользнув взглядом на часы.       — Твой дедушка знает? — внезапно спросила она.       — Не-а. Хотел сказать при встрече, но что-то он не торопится, — скривился я, вспомнив, как Николас во вторник ворчал, что у него на носу чемпионат и приедет, «как освободится». Вот только чемпионаты шли один за другим до самого лета, а дед не мог отказаться от участия — не позволил бы кому-то другому выиграть.       — Хочешь впечатлить его? — прищурился Жак.       — Хочу, чтобы он был спокоен за меня.       — Может, он откладывает поездку, потому что боится, — спокойно сказала Ирен. — Ты ведь ему ничего не рассказываешь, а раз не рассказываешь — значит, будто и хвастаться нечем. Я бы тоже подумала, что ты молчишь, чтобы не расстраивать меня.       — Просто ты слишком много думаешь, солнышко, — хмыкнул Жак.       — Сеньор Наварр умнее меня, — тут же парировала она.       — Но это не значит, что он так же загоняется.       — Будет даже лучше, если Николас соберётся к июню, — сказал я. — Не хочу, чтобы он ехал один.       Они с пониманием кивнули.       — Посмотрим, может, приедем все вместе.       — Так, — я снова глянул на часы, — мне пора, — и рывком вскочил с кровати, удерживая телефон перед лицом. — Вечером созвонимся?       — В десять?       — Буду ждать.       Звонок оборвался, и я пулей метнулся в ванную, понимая, что уже опаздываю. Одевался на бегу: застёгивал рубашку, пока умывался, зашнуровывал ботинки одной рукой, пока второй орудовал зубной щёткой… Приглаживал непокорные волосы и отвечал Адель, спускаясь в гараж — пешком явно не успевал. А когда, не слезая с мотоцикла, умудрился заказать кофе, сзади взорвалось раздражённое:       — Да езжай уже, кретин!       Я ухмыльнулся: несмотря на весь сумбур, чувствовал себя превосходно.       День стал ещё лучше, когда я вошёл в ресторан и сразу ощутил почти праздничную атмосферу — все были на редкость оживлённые, даже Винсент. Он что-то втолковывал Валерии, и чем сильнее та хмурилась, тем шире была его улыбка.       Я кивнул ему по пути, зашёл в раздевалку, выкинув опустошённую картонку из-под кофе, и лениво размял плечи.       — Тридцать восемь меню к обеду, — набросился на меня Матиас, будто ждал у двери в засаде. — Представляешь, сколько времени я на это угрохал? — Он демонстративно вытянул руки, показывая воображаемые мозоли. — Я не знаю, как вообще справлюсь… — трагически выдохнул и шлёпнулся на скамейку.       — С энтузиазмом, если никто не отменит бронь, — заключил я, застёгивая куртку.       Общее воодушевление и стресс вполне объяснялись: чёткое дегустационное меню упрощало жизнь — никаких «тысяч» закусок и бесконечной вариативности вторых блюд. Клиент знал, что получит, а мы знали, что готовить. Правда, отдельные позиции были настолько замороченными, что приходилось подгонять время секундомером. В какой-нибудь таверне кальмары в кляре подавали на компанию, а у нас каждая порция — индивидуальна.       — Как ты с этим справляешься? — простонал Матиас, привлекая внимание.       — Очень шустро двигаюсь, — насмешливо ответил я. — Пятьдесят человек — это не так уж и много.       — Не так уж и много?! — в его голосе задребезжали истеричные нотки.       Я покачал головой, убирая пряди за уши — может, Ирен была права: пора бы сходить к парикмахеру.       — Ресторан рассчитан на сто.       У Матиаса округлились глаза, будто он только что увидел свет в конце туннеля и понял, что это поезд.       — Шефу стоило бы увеличить штат поваров, — просипел он.       — Это намёк?       Тем более, если что, Винсент сам выходил с нами на смену, сваливая все свои дела на Валерию.       — Ну уж нет, — Матиас замотал головой, краснея от возмущения. — У меня и так вечный стресс, а стоять ещё и над плитой — я сойду с ума.       — Раз на стенания нашлось время — значит, катастрофы нет. Что, уже не нравится на моём месте?       Он обречённо развёл руками:       — Я никогда и не стремился быть поваром.       — Ты уже повар, — напомнил я.       — Как бы да, а вроде бы и нет… — протянул Матиас и тут же добавил: — Кстати, если я слишком толсто нарезал угорь — скажи.       Я кивнул и направился на кухню, а он засеменил следом, бурча что-то себе под нос.       — Вот и наша юная звёздочка, — меланхолично поприветствовал меня Якоб, едва я переступил порог.       Бена, странное дело, ещё не было — он никогда не опаздывал.       — А Седрик? — спросил я, перекочёвывая на своё место и просматривая чек-лист.        Андерсен пожал плечами, делая то же самое.       — Матиас, где грибы? — уточнил я, сверяясь с заготовками.        — Ой, — пискнул он.       — Что «ой»? — нахмурился Якоб.       — Вот, — Матиас торопливо ткнул пальцем. — Просто не туда поставил.       — Ты их заморозил? — я склонился ближе, разглядывая блестящие кристаллики льда на шляпках.       — Я случайно, — съёжился он.       — Он не справляется! — трагическим басом объявил Якоб и театрально схватился за голову.       — Не существует кухни без изъяна, — примирительно заметил я и указал Матиасу глазами на кладовую. — Исправь это.       Матиас мигом испарился, а Якоб с мрачным видом покосился на часы.       — Где Седрик, чёрт побери?       Я только развёл руками.       Паола возилась у моечной, Анн-Клер что-то беззаботно напевала, когда на кухню зашёл Винсент, а за ним — Ханна. Оба выглядели на редкость напряжёнными.       — Джонас, Якоб, пожалуйста, подойдите, — позвала Ханна.       Йенч мрачнел буквально на глазах.       — Что случилось?       — Седрик поскользнулся в душе, — спокойно сообщила она и сразу добавила, жестом призывая к спокойствию: — Ничего страшного, просто потянул лодыжку.       — Однако он не сможет выйти сегодня на работу, — начал Винсент без предисловий. — У нас есть час в запасе, но я хотел бы услышать ваше мнение, прежде чем действовать. Сегодня я не смогу подменить его сам, так что у нас несколько вариантов: вызвать Марселя или Элианору, вызвать Рафаэля… либо никого не вызывать — и вы вдвоём заткнёте пробоину. Решение за вами, Якоб, Джонас.       Да уж.       Взгляд сам опустился к полу, будто от веса мысли, что вот он — тот самый момент.       Теоретически я знал, что к этому всё шло: все должны уметь встать на любое место, если кто-то выпадет из цепочки. Но одно дело — делать двадцать порций одного блюда, и совсем другое — пять совершенно разных, в боевом режиме, наравне с Якобом… Пять — не двадцать пять, конечно, но и не кальмары в кляре.       — Возьмёшься? — сухо спросил Якоб.       В голосе ни капли привычной язвительности — только деловитая серьёзность. Лицо каменное.       — Если ты согласен, я — тоже, — осторожно ответил я.       Винсент медленно перевёл взгляд с него на меня и коротко кивнул:       — Не подведите.       Как только он покинул кухню, я будто обмяк — вздрогнул всем телом и сгорбился, ощущая себя грузным и неповоротливым, как школьник перед экзаменом с рюкзаком, наполненным книгами.       — Так, Гардор, выдохни и пошли: час в запасе был с Седриком, а нам с тобой и двух не хватит, — скомандовал Якоб.       — Анн-Клер, — окликнула её Ханна. — На тебе десерт.       — Само собой, — легко кивнула она.       Я же резко мотнул головой, так что шапочка чуть не съехала набок, и нервно прочистил горло. Внутри всё сковало льдом — да, это был страх.       — Что, когда дошло до «грандиозного финала», струсил? — спросил Якоб уже тише, но без тени издёвки.       — Не струсил, — выдохнул я, стараясь говорить ровно. — Но соврал бы, если бы сказал, что не страшно.       — Здраво, — кивнул Йенч, и этим даже удивил меня. — Сегодня, как назло, ещё и одновременная оборачиваемость столиков. Это и плюс, и минус.       — Подожди… Это одна большая группа? — нахмурился я.       — Да. Как только твой угорь выплывет в зал и вернётся обратно пустая тарелка — считай, мы выжили, — Якоб прикрыл глаза и шумно выдохнул. — Просто готовь, как в субботу. Ты же смог.       — Ты сейчас… подбадриваешь меня? — приподнял я бровь.       — Разумеется, — хмыкнул он. — Я не горю желанием работать ни с диктаторами, ни с мямлями, ни с занудами… Поэтому ты — мой лучший вариант на сегодня. Всё, поехали.       И стоило ему сказать это, как кухня ожила.       Из головы испарились лишние мысли, тело переключилось в автоматический режим — предельная концентрация натянула нервы в струну. Движения шли отточено и без колебаний: рука тянулась к миске, сковорода срывалась с плиты, масло шипело, вода клокотала, ножи отстукивали чёткий ритм по доскам, тарелки мелькали серебристыми бликами.        И поджилки предательски задрожали, когда Ханна крикнула из зоны раздачи:       — Гости прибыли!       Всё ускорилось. Казалось, быстрее уже невозможно — но стоило её голосу прозвучать, как руки сами задвигались с почти нечеловеческой скоростью.       Может, раньше, увлечённый только своей станцией, я просто не замечал этого лихорадочного ритма, а может, дело в самом участии в общем потоке: всё шло как в ускоренной съёмке. Якоб бубнил себе под нос, двигаясь как хищник у плиты; Анн-Клер, как всегда, вполголоса пела, не сбиваясь ни на долю секунды; Ханна контролировала каждый цех взглядом и ловко завершала оформление тарелок, прежде чем Марго с Виктором уносили их в зал.       Где-то между вторым и третьим сетом Винсент проскользнул на кухню — я не заметил, как он встал за плиту, пока уже оформленные тарелки не понеслись в загрузочную, и он не исчез так же бесшумно, как появился.       Ханна не подгоняла, но и лишней минуты не давала — потому что лишних минут просто не было. Я понятия не имел, сколько времени прошло: казалось, вечность. Тамсин уже взбивала яйца, готовя основу для десерта, а мы с Якобом синхронно выкладывали угря, прогревая соус и выверяя каждое движение.       — Ну и как тебе? — негромко спросил Якоб, переворачивая куски рыбы с хладнокровной точностью.       У меня вспотели ладони, палец горел от недавнего ожога, а сковорода едва не выскользнула из рук. Я мысленно выругался и процедил:       — Блядски прекрасно.       — Ты сносно справляешься, — заметил Якоб, не отрывая взгляда от рук. — Честно, ждал, что всё ляжет на меня, а ты рухнешь где-нибудь в уголке в обмороке, но… — он усмехнулся, резко снимая рыбу с огня, — от тебя, оказывается, есть польза, Гардор.       Сейчас я понимал, почему новая роль не ударила по мне как молотом: раньше я готовил на своей волне, а тут оказался в общем потоке. На курсах по две-три порции каждого блюда не казались серьёзным испытанием на выносливость, а дома, где никто не дышит в затылок, и подавно. Надо признать: я был морально не готов к такому ритму. Ни о каком соперничестве речи не шло — хотелось выжить и не опозориться.       — Первый десяток пошёл, — сообщил я, чувствуя, как саднит между лопатками.       Анн-Клер переключилась на десерты, а я снова вернулся к омлету, пока Якоб уже укладывал очередную порцию угря на сковороды.       — Устал? — с фальшивым сочувствием протянул он. — Ножки болят, ручки отваливаются?       — Уши вянут, — отозвался я, переходя на грибы.       — Заливай, — кивнул он.       Я залил.       И понял, что ноги действительно ноют, шея и плечи скованы, поясницу тянет — будто я впервые готовлю дольше двух часов подряд.       Чёртова карусель. Может, зря забросил бег.       — Не тормози, Джонас, — окликнула Ханна.       Я мгновенно перевернул омлет — и заметил, что руки подрагивают.       — Если бы ты сделал всё идеально, я бы решил, что ты не человек, — хмыкнул Якоб.        — Спасибо, — пробормотал я, выкидывая подгоревший омлет в мусор.       Время будто издевалось: тянулось, когда хотелось быстрее, и ускорялось, как только стоило замешкаться. Я боялся упустить любую мелочь — чтобы соус не убежал, чтобы сковорода не перегрелась, чтобы тарелка выглядела как надо.        Когда последние восемь порций наконец ушли в зал, почувствовал, как плечи опускаются, будто с них сняли бетонную плиту. Якоб по-прежнему стоял ровно, точно и не заметил, что мы только что отыграли маленькую гастрономическую войну.       Для меня — одиссея.       Для него — обычные трудовые часы.       — Глазурь, Джонас, — напомнил он, скосив взгляд. — И расслабься: худшее уже позади.       — Не издевайся, — укорила его Анн-Клер и подмигнула мне, шепнув одними губами: — Привыкнешь.       — Или не привыкнешь, — всё-таки услышал её Якоб.       — Десерты должны быть через пятнадцать минут, — громко объявила Ханна и с едва заметным вздохом покинула кухню.       Кажется, выдохнули все.       — А что мне делать с замороженными грибами? — робко подал голос Матиас.       — Съешь их прямо так, — рыкнул Якоб, и бедный Матиас снова юркнул в свой цех.       Я попытался хоть немного унять колотящееся в груди сердце, рассеянно следя, как Паола с деловитой сосредоточенностью загружает грязную посуду в корзины, а Анн-Клер — почти нежно — возится с десертами, будто это не финал гонки, а утренняя медитация. И не заметил, как в кухне вновь возникла Ханна.       — Джонас, подойди, — позвала она.       В груди тут же всё оборвалось. Ханна выглядела напряжённой, если не прямо раздражённой.       — Перепутал соль и сахар? — выпалил я первое, что пришло в голову.       Она моргнула озадаченно и покачала головой.       — Хуже? — голос предательски дрогнул, и я сглотнул.       Как я мог так накосячить? Да, блядь, миллионом способов — в какой-то момент уже работал на чистых рефлексах, даже не помня, что кладу в тарелки.       — Не тяни, — отозвался за спиной Якоб. — У него сейчас от страха сердце встанет.       — Тебя просят выйти в зал, — сказала Ханна, не удостоив Йенча взглядом.       — Мы оба в ответе, если что-то не так, — снова вклинился Якоб.       — Якоб, помолчи, — приказным тоном осадила та его, тут же «попросив» меня: — Выйди в зал, Джонас.       Ноги казались налитыми свинцом, когда я двинулся к двери, на ходу вытирая руки и краем уха слыша, как Ханна напоминает Якобу об иерархии, а тот в ответ нервно усмехается.       Это вполне могли быть жалобы — случается в любом ресторане. То, что этим заведением управляет Винсент, не означает, что не найдётся клиент, решивший устроить скандал и призвать «виновного» к ответу.       Я влетел в дверь, почти получив ею по заднице, и резко остановился в зале, одёрнув куртку.       Отлично. Не хватало только распластаться перед клиентами — гениальный повар, протеже Винсента, мать его.       Мысленно фыркнув, я всё же поёжился.       Столы переставили, а сама группа расселась по шесть-семь человек: они как раз заканчивали с угрём. Внешне — непринуждённо, почти лениво, словно это обычный обед, а не мой персональный суд. Невозможно было угадать, что за событие: деловой ланч, день рождения, встреча выпускников — хоть корпоративный сеанс йоги, чёрт его разберёт.       Я краем глаза отметил спокойствие — и с завистливым уколом осознал, насколько сам на взводе. Внутри бушевал шторм сомнений: готовить сегодня было моим решением. Я мог отказаться, и Винсент вызвал бы кого-то из своих.       А теперь — вот он я.       Доверительные отношения не подразумевали поблажек, о чём я всегда знал: оплошаю — отвечу, как все. Потому что на месте Винсента сам не доверил это новичку: слишком сопряжено с рисками.       Заметив у ближайшей стены Марго, Виктора и Жюльена, я сделал шаг вперёд — и только тогда увидел его. Винсент стоял ко мне спиной у одного из столов, о чём-то увлечённо рассказывал, размахивая руками так, словно дирижировал оркестром. Раздался дружный смех, и он, не переставая улыбаться, оглянулся и кивком подозвал меня.       В отличие от Ханны, он не выглядел раздражённым — но я знал: на публике Винсент безупречно держит лицо, и его спокойствие не значило ровным счётом ничего. Трусить всё равно было поздно, и я двинулся через зал, чувствуя, как каждый шаг отдаётся звоном в ушах.       За столом, где он стоял, сидели трое незнакомцев — две женщины и мужчина, — и все разом обернулись ко мне. Их взгляды пронзили как тонкие иглы: не осуждающие, не оценивающие — просто внимательные. Этого было достаточно, чтобы я моментально собрался, будто перед экзаменом.       Марго, перехватив мой взгляд, едва заметно улыбнулась и подбодрила лёгким кивком.       — Это и есть автор понравившегося вам блюда, — с довольной гордостью произнёс Винсент, будто представлял не повара, а собственного воспитанника, и в груди что-то болезненно сжалось.       Я подошёл ближе, сжав в ладонях подол куртки, и остановился рядом с ним, встречаясь глазами с другими — цвета горького шоколада, заключённого в ободок золотистой обёртки из-за бликов света.       Слегка склонив голову, на меня смотрел Адам.       За столом их оказалось четверо.