Vitis memoriae

      Всё плыло.       Винсент что-то ещё говорил, а я кивал, проталкивая ком за комом в горле и отчаянно стараясь выглядеть непринуждённо. Кажется, даже улыбался; нёс какую-то бессмысленную чушь про угря… А потом — сбежал. Уцепился за предлог: вот-вот смена блюд — нужно помочь с десертом. Я не смотрел на Винсента: слишком хорошо знал, что он может меня остановить. Понимал, что Анн-Клер в помощи не нуждается, что десерт уже готов, что никакой причины нет…       Но он не остановил.       На кухне меня встретил выжидающий Якоб, сразу спросивший, что там произошло. Я вроде бы пожал плечами почти буднично, сказал, что гости интересовались блюдом. Даже зачем-то предложил помощь Анн-Клер — и получил в ответ дельное:       — Подыши свежим воздухом, Джонас.       Я подчинился.       Последнее, что услышал за спиной:       — Он просто перенервничал. С кем не бывает?       В голове царила сумятица из образов: внимательный взгляд… голос, спрашивающий про вино в соусе — профессиональный интерес или всё-таки намёк? — и движение пальцев, сжимающих ножку бокала, поднимающих его вверх… Для тоста? Растянутая улыбка — не мне, — волосы чуть длиннее, чем помнил, и… кольцо. На безымянном пальце.       Я бессмысленно нарезал круги по двору, пока не остановился, словно наткнувшись на невидимую стену.       В августе я почти научился не видеть его — выжигал из себя по капле, как яд, вырабатывая «митридатизм». И вот… навык исчез — хладнокровие трещало по швам. Хотелось сорваться на Винсента — за то, что вытолкнул меня в зал, выставил, как музейный экспонат. Нет, всё это неправильно: проблема не в Грандисе, а в том, что за столом сидел Адам. Будь там кто угодно другой — я бы не стоял сейчас здесь, пиная мифические камушки, будто пытаясь вернуть почву под ногами.       Как же хотелось закурить, блядь…       Один его взгляд тогда — и причина по имени Адам заставила искать решение на дне бутылки и стрелять у тоже вроде как бросившего Жака сигареты. Один грёбаный взгляд — и я вновь на крыльце гостевого домика курю и слушаю музыку, чувствуя его тяжёлый пристальный взгляд на себе.       Я сжал щёки ладонями и яростно растёр кожу, будто мог стереть воспоминание.       Мне нельзя было прикасаться к сигаретам. Оно не стоит того. Подумаешь — просто увидел Адама.       »…Никотин и смола убивают вкусовые рецепторы» — певуче напомнил в голове голос Марго.       Я тяжело выдохнул и пнул пластиковый стул. Зачем его вообще притащил Матиас — непонятно. Как и зачем я его пинаю.       Оркестр ебаный и танцы на пепелище.       Нет, ну правда — всё это пиздец как раздражало, просто выворачивало изнутри. Выбешивало.       И чем дольше сидел, тем яснее понимал: бесят не они, а я сам. Потому что вёл себя как конченый долбоёб. Полный зал клиентов, несданная смена, кухня в самом разгаре — а я, мать его, ушёл. Даже не ушёл, а как придурок протёр униформой все углы на своём пути. Осталось только, чтобы на меня голубь насрал — для пущего драматизма.       «Это бункер на случай появления нежеланных гостей?» — вспомнилось сообщение Ирен, и взгляд сам собой сфокусировался на мусорном баке.       — На фиг, — пробурчал себе под нос, и голос сорвался на кашель.       Что я вообще творю?       Винсент, наверное, уже строит мысленно план эвакуации, а я тут сижу, трясусь, как миксер на последнем издыхании. Внутри всё сжалось в липкий ком — раздражение, предвкушение, неприязнь, тоска, какая-то чудная нежность вперемешку. И главное — я не хотел, чтобы они меня сейчас видели. Не хватало ещё, чтобы подумали, будто я слабонервный: трясусь, бледнею, потею, кряхчу на кухне, а потом испаряюсь на улицу как дым. Скорее всего, Якоб уже уверен, что я на грани обморока.       Честно сказать, он не так уж и ошибётся. Я проторчал в зале минут пять-десять, а ощущение — будто прожил там целую вечность.       Так не должно было быть.       Ведь думал, что рано или поздно мы столкнёмся. Представлял, как это будет: я его увижу, он — меня, и всё: пройдём мимо. Ни слова, ни дрожи в руках, ничего. Что было, то было. Вот только мой мозг явно не в курсе этого сценария. Я пытался убедить себя, что Адам — обычный клиент, пришёл пообедать, и мне должно быть плевать, для кого я готовлю. Моё дело маленькое: жарить-парить и не высовывать нос из кухни. А для этого надо попросить Винсента больше не тыкать в моё авторство и уж точно не выволакивать в зал под овации. Винсент же не выходит на сцену с криками: «Встречайте, я — автор понравившихся вам блюд!».Так зачем нужно было вытаскивать меня, как диковинку на ярмарке?       Я втянул побольше воздуха и медленно выдохнул в попытке унять дрожь.       Всё это скомпрометировало меня.       Надо было хотя бы вежливо попрощаться, там же за столом сидели и другие, а я просто ускакал, как будто за мной гнались адские гончие. И ведь чуть не снёс Виктора в дверях — ещё бы чуть, и половина десертов полетела к чёрту, если бы он не увернулся. Перед ним тоже надо потом извиниться.       В далёкий гул машин вдруг врезалась полицейская сирена — резкий, режущий уши вой, от которого я вздрогнул, точно дёрнуло током. С детства терпеть его не мог: сердце сразу проваливалось куда-то в желудок и душа сжималась, как свёрнутая бумажка. Надо было взять себя в руки. Вернуться на кухню, где Якоб наверняка уже сочиняет обо мне злобную оду, и работать, словно ничего не случилось. Главное — сделать это до того, как появится Винсент и ему сообщат, что после первого «выхода в свет» я, возможно, пошёл блевать на улицу. Прям картина маслом: восходящая звёздочка, сверкающая рвотными брызгами.       Как там сказала Анн-Клер? «С кем не бывает…»       Вот со мной не было — если бы кое-кто не решил именно сегодня посетить ресторан. Мог бы завтра припереться, например. Или послезавтра. Или вообще никогда. Хотя нет — плевать. Пусть приходит хоть каждый день — какая, на хрен, разница.       Раздражает до скрежета.       Я хлопнул себя по коленям, пытаясь вернуть себе хоть крошку бодрости и безразличия одновременно, и поднялся; тут же поморщился: резкая боль прострелила руку — ожог на пальце напомнил о себе. Оказалось, болит уже не только палец, но и вся конечность нещадно ноет.       И, разумеется, именно в этот момент, когда я почти собрался практиковать дзен, послышались шаги и хлопнула дверь.       Пришёл Винсент по мою душу.       Я сжал зубы и опустил взгляд, пытаясь собраться с мыслями — хоть вытаскивай из бака мешок мусора и вновь туда забрасывай… Всё равно придётся объясниться. И ни одна отговорка не прокатит. Разве что повезёт, и он решит, будто я просто слегка перенервничал из-за готовки. Или застеснялся публики…       Не мог же он позвать меня из-за тех слов о фанатской любви?..        —Джонас, — раздался низкий, приглушённый голос, от которого я дёрнулся, как от удара током.       Увы, принадлежал он не Винсенту.       Я машинально потёр палец, и боль неприятно кольнула; расслабил мышцы лица и медленно обернулся.       Адам стоял на ступеньках.       Такой весь… идеальный, что меня аж затошнило. Хоть доставай мешок из бака и швыряй им в эту порочную безупречность, чтоб хоть пара пятен на картинке появилась. Или лучше прямо в самодовольную морду — чтоб эффект был моментальный.       Я невольно нахмурился и тут же вновь расслабился:       — Вам не положено здесь находиться.       Адам едва заметно пожал плечами и вполголоса возразил:       — Винсент позволил.       Вот как…       — Надеюсь, вы не бродили по кухне в таком виде, — я невольно махнул в его сторону рукой и сцепил зубы.       Определённо, не стоило тереть ожог: руку начало дёргать.       — Гм, за этой дверью коридор, — озадаченно сообщил Адам, обернувшись, и я мысленно и со всего размаху стукнулся головой об эту самую дверь.       Конечно же это третья дверь, Гардор, ведь две другие ближе…       — В коридоре есть вход на кухню, — пояснил я нарочито вежливо. — А вы, по-видимому, зачем-то меня искали. Поэтому неудивительно, если бы, нарушив все санитарные нормы, заявились туда.       «Как заявился сюда, нарушив все мои меры предосторожности», — мысленно добавил, снова косясь на дверь, которую он нагло перегородил собой.       Если я вернусь на кухню в таком виде, нарушу все эти нормы уже лично.       — Что вы сказали Висенту?       Адам спустился на ступеньку ниже. Мои инстинкты орали «отойти», но я врос в асфальт, сохраняя иллюзию хладнокровия.       — Меня радует, что я смог повлиять на тебя и ты оказался здесь, занимаясь тем, что по душе, — произнёс он мягко, почти убаюкивающе, будто сглаживая все острые углы во мне. — Ты счастлив?..       Рад, что повлиял? Рад, что я здесь? Счастлив ли я? Он серьёзно?       Я даже не успел подумать, как вырвалось:       — А вы, сеньор Маре, счастливы в браке?       — Речь ведь не обо мне, — покачал он головой.       — Вы для этого покинули зал? Чтобы поинтересоваться, счастлив ли я? — голос начал срываться, а брови — сдвигаться к переносице. — Может, хотите прочитать мой опус о счастье? Ответ положительный: я крепко сплю, много работаю, обзавожусь новыми хобби, отдыхаю в приятной компании — наслаждаюсь жизнью, если вкратце. Точнее, наслаждался… пока меня не вытащили в зал, испортив этим замечательный день, — я и не заметил, как шагнул вперёд, надвигаясь грозовой тучей.       Ярость бурлила в груди, вырываясь наружу вместе со всем, что я так и не сказал. Хоть и понимал: он тут ни при чём; пришёл пообедать — это я остался тем же идиотом с той же реакцией, приправленной теперь жгучей тоской и чем-то, блядь, неопределённым!       — Хотел удостовериться, что у тебя всё хорошо, — как ни в чём не бывало ответил он.       «И что это тебе даст?» — хотелось рявкнуть.       Я цеплялся взглядом за черты лица, будто пытался продраться сквозь тонкую плёнку. И чем дольше смотрел, тем отчаяннее хотел её содрать, понять, что там под ней, — зачем он вообще пришёл, с какими мыслями шёл сюда, что сейчас происходит в его голове, пока он просто стоит передо мной, такой спокойный, точно всё вокруг не имеет к нему отношения.       Я искал хоть намёк, хоть трещину в его выражении, хоть искру, которая выдаст его, — и не находил. Пытался и не понимал; не понимал, но не мог отвести глаз, и от этого становилось только хуже: сам загонял себя в петлю.       Почему с ним всегда так?       Почему любое его появление превращается в замкнутую орбиту, где я снова и снова вращаюсь, зная, что не приблизился ни на шаг?       Почему кажется, что даже если я вырвусь, то всё равно рано или поздно вернусь обратно: к точке, где он стоит?       — И выразить уважение тебе, как повару: ты прекрасно готовишь, — задумчиво добавил Адам.       — Вы это сказали ещё в зале, — машинально отозвался я, чувствуя, как старый, изношенный с августа панцирь даёт трещину под его взглядом. — Вам следует вернуться. Как и мне.       Я глянул на соседнюю дверь и поморщился.       Мне надо было в раздевалку. Второй вариант — обойти ресторан и зайти с главного входа, что выглядело более привлекательно, чем столкнуться с Адамом в дверях и идти с ним плечом к плечу. То есть второе выглядело более привлекательно, но первое — целесообразнее.       Блядь.       Нет, наоборот.       Первое — целесообразнее, потому что плевать я хотел на него с высокой колокольни. А второе — глупо, нелепо, причудливо и…       …полнейший бред.       Поставив стул на место, я резко развернулся, решив всё-таки зайти с главного входа.       — Твоя смена заканчивается через полчаса, — то ли вопрос, то ли утверждение прозвучало в спину, когда шаг был сделан, и я замер как вкопанный.       В четверг и субботу я и правда уходил после обеда. Подобная осведомлённость могла означать только одно: Винсент любезно просветил его о моём графике. Вопрос — на хрена? И зачем Адаму вообще нужно знать, когда заканчиваю?       Я медленно повернулся, вскинув брови — мол, ну?       — На перекрёстке с Маламор обустраивается наш новый офис, — нейтрально сообщил он, глядя куда-то в сторону. — Я собирался поручить тему фуршетов Винсенту…       — Я этим не занимаюсь, — отрезал я. — И, насколько знаю, Винсент тоже.       К счастью.       — Он согласился, — отрезвил меня Адам.       — Вижу, он во всём с тобой соглашается, — мрачно отозвался я. — И поваров на смотрины выводит, и в сердце ресторана пускает, и особые услуги предоставляет.       На меня будто ведро ледяной воды опрокинули, а следом — кипятка. Хотелось и дрожать, и, ошалело шипя, срывать с себя кожу.       Потому что если Адам будет здесь постоянно…       Судорожно выдохнув, я вновь потёр ожог, и палец стало дёргать от боли.       Если план на случай единственной встречи был (и он благополучно посыпался), то на случай регулярного лобового столкновения — не было и в помине. И я не собирался снова вгонять себя в какие-то самодельные географические границы, лишь бы его не видеть. С чего вообще я должен жить себе в ущерб?       «Потому что это не он мысленно ныл тут четверть часа, а ты», — ехидно подсказал рассудок.       — Надеюсь, плевать в приготовленную для меня… для нас еду, — поправил он себя, усмехнувшись, — ты не станешь.       — За кого ты меня держишь? — процедил я сквозь зубы, прищурившись.       — За профессионала, которым ты стал, — криво улыбнулся Адам, и сердце в груди глупо кувыркнулось от одной этой улыбки. — Это не первое мероприятие, что планируем здесь провести, — добавил он. — Прости.       Они или он?       Волосы на затылке встали дыбом.       — Мне плевать, первое или десятое — хоть ночуй здесь, — бросил я как можно спокойнее. — Пока не просишь меня покинуть кухню.       — Тебе понравилось вино?       — Что? — я дёрнулся и вскинул взгляд, непонимающе вглядываясь в него.       — Ледяное вино. Понравилось? — переспросил он, слегка склонив голову, отчего тень легла на лицо, делая глаза пронизывающе чёрными.       — Я больше не пью алкоголь, — безобидная ложь.       Я снова застыл, следя за каждым его шагом, будто ловя в них какой-то скрытый смысл, пока он не остановился рядом и не протянул руку к моим волосам, стягивая с головы шапку.       — Многое изменилось, — повертев её в руке, хрипло заключил он.       Мысли сплелись в клубок, и внутренности скрутило следом.       — Да, — едва выдавил я. — Многое.       — Мы перешли на «ты», например, — насмешливо прищурился Адам.       Чёрт!       — Вам показалось.       — Неужели? — вкрадчиво уточнил он, и взгляд скользнул по лицу вдоль и поперёк так, будто спрашивал вовсе не об этом.       Уголки чужих губ тронула та самая улыбка — лёгкая, небрежная, от которой внутри всё только сильнее взболтыхнулось. Я упрямо отвёл взгляд, цепляясь глазами за рукав его пиджака, потом — за манжет рубашки, за костяшки пальцев, за согнутый палец, за кольцо…       — Вы так и не ответили, сеньор Маре: счастливы ли в браке? — сухо бросил я, вскидывая глаза и сразу об этом жалея.       Мне не стоило оставаться здесь; не стоило смотреть; не стоило дышать с ним одним воздухом, слышать его голос, ощущать его так близко… и тем более — желать.       Но, чёрт возьми, это было необходимо. Нельзя вечно убегать от своих демонов — однажды они должны превратиться в призраков, а потом и вовсе в банальные воспоминания.       — Странные ты задаёшь вопросы, Джонас, — нехотя отозвался Адам.       Это я странные вопросы задаю? Я?..       Да это он странно себя ведёт!       Хотя… чего я, собственно, ожидал. Может, он просто так ослепительно счастлив, что и говорить об этом не надо. Ну и я, конечно, тоже — счастлив до потери сознания: если надо, прямо сейчас растянусь на полу в экстазе и заулыбаюсь до судорог.       Стиснув зубы, я скосил взгляд на дверь. Теперь, когда он отступил, проход оказался свободен, а моя дилемма — решена.       Я встретился с ним взглядом и пошёл мимо, а маска безразличия впилась в кожу как влитая.       — Джонас? — окликнул он, когда дверь открылась.       Я резко отпустил ручку и, обернувшись, поймав на лету шапку, о которой совершенно забыл.       — Спасибо, — неожиданно сказал Адам, и уголки губ дрогнули в едва заметной улыбке.       Сжав шапку в пальцах, я почти физически заставил себя пройти внутрь и аккуратно закрыть за собой дверь. А потом припасть к ней спиной и чуть не сползти.       Спасибо?       За что — за обед? За то, что дал помять шапку?       За то, что не двинул с порога? Или… за то, что не выложил наш маленький секрет на всеобщее обозрение?       Чёрт. Мне нельзя так — без конкретики. Без неё воспалённый мозг дорисует что угодно.       Совсем не то…       Спасибо, что вернулся?       Вот и всё — спокойствие только что сигануло с крыши. И без парашюта.