А глупая девочка горько плачет

Тепло. Первое, что она почувствовала, — это остаточное тепло, разлитое по коже, как эхо прикосновения. Запах его парфюма, сладкий и древесный, смешанный с ароматом кофе. Она улыбнулась, не открывая глаз, пытаясь удержать этот миг, продлить его до бесконечности. Рука потянулась к другой стороне кровати, нащупать его руку, его плечо, чтобы убедиться, что это не сон. Вместо этого пальцы наткнулись на холодную, смятую простыню. Эния медленно открыла глаза. Комната была залита холодным, серым светом утра. Не было ни студии, ни гитар, ни танцев под дождь. Была ее обычная квартира, тихая и пустая. Дождь за окном был уже не романтичным аккомпанементом, а просто осенним дождем, монотонным и тоскливым. Холод. Он просачивался сквозь коу, пронизывал, забирал радость и счастье сна. Она лежала неподвижно, позволяя осознанию разрывать ее изнутри. Это был сон. Все это. Его объятия, его слова, его поцелуй, который чувствовался до сих пор на губах, как фантомная боль. Танец в полумраке. Уверенность в его голосе: «Оно бьется. Вот здесь». Глупая. Глупая, глупая девочка. Она сжалась в комок, пытаясь сохранить ускользающее тепло, но оно таяло с каждой секундой, уступая место леденящей пустоте. Она так ярко чувствовала его, будто он только что вышел из комнаты. Но он никогда здесь и не был. Он был за тысячи километров, в другом мире, на другой планете, где он был звездой, а она — всего лишь тенью в толпе. «Просто раствориться в своем человеке». Горькая, ядовитая ирония. Ее «человек» даже не знал о ее существовании. Слезы подступили к горлу горячим комом, но она их сглотнула. Они были бесполезны. Они не склеят разбитое сердце, о котором он так проникновенно говорил во сне. Потому что наяву некому было взять ее руку и прижать к своей груди, чтобы доказать, что оно все еще живое. Она вспомнила слова песни, которые теперь звучали как приговор: «А ты еще помнишь, нет? Какой была наивной... Теперь сердце разбито и как его склеить?» Мир и правда был огромным. А она — такой маленькой. И все двери, которые во сне казались распахнутыми в счастливое будущее, наяву были наглухо закрыты, по тому, что вели в другой мир, куда ей не было хода. Она села на кровати, обхватив колени руками. Холод простыни жалил кожу. Глупая девочка хотела счастья в пол-первого ночи. А получила холодное осознание в семь утра. Она все еще хотела. О, да. Отчаянно, до боли, до тошноты. Она все еще верила в ту сказку, что сама же и придумала для себя. Но эта вера была уже другой — не окрыляющей, а ранящей. Это была вера в несбыточное. Мечта быть с тем, кого она никогда не встретит, раствориться в том, кто даже не знает ее имени. Эния глубоко вздохнула, поднялась и подошла к окну. Новгород за стеклом жил своей жизнью. Ее взгляд упал на плакат на стене — улыбающееся лицо Бнги. Он смотрел на нее с расстояния в целую жизнь. Глупая девочка повзрослела за одну ночь. И поняла, что некоторые мечты созданы только для того, чтобы согревать душу по ночам, а утром — разбивать ее о камни суровой реальности. Она вытерла единственную непослушную слезу, скатившуюся по щеке, и отвернулась от окна. День начинался. А мечте о счастье в пол-первого ночи не суждено было сбыться. Никогда.